Через пять минут, убедившись, что один из членов засады не вернулся назад, Марека взял мешок с домкратом и проделал ту же процедуру, что и в первый раз. На этот раз за ним никто не вышел.
– Ясно с одним человеком засаду никто не будет устраивать. Менты не дураки. Они не оставят объект без наблюдения. Там на чердаке всё равно кто – то ещё есть, – предположил Колчак. – Теперь мой выход, я пойду подготовительными работами заниматься, а ты Саня через десять минут берёшь с плиты банку казеинового клея, свёрток на столе обмотанный изоляционной лентой, и приходишь ко мне, – понял?
– Я давно понял, – смеялся Марека, от предвкушения насладиться весёлым зрелищем.
Колчак вошёл на чердак специально создавая небольшой шумовой эффект в виде куплетов лагерного шансона. Подпрыгнув, он ухватился за перекладину, которую с Марекой смастерил, когда учились в седьмом классе. Отжавшись несколько раз, он вновь запел. Но это был уже не шансон. Это была исполненная фальцетом искажённая песня о Родине:
Родина слышит,
Родина знает,
На чердаке её сын пребывает
Он подошёл к дивану и вытащил оттуда дипломат и мешок. Спокойно положил на диван, и, не прерываясь, с песни перешёл на громкую декламацию.
Вдыхая кошачьи какашки
Время напрасно теряя
Из темноты за врагом надзирая.
– Аминь! – Вы меня слышите скворцы? Враг не дремлет, – крикнул Колчак.
Он достал домкрат, поднёс его к двутавровой балке, раскрутив его до максимального вылета. Оставив его в таком положении, он подошёл к дивану. Сел и закурил сигарету. Открыв, дипломат, он отобрал пять лучших листов шпона. В это время в дверях появился Марека:
– Всё нормально? – спросил его Колчак громко, – тебя не засекли?
– Порядок, никто не видал, там нет никого, – так – же громко ответил Марека.
– Спрячь пока под диван, а то они могут сюда пришлёпать. Не дай бог увидят.
Марека свёрток засунул вниз и сел рядом с Колчаком.
– Что, тишина? – тихо на ухо спросил он, – кулисы задёрнулись на твоей сцене?
– Не спеши? Я сейчас полезу на верх чердачного входа, а ты не двигаясь, сиди здесь, – дал установку Мареке Колчак.
– Колчак проворно залез на крышу пристройки входа чердака, которая находилась внутри помещения.
– Саня здесь темень страшная, – крикнул он сверху, – подай фонарик? – он в дипломате лежит.
Марека подал ему фонарик. Колчак посветил там и громко сказал:
– Фу. Слава богу, нашёл, – я спускаюсь вниз.
Не успел он слезть сверху, как перед ним вырос мужчина с лицом въедливого мента. Второй стоял около Мареки.
– Вы чего там, наверху потеряли? – спросил он у Колчака.
– А вы кто архангелы? – С неба спустились? Покажите крылья? – начал издеваться Колчак.
Мужчина извлёк из кармана служебное удостоверение, и показал его в открытом виде, не давая в руки.
Колчак посветил фонариком и прочитал:
– Ебланов, – намеренно Вовка исказил фамилию.
– Евланов, – поправил его сотрудник милиции.
– Извините, свету мало. Не разобрал, – включил дурака Колчак, – пойдёмте к дивану, там светло?
– Вы не ответили на мой вопрос, что вы делали на верху? – переспросил опер.
– Вот напильник полукруглый искал, – показал Колчак, сжатый в кулаке напильник.
Они подошли к дивану, где начали обыскивать Колчака и Мареку, вытаскивая из кармана всё содержимое. Рулетку метровую, что лежала в заднем кармане джинсов у Колчака, они тщательно проверили по очереди. Тут в дверях появился и третий опер, который выслеживал Мареку.
– Попались молодчики, – строго произнёс он, видя, что обыск идёт полным ходом.
– А это зачем? – показал Евланов на шпон.
– Не видите шпон, а рядом банка с клеем казеиновым.
Колчак поднёс к носу опера банку с вонючим клеем.
Тот, вдохнув неприятный запах, и быстро отвернул лицо.
