Проветривание занимает семнадцать дней, пока не выклюнутся птенцы. (Они еще битый месяц проведут в гнезде, то и дело разевая клювы.) Чтобы не потерять спортивную форму, самка проветривается и по-настоящему. Оставив гнездо на попечение папаши, потянется, приведет в порядок перья и совершит моцион над ближними деревьями или крышами. Но воронье гнездо не остается безнадзорным. Не зря в народе говорят: глупа та птица, которой гнездо свое не мило. А ворона - прямо-таки птичий гений. Но об этом немного погодя...
В Архангельской области в гнездах серой вороны разевают рты в среднем по 3 птенца, в более хлебосольном Подмосковье - 4,8, а в благодатном Краснодарском крае по 5 птенцов требуют еды.
В. А. Бахмутов, наблюдавший за вороньими гнездами в низовьях Оби, подметил, что у яиц, отложенных первыми, скорлупа зеленовато-оливковая с четкими крапинками. Потом краски слабеют, и у последних яиц цвет варьирует от бледно-зеленого с едва заметными крапинками до прозрачно-голубого. Такое непостоянство, вероятно, можно объяснить уменьшением выделения пигмента организмом самки к концу кладки. Значит, и вороны выдыхаются.
Любопытная подробность: первым на свет обычно появляется вороненок, самец. Нет ли некоей связи между временем проклевывания, полом птенца и цветом скорлупы?
Вообще с вороньим красильным цехом пора разобраться, а не отделываться фразой, мол, "описываемый вид интересен тем, что по окраске оперения распадается на две группы - серую и черную". Черная ворона, как явствует из названия, вся из себя черная, да такая, что отливает металлическим блеском. Однако и у серой вороны много черного: голова, горло, крылья, хвост, клюв и ноги. Черная ворона облюбовала восточные районы страны, серая - западные. В казахстанских степях и по Енисею встречаются их гибриды. Впрочем, черные вороны проживают и в Центральной Европе.
Ворона не похожа на лопоухого простофилю. Наоборот, она виртуозна по части краж. Вот, например, как жаловался на свою ручную ворону зоолог Ю. Ромов. Его воспитанница, жившая на свободе, воровала все, что могла унести. За столом она вела себя в высшей степени неприлично - опустошала ложку хозяина и гостя, прежде чем ее успевали донести до рта. Стоило чуть зазеваться, как пропадала и сама ложка. Не помогали ни ругань, ни подзатыльники.
Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно: ворона не только мелкий воришка, но и гангстер, специализирующийся на хищении птичьих детей.
Метод разбоя меняется в зависимости от обстоятельств. В Астраханском заповеднике вороны, словно манны небесной ждут лодку объездчика, которая невольно спугивает с гнезд бакланов и цапель. Во время вынужденной отлучки птиц-родителей они грабят гнездо. Иными словами, вороны используют живое пугало - человека. Или другой способ: одна ворона дразнит бакланиху, а другая подкарауливает момент, когда возмущенная бакланиха приподнимает зад, и утаскивает яйцо прямо из-под нее. С птицами послабей злоумышленники и вовсе не церемонятся, порой просто сбрасывают с гнезда. Лысухи, например, стали ложиться в гнезде на спину, чтобы ногами отбиваться от бандиток. Однажды две обнаглевшие вороны, схватив клювами утку за крылья, отволокли ее в сторону, чтобы самоотверженная мамаша не мешала добраться до яиц.
Сев на присадную палочку (и кто только ее выдумал?) или на мало нависающую крышу скворечника, ворона ждет, когда птенец выглянет в окошко. Схватив за клюв, утаскивает несмышленышей одного за другим. Но и это не вершина разбоя: некоторые вороны откупоривают скворечники, словно бутылку пива. На Звенигородской биостанции взломщица, действуя клювом как рычагом, за одно утро сбросила крышки с восьми скворечников. Просунув клюв между крышкой и боковой стенкой, она расширяла щель, пока крышка не поддавалась.
