Вовка с осуждением посмотрел на тело бесчувственного Марта, распластавшегося у ворот. Друг его валялся рядом с ним и корчился от боли. Колчак зашёл в цех, взял ведро из курилки и высыпал все бычки и плевки на лицо Марта. Затем пришёл и сел в курилку тяжело дыша. Он видал, как по цеху стали суетиться незнакомые бравые ребята, но к Колчаку они не подходили, видимо кого – то ждали. Двое заключённых, как после оказалось из Вовкиной бригады, завели парня со сломанной рукой в цех и посадили напротив Колчака в курилку. К ним начал стекаться народ из других бригад и отрядов.
– Тебе земляк туго придётся после этого поступка, – сказал конопатый мужик в брезентовом фартуке. – За эту руку, у тебя две оторвут.
Они никто не видали, что Колчака с этапа встретили авторитетные ребята. Если бы знали, то ни один бы слова не посмел сказать в его адрес. Кто такой Колчак известно было только одному мастеру, который в это момент отсутствовал в цехе.
– Свои пакши побереги, чего ты о моих руках печёшься? – зло бросил ему Колчак.
– Ты давай особо не возникай щенок куцый, – заступился за рыжего мужика, рядом стоящий в таком же фартуке заключённый.
– Один за поганый язык валяется за воротами, с содержимым вот этого ведра на харе, а тебе за щенка я просто на голову его одену, и сверху один раз грохну по ведру. – Вовка для убедительности взял ведро в руку.
И он бы выполнил своё обещание, если бы в курилке не появился Горыныч.
– Эй, вы блатата беспородная, – просипел он всем. – Вы знаете, что за него вам сегодня толстую клизму вставят. Это – же племянник Хлястика и Захара. Что совсем голову потеряли? Вы чем Колчаку претензии предъявлять сходите и узнайте у электрика, что Март удумал?
Вовка заметил после слов Горыныча, первым испарился мужик в фартуке, который, обозвал его щенком, а за ним по рабочим местам разошлись и остальные.
Позже, когда покалеченных заключённых увели в санчасть, в промзону пришёл Зуб. Он замещал Хлястика в его отсутствие. В жилой зоне ему тут – же сообщили о случившемся скандале на производстве, и он поспешил на помощь Колчаку.
В воротах он встретился с контролёрами, которые уже вели Колчака в изолятор.
Он подошёл к ним и спросил:
– Куда вы его ведёте?
– Пока в изолятор, а там видно будет. Изуродовал двоих, и сам работать отказался.
Вовка знал, что за отказ от работы по нынешним временам не наказывают, а драку никто не видал, только слышали разговоры в курилке. Если пострадавшие себя считали блатными, то писать на него бумаг никаких не будут.
– Вовка не переживай я сейчас выясню всё и постараюсь выдернуть тебя, – сказал Зуб.
Зуб пришёл в цех, узнал, за, что наказал Колчак обидчиков. Нашёл третьего, который убежал с места событий, – его звали Шайба, и услышал от него, что Март на новичка пошёл с заточенным штырём.
– Шайба, если только Март с Ломоносовым его сдадут, пойдёшь добровольно к куму и расскажешь всю правду, – внушительно объяснил ему Зуб. А вам с Ломоносовым ещё предстоит за произвол держать ответ перед Хлястиком. Март отпел свое, к нему претензий теперь никто иметь никогда не будет. Если ты только у кума шатнёшься в сторону, то знай, из Шайбы тебя перелицуют в Шурочку.
– Мы в непонятку попали, хотели разобраться, – оправдывался Шайба, – не знали, что у Марта приправа на кармане лежит.
– Это вы будете объяснять не мне. Я через неделю на свободе уже буду.
