Пролог
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
Я слушаю рокоты сечи И трубные крики татар.
Я вижу над Русью далече Широкий и тихий пожар.
А. Блок
Пролог
Из Кремля их повезли по Никольской улице Великого посада. Большая телега, которую тащили две низкорослые лошади, была окружена конными дружинниками великого князя Московского. В ней находились двое, руки у обоих были связаны за спиной. Один - молодой, угрюмо насупив рыжевато-белесые брови, сидел недвижимо, светлые глаза его, казалось, застыли. Второй - в годах, со свалявшимися седыми волосами и бородой, тревожно вертел головой по сторонам, бросая на стоявших вдоль улицы людей растерянные взгляды.
На Кучковом поле, куда наконец дотащилась телега, высился свежесрубленный помост. Вокруг него стояла конная и пешая стража в темных кафтанах и блестящих шлемах с высокими навершиями, с мечами в ножнах и копьями в руках. По всему полю пестря разноцветными одеждами толпился московский люд: бояре и боярыни в опашенях и летниках, ремесленники и торговцы в зипунах и кафтанах, бабы в сарафанах и душегреях, монахи в рясах и нищие.
На небе клубились тяжелые осенние тучи, моросил холодный дождь. Было серо, пасмурно и тоскливо. Народ замер в тягостном, настороженном молчании. Такого на Москве еще не бывало. Впервые на миру, на людях должна свершиться казнь. И не каких-то там разбойников-душегубцев, а одного из первых бояр московских - Ивана Васильевича Вельяминова, сына последнего московского тысяцкого, главы московской земщины Василия Васильевича, который умер несколько лет назад. Второй осужденный - Некомат, сурожанин , богатый московский купец, друг покойного тысяцкого. Великий князь Московский Дмитрий Иванович обвинил их в измене и приговорил к смерти.
И вот на Кучковом поле появились великий князь и его брат Владимир Андреевич Серпуховский с ближними
боярами. Велено было начать казнь. Некомата повели первым. Он шел, не сопротивляясь, едва передвигая ноги, в одной разодранной до пояса рубахе и дрожал от холода и страха. До самого помоста Некомат кое-как держался, но когда поп торопливой скороговоркой отпустил ему грехи, а подручные палача взялись натягивать на его голову мешок, заскулил на все поле, громко и протяжно. Раздался глухой удар топора, плаха окрасилась кровью...
Пришел черед Ивана Васильевича. Он шагал в окружении княжеских дружинников, высоко подняв голову, глаза его не отрывались от плахи. Быстро взошел на помост, оттолкнув плечами стражу, закричал громко:
Не за свою обиду я крамолу против князя Дмитрия ковал! Не потому, что не дал мне Дмитрий стать по праву московским тысяцким, когда преставился мой батюшка!..
На него набросились несколько человек, схватили, поволокли к плахе. Народ зароптал, в разных концах Кучкова поля заголосили бабы, толпа пришла в грозное движение. Стражники обнажили мечи, выставили копья.
На какой-то миг Вельяминов уже у самой плахи снова сумел вскочить па ноги, истошно воскликнул:
За права и вольности ваши, москвичи!..
Его повалили на помост, прижав лицом к доскам, крепко держали, пока поп читал молитву. Но, когда стали надевать мешок, он опять успел выкрикнуть :
За вас, москвичи, смерть принимаю!..
И тут какой-то чернобородый монах в надвинутом на глазах капюшоне, проскочив между двумя стражниками, вдруг ринулся к помосту...
Я с тобой, Иван Василич!
Богатырского сложения дружинник метнулся за ним, тяжелая рука камнем упала на плечо чернеца, схватила его, будто мальчонку.
Не дурствуй, отче, так и голову потерять можно.
Держи его крепко: должно, лазутчик вельяминовский! - заметил второй воин с большим шрамом через всю щеку. Но богатырь, что схватил чернеца, шепнул ему в самое ухо: "Беги, отче!.." - и незаметно оттолкнул в толпу...
