"Нармко" выпустила на рынок собственную версию девятимиллиметрового пистолета "Парабеллум". Он назывался "кобра", и, проведя с ним одно утро в тире, Питер полюбил это оружие. "Кобру", более легкую и плоскую, чем "вальтер", к которому он привык, удобнее было прятать, а единый механизм взвода при первом выстреле сберегал долю секунды, поскольку не было надобности предварительно взводить курок. Питер без всяких трудностей получил разрешение на ношение такого пистолета в качестве торгового образца, хотя каждый раз перед посадкой в самолет его приходилось предъявлять. "Кобра" прекрасно укладывалась в жесткую, быстро раскрывающуюся кобуру "Аллесси".
Вначале постоянное ношение пистолета казалось Питеру театральным и мелодраматичным, но со временем его успокоила трезвая мысль, что идти по следам Калифа безоружным значит уменьшать собственные шансы на успех.
Постепенно он привык и не замечал тяжести под мышкой. И вспомнил о пистолете, только когда Магда заговорила.
– Умираю от жажды, – сказала она, и, прислонив лыжи к стене, они вошли в веселое тепло и облака пара, валившего из одного из многочисленных кафе главной улицы, нашли место за столом, где уже сидела молодежь, и заказали по стакану горячего дымящегося глинтвейна.
Оркестр из четырех человек заиграл популярный танцевальный мотив, и их соседи по столику перешли на маленькую танцплощадку.
Питер вызывающе поднял бровь, и баронесса со смехом спросила:
– Вам приходилось танцевать в лыжных ботинках?
– Регулярно что-то приходится делать впервые.
Она танцевала, как делала все остальное – с полным самозабвением, и тело ее было сильным, гибким и стройным.
В полной темноте они поднялись по тропе над деревней и вошли через контролируемые электроникой ворота в защитной стене шале.
Баронесса старательно избегала фешенебельных курортов и ее шале ничем особенным не отличался от других, стоящих в сосновом лесу.
Свита при ее возвращении испытала терпеливое облегчение, а она держалась почти вызывающе, словно что-то доказала себе самой, но все же, не сменив спортивного костюма, тут же исчезла в кабинете со своими двумя секретарями. Однажды она сказала Питеру: "С мужчинами мне работается лучше".
Приняв обжигающий душ, Питер надел широкие брюки, блейзер и шелковую рубашку с высоким воротником. Переодеваясь, он слышал стук телекса на первом этаже, а час спустя баронесса позвонила ему по внутреннему телефону.
Верхний этаж шале целиком был отдан в ее распоряжение. Когда Питер вошел, она стояла у окна и смотрела на огоньки на заснеженной долине.
На ней были заправленные в теплые мягкие сапожки зеленые брюки, превосходно гармонировавшие с цветом ее глаз. Когда он переступил порог, баронесса нажала скрытую кнопку. Опустилась портьера. Магда повернулась к нему.
– Хотите выпить, Питер? – спросила она.
– Нет, если мы собираемся поговорить.
– Собираемся, – решительно ответила она и указала на мягкое кожаное кресло у очага. Она устояла перед традиционным швейцарским стилем с обязательной кукушкой и узловатой сосной, и пол в кабинете закрывал толстый "уилтон" под цвет занавесей; мебель была низкая и удобная, но современная, спортивная, гармонирующая со стенами и удачно сочетающаяся с абстрактными скульптурами и раскрашенного под мрамор дерева.
Неожиданно она улыбнулась.
– Я понятия не имела, что нашла для "Нармко" такого одаренного руководителя торгового отдела. То, чего вы достигли за такое короткое время, произвело на меня впечатление.
– Мне пришлось делать свое прикрытие убедительным, – не принял комплимент Питер. – К тому же я был солдатом, меня интересует оружие.
– Англичанин! – с притворным раздражением сказала баронесса. – Всегда такая скромность. – Она не села, но стала расхаживать по комнате; не останавливалась и в то же время не производила впечатления обеспокоенной. – Мне сообщили, что НАТО собирается принять на вооружение "кестрел" – и это после двух лет проволочек.
