– Нет, – прошептала она, не в силах оторвать взгляд от его лица.
– Все совпадает, – сказал Питер. – Все.
И она не ответила.
– Получив палец Мелиссы-Джейн, я был готов на все...
– Меня сейчас стошнит.
– Прости. – Он протянул Магде стакан. Она, слегка поперхнувшись, отпила немного темной жидкости и немного посидела с закрытыми глазами, прижимая руку к горлу.
– Ну, как? – спросил он наконец.
– Прошло. Продолжай.
– Все складывалось прекрасно, если бы не звонок из Ирландии. Но этого никто не мог предвидеть, даже Калиф.
– Но ведь у тебя нет никаких доказательств! – возразила она. – Это все предположения. Нет доказательств, что я Калиф.
– Есть, – негромко ответил он. – О'Шоннеси, глава банды, похитившей Мелиссу-Джейн, дважды звонил по телефону. По номеру Рамбуйе сорок семь – восемьдесят семь – сорок семь.
Она молча смотрела на него.
– Видишь ли, он докладывал своему хозяину, Калифу. – Питер ждал ответа. Магда молчала, и через минуту он продолжил рассказ о том, как готовил ее убийство, как выбирал место – ипподром или авеню Виктора Гюго, – и баронесса вздрогнула, словно ощутив веянье крыл черного ангела.
– Я была бы там, – призналась она. – Ты выбрал два лучших места. Шестого числа следующего месяца Ив показывает свои модели специально для меня. Я обязательно была бы там.
– Но ты уберегла меня от забот. Пригласила сюда. Я понимал, что это приглашение на казнь – ведь я раскрыл твою тайну, узнал, что ты Калиф. Об этом сказали твои глаза во время нашей встречи в аэропорту Орли. Об этом говорило твое поведение – ты избегала меня, не давала сделать то, что я должен был сделать.
– Продолжай.
– Ты приказала обыскать меня, когда я прилетел на Таити.
Она кивнула.
– Вчера вечером ты и твои "серые волки" обыскали мою комнату, и ты все приготовила на сегодня. Я знал, что должен ударить первым, и ударил.
– Да, – прошептала она. – Ударил. – И потерла горло.
Питер снова сходил к бару за переборкой, вернулся и сел рядом с ней.
Магда чуть пошевелилась, передвинулась в его объятиях. Он молча прижимал ее к себе. Рассказ измотал его, тело ломило, но Питер был рад, что сказал все, как будто вскрыл опухоль – когда выходит гной, становится легче, теперь может начаться выздоровление.
Он чувствовал, что и она устала – ее стройное тело обмякло, – но ее усталость была более глубокой, Магде пришлось пережить слишком многое. Когда Питер взял ее на руки, она не возражала. Точно спящего ребенка, он отнес ее в каюту хозяина и положил на койку.
В ящике под ней он нашел постельные принадлежности. Лег рядом с Магдой, под одно одеяло, и она аккуратно вписалась в изгиб его тела, легко прильнула спиной к его груди, твердые круглые ягодицы прижались к его бедрам, голову она положила Питеру на руку. Другой рукой он обнял ее, его ладонь естественно легла Магде на грудь. Так, прижимаясь друг к другу, они уснули, а когда Питер повернулся, Магда, не просыпаясь, тоже изменила позу: приникла к его спине, уткнув лицо в шею, обхватила Питера одной рукой и закинула на него ногу, словно пыталась обернуться вокруг него.
Один раз он проснулся и не обнаружил ее, и удивился тому, как сильно встревожился; сотни новых сомнений и страхов окружили его в темноте. Потом он услышал журчание и успокоился. Вернувшись, Магда сняла костюм и легла нагая, и ее тело показалось ему нежным и уязвимым.
Проснулись они одновременно, когда каюту через левый иллюминатор залили лучи солнца.
– Боже, должно быть, уже полдень. – Она села и отбросила длинную гриву темных волос на загорелые обнаженные плечи. Но когда Питер попытался встать, он замер и застонал.
– Qu'a tu, cheri?
– Похоже, побывал в бетономешалке, – застонал он. Ушибы за ночь затекли, порванные мышцы и сухожилия протестовали при каждом движении.