Сверкнул взнесенный в руках палача топор - и окровавленная голова Ивана Васильевича Вельяминова скатилась на помост.
Отовсюду послышались негодующие возгласы, жалостливые восклицания, громкий женский плач.
Часть первая
ГЛАВА 1
Уже совсем рассвело, когда Федор выехал к берегу Оки. Под утренним ветерком шумел лес, в лучах солнца серебрились на листьях капли дождя. Барабанил по мокрой коре дятел, заливалась иволга. Река неслышно плескалась
опустынный берег, поросший ивами. Крутой склон не позволял спуститься к воде, а брод, которым дозорные вчера переправились через Оку, лежал дальше, вниз по течению.
Конь устал, не слушал поводьев. Всадник нехотя спешился, отпустил подпругу, засыпал из переметной сумы в торбу овес. Лишь после этого снял шлем и мокрый после ночного ливня кафтан, насухо вытер меч и кинжал. Не спеша развесил сушить на кусте орешника одежду, покусывая травинку, присел на поваленную буреломом сосну. На душе у Федора было неспокойно.
Накануне под вечер они с напарником видели ордынский отряд с проводником - боярином рязанским. Встревоженные порубежники решили разделиться - старший по дозору направился в разведку на полдень, Федор должен был возвратиться в Коломну, чтобы предупредить воеводу об ордынцах. Дозорные были из сторожевой станицы, которая несколько дней назад покинула город.
Минуло два года после Куликовой битвы, в которой русские рати под началом великого князя Московского Дмитрия Ивановича разгромили полчища Золотой Орды, возглавляемые Мамаем. По всем южным рубежам Московского княжества стали воздвигаться сторожевые укрепления - заслоны от набегов врагов. В острогах за частоколами и рвами располагалась дозорная стража. Два раза в месяц, не глядя на зной, мороз, распутицу, открывались ворота острогов, выпуская сторожевой отряд в тридцать-сорок конных воинов. Разбившись по двое, они направлялись нести порубежную службу. Иногда скрытно переправлялись через Оку - на правом берегу реки уже начинались земли великого княжества Рязанского, соперника Москвы,- это было связано с риском и доверялось только храбрым, надежным людям. Таким считался и порубежник Федор. Где только не приходилось ему сражаться с ордынцами! Под Булгарами, на Пьяне и Воже, с Мамаем на Куликовом поле. В Коломне, через которую лежал путь Федора, когда возвращался после Куликовской
битвы, он узнал, что в острог набирают охочих людей служить на порубежъе, да там и остался...
Отдохнувший конь зарысил вдоль берега, который становился более пологим. Пепельно-серые лишайники соснового бора сменились зеленым травяным ковром в ельниках. За ними, в крутой излучине,- брод. Однако Федор не торопился спускаться к воде - враги могли выйти к той же переправе. Только когда убедился, что берег безлюден, направил коня в Оку.
Жеребец зашлепал но мелководью и остановился - почуял глубину.
Малость проплыть надо,-ободряюще похлопал коня по холке Федор, но тот лишь настороженно косился на всадника и переминался с ноги на ногу.
Э-гей! Пошел! - Порубежник хлестнул жеребца плетью. Вздрогнув, тот запрядал ушами и рванулся вперед.
На другой стороне Оки Федор почувствовал себя увереннее - здесь начиналась Московская земля.
"Ежели ничего не случится, заполдень буду в Коломне..." - подумал он, въезжая в чащу.
По мере того, как порубежник удалялся от реки, лес вокруг становился все мрачнее и глуше. Дубы и ели, росшие вперемежку, тесно переплетались в вышине ветвями, и на земле царил полумрак. Лишь местами болотистые низины с чахлыми березками и черной ольхой разрывали дебри, и солнце, которое уже высоко взобралось на небо, отражалось в стоячей воде. Одно неосмотрительное движение в сторону - и быть беде!..
