Как-то вечером мы шли домой усталым шагом крепко поработавших людей. Вдруг послышалось, что заржала лошадь. Мы переглянулись. Казак насторожился, поставил уши торчком и бросился вперед, заливаясь во весь голос. Мы побежали за ним. На другом берегу протоки слышались голоса, фыркали кони.
- Ребята, Зубрилин! - крикнул Смыслов, чьи длинные ноги успели вынести хозяина далеко вперед.
Замполит шел по бревну через протоку. В лесу стояли кони, лежали кучей вьюки и седла.
- Вот и наши воины, - приветствовал он нас. Мы поняли, что военком беседовал с ним. - Ну, чего застеснялись? Здравствуйте.
Нам действительно было не по себе. Сбегали на войну... В конце концов, это простительно, но все-таки неприятно.
Зубрилин, видно, понял наше настроение. Он начал с того, что прочитал последнюю сводку о военных действиях. Неутешительная сводка. Мы хмуро слушали и никак не могли понять, как это немцам удалось так легко пройти через нашу границу. Ну, новая граница - куда ни шло: она могла быть неготовой или еще что там. Но старая, о которой шли такие разговоры!.. Неприступная, мощная. И вообще, ни пяди своей... малой кровью... и все такое. Как обухом по голове.
- Вот так, - сказал он. - Такие дела, братцы. Между прочим, меня тоже не взяли, хоть я только что демобилизовался. Говорят, здесь тоже фронт. - Он помолчал, посмотрел на нас. - А теперь несколько слов о работе. Знаете, что дает стране Колыма? Знаете, конечно. На золото мы можем покупать оружие, самолеты, корабли. Золото добывают здесь сотни тысяч людей. Их надо кормить. Продукты приходится возить через море, через чужое море. Ненадежно. Долго. В конечном счете от нас зависит, будут люди сыты или нет, будут давать металл или не будут. Понятно? И вот еще что. Сроку вам для работы здесь от силы два месяца. Заканчивайте с этим островом. Осенью едем на новое место.
- Куда? - спросил Бычков.
- Ближе к приискам.
Мы с Зотовым переглянулись. Нас этот переезд вряд ли касался.
- Вы оба тоже поедете, - сказал вдруг Зубрилин.
- А совхоз?
- Справляется без вас? Справится и дальше. Спасибо, что хороших мастеров подготовили.
Через два часа Зубрилин собрался в дорогу. Он спешил.
- Что там нового? - спросил я. - Как с Зотовым?
- Письмо от Шустова я получил, все сделал. Проверили Конаха. Весьма подозрительный человек. Но до конца о нем узнать ничего не удалось. Город Бобруйск, откуда он родом, у немцев. Ничего нового теперь не узнаешь. Долго.
- Вы думаете, что это все-таки он?
- Нет, я не думаю так. Улики малоосновательны. Может быть, просто совпадение. Подождем, посмотрим. И вообще не особенно утруждайте себя размышлениями на этот счет. Есть для того другие люди. Но оглядывайтесь почаще. Не вредно. Бдительность всегда нужна. А теперь, в условиях страшной войны, особенно. Я говорю о настоящей бдительности, ребята. Поняли?
- Так точно, - совсем по-военному ответил Бычков.
Зубрилин коротко улыбнулся.
Глава пятая, в которой рассказывается о наших врагах. Разговор Дымова с Конахом. Поступок Зубрилина
Дмитрий Степанович Дымов видел, кто прошел в кабинет Омарова. Оценив положение, он взял папку с пометкой "На подпись" и тоже отправился в приемную капитана.
Дождавшись, когда неожиданный посетитель вышел из кабинета, Дымов приоткрыл дверь и вежливо спросил:
- К вам можно, Кирилл Власович?
- Входи, входи, - голосом доброго друга ответил Омаров. Почтительность плановика ему всегда нравилась. - Входи давай, - повторил он. - Ты вообще можешь входить ко мне, когда надо. Без всяких этих докладов, ты человек свой, проверенный.
Он встал из-за стола, без стеснения потянулся. Настроение у капитана было хорошее. Засиделся, пока разговаривал с тем посетителем.
