* * *
Через час он вышел из таможенной тюрьмы и в тот же день с билетом в кармане поднялся на палубу пассажирского парохода, который отправлялся в Швецию.
Крупными хлопьями падал мокрый снег. В густом снегопаде не видно было ни домов, ни людей. Датский город и порт казались вымершими…
9
В Стокгольмском порту было бело и чисто. В холодном воздухе стоял запах снега и апельсинов. С тунисского парохода "Кинг Джордж" выгружали контейнеры со свежими фруктами. Один ящик во время разгрузки упал, разбился, и крупные оранжевые апельсины, словно мячики, рассыпались по снегу. Еще удивительней был запах африканских плодов здесь, на севере.
Предъявив документы портовому полицейскому инспектору, Рид направился в кассу, чтобы купить билет на пароход, отправлявшийся в Або. Денег хватило только на палубный билет. Но Рид чувствовал себя счастливым. В Финляндии его ждали свои. Путешествие близилось к концу. "Везет тебе, парень, положительно, везет, хотя ты и не в рубашке родился", - думал он, торопливо поднимаясь по трапу, чтобы успеть занять такое местечко на верхней палубе, где меньше продувает.
Ему удалось устроиться в тамбуре большой кормовой каюты. В ней плыли русские офицеры, из тех, что после революции бежали в Англию. Теперь, одетые в английские мундиры, они возвращались на родину сражаться с большевиками.
Из раскрытых дверей каюты несло сладковатым сигарным дымом и водкой. Оттуда доносились возбужденные голоса. Звучал мелодичный звон гитары. Офицеры пели нестройными голосами:
Как ныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным хазарам…
Он видел их лица, русые волосы и безысходную тоску в глазах. Они возвращались домой, чтобы насмерть биться с такими же русоволосыми, как они сами. Заметив в тамбуре иностранного моряка, один из офицеров пригласил его в каюту. Рид вежливо поблагодарил русского, но в каюту заходить не стал.
Татьяна, помнишь дни золотые, -
плакала за переборкой гитара.
"А как бы они поступили, если узнали, кто я? Куда направляюсь? К кому? - подумал он. - Может быть, выбросили за борт?"
Наверху было спокойно. Лишь слабо позванивали пароходные снасти под напором встречного ветра. На воде плавало сплошное "сало". В иссиня-сером небе сияло холодное солнце. По оловянной поверхности моря весело бежала вместе с пароходом светлая дорожка.
"Скоро закончится навигация", - подумал почему-то Рид и открыл задраенную дверь котельного отделения. Пахнуло машинным маслом и угольной пылью. Снизу доносился мерный шум работающих механизмов. В тесном тамбуре кочегарки было тепло и даже уютно. Под ровные вздохи машин Рид уснул, подложив под голову куртку. Он сразу просыпался, если мимо проходили кочегары и котельные машинисты. Они улыбались Риду, как своему…
На другой день по курсу судна показался финский берег. Рид первым вышел на верхнюю палубу. Держась за дверную стойку, он смотрел вперед, где в сером мареве виднелись очертания города Або.
Земля заметно приближалась. Плавание по океану и европейским морям завершилось!
Пароход вошел в гавань, издав долгий протяжный гудок. Он извещал о своем прибытии.
И тут произошло неожиданное… К Риду подошел матрос, черты его лица показались знакомыми. Ну конечно же, Рид видел его в кочегарке и не узнал сразу, потому что там он был чернокожим от угольной пыли, а теперь отмылся.
Оглянувшись по сторонам и убедившись, видимо, что за ними не следят, матрос сказал на ломаном английском языке:
- Простите, я не знаю, кто вы, но думаю, что вам не стоит встречаться с финскими пограничниками…
- Почему? - в упор спросил Рид.
Матрос замялся.
- Не знаю, но мне так кажется… Вы, очевидно, не очень хорошо представляете, что сейчас происходит в Финляндии. В вас есть что-то необычное, поэтому я и хочу вам помочь… Но если что-то покажется странным ИМ, то…
- То что тогда? - Рид понимал, что этими вопросами он выдает себя, но у парня было честное, открытое лицо, говорил он искренне и, видимо, знал, что делает.
- Вас попросту расстреляют, - жестко закончил матрос.
Берег был уже совсем рядом, и Рид, безотчетно повинуясь тому чувству доверия, которое внушал ему собеседник, решительно сказал, отбросив все сомнения:
- Хорошо, говорите, куда нужно идти…
…Он висел в вентиляционной трубе кочегарки, уцепившись за металлическую лесенку и задыхаясь от невыносимой жары. Сверху, с той стороны, где был люк на палубу, падали, пачкая одежду, крупные капли какой-то жижи.
Над головой гулко разносились тяжелые шаги, слышались грубые голоса - это финская полиция и таможенники обшаривали пароход.