Не гони пургу Горыныч
Через час после драки Колчак сидел в рваной робе и больничных тапочках в одиночной камере штрафного изолятора. Там не было куда сесть и лечь. На ночь от стены отстёгивался щит, который служил спальным местом для ночного отдыха и называли это ложе легиматором, так ему объяснил надзиратель ШИЗО. Но что радовало, в камере было тепло. Он погулял немного по камере, потом вспомнил, рассказы брата, как он сидел в штрафном изоляторе. Одну тапку он подстелил себе под зад, вторую под ноги, так он частично нейтрализовал холод бетонного пола. Сложив голову себе на колени, он уснул. Проснулся тогда, когда затекли ноги и руки. От застоя крови, руки пронизывало колющей иголочной болью. Он встал, прогулялся немного по небольшой камере и принял опять сидячее положение, тщательно просматривая все настенные записи. Чего там только не было нацарапано.
Петруха, – кумовский работник. Сарай, – искусственный педераст. Коля Мухро, – козёл. Но самая запоминающая была, – я ушёл в крытку, меня сдал Кноп и подпись Буржуй.
Колчак изучил наизусть все надписи.
Открылась кормушка и через неё протянули миску с перловой кашей. Поужинав Колчак, стал ждать глубокой ночи.
Не ориентировавшись во времени, он дождался, когда ему отстегнут щит от стены. А его отстегнули в двадцать три часа. Спустя некоторое время, Колчак начал требовать в камеру врача.
– Что с тобой? – спросил надзиратель.
– Не знаю, что случилось, но живот страшно режет, спасу никакого нет. Мне кажется, что у меня внутри скоро, граната противотанковая разорвётся.
– Потерпи я сейчас дежурного фельдшера вызову, – крикнул надзиратель в кормушку.
Вскоре в камеру с охранником вошла с заспанным лицом, – грубоватая и недовольная женщина. В руках у неё был саквояж. Поверх куртки военного покроя на ней был одет, белый халат:
– На что жалуемся? – спросила она.
– На живот, – измученным голосом ответил он ей.
Симптомы приступа аппендицита Колчак знал, превосходно. Оставалось только искусно и правдоподобно разыграть роль больного, чтобы она обязательно поверила в его болезнь. Продемонстрировав, умело свой артистический талант перед фельдшером и надзирателем, Колчак пожалел, что рядом не было зрителей. А то бы он сорвал сверх головы немало заслуженных аплодисментов.
Фельдшерица, помяла Колчаку живот, затем подняла его ногу, отчего он взвыл от мнимой боли. Поставив ему градусник, она сказала:
– Тело горячее, вероятно температура есть, – определила фельдшер.
Ртутный столбик остановился на 38 градусов.
Фельдшер не знала что, как заслышав приближающие шаги по коридору изолятора, штрафник по фамилии Колчин отпрянул от горячей отопительной трубы. На этой трубе в неудобном положении он висел минут двадцать, нагревая своё тело под мышками.
– Самостоятельно без посторонней помощи сможешь дойти до санчасти? – спросила она.
– Попробую, но вы меня подстраховывайте.
Колчак, согнувшись, вышел из камеры и специально, будто память покинула его, пошёл в другую сторону, где находился тупик. Надзиратель осторожно поддерживая Колчака, направил его в нужное направление и повёл его в "приёмный покой" штрафного изолятора. Там Вовка переоделся в свою робу и ушёл под ручку с фельдшерицей в санчасть. Она поместила его в палату, где стояло четыре пустых кровати. Сделав ему обезболивающий укол, она расстелила постель, щёлкнула выключателем и ушла к себе.
Утром она поставила ему градусник. Температура была нормальная:
– Через пять суток приедет начальник санчасти, он тебя сразу выгонит. Его обмануть невозможно, – это ты меня ночью провёл. Я только сейчас догадалась, но обратного хода нет. Отдыхай, пока Лесной отсутствует.
После завтрака к нему зашёл Зуб:
– Твоих потерпевших на больничку в тюрьму вчера сразу увезли, Март оказался со слабым сердцем. Рапорт на тебя написал. А Шайба и Ломоносов, взвалили всю вину на него. Сказали, что Март вытащил заточку и хотел тебя подрезать. Будем считать, что этим поступком они свой грех замазали. Они пацаны молодые, вроде без претензий. Косяков, за ними никогда не числилось, – ты им предъявы не делай. Умей прощать таких людей. Это не враги, а подбитые Мартом на непонятку пацаны.
– А чего же меня тогда в изолятор закрыли, если я не виноват.