- Благодарю вас, капитан, - ответил Дымов. - Вы очень добры ко мне. И я стараюсь быть как можно полезнее для вас. Такое сейчас время, мы должны во всем помогать друг другу, работать сплоченно, дружно. Когда людей связывает братская дружба, врагу труднее разбить их, не правда ли?
- Вот именно. На эту тему у меня только что был один разговорчик. Ты знаешь, кто это сидел у меня?
Нет, откуда же...
- Майор из НКВД. Такие глупые вещи говорил, слушать не хочется. Чтобы в нашем коллективе!.. Да он не знает, что я сам подбирал каждого человека! И ручаюсь за своих людей головой, понятно?
- Кто же ему не понравился?
- Конах. Этот скромный бухгалтер, который тише воды, ниже травы. Что он о нем знает? Да и фактов никаких, просто подозревает. Ну, так я сказал ему...
- Известно, вы в обиду своих сотрудников не дадите. Вот почему у вас приятно работать, Кирилл Власович. Я это очень ценю. Мы все ценим.
Дымов замолчал, потом сказал, как человек, который ценит время:
- Если позволите...
Он разложил папку, вынул бумаги.
- Подожди, - отмахнулся Омаров. - Тут вот какой разговор. Директор треста предупредил меня, что запас муки и основных продуктов у нас на базах уменьшился. Это правда? Как там по отчетам, я давно не проверял остатки, не в курсе.
- Да, товарищ капитан. Продуктов убавилось примерно на одну треть. Остался четырехмесячный запас.
- Очень мало. Шесть судов становятся сейчас под погрузку в Находке. Ты дал указание, что грузить?
- Да, товарищ капитан. Вот радио в порт. Первым выйдет "Кулу". На него погрузят муку, масло, табак. Вторым - "Джурма". На ней взрывчатка. Потом "Анадырь" с техникой. Подпишите, и я сейчас же передамрадиограмму. Все, как положено.
Омаров подписал. Дымов не уходил.
- Страшное время. Война, - задумчиво сказал он.
- Не горюй, Дымов. И не такое вынесли, а теперь... Какая сила поднялась на немцев! Временные неудачи, а может, и военная хитрость. Заманиваем. Ну что ж, бывает. Только слабые люди теряют голову. Таких мы всегда поправим. А если надо - накажем, чтоб другим неповадно было. Паршивых - из стада вон.
Дымов помялся, потом сказал, понизив голос:
- Вчера здесь был агроном из Айчана. Знаете, пожилой такой, кажется, Волков его фамилия. Так он в разговоре заявил, что если еще Япония вступит, тогда мы окажемся в мешке. И все это таким тоном...
- Негодяй! Пораженческие речи сейчас хуже всего!
- Он и о вас с усмешкой говорил. Нашлись, что поддакивали ему, соглашались, разговор поддерживали.
- Кто? - Голос Омарова звенел, накалялся.
Агроном и зоотехник из Мульена. Тоже субчики хорошие. Германия, дескать, сильна, ее голыми рукамине возьмешь...
Омаров сорвал трубку телефона.
- Майор? Это Омаров говорит. Ты вот подкапывался у меня под этого... Ну да, да. А сам не замечаешь, что у тебя под носом пораженцы агитацию разводят. Кто? По телефону нельзя, приди, потолкуем... Это из тех, кого я недавно принял вместе с совхозами и еще не успел проверить как следует.
Дымов вышел из кабинета, с непроницаемым видом прошел по коридору и плотно закрыл дверь своей комнаты. По телефону он сказал Конаху:
- Ты мне нужен. Да, в семь.
Тот хотел спросить что-то еще, но Дымов быстро повесил трубку.
В семь часов начальник планового отдела гулял по дороге за городом, скучающими глазами смотрел по сторонам. Конах стоял в кустах. Ждал, воровато оглядываясь.
Они сели на закрытой от взоров полянке. Дымов с откровенной насмешкой посмотрел в лицо бухгалтеру.
- Он жив, наш мальчик.
- Как - жив? - Конах даже вскочил.
- Вот так. Жив. И даже не ранен.
