6
На одиннадцатые сутки пришли в Берген.
Пароход отдал якорь на внутреннем рейде Карантинной гавани и принял на борт таможенных чиновников.
В Норвегии была уже поздняя осень. День стоял ясный и ветреный. Холодное солнце живым золотом заливало черепичные крыши разноцветных домов на берегу. Они сбегали вниз по кручам гор, обступившим с трех сторон широкую бухту.
Одетый в дорожный костюм, с перекинутым через плечо матросским мешком Гармлей вышел на верхнюю палубу. Никто его не остановил. Он попрощался с друзьями-кочегарами, теперь оставалось только получить жалованье и уйти с судна. Гармлей вошел в каюту казначея, находившуюся рядом с салоном, предъявил матросскую книжку. Старый казначей отсчитал ему сорок семь долларов и пятьдесят восемь центов, предварительно вычтя из общей суммы жалованья стоимость выданной Гармлею спецодежды. Поблагодарив его, Гармлей направился на корму. Там уже спускали на воду баркас.
Веселые и оживленные толпились на юте матросы. Они отправлялись на берег, чтобы встряхнуться и покутить.
Гармлей собрался уже спуститься по веревочному трапу, чтобы прыгнуть в отправлявшийся на берег баркас, но в этот момент к нему подошел боцман Лоббинс.
- Вас зовет к себе чиф, - сказал он.
- Зачем я ему вдруг понадобился? - растерянно произнес Гармлей.
- Пастор Чезаре, родной дядя нашего капитана по матери, прислал своему племяннику два ящика виски, когда мы уходили в море, - совершенно серьезно ответил Лоббинс. - Вероятно, он приглашает вас затем, чтобы распить за компанию с вами пару бутылок. А виски - скажу по секрету - отменное! Хватишь кружку, и сам Иисус Христос голыми пятками в животе защекочет!
Войдя в салон, Гармлей увидел капитана Сполдинга. Тот был один, но словно ждал кого-то.
- Вы звали меня, мистер Сполдинг? - спросил Гармлей.
- Да. Садитесь, пожалуйста, - пригласил капитан.
Он достал из ящика стола коробку с сигарами, раскрыл ее и протянул Гармлею.
- Простите, я не курю…
- Как хотите.
Сполдинг щелкнул зажигалкой, неторопливо закурил и, выпуская дым изо рта, обратился к Гармлею:
- Если верить старшему механику Тейту, вы социалист?
- Не… совсем.
- Кто же вы?
Гармлей на миг замялся. Он был ошеломлен неожиданным вопросом, но тут же где-то в глубине сознания возникла уверенность, что Сполдинг не затем его вызвал к себе, чтобы вернуть в Америку. Что-то другое заставило капитана затеять эту беседу с кочегаром.
- Я коммунист, - решительно ответил он.
- Значит, вы считаете необходимым национализировать в нашей стране промышленность, железные дороги и судоходство, как это сделали в России? - задал новый вопрос Сполдинг.
- Да. И если большинство населения в Штатах нас поддержит, мы этого добьемся.
- Законным путем?
- Любым путем.
- Так вы стоите за революцию?
- Безусловно, - ответил Гармлей.
- Значит, вы пропагандируете насильственное свержение власти?
- Если нет другого выхода, народ вправе осуществить свою волю и с помощью силы.
- Но ведь под словом "сила" следует подразумевать открытое насилие и применение оружия? - допытывался Сполдинг.
- Да.
- Но это безумие.
- Я также против бесцельного и бессмысленного кровопролития. Я считаю преступлением, когда во имя меньшинства населения страны кто-либо предлагает большинству свергнуть правительство.
- В ваших доводах, мистер Гармлей, есть доля здравого смысла, но я решительно не могу согласиться с вами в том, что мы, американцы, так же как русские, должны прибегнуть к насилию, чтобы усовершенствовать государственное правление, - стоял на своем капитан.
- Мне трудно вас убедить, мистер Сполдинг, - вздохнул Гармлей.
Они молчали оба какое-то время, в упор разглядывая друг друга. Светлые и проницательные глаза Гармлея смотрели на капитана изучающе, пристально.
- Я не собираюсь сделать вам ничего дурного, мистер Гармлей, - стряхнув пепел с сигары, сказал Сполдинг. - Весьма признателен вам за вашу откровенность… Вы получили свое жалованье?