– Ничего себе не виноват, одному шнобель сделал, как у якута, второму клешню оторвал. Хотя тебя в изолятор кинули не за драку, – сказал Зуб. – Ты думаешь, им жалко Ломоносова с Мартом. Нет конечно. Они бы тебе ещё спасибо сказали за это. Ты администрации вызов сделал тем, что отказался вчера продолжить работу. Они молодняк стараются сразу сломать. Нечета тебе урок, ломают, – а могучих, настоящих зубров с большим тюремным стажем. Через дальняк бывает, пропускают. Так, что не коси, а к работе надо привыкать, как бы тебе трудно не было. А не сможешь работать здесь, на свободе тем паче трудиться не будешь. Ты вылитый брат Серый, тот весь срок условным прорабом протянул. Но надо сказать орлом был, вторых ролей не признавал. Что у вас за клан такой боевой? – Одни лидеры в роду. Хлястик тоже красавчик! Но надо сказать не агрессивный, как твой Серёга. У того стержень лидерства в мудрости. Лет на десять наверное старше твоего Серёги. Но ты на Хлястика не смотри, ему здесь пенсию по инвалидности платят. У него рак горла. Он у нас узаконенный наркоман. Для него здесь есть в санчасти сейф, где хранятся специальные наркотические лекарства. Его в зоне уважают все и зэки и администрация. Он с хозяином запросто разговаривает по любой теме. Ты пока до его приезда воздержись, не шали с кулачками, да и при нём веди себя разумно. Запомни хозяин у нас мужик принципиальный и Жора тебя за кулаки отмазать не сможет. И на работу всё – таки постарайся выходить. Готовить себя к гражданской жизни надо сразу, как попал за решётку. Не забывай, что зона наша кумачовая, верить здесь ни одному гаду нельзя. Стучат налево и направо, и даже подумать не успеешь, как в крытке окажешься.
Колчаку почему – то хотелось верить этому умудрённому лагерной жизнью человеку. И он, слушая Зуба, не оправдывался, а согласно кивал головой и повторял:
– Понятно, выйду отсюда пересмотрю отношению к труду, но вкалывать здесь, как вол я не намерен.
– А тебя никто не заставляет рогомётить. Я договорился с мастером, чтобы он тебе подходящую работу подобрал. Там за два часа можно по лёгкому норму выполнить и отдыхать. Главное приноровиться и никто к тебе претензий иметь не будет.
Вскоре Зуб ушёл, оставив ему на тумбочке, банку сгущённого молока и две пачки печенья.
Вечером после съёма к нему пришёл Коля Горыныч.
Он вошёл в палату на цыпочках с приторной улыбкой, озираясь по сторонам:
– Лесной особи нет? – спросил он.
– Нет здесь никого. А почему его Лесным зовут? – спросил Колчак.
– Он раньше на лесоповале работал, на особом режиме. Все мастырки наши знает. Его практически обмануть невозможно. Зверь он страшный, – хуже любого волка. Позже познакомишься. Я чего к тебе приканал. У тебя шпаны в городе много, давай напишем им письмо, чтобы, грев подвезли небольшой. На уголь выйдем, они через запретку бросят, мы подберём. И ты своих ребят увидишь. Напишешь им, чтобы грелку водки подвезли и наркоты. Я письмо на волю прямо сегодня отправлю, через своего человека. На этот продукт здесь можно припеваючи жить. Королём будешь ходить, если с гревами всё срастётся.
– Можно написать, что бы они приехали, – согласился Вовка.
– Что тут ехать, полтора два часа, и они здесь, – не переставал уговаривать Колчака Горыныч.
Колчак не стал откладывать дело в долгий ящик, а тут же написал письмо. Горыныч сбегал за конвертом, и письмо в этот день ушло на Марекин домашний адрес.
В понедельник появился врач Лесной. Это был мужчина высокого роста и худого телосложения носивший очки в золотой оправе. Лесной больше походил на научного работника, чем на тюремного врача. Зайдя без халата в палату к Колчаку в военной форме майора, он внимательно посмотрел на мнимого больного:
– Так, как наш аппендикс себя чувствует? – протягивая руки к Вовкиному животу, спросил он.