- Не может быть! Пуля сбросила его в реку. Как камень, ушел под воду... Я еще подошел, посмотрел. Не выплыл.
Дымов хмыкнул.
- Мистика какая-то... - пробормотал Конах.
- Стареем мы, наверное, друг мой. Никуда уже не годимся. И глаз подводит, и руки, и энергия не та. Белый Кин в этом отношении более удачлив. Смотри, как у него с Бортниковым...
- Придется ехать опять, - безо всякого энтузиазма заметил Конах.
- Придется, - в тон ему отозвался Дымов. - Только не в Катуйск, а в Кирелях, на север. Там есть оленесовхоз, километров триста от последнего прииска в сторону Неры. Нужно сделать ревизию в этом хозяйстве.
- А что такое? - Конах сразу насторожился. В такую глушь, это же месяцев на пять, как в ссылку...
- Ты на подозрении, вот что. Уезжай с глаз долой. Если бы не война, из твоего города уже пришли бы справки. Понимаешь? Занялись твоей особой, проверка, слежка.
- Они подозревают меня в покушении?
- Кажется, да. Скрывайся скорей. Завтра же.
- Хорошо, хозяин, я понял, - упавшим голосом произнес Конах. - А как с рацией? Кому передать шифр и папку?
- Тебя заменят. Работы сейчас немного. А с кораблями... - Он засмеялся. - Я сам сделал так, что суда с техникой и с чугунными шарами для рудных мельниц выйдут из порта позже, а придут раньше, чем суда с продовольствием. Тихоходные и старые коробки с мукой и маслом выйдут только в конце июля или даже в августе и, вероятно, не успеют до зимы. Тогда на зиму хлеба не хватит, и тут начнется... В своем совхозе ты, надеюсь, голодать не будешь. Там хоть мясо.
Конах вряд ли слышал все, о чем говорил Дымов. Он испуганно моргал и тупо смотрел по сторонам. Ведь если Бобруйск ответит на запрос, он пропал. Благословенна война, путающая карты чекистов! Как это он не попал в мальчишку? Жив... В рубашке родился, что ли?
- Моли бога, что у нас такой начальник, - произнес Дымов. - Сказал, что в обиду тебя не даст. И не даст, это я знаю. Чтобы подогреть его охотничий азарт, я назвал ему три фамилии. Эти люди говорили что-то о войне. Омаров принесет их в жертву. А в совхозах тремя специалистами будет меньше. - Дымов слегка воодушевился. Удачный разговор с Омаровым веселил его. Игра с капитаном ему нравилась. - Война нам на руку, - сказал он. - Трудности увеличатся. А там, может быть, выступит и Страна Восходящего Солнца. Если бы так! Тогда мы, дорогой Конах, в мутной воде поражения добьемся своего. Не вешай голову. Иди собирайся в дорогу. Желаю успеха. Все успокоится, и я тебя вызову, когда будешь нужен для дела.
Он подождал, пока Конах скрылся за поворотом, посидел, еще покурил и только тогда пошел по дороге в город, неприязненно, даже с болью в сердце прислушиваясь к рабочему гулу, который доносился и со стороны города и со стороны бухты.
Живут.. Работают, черт их возьми! Да еще ждут победы. Как бы не так! Ох, с каким удовольствием он выкинул бы всех за море, очистил эту землю для других, более близких ему людей!
Совершенно случайно Зубрилин узнал о том, что два агронома и зоотехник арестованы и предстанут перед военной коллегией за пораженческую агитацию. Он был смущен и раздосадован. В чем дело?
- Интересуешься? - переспросил Омаров, когда замполит с заметным волнением спросил его, кто дал сведения о преступных разговорах.
- Изволь. Это сделал я. Лично я. Надо в корне пресекать подобные разговорчики. Все-таки военное время.
- Ты проверил, ты сам слышал? Или хотя бы поговорил с ними? Может быть, вызвал свидетелей, узнал, как все это произошло?
- Еще недоставало, чтобы я говорил с ними! А свидетели найдутся, будь спокоен.
- Кто сообщил тебе о преступных разговорах?
- Неважно. Следствие разберется.
- А ты знаешь, что в этих совхозах больше нет специалистов? Что в Айчане уже загубили две теплицы спомидорами?