Риду казалось, что прошла целая вечность, на самом деле - лишь четыре часа. Руки и ноги затекли, его одолевали головокружение и тошнота.
Уже вечером снизу послышался легкий свист и знакомый голос:
- Быстрее, ради бога!
Невидимый в кромешной мгле человек схватил Рида за руку, они пробежали по длинному темному коридору, поднялись по трапу и очутились на палубе.
Морозный, свежий воздух хватил Рида, как удар кулаком.
- Ну, пока! - шепнул провожатый и подтолкнул его в спину.
Рид по сходням сошел на берег, растолкал локтями таможенников и портовых полицейских, как человек, кем-то посланный по срочному делу. И тут он увидел первых финских белогвардейцев. Это были два еще совсем молодых человека в начищенных сапогах, длинных темно-серых шинелях с зелеными петлицами и шашками на боку. На левой руке у каждого была белая повязка с буквами "SK" ("Спасательный корпус") в черном овале.
Это они, вот такие молодчики Маннергейма, спровоцировали восстание рабочих, зверски подавили его с помощью немецких штыков, а потом расчетливо и хладнокровно расстреляли около двадцати тысяч безоружных мужчин, женщин и детей…
За полицейскими толпилось несколько человек в рабочей одежде. Рид глазами поискал среди них человека с деревянным плотницким ящиком. Но его почему-то нигде не было видно.
"Меня ждали, наверно, и устали ждать", - подумал Рид.
На глаза ему попались двое зевак в рабочей одежде. Один из них, взглянув на Рида, что-то шепнул другому, второй, как показалось Риду, многозначительно посмотрел на него, и оба направились вверх по темной улице. "Может быть, что-то изменилось, и эти двое должны теперь встретить меня?" - подумал Рид и зашагал за ними.
Небо над головой сияло звездами, а снег на улице и крышах искрился от обжигающего мороза. Дома и пристани были темны и представлялись нежилыми, но по мере приближения к центру города зажигались фонари и яркими световыми пятнами вырисовывались окна кафе и фабричных зданий, где шла ночная работа. И всюду пешие и конные полицейские с шашками и револьверами в кобурах.
Проводники пересекли по диагонали рыночную площадь. Рид шел следом за ними милю за милей, пока дома не стали редеть. Прохожие исчезли. Проводники стали поглядывать через плечо, но не давали Риду никакого сигнала. Наконец они повернули через калитку во Двор. Дверь дома отворилась, Рид приблизился к незнакомцам, и теперь все трое стояли в сенях, освещенные тусклой электрической лампочкой. На Рида с изумлением и страхом уставились две невыразительные физиономии.
- Вудро Вильсон! - произнес Рид слова пароля, хотя уже начал понимать, как он ошибся.
Те двое переглянулись, потом открыли вторую дверь внутрь, вошли в дом, хлопнули дверью и замкнули ее за собой. Рид остался в сенях…
Продрогший, растерянный шагал по улицам Або молчаливый иностранец.
Если бы осталось еще сколько-нибудь денег, то можно было взять номер в каком-нибудь захолустном отеле и устроиться на ночлег. Потом следовало начать поиски утерянных связей.
Город кишел не только маннергеймовцами, но и русскими белогвардейцами. Они стекались в Або из разных уголков мира. И безусловно, здесь действовала белогвардейская контрразведка.
Рид старался не появляться на центральных улицах.
Куда пойти? К кому? Не бродить же по городу всю ночь! Да и не удастся пробыть на свободе до следующего утра, если не сумеешь где-либо определиться на ночлег. Полиция непременно арестует подозрительного иностранца.
Неожиданно Рид вспомнил, что в Або живет известная либеральная деятельница и поэтесса, с которой он встречался в Хельсинки, когда возвращался из России в Америку после памятных дней Октября. Они познакомились в клубе литераторов. Пожилая финская писательница очень интересовалась событиями, которые произошли недавно в Петрограде.
Но где она живет? Да и дома ли теперь?
Рид не знал ее адреса.
Был уже поздний вечер. Адресные конторы давно закрылись. Попытаться узнать адрес в полиции Рид не решался. Он напряженно думал, как разыскать единственного во всем городе знакомого человека. И пришел к мысли, что надо идти в Интернациональный морской клуб. Там, наверно, должны что-либо знать о ней.
Рида встретил отставной капитан Добровольного флота, немного говоривший по-английски.
- Что вам угодно, сэр? - учтиво осведомился старый моряк.
Продрогший и усталый, Рид никак не мог припомнить и правильно выговорить фамилию писательницы. Он назвал ее "леди Инкери".
Отставной капитан всю свою жизнь прожил в Або и понял сразу, о ком идет речь. Он достал из шкафа адресную книгу, перелистал ее и, найдя нужный адрес, написал на клочке бумаги, название улицы и номер дома.