"Кестрел", пехотную передвижную ракетную установку класса "земля-земля", производила "Нармко".
– Мне сообщили также, что это решение было принято после вашей встречи с некоторыми прежними коллегами.
– Весь мир держится на старых друзьях, – усмехнулся Питер. – Вы это знаете.
– Вы старый друг иранцев? – Она наклонила голову.
– Ну, тут мне просто повезло. Пять лет назад я проходил стажировку вместе с нынешним военным советником иранского правительства.
– Повезло. – Она улыбнулась. – Странно, что везет обычно умным и работоспособным, тем, кто опережает свору.
– В других отношениях мне повезло меньше, – напомнил Питер, и ее лицо и глаза сразу стали серьезными, а он продолжал: – До сих пор мне не удалось установить никаких контактов с тем, о ком мы говорили на последней встрече...
Тогда они обсуждали возможность доступа к компьютерной памяти "Атласа", чтобы получить сведения о Калифе из центрального банка данных разведки. Конечно, если там содержались такие сведения.
– Как я уже объяснял, некоторая возможность доступа была – через человека, который у меня в долгу. Но он не смог мне помочь. Он считает, что если там и есть сведения о Калифе, доступ к ним блокирован, к тому же к базе подключена сторожевая программа. Это означает, что любой запрос этих сведений поднимает тревогу. Если мы сделаем это, "Атлас" тут же перейдет к "Дельте".
– Вы не назвали имя? – резко спросила Магда.
– Нет. Никаких имен, только общий разговор за обедом у "Брукса" – но имел я в виду именно его.
– Есть у вас еще какие-то подходы?..
– Мне кажется, да. Еще один, хотя это последний резерв, – сказал Питер. – Но, может быть, сначала вы расскажете мне, что получили из своих источников?
– Мои источники... – Магда никогда не говорила о них конкретно, и Питер знал, что докапываться не стоит. В том, как она об этом вела речь, была своего рода окончательность. – Мои источники по большей части дают отрицательные ответы. Захват нидерландского посольства в Бонне не связан с Калифом. Оба захвата самолетов: китайского и "Транзитных авиалиний" – произведены любителями, о чем говорят и их методы и исход происшествий. – Она сухо улыбнулась, прошлась по комнате, подошла к коллажу Хандервассера, висящему на стене, и чисто женским жестом поправила раму. – Только один недавний теракт совершен в стиле Калифа.
– Принц Хасид Абдель Хаек? – спросил Питер, и баронесса повернулась к нему лицом, упираясь рукой в бедро; красные ногти четко выделялись на светло-зеленой ткани, бриллиант сверкал.
– Что вы об этом думаете? – спросила она.
Принц получил три пули двадцать второго калибра в затылок, он был застрелен во сне в своей квартире в Кембриджском кампусе. Девятнадцатилетний внук короля Саудовской Аравии Халида, причем не из числа любимых, молодой человек в очках, склонный к уединению и наукам, всегда остававшийся вне дворцовых интриг и политики. Никаких попыток похищения, никаких признаков борьбы или ограбления; у молодого принца не было ни явных врагов, ни близких друзей.
– Не видно никаких мотивов, – признался Питер. – Поэтому я и подумал о Калифе.
– Коварство Калифа... – Магда повернулась, выставив бедро, обтянутое эластичной зеленой тканью. На брюках ни одной складки, ягодицы женщины – совершенные полукружья, сквозь тонкий материал видна ложбинка между ними. Питер смотрел на ноги баронессы и думал, что они такие же длинные и стройные, как руки, такие же изящные, прекрасных пропорций.
– Если я скажу вам, что на прошлой неделе Саудовская Аравия ясно дала понять остальным членам ОПЕК, что не только не поддержит дальнейшее повышение цен на сырую нефть, но на следующем совещании организации будет настаивать на снижении мировой цены на пять процентов...