– Для нас обоих есть только одно лечение, – сказала Магда. – Оно состоит из трех частей. – И помогла Питеру встать с койки, словно он старик.
Он нарочито преувеличивал свои страдания, чтобы развеселить ее. Смех Магды звучал чуть хрипло, но голос стал чище и сильней, и на палубу она его вела, почти не обращая внимания на собственные ушибы. Она восстанавливалась, как молодая, превосходно подготовленная породистая лошадь.
Они прыгнули с трамплина на корме яхты и поплавали.
– Помогает, – признался Питер, когда теплая соленая вода смягчила ломоту в теле. Они, оба нагишом, поплыли рядом, сперва медленно, потом быстрее, перейдя от спокойных гребков к размашистым, доплыли до рифа и там остановились, тяжело дыша от усталости.
– Лучше? – спросила Магда. Ее волосы плавали вокруг, как стебли прекрасного водяного растения.
– Гораздо лучше.
– Плывем обратно: я тебя перегоню.
Они добрались до яхты одновременно и пошли в кубрик, смеясь, тяжело дыша и разбрызгивая воду. Но, когда Питер потянулся к ней, она позволила только легкую ласку и отстранилась.
– Вторая фаза лечения.
Магда по-прежнему нагишом хлопотала на кухне, повязав цветастый передник, который прикрыл темный кровоподтек на животе.
– Никогда не думал, что передник может быть таким завлекательным.
– Тебе положено готовить кофе, – укорила она и игриво толкнула Питера ягодицами.
Магда приготовила золотистый мягкий омлет, и они съели его на залитой солнцем палубе. Пассат гнал по небу стаи пушистых серебряных облаков, и в прогалинах между ними небо казалось особенно ярко-синим.
Завтракали с огромным аппетитом: яркое новое утро, казалось, прогнало обреченность, охватившую их накануне. Никому не хотелось нарушать это новое настроение, и Питер с Магдой болтали какой-то пустяковый вздор, восхищались красотой дня и бросали чайкам крошки хлеба, как дети на пикнике.
Наконец Магда села ему на колени и притворилась, что считает пульс.
– Пациенту гораздо лучше, – заявила она. – Вероятно, он достаточно силен, чтобы выдержать третью фазу лечения.
– А что это за фаза? – спросил он.
– Питер, cheri, ты, конечно, англичанин, но не настолько же туп? – И она поерзала у него на коленях.
Они любили друг друга в теплом солнечном свете, на одном из надувных матрасов, и ветер гладил их тела невидимыми пальцами.
Началось с подшучивания и смеха, легких вздохов открытия заново, радостного и одобрительного шепота – а потом все изменилось, налилось почти невыносимым напряжением, шквал чувств унес все гадкое, безобразное, все сомнения. Поток подхватил их и понес, беспомощных, в неведомые измерения, откуда нет пути назад. Все остальное казалось несуществующим.
– Я люблю тебя! – вскрикивала она, будто отрицая все, что ей пришлось сделать. – Люблю тебя одного! – Этот крик рвался из самой глубины души.
Им потребовалось очень много времени, чтобы вернуться издалека, вновь стать двумя отдельными людьми. Но вот это наконец произошло – и оба почувствовали, что никогда уже не смогут разъединиться полностью. Их единство было куда значительнее, чем простое единство двух тел. Это знание отрезвило их и в то же время придало новые силы, вызвало величайший подъем. Они не могли выразить это словами, просто знали.
Они спустили с кормы большую надувную шлюпку "Эйвон С 650", подплыли к берегу, вытянули свое резиновое суденышко за границу воды и привязали к стволу пальмы.
И, держась за руки, пошли в глубь острова, пробираясь между птичьими гнездами, устроенными в земле. Здесь, в одной большой колонии, занимавшей большую часть двадцатиакрового острова, гнездились с полдесятка разновидностей птиц. Яйца были самые разнообразные: от больших, с гусиное, холодно-синих до мелких, с куриное, пестрых, с произвольным, не повторяющимся пятнистым рисунком. Птенцы попадались либо уродливые, с телами, словно обваренными кипятком, либо симпатяшки, как в мультфильмах Уолта Диснея. Остров заполнял непрерывный шорох тысяч крыльев и крики и писк дерущихся и спаривающихся птиц.