Иногда бывают облавы и на зайцев, почему-то оказавшихся днем на поляне. Стая умело перекрывает зайцу пути к отступлению. Порой вороны перенимают гнусную манеру поморника - терроризируют мелких чаек, схвативших рыбу, пока те не выплевывают серебристое тельце. (Не надо охать - чайки хуже ворон, чайки губят не только чужих, но и своих птенцов - расклевывают собственные яйца, если они выкатятся из гнезда. Вороны же свое потомство не обижают. Чайки подняли руку и на человека: в 1973 году в Дании одна так клюнула прохожего в глаз, что тот скончался на месте. Вот вам и символ чистоты...)
Вороны не символ, а всамделишные санитары. Чего только они не едят - очищают железнодорожное полотно оттого, что падает из мусорных ящиков и вагонных туалетов, глотают мышей, ящериц и лягушек, семена ели и полевого вьюнка... Как-то возле московской станции метро "Университет" ворона, словно заправский хищник, изловила голубя. После трапезы на крыше остались только рожки да ножки; голубиные лапы, клюв и перья. Факт удивительный. Но еще удивительнее вороны добывают личинок майского хруща. Так в течение месяца птицы, не щадя живота своего, спасали угодья Баргузинского заповедника от вредителей. Они не рыли землю наугад, а вонзали клюв точно туда, где на глубине 5-10 сантиметров личинки майского жука терзали корни растений. По подсчетам сотрудников заповедника, вороны съели 173 000 зловредных личинок общим весом 138 килограммов. Как птицы узнали, что под землей скребется еда?
И сами вороны попадают в чьи-то животы. (Были времена, когда ими не брезговали и люди - в старинных книгах о вороньем мясе весьма благожелательные отзывы.) Особенно воронам досаждает филин - он убивает их ночью во время сна. Долг платежом красен: если стая днем обнаружит убежище филина, вороны не успокоятся, пока не прикончат его. Особый крик соберет на помощь всю округу. Ну как тут не вспомнить старинное правило: один за всех, все за одного!
На испуг ворон не очень-то возьмешь, но и в осторожности им не откажешь: по сигналу тревоги стая тает как дым. Однажды киргизский орнитолог Э. Шукуров собрался записать на магнитофон крик пойманной вороны. Не тут-то было. Узница молча переносила щелчки, щипки, грохот бросаемых на пол вещей. Казалось, никакая пытка не заставит ее раскрыть рот. Но когда ворону случайно поднесли к зеркалу, она завопила что есть мочи. Наверное, узница приняла свое изображение за подругу, которую следовало предупредить о грозящих неприятностях. Потом Шукуров бродил с магнитофоном по городу Фрунзе, разгоняя тысячные стаи. Вскоре птицы снимались с места, едва завидев его длинную фигуру в сером плаще. Остальные же люди не действовали на вороньи нервы.
В лаборатории орнитологии МГУ ворона напевала брачную песню, агрессивно каркала и кричала об опасности, когда в строго определенные точки ее мозга посылали электрические импульсы. Магнитофон свидетельствовал, что все вороньи разговоры укладываются в диапазон от 0,5 до 4,0 кГц.
Благодаря хорошо поставленной сигнализации воронья стая ничего не проворонит. И вот что любопытно: в разных странах у ворон вроде бы свои диалекты - они не сразу понимают друг друга.
Разговоры разговорами, а проворонить ворона все-таки может. Например, в Западной Европе ее надувает хохлатая кукушка. Кукушечье яйцо (12 граммов) мельче вороньего (17 граммов), но гениальная ворона на такую мелочь не обращает внимания. Забывает она и о том, что умеет считать: нередко хохлатая кукушка в воронье гнездо умудряется подкинуть два яйца. А хозяева этого не замечают. В чем дело?