- Значит, там действуют их сообщники. Значит, не всех выкорчевали. Значит, враги начали саботаж.
- Ты хочешь сам разобраться или нет? - Зубрилин уже злился.
- Не желаю. У меня других дел хватит. И тебе не советую. Что-то ты больно печешься о таких людишках, Зубрилин. Не к лицу...
Виктор Николаевич не сказал больше ни слова. Он повернулся и вышел.
В тот же день его видели в приемной директора треста.
Еще через день туда вызвали майора из НКВД.
А через три дня арестованные специалисты выехали на трестовской машине в свои совхозы. Конечно, уже без конвоя.
Омарова тоже вызвали в трест. Что было в кабинете директора, Зубрилин не знал. Но там Омаров все-таки ответил на вопрос, кто дал ему первые сведения о "пораженческих разговорах". "Дымов", - сказал он.
"Дымов. Дымов. Дымов... - твердил Зубрилин, когда узнал об этом разговоре. - Дымов. Что же ты за человек, Дымов?"
Он никак не мог отделаться от навязчивой мысли о Дымове. Зачем плановику все это нужно? Провокатор? Какую цель он преследует?
После этого случая Омаров стал разговаривать с замполитом подчеркнуто официально. Еще бы. Так подвести! И кого?.. Кирилл Власович был не из тех, кто прощает обиды.
Довольно скоро он нашел способ убить сразу двух зайцев.
После консультации в тресте Омаров пригласил Зубрилина и Руссо к себе в кабинет и сказал:
- Трест поручил нам организацию большого совхоза в самом конце Колымского шоссе, в районе долины Май-Урья. Это перспективный горный район, там намечено открыть новые прииски. Директор треста просил передать вам обоим, что поручение возлагается лично на вас. Я очень рад, что за это ответственное дело возьмутся два агронома с большим опытом. Надеюсь выслушать ваши соображения в самое ближайшее время. Вы поняли?
Зубрилин и Руссо вышли из кабинета и переглянулись.
От Зубрилина не укрылось, что Омаров торжествовал. Отделался. Руссо улыбался. Кабинетный период его деятельности закончился. Ну что ж! Тем лучше. Он давно хотел этого. Где эта Май-Урья? Ах, да! За перевалом почти рядом с полюсом холода. Отлично!
Глава шестая, рассказывающая об очень важном совещании у Зубрилина. Приезд Вари. Предложение Зотова
- Что ты скажешь, коллега? - спросил Зубрилин главного агронома. - С чего начнем?
- Как всегда, с оценки климата, - ответил Руссо. - Пригласим знатоков из службы метеостанций, спросим, какого они мнения о районе Май-Урьи. Если они нас поддержат, сразу начнем широкие изыскания. Если нет, тогда ограничимся тем, что установим в этом пункте метеостанцию и соберем сведения хотя бы за год.
- А совхоз? Отложить на долгий срок?
- Знаешь что, строить совхоз в неизвестном районе, да еще рядом с полюсом холода и не провести предварительных исследований - это чистейшая авантюра. Затратим миллионы, а вдруг там ничего расти не будет? Дело провалится, мы сыграем на руку лишь тем, кто так желает твоего унижения или провала. Неужели тебе не ясно?
Виктор Николаевич нахмурился.
- Давай не будем говорить об этом. Задание треста мы получили. Постараемся его выполнить как положено. Консультации? Приглашай метеорологов. А я вызову двух агрономов из Катуйска. Их мнение тоже полезно выслушать. Они и поедут в первую очередь.
...Телеграмму-вызов привез сам Иван Иванович. Кроме того, он привез письма Зотову, Бычкову и мне.
Об этой корреспонденции я не могу умолчать. Содержание писем и телеграммы имели большое значение в нашей дальнейшей судьбе.
О телеграмме говорить особенно нечего. Шустов прочитал ее раньше нас. Теперь он только сказал:
- Хлопцы, вас от меня возьмут. Это ясно. Я хотел поднять скандал, но замполит уговорил. Все! Точка. Можете ехать на это совещание, а вернетесь вы сюда или нет, ни вы, ни я не знаем. Так что простимся, и все такое. Время сейчас...