- Благодарю вас. Получил.
- Что собираетесь делать теперь?
Гармлей молчал.
- Вы можете не говорить мне этого, если считаете, что так нужно. Что ж, в добрый путь! - Сполдинг поднялся. - И если придется нам встретиться где-нибудь, то я хочу продолжить наш разговор.
- С удовольствием, - охотно согласился Гармлей.
Он уже взялся за ручку двери, когда капитан снова окликнул его:
- Да, кстати, Гармлей!
- Что такое?
- Вы знаете, что у вас есть двойник?
Кочегар недоумевающе смотрел на Сполдинга.
- Я только что вспомнил, - продолжал капитан, - перед рейсом мне попала в руки газета. Там была фотография одного журналиста, между прочим, тоже коммуниста. Удивительно похож на вас. Как же его звали, дай бог память? Да, конечно же - Джон Рид! Не встречали такого?
Гармлей, не мигая, смотрел в глаза капитана, потом, словно взвесив все в уме, коротко ответил:
- Встречал. И достаточно часто.
Гармлей вышел, плотно затворив дверь.
7
Шлюпка с парохода "Бостонец" причалила к пристани, и Рид сошел на европейский берег. Этот шаг он проделывал уже в четвертый раз.
В порту тревожно ревели пароходные гудки. Пронзительно звенели краны, выгружая тюки хлопка и пачки досок. В прохладном воздухе стоял крепкий запах рыбы, пеньки, смолистого дерева и дегтя. Флаги различных государств плескались на мачтах судов: голландцы и немцы, англичане и греки, французы и турки привезли сюда товары со всего мира. По пристани разгуливали моряки со всех концов света. Звучал разноязычный говор…
Рид невольно улыбнулся, вспомнив о первом своем путешествии в Европу после окончания Гарвардского университета. В тот раз он пересек океан "в поисках самого себя". Атлантику он переплыл на небольшом судне, перевозившем в Англию телят. Путешествие не обошлось без курьеза. Приятель Рида, Уолдо Пирс, отправившийся вместе с ним в Европу, не пожелал путешествовать в компании со скотом и в пяти милях от американского берега выпрыгнул за борт, оставив свой бумажник и вещи на койке Рида. Пирс благополучно доплыл до берега, в тот же день купил билет и отправился за океан на комфортабельном пассажирском пароходе "Мавритания".
Тогда по прибытии в Англию на Рида надели наручники, и двое британских бобби привели его в суд. Только появление в зале заседаний Уолдо, который узнал об участи своего приятеля, спасло Рида от обвинения в убийстве с целью грабежа.
…Рид быстрым шагом шел по портовой набережной и с профессиональным любопытством журналиста разглядывал солидные здания складов и торговых лабазов. Судя по гербам на широких фасадах и датам закладки, их строили еще в средние века.
С давних пор отсюда уходят суда во все концы мира. Недаром моряки говорят: "Норвегия - морской извозчик, а Берген - постоялый двор".
Риду во что бы то ни стало надо было попасть в Финляндию. В финском порту Або его должен встретить связной РСДРП под видом портового плотника. Но для этого нужно пересечь всю Скандинавию, либо пробираться до Финляндии на попутных судах по Северному морю через проливы Скагеррак и Каттегат, засоренную минами Балтику и Ботнический залив. Рид решил выбрать второе, так как никаких документов, кроме матросской книжки на имя Джима Гармлея, у него не было. Он рассчитывал устроиться кочегаром на финское судно и на нем отправиться в Або.
Шагая вдоль причала, Рид внимательно вчитывался в надписи на железных бортах пароходов: название судна и его принадлежность к какому-либо порту. Он обошел всю Бергенскую гавань и не обнаружил ни одного "финна". Оставаться в Бергене и ждать прихода попутного судна ему не хотелось. По перекинутым на берег сходням Рид поднялся на датский траулер. "Из Дании ближе до Або", подумал он, ища глазами капитана.
К Риду подошел пропахший рыбой тралмейстер в толстом вязаном свитере.
- Вам кого, сэр? - спросил датчанин на ломаном английском языке, каким-то образом угадав в Риде американца.