- Фенк ю вери мач! Фенк ю! - кланяясь, благодарил старого моряка воспрянувший духом Рид.
Он торопливо вышел из клуба, пересек пустой сквер и второй раз в этот день вышел на рыночную площадь.
10
"Леди Инкери" жила в старом каменном доме с деревянной мансардой. Ее отец был богатый судовладелец. Но он разорился и после своей смерти, кроме дома и спортивной парусно-моторной яхты, ничего не оставил дочери. Леди Инкери рано овдовела. Детей у нее не было, и она целиком посвятила свою жизнь литературе. Кроме нее, в доме, стоявшем на берегу залива, жили служанка Айно да дряхлый сторож Эйно.
Зимой и осенью леди Инкери до поздней ночи сидела в своем кабинете и переводила английских классиков - Шелли, Байрона и Бернса.
В тот день, когда кочегар Джим Гармлей вступил на финскую землю, леди Инкери упорно работала над байроновским "Манфредом".
Электростанцию то и дело останавливали, в городе не хватало энергии. Переводчица работала при свете десятилинейной керосиновой лампы.
Когда раздался настойчивый стук в наружную дверь, леди Инкери удивленно подняла брови, нахмурилась. Она была недовольна, что ее оторвали от любимого занятия. Стук повторился.
Служанку Айно леди Инкери отпустила к матери, в деревню по случаю воскресенья. Сторож Эйно уже давно спал в своей каморке.
Леди Инкери взяла лампу и неторопливыми шагами направилась открывать наружную дверь запоздалому гостю. Ветер проникал в коридор старого дома через множество щелей, и язычок пламени то вспыхивал ярко, то гнулся, как бы намереваясь исчезнуть совсем.
В проеме раскрывшейся двери стоял высокий человек, весь облепленный снегом. Леди Инкери поднесла лампу к его лицу, удивленно проговорила:
- Ри-ид? Джон Рид? Как вы оказались в Або?
- Да, Рид, - устало произнес гость. И добавил торопливо: - Но зовите меня Гармлеем… Джимом Гармлеем. И больше ни о чем пока не спрашивайте. Я все потом расскажу.
- Да заходите же скорее, - заторопила гостя хозяйка дома, словно извиняясь за свою нерасторопность. - Вы же, наверно, замерзли и проголодались?
- Да, я немного замерз, - слабо улыбнулся Рид.
Она пригласила его прямо в столовую, находившуюся рядом с кухней. Времена в Финляндии были трудные. Но для гостя нашлись и крепкий кофе, и жареное мясо с картошкой. Леди Инкери подогрела на керосинке еду, вскипятила кофе..
Рид не верил собственным глазам. Еще час назад ему казалось, что не осталось никакой надежды найти пристанище. И вдруг… словно чудо!
В столовой было просторно, приятно пахло чисто вымытым полом.
После крепкого кофе прошла усталость. Рид почувствовал себя бодрым и счастливым.
Леди Инкери провела его в гостиную. Там уже горел камин, яркое пламя весело пожирало сухие березовые поленья. Было светло, тепло и уютно.
- Откуда и… куда? - спросила хозяйка дома, всматриваясь в гостя внимательным взглядом.
- Из Америки в Россию, - ответил Рид.
- Но ведь там война, - удивилась леди Иикери. - Да и как вы собираетесь перебраться на ту сторону?
- В этом-то и вся загвоздка, - протяжно вздохнул гость.
Он собрался сказать хозяйке дома, что человек с плотницким инструментом не встретил его на Морском вокзале, но передумал.
- А так ли уж необходимо вам быть в России? - неуверенно спросила леди Инкери. - Ведь от всего, что было прекрасного в революции, ничего не осталось. Там брат убивает родного брата. Варварски разрушаются духовные ценности. Вместе с помещичьими усадьбами крестьяне жгут редчайшие собрания книг. Художники и композиторы бегут от Советов и находят себе приют в нашей стране, Дании и Швеции.
- Вы многое преувеличиваете, леди Инкери, - деликатно возразил Рид. - Надо все увидеть собственными глазами, чтобы судить о событиях. Ни одна революция не совершалась без крови и насилия. Так было когда-то во Франции и недавно в Мексике. Россия также не сумела избежать кровопролития.
- Я от всей души признательна лидеру большевиков Ленину за то, что моя страна из его рук получила независимость, - с волнением проговорила леди Инкери. - Но ни нам, на мой взгляд, ни вашей стране нет нужды следовать примеру России. Вы видите, к чему это привело у нас… Террору и ужасающему кровопролитию!
- А я думаю иначе, леди Инкери. Народы наших стран еще скажут свое слово.
- Но кто, как не мы, интеллигенция, полнее, чем кто-либо другой, выражает интересы своего народа?