Питер медленно выпрямился в кресле, а Магда негромко продолжала:
– ...если я вам скажу это, что вы подумаете?
– Что у короля есть другие – любимые – внуки, а также сыновья, братья, племянники...
– Всего семьсот, – согласилась баронесса и задумчиво продолжала: – А король Саудовской Аравии – араб. Вы знаете, что говорил Мухаммед о сыновьях и внуках. – Магда подошла к Питеру, и он почувствовал через разделявшее их пространство тепло ее тела, аромат ее духов, легко подчеркивающий сладкий запах зрелой женщины, тревожащий, но одновременно обостряющий чувства. – Возможно, королю Халиду вдобавок напомнили и о том, что он тоже смертен.
– Хорошо. – Питер шевельнул плечами и сосредоточенно нахмурился. – Что мы предполагаем? Калиф опять ударил по легкой цели? По человеку, в чьих руках экономика западного мира? По человеку, который лично принимает решения и не связан правительством?
– И поэтому особенно уязвим для терроризма. Он уже пытался умиротворить террористов. – Магда помолчала. – Прежняя истина остается верной: "Непрочно держится на плечах голова в короне". Халиду знаком страх перед ножом убийцы. Он поймет закон ножа, потому что сам всегда жил по нему.
– Дьявол, этим можно восхищаться. – Питер покачал головой. – Не нужно брать заложников. Не нужно обнаруживать себя. Убиваешь одного не очень значительного члена большой королевской семьи и обещаешь убивать других, каждый раз все более важных и близких к ее главе.
– Королевская семья живет открыто: всякий раз попадая в "Дорчестер", можно наткнуться в гостиной на одного из его сыновей или внуков, пьющих кофе. Они все легкая мишень, и их много. Можно убить двух или даже трех принцев, а мир втайне подумает: и поделом. Никто не станет оплакивать людей, взимающих дань со всей планеты.
Питер перестал хмуриться и сухо улыбнулся.
– Тут не только восхитишься, но и посочувствуешь. Тормоз на пути мировой инфляции, уменьшение разрушительного дисбаланса в торговле.
Выражение лица Магды стало свирепым, такого он у нее еще не видел.
– Это ловушка, Питер, – видеть только результат и пользоваться любыми средствами. Такую ловушку Калиф устроил, захватив "ноль семидесятый". Его требования совпадали с требованиями западных держав, и те оказали добавочное давление на жертву. Если мы правы и Калиф заставляет нефтяных диктаторов умерить свои аппетиты, на какую поддержку западных капиталистических держав он может теперь рассчитывать?
– Вы сами капиталистка, – заметил Питер. – Если Калиф добьется своего, вы тоже будете в выигрыше.
– Да, я капиталистка. Но прежде всего я человек, мыслящий человек. Неужели вы думаете, что, если Калиф добьется своего, мы больше о нем не услышим?
– Конечно, нет. – Питер примирительно развел руками. – Его требования будут возрастать... с каждым успехом он будет становиться все смелее.
– Я думаю, сейчас мы можем выпить, – мягко сказала Магда и отвернулась. При ее прикосновении черная ониксовая крышка кофейного стола скользнула в сторону, явив батарею бутылок и стаканов.
– Виски? – спросила она и налила солодового напитка в граненый хрустальный стакан. Когда она подала стакан Питеру, их пальцы соприкоснулись и он поразился тому, какая у нее прохладная и сухая кожа.
Налив в узкий высокий бокал белого вина, баронесса добавила "Перье". Бутылка отправилась в ведерко со льдом, и Питер увидел этикетку. "Монтраше" 1969-го года. Вероятно, лучшее белое вино в мире, и Питер должен был возразить против такого его осквернения.
– Александр Дюма сказал, что такое вино нужно пить, преклонив колени и почтительно склонив голову...
– Он забыл про минеральную воду, – со смехом ответила Магда. – И вообще, нельзя верить тому, кто нанимал других, чтобы они писали за него книги. – Она подняла свой бокал. – Я давно решила жить по собственным правилам. К дьяволу господ Дюма и Калифа.