- Я ищу капитана…
- Капитан отправился на берег. Я остался за него. Что вам угодно?
- Хочу наняться кочегаром на один рейс.
- В кочегарах не нуждаемся, - покачал головой датчанин.
- Тогда, может быть, возьмете пассажиром? Я хорошо заплачу. Долларами.
- Мы можем взять вас на судно. Но только вам придется весь рейс сидеть в трюме.
- Я согласен.
- Там не особенно чисто - пахнет рыбой.
- Ничего. Я люблю запах рыбы.
* * *
Вечером датский траулер вышел из Бергена.
Рид один сидел в пустом трюме, пропахшем сельдью, и прислушивался к плеску сердитых волн за бортом.
Один в огромном железном ящике. Наверху гремит и грохочет. Матросы тянут по палубе трос, перекатывают какие-то тяжести.
Через два часа траулер очутился в открытом море. Качка усиливалась. Судно стало подбрасывать, словно игрушку.
Ничего нет неприятнее, чем сидеть в пустом трюме во время шторма. Волны, будто гигантский молот, ударяют по обшивке судна. Корпус содрогается и гудит. Временами со стороны кормы доносится трескотня: тра-та-та-та!..
Это траулер уходит носом в воду, корма обнажается, и винты крутятся в воздухе. Потом начинает что-то громко стучать. Доносится глухой скрежет, словно траулер волокут по камням.
Рид с трудом удерживает равновесие, сидя на ящике из-под рыбы. Потом он находит сухое место, в углу трюма, подстилает куртку, ложится. Мысли в голове его проносятся обрывистые, путаные. Он ни на чем не может сосредоточиться. Пытается уснуть. Но сон приходит тревожный, недолгий. После каждого удара в корпус Рид просыпается.
По штормовому Северному морю траулер шел больше суток. И только в проливе Скагеррак прекратилась качка.
8
Датский порт Орхус неприветливо встретил вернувшееся из Норвегии судно. Шел холодный моросящий дождь. Над крышами домов висело низкое серое небо.
Рид выбрался из трюма, расплатился с тралмейстером и сошел на берег. Он не успел пройти и двадцати шагов от сходни, как к нему подошел таможенный чиновник в форменной шинели и фуражке с высокой тульей, украшенной кокардой. Чиновник хорошо говорил по-английски и весьма вежливо пригласил Рида в контору таможни. - Кто вы такой? - спросил таможенник.
- Кочегар… Джим Гармлей, вот моя матросская книжка, - он протянул чиновнику свои документы.
Тот надел пенсне, взял книжку, осторожно раскрыл ее и стал читать, перелистывая одну страницу за другой и исподлобья поглядывая на Рида. У него были острый птичий нос, рыжие усы и бакенбарды.
- С какой целью вы прибыли в Данию? - спросил чиновник.
- Чтобы выехать отсюда в Финляндию. Там живут мои родственники..
- Но из Орхуса нет прямого пароходного рейса ни в одном из финских портов, - буркнул таможенник и подозрительно глянул на американца. - Зачем вы прибыли к нам?
- В Бергене не было ни одного финского судна, - спокойно ответил Рид. - Мне не хотелось зря терять время.
- Вы очень спешите?
- Да.
- Но, к сожалению, вам придется здесь задержаться. Вы не тот человек, за кого себя выдаете. На кочегара вы не похожи.
Рид медленно оторвал от колен руки, показал намозоленные ладони. С минуту подержал их над столом, за которым сидел равнодушный чиновник.
- Это еще не доказательство, - отозвался таможенник.
Он вызвал полицейского инспектора и приказал отвести подозрительного моряка в таможенного тюрьму.
В тесной камере стоял затхлый запах. Стены были толстые, прочные. Судя по кладке, их сложили средневековые каменщики. Кроме стола, привинченного к цементному полу, железной койки и табурета, в камере ничего не было.
Рид снял мешок с плеча, расстегнул куртку и лег на койку, застланную суконным одеялом. После двух бессонных ночей, проведенных в пустом трюме траулера, не мешало отдохнуть. Но сон не приходил. Воображение почему-то рисовало веселых и смелых контрабандистов, попавших в эту камеру после отчаянной схватки с таможенной полицией. Они, наверно, приносили с собой запах моря и ветра, свою бесшабашную удаль и мечту о несметных богатствах. "Может быть, и пираты здесь сиживали? - подумал Рид. - Но зачем понадобилось "таракану" упрятать меня в эту мышеловку?"