– А у меня разве аппендицит? – удивился Колчак.
– А ты, что думал? – сняв с себя очки, он изучающее впился, своим пытливым взглядом в невозмутимого Вовку.
– А я думал, у меня глисты в чреве бунт подняли от невкусной пищи.
– Вон, – показывая пальцем на дверь, сказал спокойно врач. В столовой скажешь, что сегодня ты питаешься по санчасти, а с завтрашнего дня по своей бригаде хавать будешь.
– Хорошо, но всё равно вам большое спасибо! Избавили меня от страданий и мучительных болей.
Сказав это, Колчак покинул санчасть.
На следующий день Колчак вышел на работу на своё старое место. После побоища у ворот он заметил, что на него в цеху многие смотрели одобрительно, другие с восхищением. Это восхищение скрыть было невозможно. Оно было заметно и во взглядах и в отношениях. Кто – то пытался угостить его дорогой сигаретой, кто – то чем – то вкусным из кармана. Мужик, который его обозвал щенком, подошёл к нему и извинился, сославшись на то, что не знал, почём базар был.
Мастер понимающе улыбался Колчаку:
– На тебя и не скажешь, что ты чемпион Поволжья по борьбе, – одобрительно сказал он.
– По молодёжи, – внёс поправку Колчак, – но у меня время ещё будет и среди взрослых на почётный пьедестал забраться.
Мимо них прошёл вечно недовольный Верёвкин.
– Аркадьевич, а что бригадир совсем жизни не рад? Вы бы ему хоть сахару премиального выписали с килограмм. Глядишь, жизни возрадуется.
Мастер засмеялся:
Сомневаюсь я, что ему что – то поможет. Дом который стоит напротив нашего барака – его дом. На четвёртом этаже балкон. А посадила его сюда жена, которую он прилично отметелил за блядство. Теперь его жена выходит по несколько раз на дню со своим любовником на балкон курить и показывает ему козу.
– Это она его доканать хочет до конца.
– Мы уже его снимали с петли один раз. Ему начальник колонии сказал если только ещё раз в петлю залезешь, отправлю на тюремный режим.
– Тяжёлый случай, – сказал Вовка и приступил к работе.
…Через несколько дней вся зона провожала на свободу Витька Зуба.
– Август стоит за воротами, – сказал Зуб Колчаку, – плохо у меня нет такого влияния на администрацию, как у Хлястика, а то бы короткую свиданку на десять минут можно было устроить. Но продукты, что он привёз, мы сейчас переправим, без проблем. А ему от тебя привет я передам. И запомни, ты парень грамотный, как и Серый. Так что не глупи здесь. Прислушивайся больше к своему разуму и авторитетом Жоры без надобности не спекулируй. Уважать больше будут, и при первой возможности линяй отсюда на свободу. Естественно правильным путём, – добавил он и пожал Вовке руку.
С маленьким свёртком под мышкой Зуб пошёл на вахту. Через полчаса Колчаку принесли две сумки продуктов. Передача была оформлена на Мишу Боню, парня из Молдавии, к которому никто не приезжает и посылок не присылает. Вовка поделился щедро с Боней, за оказанную услугу и вечером в этот день он с Дыней и Шимми под хорошую закуску выпил целый стакан хорошей водки.
У его старших товарищей была припрятана водка для особых случаев. Со стакана водки, его даже не развезло, чему Вовка удивился, и никто из окружающих не заметил, что он был под хмельком. Дождавшись отбоя, он лёг спать, а утром со свежей головой пошёл на работу. Настроение у него было хорошее. В передаче, что ему сделал Август, кроме продуктов было множество необходимых вещей и разных принадлежностей, которые были необходимы на зоне. Всё это он убрал до приезда Хлястика. Так, как понимал, что носки сорок шестого и сорок второго размера не могут быть адресованы одному лицу, как и всё остальное.
…В назначенноё время к котельной приехали Марека и Джага. Горыныч и Вовка стояли на угольной горе. Они махали Вовке рукой.
Колчак крикнул им:
– Кидайте быстрей?