В быстро меняющемся мире птицы тоже выкидывают коленца: в ноябре 1971 года черные вороны пожаловали в Смоленск! Сибирячкам тут понравилось, и с тех пор в Смоленске зимует довольно большой их отряд. Из города они исчезают лишь в начале апреля. А вот серых ленинградских ворон в Смоленск и калачом не заманишь - зимой веселятся на Монмартре, заглядывают в окна Лувра, дежурят возле французских кабаре. Московские вороны тоже не все домоседы - на зиму многие отбывают в загранкомандировку, в Данию. Кое-каким московским воронам заграница опостылела, и они остаются зимовать на родине. Но в горланящих тысячных стаях, летящих по утрам на городские окраины, коренных москвичек меньше, чем пришельцев с Севера.
Вороны озабоченно шныряют по помойкам, балконам и подоконникам - нет ли поживы? Как-то проголодавшаяся ворона стянула початый пакет со сливками. Сливок в нем, видимо, оставалось достаточно - похитительница еле держалась в воздухе, тяжело махая крыльями над мостовой. Вынырнувший из-за угла автомобиль заставил птицу сделать крутой вираж. Пакет выскользнул из клюва, и ворона, усевшаяся неподалеку, грустно смотрела на белое пятно, застывающее на асфальте. Каждое ее перышко выражало огорчения. И еще одна, совсем уж невероятная зимняя история: вороны разогревали обед - заледеневшие картофельные очистки, корки хлеба и другую снедь на трубе учреждения! Помните, у Пушкина:
Зима!.. Крестьянин, торжествуя,
На дровнях обновляет путь;
Его лошадка, снег почуя,
Плетется рысью как-нибудь...
И хотя ворона зимой старается присоседиться к человеку, ей "как-нибудь" нельзя - крылышки протянешь. У лошади есть стойло и кормушка, а ворона большую часть года, большую часть жизни - существо бездомное. Знаменитый орнитолог Оскар Хейнрот предупреждал: когда вы читаете, будто в непогоду птицы прячутся в гнездо, знайте, это грубейшая ошибка - после того как они вывели птенцов, у них нет никакого дома.
Дома нет, а привязанности есть. Несмотря на то, что главные пищеблоки ворон - городские свалки вместе с ростом Москвы переместились на десятки километров, птицы все же летят ночевать в центр, например на площадь Ногина. Здесь они дрожали от холода еще во времена царя Алексея Михайловича. Со здания Исторического музея и из Александровского сада, примыкающих к Кремлю, вороны исчезли. Может, отсюда их выселил грохот праздничных салютов? С точки зрения ворон и галок, кое-какие многоэтажные здания на окраинах тоже подходят для ночлега, но все-таки они искренне привязаны к старым паркам и кладбищам, к домам с так называемыми архитектурными излишествами.
Конечно, вороны могут прожить без архитектурных излишеств и лязга трамваев: несколько птиц зимовали в тихом месте возле избушки лесника на реке Чуне (Кольский полуостров). Теперь кое-где и в Заполярье есть чем закусить; сотни каркающих особ зимуют под Мурманском рядом со зверосовхозом. А вот английские вороны сплошь консервативны: кольцевание показало, что они не перемещаются далее 115 км. Да в этом и нет нужды - настоящей зимы в Англии днем с огнем не сыщешь.
К зиме теплоизолирующие свойства вороньего оперения улучшаются, но, чтобы не промерзнуть, птице приходится повышать уровень обмена веществ - попросту говоря, есть побольше. Это подтвердили эксперименты: у птицы, весящей 540 граммов (вороны весят от 460 до 690 граммов), летом стандартный метаболизм был 68,5 ккал, а зимой - 79 ккал в сутки.