Настороженно прислушиваясь, порубежник думал о встрече с врагами. Что, если ордынцы готовятся к нашествию, и передовой отряд направлялся к Оке разведать броды для переправы? Тогда от Федора и его напарника будет зависеть судьба многих русских людей...
Впереди, саженях в двадцати от Федора, качнулись и выпрямились кусты ивняка, но он так задумался, что ничего не заметил. Вдруг жеребец под ним всхрапнул и взвился на дыбы. Порубежник не успел остановить напуганного коня, тот рванулся в сторону и провалился вместе с всадником в болото.
Из кустов выскочил бурый медведь, с грозным ворчанием пронесся по тропе и скрылся в чаще.
Конь завяз по брюхо и не мог сдвинуться с места. Федор сразу понял: преодолеть расстояние, которое отделяло его от тропы, без посторонней помощи не удастся. Сёл и деревень вблизи не было, ждать случайного путника неоткуда.
"Неужто такой лютой смертью погибну - в болоте утопну?..- думал порубежник, утирая рукавом кафтана пот с лица.- А ежели со старшим по дозору тож что-то случится?.. Хоть бы деревья росли поблизу,- окинул он унылым взглядом болото,- можно было б закинуть аркан... Одни кусты. И все же надо спробовать!"
Федор вынул из сумы веревку, свернул ее и несколько раз бросил, пытаясь зацепиться за ивовый куст. Но веревка, обрывая тонкие ветки и листья, скользила и падала в топь. Порубежник, однако, не сдавался: только ухал после очередной неудачи да, утирая пот, который застилал глаза, еще пуще размазывал болотную грязь на широкоскулом лице.
Аркан, обрывая листву, обнажал толстую ветку куста пепельной ивы. За нее-то и рассчитывал зацепиться Федор. Наконец это ему удалось. Затянул петлю, попробовад: держится крепко. Облегченно выпрямил согнутую спину, стащил с себя кольчугу и отцепил меч. Укрепил их на седле - надеялся и коня вытащить, когда сам окажется па тропке. Слез с жеребца. Мокрая, холодная жижа плотно окутала его по пояс. Сердце Федора учащенно забилось, когда он натянул веревку и сделал первый шаг. Волнуясь, стал медленно выбираться из трясины. Расстояние до тропы сокращалось, но теперь каждое движение давалось ему с большим трудом. Ива трещала, гнулась, но не ломалась - ствол был гибок... И вдруг порубежник едва не по плечи погрузился в болото - выдернутый с корнями куст соскользнул в топь.
Поначалу Федор не осознал того, что случилось. Судорожно рванул веревку к себе, резко забросил ее снова и только тогда понял, что тонет. Некоторое время он еще делал отчаянные усилия, пытаясь выбраться из трясины, но лишь погружался все глубже. Вот вода покрыла его плечи, и он затих....
"Должно, доля такая - погибнуть тута!.."
За спиной Федора истошно, с храпом заржал конь. Смертная мука в голосе животного болью отозвалась в сердце порубежника. Когда он повернул голову, конь уже скрылся под водой. Перед Федором простиралось пустынное болото, заросшее топяным хвощом и сабельником. Лишь ветер шелестел в стеблях ситняга и осоки, слегка
покачивая их, да безучастно кричали невидимые лягушки.
"Конец, всему конец..." - подумал Федор с горечью, чувствуя, как что-то холодное, липкое охватило его шею и поползло вверх,
ГЛАВА 2
Уже вечерело, когда в хоромы сына боярского Сидора Тимофеевича Валуева, тревожно оглянувшись перед дверью по сторонам, вошел в сопровождении дворового холопа худющий, сутулый человек в темном, видавшем виды кафтане и колпаке, надвинутом на самые глаза.