Магда знала зоологические названия каждого вида, район его обитания, повадки, а также шансы на гибель или выживание в изменчивой экосистеме океанов.
Питер терпеливо слушал, чувствуя, что за этим лепетом и деланной веселостью скрывается желание подготовиться к ответу на обвинения, которые он предъявил ей.
В конце острова одиноко рос большой бальзамический тополь, его густая зеленая крона широко раскинулась над белым песком. Солнце теперь светило нестерпимо ярко, жара и влажность окутывали их, как шерстяным одеялом, которое окунули в кипяток.
Питер и Магда с благодарностью устремились в тень тополя, сели бок о бок на песок и стали смотреть через спокойные воды лагуны на очертания главного острова в пяти милях от них. С такого расстояния и под таким углом не было видно ни зданий, ни причала, и у Питера возникла иллюзия первобытного рая, где они одни: первый мужчина и первая женщина – на свежей и невинной земле.
Но первые же слова Магды разрушили эту иллюзию.
– Кто приказал тебе убить меня, Питер? Как был отдан этот приказ? Я должна знать, прежде чем расскажу тебе о себе.
– Никто, – ответил он.
– Никто? Не было послания вроде того, в котором тебе приказали убить Паркера?
– Нет.
– А сам Паркер или Колин Нобл? Они не приказывали этого? Не предлагали?
– Паркер подчеркнуто приказал мне не делать этого. Тебя нельзя трогать, пока тебе не будет предъявлено обвинение.
– Это было твое собственное решение? – настаивала она.
– Это был мой долг.
– Отомстить за дочь?
Питер заколебался, не желая говорить, но потом откровенно признался:
– Да, это главное. Мелисса-Джейн. Но я также считал своим долгом уничтожить зло, которое способно угнать "ноль семь ноль", похитить и убить Аарона Альтмана и искалечить мою дочь.
– Калиф все о нас знает. Понимает нас лучше, чем мы сами себя понимаем. Я не трусиха, Питер, но сейчас я по-настоящему боюсь.
– Страх – его главное оружие, – согласился Питер, и Магда молча придвинулась, приглашая его к физическому контакту. Он положил руку на ее голые загорелые плечи, и она легко прислонилась к нему.
– Все, что ты говорил обо мне вчера вечером, правда, вот только выводы и заключения неверны. Смерть папы, одинокие годы в чужих семьях... я помню, как ночами лежала без сна и пыталась одеялом заглушить звуки рыданий. Возвращение в Польшу... да, это было, и школа в Одессе – все было. Когда-нибудь я расскажу тебе об Одессе, если захочешь...
– Вряд ли, – сказал он.
– Наверно, это мудрое решение; хочешь услышать о возвращении в Париж?
– Только если это необходимо.
– Хорошо, Питер. Были мужчины. Для этого меня выбрали и учили. Да, были... – Она замолчала, взяла его лицо в ладони, повернула, чтобы посмотреть ему в глаза. – Это как-то меняет наши отношения?
– Я люблю тебя, – твердо ответил он.
Магда долго смотрела ему в глаза, выискивая признаки обмана, но ничего не обнаружила.
– Да. Это так. Ты говоришь правду. – Она с облегчением вздохнула, прижалась головой к его плечу и заговорила – негромко, с легким акцентом, изредка ошибаясь в построении фраз. – Мне не нравились мужчины, Питер. Я думаю, именно поэтому я выбрала Аарона Альтмана. Один мужчина – да, тогда я могла уважать себя... – Она слегка пожала плечами. – Я выбрала Аарона, и Москва согласилась. Ты правильно сказал – это была трудная работа. Вначале я должна была завоевать его уважение. Прежде он не уважал женщин. Я доказала ему, что с любой работой, которую он мне поручал, справляюсь не хуже мужчин. А когда завоевала уважение, последовало все остальное... – Она помолчала и негромко рассмеялась. – Жизнь выкидывает забавные штуки. Вначале я обнаружила, что он мне нравится, потом научилась уважать его. Он был большой уродливый бык, но сила и власть... Огромная сила и власть, как космическая сила... они стали смыслом моего существования. – Магда подняла голову и коснулась щеки Питера губами. – Нет, Питер. Я так и не полюбила его. Я благоговела перед ним, как первобытный дикарь благоговеет перед молнией и громом. Именно так. Барон заполнил мою жизнь – больше, чем отец, больше, чем учитель. Как бог. И все же меньше, гораздо меньше, чем любимый. Он был жесток и силен. Он не мог любить, только насиловал, покрывал, как бык. – Она замолчала и серьезно посмотрела на него. – Ты понимаешь, Питер? Может, я плохо объясняю?
– Нет, – ответил он. – Ты очень хорошо объясняешь.
– Физически ничто в нем меня не трогало, ни его запах, ни волосатость. У него плечи напоминали заросли и спина была шерстистой, как шкура. Большой, но твердый, как железо, живот... – Она вздрогнула. – Но меня учили не обращать на это внимания. Переключаться на что-то другое в глубине сознания. Однако во всех прочих отношениях он меня очаровал. Он учил меня мыслить – нестандартно, запретно, раскрывал такие области в сознании, которые моя подготовка закрыла. Да, он учил меня власти и ее атрибутам. Ты обвинил меня в этом, Питер, и я сознаюсь. Мне понравился вкус власти и денег. Я это люблю. Очень люблю. И научил меня этому Аарон. Он показал мне, что значит ценить красивые вещи, потому что был быком только физически и сам глубоко дорожил прекрасным в жизни... он вдохнул в меня жизнь. И смеялся надо мной. Боже, я до сих пор слышу его громовой хохот и вижу, как трясется при этом его волосатый живот.
Она замолчала, почти с благоговением вспоминая, а потом рассмеялась своим хрипловатым смехом.
– "Моя прекрасная маленькая коммунистка", – насмехался он надо мной. Да, Питер, это я стала жертвой обмана. Он с самого начала знал, кто я такая. Знал и о школе в Одессе. Он принял меня как вызов, однако и любил меня – по-своему. Он взял меня, все зная, и полностью изменил мои политические взгляды. Только тогда я узнала, что вся информация, которую я передавала в Москву, тщательно редактировалась Аароном. Он переиграл меня, хотя я должна была переиграть его. Он работал на МОССАД, но это ты, конечно, знаешь. Был сионистом, ты и это знаешь. И заставил меня понять, что я еврейка и что это значит. Он показал мне все промахи доктрины всемирного коммунизма, убедил меня в преимуществах демократии и западной системы, а потом ввел меня в МОССАД... – Она замолчала и яростно замотала головой. – Поверить, что я могла захотеть уничтожить такого человека! Приказать похитить и изуродовать его... Когда дело шло к концу, он испытывал сильные боли, слабел, и тогда я ближе всего подошла к тому, чтобы полюбить его – как мать любит ребенка. Теперь он зависел от меня, утверждал, что лишь мое прикосновение смягчает боль. Я часами сидела и растирала его волосатый живот – чувствуя, как эта ужасная штука в нем растет с каждым днем, точно цветная капуста или какой-то чудовищный зародыш. Он не позволил резать себя. Ненавидел врачей. "Мясники", вот как он их называл. "Мясники с ножами и резиновыми трубками..." – Магда замолчала, и Питер увидел, что ее глаза полны слез. Прижал ее чуть сильнее к себе и стал ждать продолжения.
– Должно быть, в это время Калиф вступил в контакт с Аароном. Оглядываясь назад, я вспоминаю, как он вдруг стал очень беспокойным, взвинченным. Я тогда ничего не заподозрила, но он вдруг начал произносить долгие обвинительные речи по поводу тирании справа, которая ничем не отличается от тирании слева. Имени Калифа он не упоминал; может быть, и сам Калиф тогда еще им не пользовался. Я думаю, со временем Аарон мне все подробно рассказал бы, если бы остался жив. Такой он был. Даже со мной он мог быть и подавляющим, и осторожным, и хитрым. Он мог бы сообщить мне о Калифе, но Калиф позаботился о том, чтобы он этого не сделал. – Она отодвинулась от Питера, чтобы снова видеть его лицо. – Ты должен понять, cheri, что многое я узнала только недавно, в последние несколько недель. И сейчас должна складывать отдельные кусочки, как головоломалку... прошу прощения, головоломку, – быстро поправилась она. – Но вот что должно было происходить. Калиф обратился к Аарону с определенным предложением. Очень простым. Стать партнером Калифа. Аарон должен был внести крупный вклад в специальный фонд и предоставить в распоряжение Калифа все свои знания, связи и влияние. В обмен он получал возможность участвовать в создании "прекрасного нового мира". Тут Калиф и допустил ошибку, возможно, до сих пор единственную. Он неверно оценил Аарона Альтмана. Тот отверг его предложение. Но беда была в другом: Калиф опрометчиво раскрыл перед Аароном свою подлинную личность. Я думаю, ему пришлось это сделать, чтобы убедить Аарона. Видишь ли, барон был не таким человеком, чтобы участвовать в игре с шифрами и вымышленными именами. Это Калиф определил верно, поэтому ему пришлось вести с Аароном переговоры лицом к лицу. Но, обнаружив, что тот не собирается участвовать в его кампании убийств и вымогательств, каким бы похвальным ни был конечный результат, он убил его после страшных пыток. Ему нужна была информация, в основном, наверное, информация о связях Аарона с МОССАД. А меня он заставил заплатить выкуп. И таким образом убил сразу двух зайцев. Заставил замолчать Аарона и добавил к своим фондам двадцать пять миллионов.
– Как ты узнала все это? Если бы ты только объяснила мне раньше... – Питер слышал в собственном голосе горечь.
– Когда мы впервые встретились, я не знала этого, cheri, поверь. Я объясню тебе, как я все это узнала, но, пожалуйста, будь терпелив. Позволь рассказать, что произошло.
– Прости, – только и ответил Питер.
– Впервые я услышала имя Калиф в тот день, когда доставила выкуп. Я ведь рассказывала тебе об этом?
– Да.
– И тут на сцене появишься ты. О тебе я услышала во время штурма "ноль семидесятого" в Йоханнесбурге. Я сразу подумала, что ты можешь помочь мне в охоте на Калифа. Я добыла сведения о тебе, Питер. Даже из компьютера... – Она помолчала, в ее глазах вспыхнул озорной огонек. – Должна признаться, что меня поразил внушительный список твоих женщин.
Питер поднял обе руки, сдаваясь.
– Завязал, – пообещал он. – Только ни слова больше – согласна?
– Согласна. – Она рассмеялась и добавила: – Я голодна, и горло болит после всех этих разговоров.
Они снова пересекли остров, обжигая босые ноги о раскаленный песок и камень, и вернулись на борт яхты.
Шеф-повар забил холодильник едой, и Питер открыл бутылку "Вдовы Клико".
– У тебя серьезные запросы, – заметил он. – Не знаю, смогу ли я содержать тебя на свое жалованье.
– Я думаю, мы договоримся с твоим боссом о повышении, – заверила она, подмигнув.
За обедом они по молчаливому согласию не упоминали о Калифе.
– Ты должен понять еще одно, Питер. Да, я в МОССАД, но не я его контролирую, а наоборот. Так же было и с Аароном. Мы оба были очень ценными агентами, может быть, самыми ценными в их сети, но не я принимаю решений, и у меня нет доступа к их секретам. Единственная цель МОССАД – безопасность государства Израиль. У него нет других причин для существования. Я считаю, что Аарон передал МОССАД всю информацию о Калифе, все сведения о его личности, и еще, что МОССАД приказал ему сотрудничать с Калифом.
– Зачем? – резко спросил Питер.
– Точно не знаю, но, думаю, по двум причинам. Калиф, должно быть, такая влиятельная особа, что его поддержка очень ценна. И, наверное, Калиф настроен произраильски – или утверждает, что настроен так. МОССАД всюду находит союзников и не вникает в их нравственные принципы. Думаю, Аарону велели поработать с Калифом, но...
– Что но? – поторопил Питер.