Таможенный чиновник с рыжими усами чем-то напоминал таракана. Рид, не зная фамилии, называл его мысленно так.
Один из знакомых в России, почти половину своей жизни находившийся в заключении, перечислял однажды русские названия тюрьмы. "Каталажка", "кутузка", "острог", "централ", "блошница", "кло-пов-ни-ца". Риду хорошо запомнились эти слова, он произносил их с трудом, на свой лад, с легким акцентом.
И вот он сам в "ка-та-лаж-ке". Оказаться запертым в камере после того, как удалось пересечь океан! Экая досада! И где пришлось завязнуть! В тихой, не тронутой социальными бурями Дании.
"Дания - тюрьма… И превосходная: со множеством затворов, темниц и подземелий…" - пришла в голову шекспировская строка из трагедии о принце Гамлете. И Рид стал вслух читать любимого драматурга. Он помнил наизусть сцену встречи принца с призраком-отцом, его монолог "Быть или не быть?", приезд актеров и весь спектакль, задуманный Гамлетом.
Рид не заметил, как уснул, и проспал целые сутки.
* * *
На другой день к нему пришел тот же таможенник. Надзиратель принес ему табуретку из соседней пустовавшей камеры и поставил напротив койки.
- Как спалось? - вежливо осведомился "таракан".
- Благодарю, спал как убитый, - так же вежливо ответил Рид.
- В нашей таможенной тюрьме всегда соблюдается порядок, никаких насекомых нет, - заметил таможенник.
- Да, в смысле клопов и блох у вас, действительно, порядок, - подтвердил узник. - Только зачем вы меня здесь держите?
- Выясняем вашу личность.
- И как долго собираетесь выяснять?
- Трудно сказать, - уклончиво ответил чиновник. - Американского консула в настоящий момент здесь нет. Два дня назад он уехал в Копенгаген. На именины супруги вашего посланника. Когда вернется назад - неизвестно.
- Посланник веселится, консул развлекается, а я должен почему-то киснуть в этой ку-тузке, - с досадой произнес Рид.
- Приедет из Копенгагена консул - все выяснится, - невозмутимо ответил "таракан".
Рид уловил на себе его пристальный, изучающий взгляд. "Что ему от меня нужно? - подумал он, глядя на своего тюремщика. - За кого он меня принимает?"
* * *
"Таракан" приходил в камеру каждое утро в одно и то же время. Ему приносили табуретку. Он садился и начинал неторопливый разговор. Беседовали о разном. Рид внимательно изучал своего тюремщика. Ему непременно нужно было выбраться на волю до возвращения консула. В противном случае полетит телеграфный запрос в Вашингтон. Там начнут разыскивать родителей кочегара Джима Гармлея. И кто знает, чем все кончится!
Таможенник как-то сказал Риду, что у него трое детей: две девочки и мальчик. Они учатся в частной гимназии. Время после войны тяжелое: денег не хватает порой не только на плату за обучение детей, но и на питание.
Оставалось только воспользоваться этим обстоятельством и предложить таможеннику взятку. У Рида было двести пятьдесят долларов. Часть этой суммы составлял гонорар, полученный за газетные корреспонденции, но большую половину собрали друзья на дорогу. Кроме этих денег, оставались еще тридцать пять долларов из жалованья, полученного за службу кочегаром. Собиралась приличная сумма!
При очередном появлении таможенника Рид осторожно затеял разговор о его детях-гимназистах, стал сочувственно говорить о нужде.
- Мне надо совсем немного, чтобы поправить дела, - пожаловался "таракан".
- Я могу предложить вам это, - и Рид придвинул в его сторону надорванный с краю конверт, из которого заманчиво выглядывали зеленые бумажки.
В быстрых глазах таможенного чиновника зажглись колючие искорки. Он неуверенно протянул руку и осторожно положил ее на конверт с деньгами.
- Вы выйдете сегодня отсюда, - не глядя в сторону Рида, сказал чиновник.
- Я должен быть на свободе сейчас же! Немедленно! - твердо ответил Рид.