– Выпьем за это? – спросил Питер, и они посмотрели друг на друга через край бокалов. Магда отставила бокал – уровень вина в нем не понизился – и подошла поправить букет оранжерейных тюльпанов в хрустальной вазе.
– Если мы правы, если это дело рук Калифа... это меняет мое представление о нем, – нарушил молчание Питер.
– Каким образом? – спросила баронесса, глядя на цветы.
– Калиф – арабское слово. Он нападает на руководителей арабского мира.
– Коварство Калифа. Может быть, имя выбрано сознательно, чтобы запутать преследователей... а может, он требует не только снижения цены на нефть... может, он требует от Халида большей поддержки палестинцев и других арабских экстремистов. Мы ведь не знаем, что еще нужно Калифу от Саудовской Аравии.
– И все же цены на нефть... Это требование ориентировано на Запад. Всегда считалось, что терроризм – оружие крайне левых, – заметил Питер, качая головой. – Похищение "ноль семидесятого", даже похищение вашего супруга – все это нацелено против капиталистического общества.
– Он похитил Аарона ради денег и убил его, чтобы скрыть свою личность. Нападение на Южно-Африканское правительство, нападение на нефтяной картель, выбор имени – все указывает на претензию стать богом. – Магда вдруг гневно оборвала головку одного из тюльпанов и раздавила ее в кулаке. Уронила лепестки в глубокую ониксовую пепельницу. – Я чувствую себя ужасно беспомощной. Мне кажется, что мы бесцельно ходим кругами. – Магда подошла к Питеру; он стоял у задернутой портьеры. – Вы сказали, есть только один путь отыскать Калифа.
– Да, – кивнул Питер.
– Какой?
– У индийских шикари есть старая уловка. Когда охотник долго не может выследить тигра, он привязывает в джунглях козу и ждет, когда тигр сам придет к ней.
– Козу?
– Мой знак зодиака – козерог, – улыбнулся Питер уголками губ.
– Не понимаю.
– Если я распущу слух, что охочусь на Калифа... – Он снова улыбнулся. – Тот меня хорошо знает. Похитительница самолета сразу назвала мое имя. Ее предупредили обо мне. Думаю, Калиф отнесется ко мне серьезно и задумается о необходимости убрать меня.
Он увидел, как побледнели ее щеки, увидел внезапную тень в глубине глаз.
– Питер...
– Это единственный способ подобраться к нему.
– Питер... – Она положила руку ему на предплечье, но не смогла продолжить, только молча смотрела зелеными, мрачными, непостижимыми глазами. Страйд увидел, что на ее длинной грациозной шее, под самым ухом, бьется жилка. Губы баронессы раскрылись, словно она собиралась заговорить, губы прекрасной формы. Она коснулась их кончиком розового языка, отчего они стали влажными, мягкими и какими-то беззащитными, и снова сжала, по-прежнему молча. Но давление ее пальцев усилилось, и положение тела изменилось. Спина чуть изогнулась, нижняя часть тела качнулась к Питеру. Магда приподняла подбородок.
– Я была так одинока, – прошептала она. – Так одинока – и так долго. Я только сегодня поняла это... с вами.
Питер почувствовал, что задыхается, в висках болезненно пульсировала кровь.
– Я тоже не хочу больше быть одиноким.
Она распустила волосы, как оказалось очень густые и длинные: их волнующаяся искристая завеса ниспадала до талии.
Баронесса расчесала их на пробор; прямая тонкая белая линия разделила два больших черных крыла, и лицо в их обрамлении казалось бледным, детским, глаза – чересчур большими и беспомощными; когда она шла к лежащему Питеру, блестящие пряди скользили по парчовому халату.
Подол задевал за ковер, из-под него при каждом шаге выглядывали босые ступни, узкие и красивые, ногти на пальцах коротко острижены и покрыты бесцветным лаком. Рукава халата, широкие, как крылья летучей мыши, были на атласной подкладке, высокий воротник – в китайском стиле.