- Люди, создающие материальные ценности, имеют больше прав на это, - возразил Рид.
Начавшийся спор мог зайти далеко. И хозяйка и гость заторопились перевести разговор на другое.
- Откуда у вас такая страсть к опасным путешествиям? - первая нашлась леди Инкери.
- Мой дядюшка Рэй всю жизнь бродяжничал по свету, - рассмеялся. Рид. - Может быть, от него и перешло ко мне стремление к дальним странствиям. Когда дядя Рэй приезжал домой из Южной Америки и начинал рассказывать невероятные истории о революции в Гватемале и морских разбойниках, я готов был слушать его всю ночь. Потом я много читал. Моему воображению не было границ.
- Я ведь тоже немало путешествовала в молодости, когда жив был отец, - оживилась хозяйка.
Рид с любопытством смотрел в открытое и спокойное лицо леди Инкери с сеткой морщин вокруг глаз и старался представить ее молодой. Да она и в пожилом возрасте сумела сохранить очаровательную женственность.
- Отец брал меня с собой, когда судно отправлялось куда-нибудь в Алжир либо в Грецию, - рассказывала леди Инкери. - Однажды мне посчастливилось даже побывать в Новой Зеландии. Но это были лишь увлекательные прогулки. У вас же совсем другое.
- Да, в моих путешествиях меньше всего меня занимала экзотика, - согласился гость. - Помню, когда я перешел вброд Рио-Гранде и очутился в унылом глинобитном городке Охинаге, то вся мятежная Мексика представилась вдруг именно такой: пробитые пулями купола древних храмов, квадратные домики с плоскими крышами, нещадно палящее солнце.
- Что же вас потянуло туда: в несносную жару, под пули? - заинтересовалась леди Инкери.
- Желание увидеть революцию своими глазами, чтобы понять ее.
- Ив Россию вы собрались и поехали сразу, безо всяких колебаний?
- Собрался-то я без колебаний, - задумчиво протянул Рид. - Но готовился к этому, пожалуй, все мои прожитые годы. В особенности мне помогла война текстильщиков с предпринимателями в Патерсоне. И знакомство с Большим Биллом - Хейвудом, организатором и вожаком американских рабочих. Этот, как назвал его президент Теодор Рузвельт, нежелательный гражданин, наводивший ужас на промышленников, и заразил меня идеями революции.
- Что же такое произошло у вас в Патерсоне? - вопросительно подняла брови леди Инкери.
- Долго рассказывать, - невесело ответил Рид. - Но попытаюсь, чтобы вы представили себе, с чего все началось у меня… Этот город текстильщиков выстроен на зараженной москитами болотистой местности. Во всем городе вы не найдете ни одного цветка, ни одной травинки: все выжжено ядовитыми испарениями. Условия жизни рабочих там ужасные. И вот, когда началась стачка, по совету Большого Билла я поехал в Патерсон, чтобы увидеть схватку текстильщиков со своими хозяевами собственными глазами. Там я понял, что решимость рабочих стоять до конца вызвана муками, которые они терпели. Я впервые поднялся на трибуну и выступил перед многотысячной аудиторией. Меня в первый раз тогда арестовали. И я, лишь недавно начавший блестящую карьеру столичного журналиста, оказался в тесной и грязной камере вместе с забастовщиками. Я вернулся в Нью-Йорк потрясенный, все мои прошлые интересы и увлечения разом отошли на второй план. Я начал писать сценарий необычного спектакля об этой стачке текстильщиков. И написал его. Спектакль состоялся в самом большом зале Нью-Йорка - в Мэдисон-сквер-гарден. На представление пришли тысячи рабочих, чтобы выразить сочувствие бастующим товарищам. В общем, спектакль закончился пением "Интернационала".
- Должно быть, это было грандиозное зрелище! - восторженно проговорила леди Инкери.
- Да, я остался доволен, что мне удалось показать тысячам зрителей трагедию текстильщиков.
Потом Рид рассказывал, как жил в стане революционной армии Панчо Вильи и как, вернувшись в Америку, писал "Восставшую Мексику" и получил всеобщее признание… Потом была война в Европе… Революция в России.
Леди Инкери слушала его затаив дыхание. Сетки морщин вокруг ее глаз разгладились. Сейчас она стала выглядеть моложе лет на двадцать. "Воистину не стареют поэты", - подумал Рид, глядя в посветлевшее, одухотворенное лицо хозяйки дома.
Он отправился спать, лишь когда перевалило далеко за полночь. В жарко натопленной спальне было просторно. За окнами выл ветер, швыряя на землю снежные хлопья. Глухо скрипели ветки голых деревьев в саду.
Забравшись под одеяло, Рид сразу уснул и спал не шелохнувшись, без сновидений.