Всемерно заботясь о хлебе насущном, вороны и зимой находят время для развлечений, когда над склонами южной экспозиции поднимаются вихри воздуха. Эти восходящие кольцевые вихри они обнаруживают в ветер и штиль, в мороз и при слабом снегопаде. Словно танцуя с распростертыми крыльями, вороны на одном или двух витках набирают, но 60-80 метров высоты, однако, не позволяя унести себя в облако. Птицы катаются на воздушном потоке, пока он не иссякнет или пока стаю не разгонит приближающийся самолет.
Перед сном вороны тоже любят баловаться в воздухе. Накувыркавшись и накаркавшись, стая тихо, почти незаметно, занимает свою всегдашнюю ночную позицию. Причем место ночлега сперва обследуют высланные вперед разведчики - нет ли подвоха?
Отходя ко сну, птицы специальными мышцами, идущими к очину (погруженному в кожу концу пера), взъерошивают платье, поднимают перья дыбом, чтобы было теплее. Под этими настоящими, или, как говорят специалисты, контурными, перьями прячутся тонюсенькие нитевидные перышки. В прошлом веке про нитки думали, будто это жалкие остатки некогда шикарного оперения. Шло время, и в тридцатых годах нашего века утвердилось мнение, будто нитевидные перья вовсе не остатки, а добавочная теплоизоляция. Но много ли могут дать чахлые перышки, разбросанные там и сям? Прошло еще двадцать лет, и орнитологи, наконец, посмотрели в корень: ниточки всегда растут близко-близко от контурного пера. Не помогают ли они держать платье в порядке? Не передают ли в сумку, из которой торчит контурное перо, раздражение, если перо смято строптивым соседом или вывернуто порывом ветра? Да, передают. И птица разглаживает перо клювом.
Но у ниток есть и более серьезное предназначение. Это выяснилось после исследования нитчатых перьев птиц 25 видов, в том числе и ворон. Предприняла такое исследование Т. Л. Бородулина. Теперь можно со спокойной совестью утверждать, что у вороны нитки растут на крыльях, бедрах, шее и груди. На шее каждое перо как бы обнимают две ниточки длиной в четверть главного пера; на вороньей груди нежные ниточки даже чуть длиннее, чем на шее, и тоже льнут к крепким перьям. Ситуация почти как в песне, где тонкая рябина хочет прислониться к могучему дубу.
Роговое вещество делает перо прочным, оно же не дает нервам проникнуть в стержень. Поэтому перо я бесчувственно. Вороне же не все равно, что творится с перьями. И рассказывают ей об этом переплетения нервов - чувствительные тельца Хербста, обосновавшиеся в коже. Но правильнее сказать так: тельца Хербста передают в центральную нервную систему сведения о положении перьев и давлении на них воздушных потоков. Сами же тельца получают сигналы от нитчатых перьев - те, словно рябинки, гнутся и перекручиваются вместе с дубами - крепкими перьями крыльев и хвоста. (Кстати, на вороньей спине и брюхе телец Хербста нет.)
А размышляли ли вы, что будет, если ворону ощипать? Ничего особенного, конечно, не будет - походит голой, а потом оденется. (Правда, нужно следить, чтобы она не простудилась.) Как же именно переодеваются вороны, пожалуй, лучше всех знает А. А. Войткевич - автор объемистого труда "Перо птицы".
Линька - сложная штука: сигналы к переодеванию идут и от нервной системы, и от гипофиза, и от желез внутренней секреции. Но главное - гормональный приказ: чтобы ворона поменяла платье, ее необязательно ощипывать, достаточно впрыснуть либо прогестерон, либо тиреоидин - препарат щитовидной железы.
Всюду думают, будто сперва вываливается старое перо и лишь потом начинает расти новое. Дело же обстоит как раз наоборот: пенек нового пера выталкивает старое. И толкает с такой силой, что не помогают даже зажимы, которыми пробовали удержать поизносившиеся старые перья на месте.