– Из этого материала мы делаем теннисные ракетки. В дипломате у меня лобзик лежит. У балки домкрат. Секрет технологии изготовления ракеток, я вам открывать не буду. Хватит того, что вы узнали, с каким клеем я работаю.
– Ты Ваньку нам тут не валяй, ракетки он делает, – сказал Евланов, – они в магазине продаются по сотне за пяток.
Колчак плюхнулся на диван и положил нога на ногу:
– Пятьдесят рублей, самая дешёвая ракетка, – сказал он.
– Цена невелика. Покупай и играй, сколько душе угодно, – не веря Колчаку, сказал Евланов.
– Колчак посмотрел на его кожаные дорогие туфли и спросил:
– А почему вы в дорогих туфлях по чердаку лазаете. Для таких целей сгодились бы кирзачи или лапти лыковые.
– Я офицер милиции, зачем в лаптях ходить, мне по штату положено такие туфли носить.
– А я мастер спорта, мне по штату положено играть ракеткой спецзаказ изготовленную из африканских пород дерева, а не фанерными ракетками, на которых только лук и морковь можно резать.
– Насколько мне известно, ты мастер спорта по Греко – римской борьбе, а не по настольному теннису.
– Я перешёл на вечный вид спорта, которым можно заниматься до ста лет.
– Убедительно, но я тебе не верю, – сказал опер, который обыскивал Мареку, – встаньте с дивана, пожалуйста? – вежливо попросил он.
Колчак, вальяжно не спеша, встал:
– Пожалуйста, с превеликим удовольствием, – сказал Марека, – и тоже поднялся со старого дивана.
Опер скинул с дивана дипломат на шлаковый утеплитель и резко перекинул диван:
– А это что? – показал он на лежащий свёрток, перетянутый изоляционной лентой.
– А это моё личноё, – поднял свёрток Колчак.
– Разрешите, я взгляну, – опер протянул руку за свёртком.
Но Колчак стал при всех снимать ленту и рвать бумагу. В свёртке оказалась бутылка марочного вина, два стакана, два яблока и два плода хурмы.
– Что будем делать ребята? – спросил Евланов у своих коллег.
Те оба стояли и упорно смотрели на диван:
– Что – то мебель мне подозрительная? – сказал опер, который обыскивал Мареку. По его поведению было видно, что он был у них старший.
– Давай Кочубеев, начинай осматривать диван? – дал он команду третьему оперу. Проверь идеально, каждую пружинку? А то мы здесь с Евлановым какашки вдыхали, – посмотрел он Колчаку в глаза, а ты без толку по улице шлялся.
Кочубеев снял с себя плащ и перекинул его через гимнастическую перекладину.
Опрокинутый диван он поставил на ножки и начал прощупывать его со всех сторон.
Колчак в это время открыл бутылку вина и налил стакан Мареке, и себе. Выпив вино, они демонстративно надкусили сочную хурму и начали восхвалять вино.
– Хорошее вино и название у него подходящее, "Райские кущи", – произнёс Марека.
– Тонкий и неповторимый аромат, вкуснее нектара. Такого на Олимпе у Зевса и его команды точняк не было, – оценил Колчак.
Кочубеев продолжал ощупывать диван, изредка поворачивая голову на своих коллег, давая понять, что положительных результатов поиска не дало, и не предвидится
Колчак и Марека налили себе ещё вина и выпили.
Евланов недовольно смотрел на них, потом подошёл и сказал:
– Вы мешаете нам работать, я сейчас карету вытрезвителя вызову и вас оформят, как испорченный товар.
– А это за что? – спросил Колчак.
Раздался треск протлевшей диванной обшивки. Кочубеев острым брелком от ключей совершал акт вандализма над старым диваном.
– За, что вы меня спрашиваете? – продолжал Евланов, – отвечаю, – за распитие спиртных напитков в неположенном месте.
– Вы знаете, где мы все здесь присутствующие находимся вместе с диваном? – с подвохом спросил Колчак.
– На чердаке, где – же ещё, – распарывая диван, пробасил Кочубеев.