Письма содержали вещи посложнее. Над ними стоило подумать.
Начальник нашей партии Леша Бычков не любил говорить на отвлеченные темы, не связанные с работой. Некоторая замкнутость, с которой мы постепенно примирились, являлась отличительной чертой его характера. Бывают, конечно, и у хорошего человека свои странности. Только один раз он не удержался - это когда мы вернулись из неудачного похода к военкому - и рассказал нам о своей семье.
Семья Бычкова жила в Брянске. Жена, по профессии радист, сын десяти годов и мать жены, старая и больная женщина. Леша каждый месяц переводил им деньги, от них приходили коротенькие письма.
В августе письма приходить перестали. Бычков послал очередной перевод. Его вернули. Бычков совсем замкнулся и посуровел еще больше.
И вот теперь он получил весточку, которая жгла ему руки. На листке бумаги стояло: "Пропали без вести". Брянск у немцев.
Леша вышел из палатки и направился в лес. Он ходил в одиночестве часа три. Вернулся, молча лег на топчан, отказался от ужина. На наши вопросы отвечал "да", "нет". Мы поняли, что лучше его не трогать. Когда он встал, мне показалось, что это другой человек. Глаза его, и так выделяющиеся на худом лице, горели ярко и сухо, каким-то диковатым огнем. Ему бы винтовку в руки, а он вынужден ходить с теодолитом, отсчитывать градусы на лимбе и наносить на план горизонтали!
- Теперь я знаю, что делать. - Бычков сказал это как-то загадочно и опять надолго замолчал.
Мое письмо оказалось совсем уж неожиданным.
Тут я должен открыть секрет. Дело в том, что я со дня на день ждал приезда той самой девушки, которая встречала и провожала меня в родном городе. Мы уже давно договорились с ней обо всем. В каждом письме я с замиранием сердца искал заветную строчку: "Выезжаю". И на этот раз, нетерпеливо разрывая конверт, я думал: извещение о выезде. И вдруг - длинное, какое-то путаное и взволнованное объяснение. Она не может поступить по-другому, ей стыдно уходить от. гражданской обязанности, она должна сделать, как делают все. После долгих колебаний и раздумий обо мне, о нас, о судьбе человеческой она решила пойти добровольцем на фронт.
Вот и все.
Ждать еще да ждать! Долгие месяцы. И не знаешь, дождешься ли...
Когда я стоял с письмом и раздумывал о прочитанном, лицо мое, наверное, было не очень веселым.
- Ты что? - участливо спросил Петя.
- Вот, письмо, - сказал я и дал ему листок.
- Можно прочитать?
- Читай.
Он быстро пробежал по строчкам.
- Ты гордиться должен. Такая девушка!
- Я пробую. Не выходит что-то.
- А у меня совсем другое дело. Знаешь, даже как-то стыдно перед вами. У Леши горе, у тебя печаль, а мне... Возьми, прочти.
Он сунул свое письмо и, совсем уж не к месту засмеявшись, пошел в лес, на ту самую тропу одиноких раздумий, куда мы частенько хаживали, когда на душе было неспокойно. Тотчас вслед за Петей ушел настороженный Сергей.
В письме Зотову оказалось много обычной девичьей трескотни. Мне даже не понравилось. Его Варя на четырех страницах рассказывала о последних студенческих новостях, о защите диплома, о фронтовых делах, о родных, о настроении доброго десятка их общих знакомых и тут же сообщила, что "выбила" себе место метеоролога на Дальнем Севере. "Так что, Петька, жди, нагряну я на твою голову раньше первого снега. Не боишься? Я помню твои слова. И не хочу изменять своему слову..."
- Понял? - спросил меня Петя, вернувшись вместе с провожатым из леса. Он старался казаться серьезным, озабоченным, а у него ничего не получалось, радость так и брызгала из глаз, светилась на щеках, раздвигала губы. На его месте каждый вел бы себя так.
- Поздравляю, - довольно кисло произнес я. - Натянем еще одну палаточку для семейных.
- Ребята, - сказал Бычков, - если что, так мы тронемся все вместе. Понятно?