Войткевич много манипулировал со щитовидной железой и ее препаратами. Оказалось, что введение гормонов щитовидки не только поторапливает линьку, но еще и влияет на цвет перьев: от больших доз птица блекнет, а при малых - окрашивается ярче. Но все же и с помощью гормонов ворона не разоденется как попугай.
Вороне крепко досталось в сказках и баснях: и нахалка она, и воровка, и воображала. По большей части все правильно. Но иные упреки она терпит зря. Вот строфа И. А. Крылова:
Утыкавши себе павлиньим перьем хвост,
Ворона с павами пошла гулять спесиво...
Ворона важно раскачивается при ходьбе не от самодовольства. Ходить иначе она просто не может - ее пальцы сближены, а не растопырены, как у многих птиц.
Зато в другой басне Крылов наделил ворону мыслительными способностями, что до сих пор вызывает превеликое сомнение орнитологов.
На ель ворона взгромоздясь,
Позавтракать было совсем уж собралась,
Да призадумалась...
А думать-то вроде бы и нечем: кора головного мозга у птиц неразвита. Поэтому и считали, будто у них дальше инстинкта дело пойти не может. "Однако такое предубеждение возникло в результате того, что данным анатомии придается слишком большое значение и слишком мало внимания уделяется поведению. Впрочем, существует совершенно противоположная тенденция: как считают теперь, птицы по сложности поведения уступают только некоторым млекопитающим" (Шовен Р. Поведение животных).
Анатомия всем застлала глаза, хотя поведение пернатых нам понять проще, чем поведение сверчка или крокодила: наш сенсорный аппарат сходен с птичьим. И мы, и птицы львиную долю информации об окружающем мире получаем с помощью зрения, а другие животные руководствуются главным образом обонянием, осязанием или слухом.
И все-таки вороньи уловки кого хочешь поставят в тупик. Например, некая ворона устраивала танцы на шариках нафталина, разбросанных по саду. Б. Гржимек писал про ручных ворон, научившихся без посторонней помощи зажигать спички. Горящую спичку они подносили под крылья и нежились в дыму и пламени. Перья во время процедуры почти не опалялись. Что это? Санитарно-гигиеническое мероприятие или какая-то наркомания?
Используя огонь, вороны не забывают и про другие силы природы, например гравитацию. Если не удается раздолбать клювом крепкую ракушку, они взмывают в небо и бросают раковину на камни или шоссе. Бывают проделки и похлеще - вороны использовали ташкентский аэродром в качестве щипцов для колки орехов. По утрам, когда в аэропорту относительное затишье, воронья стая бомбила бетонную полосу грецкими орехами, стянутыми в соседних садах. Надо же придумать такое!
Судя по всему, пернатые гении неплохо разбираются в механических свойствах грунта - отличают мягкий ил и песок от бетона и асфальта. А вот чайки не могут сообразить, что ракушку об песок не расшибешь. Н. Тинберген однажды терпеливо считал, как чайка 39 раз подряд бросала одну и ту же ракушку на едва покрытую водой отмель. Ну не бестолочь ли? Сколько труда - и все зря.
А что вы скажете по поводу вороньих бухгалтерских способностей? По поводу счета до пяти? Проверить это несложно, хотя птицы не перебирают пальцы, как на первых порах делают дети, а сразу считают в уме. Если на ворон устраивают облаву (они безошибочно распознают ружья и ни за что не подпускают на выстрел) и в укрытие войдет пять человек, стая не вернется, пока все охотники не потеряют терпение и не отправятся восвояси. Если же в укрытие залезают, скажем, девять человек, а выйдут шесть или семь, вороны-наблюдатели собьются со счета, решат, что все в порядке, и по их сигналу стая вернется к месту кормежки. Тут-то и грянут выстрелы.
В век электронных счетных машин птицы тоже развивают вычислительные способности - американцы Л. Стоттнер и К. Метайниел рассказали об эксперименте с вороной, которая лихо считала до семи. Ей было все равно, что считать - треугольники, разные пятна или нарисованных носорогов.