– Правильно догадливый. На чердаке над квартирой Колчиных. Вот он, – Колчак положил руку Мареке на плечо, – Александр Фёдорович Керенский, – директор по сбыту объединения "Воды Серафима", мой друг детства. В данный момент он мой гость и я на своей территории имею права сам выпить и его угостить, а вы незаконно вторглись без управдома на чужую территорию и испохабили антикварную мягкую мебель, принадлежащую моему праотцу писателю Тургеневу.
– Колчин перестаньте ахинею нести? – будьте серьёзнее, – сказал старший опер, которого другие опера называли Игорем.
– Я вам вполне серьёзно отвечаю, что за этот диван мать моя подымет страшный вой. Дойдёт и до министра культуры и до генерального прокурора. Сами потом не рады будете. Всё – таки вы исполосовали раритет, который числится в нашем областном музее, как историческая и редкая вещь. Этот диван является народным достоянием России. Возможно, это часть генофонда рода Тургеневых. И ночами на нём мои пращуры не давали погаснуть нашей фамилии. Она уже оформила дарственную, для музея и за ним в среду должны были приехать. А вам сейчас нужно хорошо подумать, как вы будете изворачиваться, и отвечать за порчу раритета?
– Если ты и твои родственники Захар и Серый зачинались на этом диване, то его место явно не в музее, а в хорошей котельной топке, – зло заявил Евланов.
– Если бы больше таких людей было на земле, как я и мои родственники, то вы бы без работы остались, – парировал Колчак.
– Что – то есть. Прощупывается, какой – то свёрток, – обрадовал своих коллег Кочубеев.
Евланов и Игорь, разочаровавшись, и потеряв все надежды найти преступную улику, оживлённо склонились к дивану.
– Свёрток большой, я его так не вытащу. Нужно покрышку рвать дальше, – сказал Кочубеев.
– Ну, рви, чего смотришь? – приказал Евланов.
– Вы, что не слышали, какую он легенду рассказал про эту рухлядь? – сказал Кочубеев.
– Ты чего несёшь? – Не видишь, он издевается над нами, – накинулся на него Евланов, – кому он нужен колченогий и просанный?
Кочубеев разодрал в лохмотья всю покрышку дивана и извлёк оттуда большой толстый матерчатый свёрток, перевязанный отрезком бельевой верёвки. Игорь оттолкнул всех от свёртка и сумбурно начал развязывать запутанные узлы, не хотевшие никак поддаваться пальцам похожие на барабанные палочки.
Когда он разобрался с тугими узлами и развернул тряпку, которая оказалась дверным половиком, их взору предстала одноглазая пластмассовая кукла и детский пробковый пистолет, завёрнутый в завядшие листья лопуха.
Игорь и Евланов заметно сникли. Оживлённые и искрившие минуту назад глаза, мгновенно потухли.
– Вот бестия проклятая, – с досадой сказал Игорь, – не понятно только было, в чей адрес он опустил эту фразу.
Кочубеев взял в руки одноглазую куклу, которая как им всем показалось, смеялась над ними. Так, как её первоначально прямые губы, имели продолжение до ушей, подрисованные красной гуашью. Он поднял куклу вверх и хотел закинуть её, но услышал, что она, как погремушка издаёт посторонние звуки:
– Там внутри что – то есть, – сказал он и лихорадочно открутив ей голову, заглянул в её чрево. Потом, как эксперт парфюмерной фабрики несколько раз втянул глубоко носом:
– Кажись, Муркино засохшее говно, – сказал опечаленно он и бросил куклу на шлак.
Евланов, громко и истерически на весь чердак рассмеялся:
– Просидеть в темноте и пыли пять часов, за одноглазую куклу, начинённую кошачьими катышками и голубца из лопухов. Нас на смех подымут в управлении за такую операцию.
Игорь, улыбаясь, успокаивал Евланова:
– Не отчаивайся ты так сильно. Всё будет нормально. Шеф нас послал сюда. Не будет он позорить себя и вверенный ему уголовный розыск. Пускай за дезу спрашивает у Ланина, когда он выздоровеет, а за спрятанный для нас клад, спросит у многоуважаемого Колчина. Это он такую добродетель оказал Ланину и всей нашей милиции.
– А вы, что хотели здесь найти? – спросил Колчак у Игоря, вставая с трубы, опрокинув закатившего смехом Мареку, – противоздушную артиллерию? – Извините, что не оправдал ваших надежд? Даже если бы вы, что – то здесь и нашли ничего повесить, вам на меня бы не удалось. И напрасно вы приплетаете мне этот клад. Здесь детвора постоянно играет, когда на улице дождь. Вы посмотрите, сколько игрушек поломанных и детских книг разбросано по всему чердаку? Жалко, что вы понятых не пригласили сюда, полюбоваться вашей оперативной работой, – с поддельным сожалением, сказал Вовка.
Он прошёл немного, нагнулся и подобрал смятую машину без колёс и рваный небольшой мяч, которые сам положил два дня назад.
– Видите? – показал он им, – такого добра, если прочесать весь чердак. Целый самосвал можно нагрузить. А я здесь бываю почти каждый день, чтобы подтянуться на перекладине, да экспериментальную ракетку смастерить. И насчёт дивана я правду вам сказал. И что я потомок Тургенева, это тоже истинная, правда. Василий Николаевич Тургенев, известный всему городу человек приходится мне двоюродным прадедом. А если вы его не знаете, советую заглянуть в наш местный краеведческий музей. Вы там всё узнаете о нём и о нашем Тургеневском роде. Вот так граждане опера! Пришла пора вам вплотную заняться личной гигиеной. В общем, подмывайтесь тщательно. Думаю, ваш косяк ляжет на стол областному комиссару?
Улыбка спала с лица Игоря. И Евланов, поверив словам Колчака, озаботился возникшими перед ними неприятностями, сказал:
– Мы действовали согласно полученным инструкциям. И отчёт за свои действия перед тобой держать, не думаем. Рангом не вышел и ко всему прочему молодой ещё.
– А я не требую от вас ничего, я просто вас предупреждаю, что в ближайшее время вам придётся познакомиться с чудовищным запасом слов, ужасной женщины, которая является моей мамой. И если вы мне не верите, то можете узнать у вашего непосредственного начальника Ланина. Он уже имел горький опыт пообщаться с ней.
– Если этот диван имеет историческую ценность. Почему ты нас сразу не предупредил об этом? – спросил Евланов.
– Я отвлёкся в тот момент. Бутылку открывал, а когда опомнился, ваш Кочубеев дивану уже харакири сделал, – сказал Колчак.
– Удручённо свесив головы, опера, с понуренным видом, покинули чердак, не закрыв за собой дверь. Не успели они выйти, Марека опять попытался создавшую Колчаком ситуацию озвучить безудержным смехом. Но Колчак закрыл ему рот ладонью.
– Потерпи немного, пускай они уйдут. Нельзя им откровенно в лицо смеяться. Сочтут это за личное оскорбление и помимо Ланина у меня ещё три врага появятся.
Убедившись, что опера вышли из подъезда они допили вино и на славу повеселились.
– Колчак, а операм, ты правду сказал про Василия Николаевича Тургенева или обманул? – спросил Санька.
– А ты его знаешь?
– А как – же у нас дачи раньше рядом были. Он много лет работал большим начальником судостроительного завода. А дочка у него в Австралии живёт.
– Правильно, Геля уехала, – подтвердил слова друга Колчак, – а старшая дочь Тамара и правнуки с ним пока живут, но тоже на чемоданах сидят. Скоро уедут тоже к папуасам.
– А я вначале подумал, что ты заливаешь, ментам про всё, – говорил Санька, – еле сдерживал смех, а видишь, правдой оказалось. Что теперь с диваном будете делать?
– Саня, этому дивану всего лишь пятнадцать лет. Ему место только на чердаке. Он стоит здесь три месяца и ещё простоит десять лет.
– Ну, ты и прогнал им тюльпана, а они ведь всё за чистую монету приняли. Узнают, что ты их лаптями выставил, беды не оберёшься, – сказал Марека.