Сидор Валуев, крупный, большеголовый, с широченными, квадратными плечами, плотно обтянутыми розовой рубахой китайского шелка, сидел в полутемной горнице один. Беспрестанно зевая во весь рот, он дремал над наполовину опустошенной серебряной братиной с белым медом, рядом стояли деревянные, с позолоченными ободками тарелки с квашеной капустой с клюквой, крупно нарезанными ломтями окорока, солеными грибами.
Холоп, которому передалось нетерпеливое волнение незнакомца, спрашивать дозволения у сына боярского не стал, сразу ввел гостя в горницу. Валуев, открыв глаза, удивленно уставился на обоих, едва кивнул в ответ на низкий поклон пришельца и тут же невольно привстал.
Епишка!?
Он самый, господине,- слегка взволнованным, но твердым голосом ответил тот.
Да как же ты, беглый холоп, тать, душегубец, насмелился?! - вскочив из-за стола, рыкнул Валуев. - Бориско, зови дворню, хватай его!..- И угрожающе выставив руки с огромными кулаками, он двинулся на пришельца.
Но тот даже не пошевелился; кривая ухмылка перекосила его рябое лицо с чахоточными пятнами на впалых щеках.
Не торопись, Сидор Тимофеевич, выслушай поначалу! - насмешливо произнес беглый холоп.- Да и нет у меня часу тары-бары с тобой разводить тута.
От изумления и гнева сын боярский не мог произнести и слова, тяжело дышал и лишь таращил глаза на своего бывшего холопа, сбежавшего из митрополичьего села несколько годов назад.
Бориско истуканом застыл в углу горницы, потрясенный происходящим, а Епишка с нагловатой усмешкой поигрывал рукояткой ножа, который висел у него за поясом.
С повинной пришел, чтоль? -наконец выдавил из себя сын боярский.
Ещё чего не хватало! - едко бросил Епишка;- Так бы уж и явился я к тебе с повинной... Ин ладно, не том речь, слушай, Сидор Тимофеевич, пока еще час есть.... Только поперво дай глоток меду испить, в горле пересохло...- И, не ожидая разрешения, потянулся к братине.
Тут уж Валуев не выдержал, бросился на него, но рябой оказался проворнее, отскочил в сторону, выхватил нож, замахнулся...
- Не торопись, коза, в лес, все волки твои будут! - зло выкрикнул незваный гость.- Аль и вовсе ополоумел? Тут, может, жисти твоей всего ничего осталось, а ты дурью маешься,- продолжал он уже потише.- Ин ладно, как хошь, я и уйти могу! - Рябой направился к двери.
Чего уж там, говори...- нехотя протянул сын боярский.
Накажи выйти Бориске, тогда скажу. Да побыстрее! - чуть ли не приказным голосом бросил Епишка.
Хозяин, оторопело мигая глазами, весь съежился, но велел холопу выйти - понял наконец, что беглый тать неспроста явился. Самолично наполнил чару белым медом, терпеливо ждал, пока рябой осушит ее...
Только не задаром, Сидор Тимофеевич, скажу, за мзду добрую,- вытирая тыльной стороной ладони жиденькую бородку и усы, сказал гость.
Сколько? - прохрипел Валуев. И, услышав ответ, охнул.
Не скупись, Сидор Тимофеич. А то не только живот, ан и жисть потерять недолго... Аль не веришь? Истомку Прысина и Гридю Шляева, холопов своих, знаешь небось? Тех самых, что вкупе с другими прошлый год ты охолопил, когда деревеньки их, Петриковку да иные, к митрополитичим землям прибрал.
Сие ж владыке Киприану от князя великого было пожалование.
Один бес чейное пожалование, разорил да охолопил ты сирот . Да не об том речь! Так ведомо ль тебе, что Истомка и Гридя сбегли в разбойную ватажку, коя бродит в окрестных лесах? Не ведомо... Ну так будешь платить?! - вдруг спросил рябой. Валуев тяжело плюхнулся на лавку, квадратные плечи его опустились, крупная голова с длинными, до плеч, русыми волосами и лохматой, разлапистой бородой поникла. Недаром в Коломне и в окрестных местах ходили были небылицы о жадности и скупости сына боярского - так уж стало ему жаль своей казны, с толикой которой надо было расстаться, что хоть плачь...