У постели она остановилась. Храбрость и самообладание, казалось, покинули ее, и, чуть сутулясь, она длинными узкими пальцами обхватила себя за плечи, словно защищаясь.
– Питер, наверное, я не очень хороша в этом, – раздался едва слышный хриплый шепот, губы ее дрожали. – А мне так хочется тебе понравиться.
Он молча протянул к ней руку ладонью вверх. Простыня закрывала его по пояс, оставляя обнаженными грудь и руки, покрытые легким загаром и поросшие темными волосами. Когда он протянул руку, мышцы напряглись, и она увидела, что ни на талии, ни на плечах и предплечьях у него ни грамма лишнего жира. Он казался стройным, подтянутым и закаленным, но в то же время осторожным и легким, и она не сразу ответила на его приглашение. Он был неотразимо привлекательным мужчиной.
Он откинул пуховое одеяло, открывая крахмальную отглаженную простыню.
– Иди сюда, – мягко приказал он.
Баронесса отвернулась и, стоя спиной к нему, расстегнула пуговицы парчового халата, сверху вниз.
Он соскользнул с плеч, но она удержала его локтями. Сквозь темные волосы светилась бледная гладкая кожа; казалось, баронесса собиралась с силами, как прыгун в воду перед погружением в неведомые глубины.
Наконец она позволила халату упасть, и он лег вокруг ее ног мелкой лужицей, пестрой, как павлинье перо.
Питер громко вздохнул, и она, мотнув головой на длинной лебединой шее, отбросила волосы за спину, и те повисли до пояса, заканчиваясь ровной линией; мраморная кожа круглых, аккуратных, безупречных ягодиц у него на глазах покрылась от волнения пупырышками, словно его взгляд физически ласкал ее, и она отвечала высоким накалом чувств. Питер почувствовал, как у него сжимается сердце. Ему захотелось броситься к ней, сжать в объятиях, но чутье предупредило: она сама должна сделать последний шаг, и он лежал неподвижно, опираясь на локоть, чувствуя, как желание разливается по всему телу.
Магда нагнулась за халатом, и на мгновение ноги ее стали по-детски неуклюжими, а ягодицы изменили форму. Они больше не были симметричными, но слегка разошлись, в кремовом углублении на мгновение показался единственный завиток волос, и свет окрасил его в красноватый цвет. Но она тут же выпрямилась, вновь стала стройной и гибкой и, бросив халат на низкий диван, повернулась к Питеру.
Он снова вздохнул, и непрерывность бытия разбилась на мозаику внешне как будто бы не связанных картин и ощущений.
Груди, маленькие, как у только что созревшей девочки, но соски отчетливо выделяются, они точно созревающие ягоды, цвета темно-красного вина, уже поднявшиеся и твердые, как камешки.
Бледная равнина ее тела с глубокой впадиной пупка, и в конце – темный пушистый холмик меж бедер, подобный зверьку, укрывающемуся от нападения сокола.
Ее лицо, прижатое к его груди, теплое дыхание, колеблющее волосы на его теле, почти болезненная хватка рук, которыми она отчаянно обняла его за пояс.
Вкус ее рта, когда губы раскрылись, движения языка, бархатистого сверху и скользкого и мягкого внизу, которые становятся все смелее.
Звук ее дыхания – глубинное мелодичное биение, повинующееся собственному ритму.
Запах ее дыхания, смешанный с мускусным женским запахом ее возбужденного тела и с апельсиновым ароматом духов.
И ощущение этого тела – его теплоты и мягкости, твердости тренированных мышц, скольжение длинных прядей по его лицу, резкий электрический шорох плотных завитков внизу, расступающихся и дающих доступ к немыслимому жару; погружение в такую глубину, где, казалось, кончаются реальность и разум.
А после – неподвижность полнейшего спокойствия, умиротворения, средоточие которого – она; это умиротворение исходит от нее и затекает в самые дальние уголки его души.