Первой полетела грелка с водкой. Она приземлилась в лужу около запретки. Колчак быстро съехал с угля, зацепив полные ботинки угольной пыли, схватил грелку и бросился к цеху. Но он слышал, как за грелкой следом раздался глухой удар о землю увесистого свёртка, который должен был подобрать Горыныч. Выстрелы с вышек раздались уже позже, когда они оба были в безопасности. Они забежали к Горынычу в мастерскую. Из разорванного свёртка торчали пачки индийского чая со слоном, и какие – то таблетки.
Колчак не стал думать и гадать. Он решил весь подогрев отдать Горынычу, чтобы он его надёжнее спрятал и пошёл посмотреть атмосферу на производственной территории.
Услышав автоматную очередь, у главных ворот столпилось много заключённых. В кругу толпы стояло два надзирателя. Один из них открывал пачку чаю со слоном. Запустив в неё пальцы, он извлёк оттуда четыре ампулы с морфином. Надзиратель прочитал и положил вместе с чаем к себе в карман.
– Это препараты серьёзные, пускай кум ищет получателя, – сказал он.
Вовка догадался, что этот чай из его узла. Он пришёл к Горынычу и увидал, что чай был уже пересыпан в целлофановый пакет и спокойно лежал на столе.
– Ты уже высыпал его из пачек? – спросил Колчак.
– Да, но там одна пачка упала прямо в запретку. Чтобы подозрений не наводить, я ссыпал его в пакет. А чай напрасно они привезли, его тут валом разных сортов в ларьке лежит.
– В пачках ничего не было? – спросил Колчак.
– Нет, а что там должно быть?
– Думал, что положат, – не стал Колчак ему говорить, что обнаружил надзиратель в пачке.
– Главное для меня лепёшки, – сказал Горыныч, – показывая Колчаку тугую пачку, перетянутую скотчем таблеток тазепама.
– А с водкой чего будем делать? – спросил Колчак.
– Толкнём, – я водку не пью, ты тоже. Зачем она нам.
– Продавать я ничего не буду, – сказал Колчак.
Забрав, грелку он ушёл из мастерской. В аккумуляторной мастерской он нашёл Дыню:
– Водку сегодня пьёшь? – спросил он у Дыни.
– Нет, не пью, но компанию могу составить, – ответил он. А у тебя, что водка есть? – спросил он.
Вовка ничего, не говоря, вытащил из – за пояса штанов грелку водки.
– Пейте, мне сегодня ребята подвезли.
– Так это за твой грев автоматчики пальбу подняли?
– Наверное.
– Ты знаешь, что он заряжен морфием был?
– Теперь знаю, но я у друзей его не просил. Это они перестарались. Таблетки для Горыныча только.
Дыня занервничал и заходил по мастерской:
– Зачем ты с ним связываешься? Тебе же говорили, не контачь с ним. Он повязан своими делами с Кнопом, а Кноп – это кумовской работник. Буржуя нашего кореша впрудил за всю масть. Он себя уже приговорил, а сидеть ему долго. С Горынычем Хлястик, разговаривал не раз, чтобы не вязался с сукой Кнопом. У нас есть догадки, что этого Кнопа кум подкармливает наркотой, потому что дня не бывает, чтобы он не ужаленный был. А Горыныч дождётся скоро, что с ним знаться никто в зоне не будет.
Услышав слова Дыни, Колчак сразу вспомнил запись на стене в изоляторе, но рассказывать про неё не стал.
– А водку на воскресение оставим, – сгодится после бани, – пряча за ящик грелку, сказал Дыня.
В воскресение Колчака вызвали на свидание, к нему приехала мать с дядькой Иваном. Там он узнал от Ивана, что лекарство в количестве тридцати ампул передал лично он сам ребятам, для дяди Жоры, который без них в иные дни обходиться не мог.
Колчак понял, что Горыныч его обманул. В пачках с чаем оставалось ещё двадцать шесть ампул. Об этом он сказал Дыне и Шимми.
– Мы ему сейчас словесное внушение сделаем за это крысятничество, – сказал Шимми, – а Хлястик заедет пускай сам с ним разбирается. Горыныч только его на зоне боится и слушает во всём.
В подтверждении его слов Дыня кивнул головой и добавил: