– Я приехала сказать тебе, что мой муж не привык, чтобы его вызывал к себе надсмотрщик. А если ты когда-нибудь захочешь видеть мистера Фолкса, можешь подъехать к дому и спросить его, но с заднего крыльца. Я ясно говорю?
– Вполне, – ответил Вэс, – даже яснее, чем ты, возможно, того хотела, Речел. Твой муж не привык, чтобы за ним посылал надсмотрщик, но он очень даже привык, чтобы ему приказывала жена. По-моему, это просто позор. Потом, еще пара вещей, которые ты забыла, Речи, или, может быть, не знала. Хотя я и сомневаюсь, что…
– Не называй меня Речи! – выпалила она. – Может быть, мне объяснить тебе, где твое место, Вэс Фолкс?
– Не стоит трудиться: я знаю свое место куда лучше, чем ты, Речи. А теперь заткнись и слушай меня. Я буду краток. Во-первых, ты разговариваешь с мужчиной. Во-вторых, если ты еще раз осмелишься приехать сюда сказать мне что бы то ни было, я огрею тебя кнутовищем, что следовало бы сделать Джерри, если б он был мужчиной, а он, Бог тому свидетель, не мужчина. В-третьих, мой отец построил Фэроукс, засадил его деревьями, превратил в сад. Единственная ошибка, которую он совершил, – пожалел своего никчемного брата, моего дядюшку Брайтона, и пустил в дом этого отвратительного проныру, за которого ты вышла замуж. Я не могу доказать, что Джерри украл у меня Фэроукс, но думаю, это не исключено…
– Я не желаю этого слушать! – выкрикнула Речел. – Я не буду…
– Послушай, Речи, – сказал Вэс терпеливо, как будто объяснял трудный вопрос ребенку, отставшему в развитии. – Ты продолжаешь делать ту же ошибку. Я – Фолкс, настоящий Фолкс, а не дрянная подделка, как Джерри. А люди не говорят Фолксам, что они чего-то не желают. Особенно женщины. В семье Фолксов женщины говорят, когда к ним обращаются, и говорят тихо. Я пытаюсь быть терпеливым, но ты меня страшно раздражаешь. А теперь будь хорошей девочкой, выслушай и не серди меня. Я буду приезжать повидать Джерри, когда мне это будет удобно, а если не будет, то и не приеду. Я буду управлять имением за него и буду делать это хорошо, черт меня побери, каким бы спорным ни было его право на владение, а ты уж поверь мне, Речи, оно очень спорно. Но я не позволю, чтоб со мной обращались как с мелкой сошкой, мне никто не будет диктовать свои условия, особенно несчастный маленький хорек, посылающий жену с поручением, которое ему недостает мужества выполнить самому. И что бы мне ни говорила какая-то растреклятая баба, мне на это в высшей степени наплевать! Я достаточно ясно выразился, миссис Фолкс?
– О! – задохнулась Речел, пытаясь сказать что-то в ответ, но не могла выдавить ни одного слова из перекосившегося рта.
Вэс повернулся к негру, совершенно ошалевшему от изумления.
– Зеб, – сказал он насмешливо, – будь добр, открой ворота леди. Мне сдается, она хочет уехать…
Речел свирепо рванула уздечку, развернув лошадь, и помчалась к воротам.
– Скажи Джерри, – крикнул ей вслед Вэс, – я по-прежнему жду его. И я не люблю ждать!
Речел с такой силой опустила хлыст на бок своей кобылы, что та взвизгнула и прыгнула вперед, чуть не выбросив ее из седла.
– Па! – закричал Гай. – Папа, она упустила поводья!
Вэс ударил пятками в бока черного жеребца. Послушно, словно это был кротчайший зверь на свете, конь рванулся за Речел. Гай видел, что отец сдерживает огромное животное: он мог бы догнать Речел в три прыжка, но не сделал этого. Две лошади неслись ровным галопом уже не по дороге, а напрямик через поле, в сторону дубовой рощи, что была в нескольких милях отсюда, на границе плантации.
Два мальчика и негр стояли, глядя, как лошади и их наездники уменьшаются, становясь на расстоянии совсем крошечными и наконец полностью растворясь в сгустившихся вечерних сумерках, мелькая удлиненными тенями среди дубов.
– Смешно, – сказал Том. – Папа давно уже мог бы поймать ее.
Гай взглянул на брата. Мысли его были смутными и расплывчатыми, но при этом мрачными и горькими.
Они стояли так, наверно, минут десять, а тени во дворе делались все длиннее, и вот наконец последний клочок света перешел во тьму. Над домом встала и замерцала звезда.
Зеб прочистил горло.
– Вам бы, ребятки, спать пора идти, – проворчал он, – поздно уже…
Они ушли в дом. Через полчаса Том уже храпел, но Гай никак не мог уснуть.
Так он и лежал, чувствуя себя несчастным, пока первые рассветные лучи не засерели за окнами. И тогда-то наконец он услышал, как сапоги отца прогромыхали по лестнице.
Вэс Фолкс вошел в комнату и остановился, глядя на сына. Гаю показалось, что лицо отца посерело от усталости или, может быть, от света, падавшего на него, – он не знал этого точно. Но улыбка на лице отца была торжествующей – в этом не могло быть никакого сомнения.
Гай зевнул и потянулся, как будто проснулся только что.
– Па-а, – сказал он сонно, – миссис Речел, она очень плохая женщина, правда?
Вэс откинул голову назад и громко рассмеялся.
– Скажу тебе по секрету, сынок, – сказал он, – необъезженные лошади, как и женщины, – самые лучшие!
Глава 3
Позавракав, Гай встал из-за стола и не торопясь направился к конюшням. Его живот был тугим, как барабан, от целой горы съеденных гречишных оладий с маисовой патокой и колбасы – все это он запил почти половиной галлона кофе, лучше которого в жизни не пробовал. Гай шел, насвистывая, и мир казался ему теплым и славным местом, где для тела было жратвы больше, чем он мог слопать, и мягкая постель для сна, а впереди – новая, неизведанная, таинственная жизнь. Жизнь, которая создавала таких людей, как Вэс Фолкс, хозяев своих владений, мчащихся сквозь ширь полей, неустрашимо возвышаясь в седле.
Он обнаружил, что Зеб уже заседлал двух лошадей: костлявую чалую и маленькую серую. Серая была неплоха, особенно для него, но если бы отец увидел чалого мерина, он бы стал кричать и ругаться последними словами.
– Слушай, Зеб, – твердо сказал Гай, – отец никогда не сядет на эту дохлятину. Давай-ка сними с него седло и заседлай черного жеребца. Я тебе помогу.
– О Господи, масса Гай! Я и подступиться боюсь к Демону. Он же нас обоих на тот свет отправит, если мы подойдем к нему близко!
– Теперь уже нет, – уверенно сказал Гай. – Папа его пообломал немного. Подожди, я тебе покажу.
Он прошел прямо к стойлу Демона, протянул руку к ограде, и черный великан вздрогнул и отступил. Но что-то, возможно любопытство, заставило жеребца снова вытянуть вперед голову, и Гай ласково погладил его. Конь опять дернулся, но в этот раз не так сильно. Ласка мальчика ему понравилась – это было видно по его глазам, – и он потянулся к Гаю. Гай взял в руки веревку и с усмешкой повернулся к Зебу.
– Сними доски, – сказал он.
Удивленный негр подчинился приказанию, и мальчик вывел во двор могучего жеребца, послушного как ягненок.
– Я бы никогда так не смог! – воскликнул Зеб. – Кто бы мог подумать!
За какие-то пять минут они надели седло на Демона. Еще через минуту или две Гай увидел, что отец выходит из дома. Глядя на Вэса Фолкса, нельзя было догадаться, что он не спал всю ночь. Вид его был бодрым, на ходу он негромко мурлыкал какую-то мелодию. Когда Вэс увидел жеребца, его темные глаза загорелись:
– Хорошая работа, мальчик. Я очень спешил: боялся, что ты сам попытаешься надеть на него седло. Думал, он будет еще чуток упрямиться. Мне следовало догадаться, что ты сумеешь управиться с ним. А теперь давай поедем посмотрим все вокруг…
Они сели в седла и двинулись легким галопом вокруг дома, но, когда достигли переднего двора, Вэс остановил Демона. Лицо отца побагровело.
Гай подъехал ближе и увидел то же, что и Вэс, но никак не мог понять, что так разгневало отца, хотя и знал, что в это состояние он легко мог впасть в любую минуту.
Во дворе были Чэрити и Мэтти с мотыгами и серпами: они усердно боролись с разросшимся кустарником. Гай наблюдал, как отец слезает с лошади и неторопливо идет в их сторону, по-кошачьи бесшумно ступая. Подойдя достаточно близко, он сделал резкое движение, такое быстрое, что Гай не смог сразу понять, в чем дело. Чэрити вскрикнула: Вэс вырвал у нее мотыгу одним легким движением и швырнул в кусты. Потом повернулся к Мэтти.
– Дай мне серп, Мэтти, – сказал он тихо, – ну дай же мне его!
Мэтти молча повиновалась, и Вэс запустил его в небо: вращаясь как бумеранг, серп скрылся за верхушками деревьев. И тогда он вновь обернулся к жене:
– Наверно, ты так и останешься дурой, Чэрити, раз уж ты ею родилась. Но, Боже правый, неужели тебе не хватает простого здравого смысла посоветоваться со мной, прежде чем делать что-то?
– Я не делала ничего плохого, Вэс! – воскликнула Чэрити дрожащим голосом. – Ты сам говорил, что вот этот двор…
– Послушай, Чэр. Я собираюсь тебе объяснить на этот раз, что к чему, но я не хочу никогда повторять этого снова. Ты моя жена, и значит – хозяйка этой части Фэроукса. Тебе надо забыть, что ты родилась и воспитывалась как горная шваль. Ты должна научиться вести себя как подобает леди. А леди не выпалывают сорняки! Для этого есть ниггеры. Леди может шить, вышивать или ухаживать за больными. Леди следит за работой в доме и в саду. Но она не делает эту работу сама – никогда! Я не смогу держать в узде ниггеров, если они хоть раз увидят, что моя жена и дочь делают черную работу! Ступайте в дом обе! Через некоторое время я пришлю сюда пару негров. Тогда вы выйдете и скажете, что им надо делать. И еще одно: завтра или послезавтра я приглашу сюда цветную девчонку, чтобы она сняла с тебя и Мэтти мерки на платья. И не вздумай говорить ей, как шить эти платья: у тебя нет ни малейшего представления о том, как должна одеваться леди. Я все скажу ей сам. И не приглашай ее посидеть и попить чаю или что-нибудь в этом роде, хотя у нее очень светлая кожа, почти как у тебя, если не светлее. Будь у нее всего одна капля негритянской крови – и того достаточно. Ты меня поняла?
– Да, Вэс, – прошептала Чэрити.
– Хорошо. В следующий раз, когда тебе очень захочется сделать какую-нибудь глупость, посоветуйся со мной. Ладно, мальчик, поехали.
С той особой грацией, которая свойственна мужчинам, большую часть жизни проведшим в седле, они выехали со двора, направляясь на южный участок плантации, где под палящим солнцем работали негры.
Заслышав приближающийся конский топот, старший рабочий поднял голову и, не проронив ни слова, увеличил темп со скорости улитки до примерно половины той скорости, какой без особых усилий может достичь любой сельскохозяйственный рабочий где-нибудь в Огайо или Иллинойсе.
– Видишь, сынок, – сказал Вэс, указывая на негров рукоятью плети, – такая работа не имеет смысла. Я не тот человек, который стал бы рассуждать о справедливости или несправедливости рабства. Но то, что есть сейчас, – сущая бессмыслица с точки зрения экономики. Я давным-давно уже понял, что негр не дурак, хотя, по большей части, он из кожи вон лезет, чтобы выглядеть дураком. Чертовски тяжело добиться проку от наемного работника, что уж говорить о том, кто ничего не получает за свой труд. Человеку нужно о чем-то мечтать, например, о том, что он когда-нибудь будет работать на своей земле, что завтра у него будет хороший дом, послезавтра – экипаж, а потом его сын поедет учиться в колледж и вернется юристом или хирургом. Мы стараемся изо всех сил, но, во-первых, хлопок разрушает землю, а во-вторых, ниггеры не проявляют о ней и половины той заботы, которая необходима. Да и как их заставить? Мы можем пустить в ход плетку, и они будут работать по-настоящему полчаса или полдня. Но мы не сумеем выбить из них и половины того, что дает свободный труд, потому что у нас рука не поднимется дать им хорошую лупцовку: ведь у нас доброе сердце и злость на них быстро проходит.
– Почему бы нам от этого не отказаться? – спросил Гай.
– Не можем мы такого себе позволить: мы в силках системы, которую сами же и создали, мы ее рабы, а янки вынудили нас защищать ее изо всех сил, и теперь нам нельзя отступить без того, чтобы не нанести урон своей гордости и чести. Да, мы рабы этой системы, не имеющей ни малейшего смысла с точки зрения экономики, и этой кучки ублюдков с репейником в волосах, которым на все наплевать, да это и понятно, если рассудить здраво… А теперь поедем посмотрим, что делают остальные.
Еще немалый путь предстояло им проехать до западной части плантации, когда они увидели Джеральда Фолкса, скачущего навстречу им на одном из тех серых в яблоках коней, что составляли предмет особой гордости обитателей Фэроукса. Рядом с ним ехала дочь на молочно-белом пони, круглом как бочонок. Вэс остановил Демона и ждал, мускулы на его смуглом лице напряглись. Но Джеральд был само спокойствие.
– Слышал, вы поссорились с Речел, – сказал он как бы между прочим. – Не обращай на нее внимания, Вэс. Она немного вспыльчива, да и я ее избаловал. Кстати, я не посылал ее надрать тебе уши, это была ее идея. Как видно, уши оказались крепче, нежели она думала. Так или иначе, забудь это, ладно?
Вэс Фолкс пристально, с нескрываемым презрением посмотрел на кузена.
– Никаких обид, – сказал он коротко, – и раньше приходилось иметь дело со своенравными бабами.
– А зачем ты хотел меня видеть?
– Сделай одолжение. Мои дети совершенно раздеты. Они могли шляться Бог знает в чем там, на холмах, но здесь совсем другое дело…
– Конечно. Все, что тебе нужно, Вэс, ты ведь сам знаешь… – Он повернулся к дочери: – Почему бы тебе не прогуляться со своим кузеном? Нам нужно поговорить с его отцом.
– Хорошо, – сказала Джо Энн. – Поехали, Гай.
Не тратя лишних слов, Гай направил за белым пони своего серого, придерживая его, чтобы он не перегонял миниатюрную лошадку Джо Энн.
– Ты когда-нибудь разговариваешь? – спросила девочка.
– Иногда, – ответил Гай. – Когда есть что сказать.
– А когда это бывает? – не унималась Джо Энн.
– Не знаю. От многого зависит.
– От чего?
– Ты слишком любопытна, – сказал Гай и пустил лошадь в галоп. Через мгновение он пожалел об этом. Несмотря на всего его старания не слишком перегонять Джо Энн, белый пони оказался на сотню ярдов сзади.
– Да уж, ездить верхом ты умеешь! – восхищенно воскликнула Джо Энн.
Гай покраснел:
– Ерунда. Это мне раз плюнуть.
– Не говори так, – строго поправила его Джо Энн. – Запомни, что ты Фолкс. Тебе надо научиться говорить так, как подобает джентльмену.
Гай подался вперед. Вся неутоленная жажда знаний, снедавшая его, прозвучала в голосе мальчика:
– А ты меня научишь? Не очень-то много довелось мне учиться. Научишь, Джо?
– Конечно, – молвила маленькая богиня. – Давай-ка спустимся к пруду…
Этот день стал началом целой череды таких же волшебных дней. Они ездили верхом, смеялись, плескались вместе в пруду, после того как Гай научил ее плавать, – ведь даже в четырнадцать лет он не утратил еще невинности детства. Их не смущала нагота друг друга.
Но помимо этого было еще одно обстоятельство, столь же драгоценное, сколь и редкое: тогда, в длинные дни этого первого лета, когда теплые бризы колыхали многолетнее сорго, из сосняка доносился плачущий голос горлицы, а охотничьи псы жалобно выли в дубовой роще, словно пели свою древнюю песнь погони и смерти, далекую и грустную, растворенную в беспредельности воздуха, подобную звону колокольчиков на ветру, они научились любить друг друга задолго до того, как в них проснулись настоятельные веления плоти и когда они впервые поцеловались, крепко прижимаясь ртами, смущенные от охвативших их чувств. И, когда эти желания пришли к ним, им было чем их оправдать, поэтому темное волшебство ищущих рук и тесных объятий никогда полностью не заменило им яркого волшебства дружбы, привязанности друг к другу, общности. Хорошо, когда бывает именно так, но это случается очень редко.
Осенним днем они ехали верхом через дубовую рощу, через груды опавших листьев, красных и золотых, гонимых ветром.
– Я не смогу быть завтра, – сказала Джо Энн. – Снова надо браться за учебу. Эта противная мисс Брэнвелл приезжает.
– И я бы хотел начать заниматься, – откликнулся Гай. – Нужно много знать, так как же не учиться…
Джо Энн повернулась в седле и посмотрела на него.
– Я поговорю с папой! – воскликнула она. – Прямо сейчас попрошу его!
– Он никогда не согласится!
– Согласится, вот увидишь! – заявила Джо Энн самодовольно. – Папа сделает все, о чем бы я его ни попросила. Пойдем!
Они поехали к дому. Один из негров вышел им навстречу и взял поводья.
Джо Энн схватила Гая за руку и потащила за собой вверх по лестнице.
– Уж и не знаю, – сказал Гай. – Никогда не бывал у вас. А вдруг твоей маме это не понравится?
– О, не беспокойся! – рассмеялась Джо Энн. – Она очень изменилась за это лето. И кричит гораздо меньше, чем раньше. Папа говорит, он сам не может понять, что с ней стало.
Они поднялись по лестнице на галерею, а оттуда – в большой зал. Гай отстал, разглядывая все вокруг. Он был поражен непривычным великолепием огромных канделябров из граненого стекла, позванивающих, как миллионы хрустальных колокольчиков, при малейшем движении воздуха, и ковров, в которых нога утопала по щиколотку. Мягко отсвечивала дорогая мебель темного цвета, отполированная заботливыми руками, одни занавески и портьеры стоили больше, чем дом, в котором жил теперь Гай со своей семьей, а со стен, ряд за рядом, хмуро смотрели на него Фолксы, воинственные и суровые предки, их одежда менялась от поколения к поколению – великолепные кавалеры в сверкающих переливчатых шелках и кружевах, плюмажах и париках, завитые и напудренные.
Здесь было над чем задуматься: вот его предки, всегда, с самого начала его рода, избранные, все сплошь лорды и леди, мужчины властного вида, женщины непревзойденной прелести.
Гай почувствовал прилив гордости. Он замер, огонь запрыгал и затанцевал в его темных глазах.
– Я – Фолкс, – прошептал он. – Я потомок этих людей. Таких замечательных людей, и я буду…
– Ну пошли же! – позвала его Джо Энн.
Она распахнула дверь в кабинет и остановилась, до них донесся голос Джеральда:
– Но должно же быть какое-то объяснение, Речел. Ты никогда раньше не ездила верхом ночи напролет. Если не можешь заснуть, я вызову доктора Уильямса, чтобы он прописал тебе…