– Саня это менты порядочные были, а не твари последние. Другие бы нам без стеснения за этот трюк от души по бокам надавали. А эти с юмором, как мне показалось, отнеслись. И я им постараюсь простить варварское отношение к ветхому дивану. Приблизительно знаю, что последует после этого незадачливого для них шмона. В понедельник я пойду на отметку, и меня за сегодняшний Поп – Арт, будет, кто – то журить из ментов.
Марека открыв рот, внимательно слушал Колчака:
– Я им предложу ченч, – продолжал Колчак излагать новый план. – Они мне я им и все будут довольны. Согласись диван, хоть и непригодный, но посмотри в нём, много есть чего от дворянина. Почему они и поверили моей белиберде.
– Ты сказку о диване заранее планировал? – ковыряя спичкой в зубах, спросил Марека.
– Под воздействием вина навеяло. Главное было не перегнуть палку о роли исторического дивана, чтобы не улыбок и смешков на лице не присутствовало. Правдиво врать, – это тоже один из жанров искусства. Я вот могу завтра во дворе сообщить, что встретил гуманоидов, и они меня предупредили о конце света, который наступит в ближайшие дни и уверяю тебя, мне все поверят, – объяснил Колчак.
– Что за тобой такой талант водится, для меня и пацанов наших не в диковинку. Теперь и Джага от тебя эстафету перенял. Брехуном стал конченным. Шаг сделает, двадцать слов наврёт, и сам смеётся.
– Всё Саня сворачиваемся, – сказал Колчак, – я пойду сейчас Полину встречать.
…В понедельник вечером на отметке в милиции, дежурный ему сказал, чтобы он зашёл в кабинет к Гнидину. Колчак проглотил несколько раз, набравший в себя воздух, и пошёл на второй этаж. Подполковник сидел за столом и пил чай.
– Проходи, чай будешь пить? – предложил он.
– Нет спасибо, меня к ужину дома ждут, – тактично отказался Колчак.
– Расскажи, как живёшь, чем занимаешься? – спросил Гнидин.
– А зачем рассказывать, вы и так всё обо мне знаете. Каждый мой шаг фиксируете. Надо мной и так все смеются. Говорят, не ценит тебя милиция, приставили за тобой следить больного на голову и самого неуклюжего и толстого шпиона, – моего соседа Витю Леонова. Он бедный рыбачить ежедневно приезжает на своём женском драндулете, где я работаю, и следит за мной. Я же не глупый вижу всё. Куда я, туда и он. Я на стадион, и он за мной. Я иду жену встречать, и он тоже сзади плетётся. Я на чердак, на турнике иду отжаться, а он уже в засаде сидит. Смешно ощущать, что сзади тебя плывёт сто пятьдесят килограммов живого веса. Это сестра его не знает, что вы больного человека, инвалида третьей группы используете в своих целях. Она вам такую катавасию устроит.
– Я не пойму о чём ты говоришь? Для меня подобное известие, что к тебе приставлен какой – то хвост, является сплошным абсурдом. На тебя нет ни каких жалоб. Зачем милиции к таким законопослушным гражданам филеров приставлять, – сказал Гнидин.
– Ваш Ланин проходу мне не даёт, почти ежедневно, ходит меня домой поверять и твердит одно, что посадит.
– Не может быть такого, его никто не уполномочивал заниматься тобой. Это функция не уголовного розыска. К тому – же он болен сейчас, – не поверил словам Колчака Гнидин.
– Вы мне не верите, спросите родственников, соседей. Он даже в день рождения моей матери удумал придти, когда в квартире было много гостей.
– Извини, я этого не знал. Он ведь у нас лицо привилегированное, пришёл работать с подачи лохматой руки, после расформирования исполкома. Хотя у него было тогда юридическое образование, но опыта работы в органах не имел. А сейчас областное начальство считает его одним из лучших сотрудников нашего управления.
Гнидин смотрел в глаза Колчака, не отводя своего изучающего взгляда.
– Мне безразличен ваш Ланин и будет лучше, если вы оградите меня от его опеки. Я по натуре человек не злой, но если он в подобном духе и дальше будет интересоваться мной, то я прославлю вашего чекиста на всю Россию.
– Будь уверен, от этого я тебя освобожу, – уверенно сказал Гнидин.
– Да уж, пожалуйста.