Хорошо зная своего бывшего хозяина, Епишка догадывался, что творится на душе у него. До чего уж сам был корыстолюбив и бессовестен, но что-то похожее на сожаление пробудилось в нем, и подумал в сердцах: "Грех, должно, спасать жадного пса такого!.. Никогда б не пришел сюды за мздой, ан нет боле силушки моей терпеть лютого ворога Гордейку в лесной станице! А ныне, может, и порешат его - чай, всегда первый в сечу кидается!.."
Так что - будешь платить? - нетерпеливо переспросил он.- Иль, может, мне идти?
Да чего уж там...- хмуро пробормотал Валуев, встал, подошел к двери, крикнул: - Бориско, покличь дворского! Да пусть мошну прихватит! - И, сверля рябого недобрым взглядом, буркнул: - Сказывай!
Не верь выезду, верь приезду. Поначалу расчет!
Положив на стол нож, Енишка налил себе полную чарку меда и осушил ее, потянулся грязными пальцами к тарелке с капустой, потом к окороку.
Сын боярский брезгливо поморщился, но смолчал. Увидев на пороге дворского, небольшого роста седобородого мужичка с настороженными глазами, подошел к нему, тихо сказал что-то. Старик неодобрительно покачал головой, но достал из кожаной сумки-калиты зашитые в холстинный мешочек денги и бросил на стол. Епишка торопливо подхватил его и, прикинув на вес, спрятал за пазуху.
Маловато, Сидор Тимофеич!
Остальное, как скажешь, отдам.- И, взяв из рук дворского еще один мешочек, положил возле себя на стол.
Ну добре, слушай тогда. С месяц тому прибились в нашу ватажку разбойную холопы твои беглые Истомка и Гридя, поведали они Гордейке, атаману лесному, как ты, Сидор Тимофеич, обманом да кривдою деревеньки их прибрал, разорил и охолопил сирот черносошных. Вот и замыслил Гордейко в ночь сию напасть на двор твой, купчие и меновные грамоты поймать, тебя до смерти убить, а хоромы твои спалить. Уразумел, Сидор Тимофеич? Потому и пришел я к тебе. А ты уж гляди, как повстречать гостей незваных ,В Коломенский острог пошли кого к воеводе за помощью .Да уж и сам небось знаешь, что делать. И ещё б вельми добре было, ежели б ватажка, Гордейку того, убить иль поймать. До всего ему, чернобородому лешему, дело! Купцов на дорогах, вишь, мало ему, заступником за убогих заделался! - зло выкрикнул Епишка, лицо его перекосилось, чахоточные пятна на щеках потемнели. Спустя четверть часа, когда на дворе уже совсем стемнело, рябой, крадучись, покинул хоромы сына боярского и провожаемый злобным лаем дворовых собак, которых сдержи нал Бориско, торопливо скрылся в глухом ночном лесу, что подступал к самой окраине Коломны.
ГЛАВА 3
Намыла в воздух и закружилась над лесом потревоженная воронья стая. На тропе, которая вела через болото, со стороны Коломны появились люди. Одного взгляда было достаточно, чтобы признать в них лесовиков-разбойников. И большинстве это были беглые крестьяне и холопы. Усиливавшийся с каждым годом захват боярами и монастырями общинных "черных" земель приводил к разорению свободных крестьян, превращал многих из них в обесхозяившихся закупов и серебреников. Они были вынуждены идти в кабалу, становились бесправными холопами, которых могли продать, подарить и даже убить. И тогда доведенные до отчаяния люди изгоняли монахов, поджигали скиты и монастыри, нападали на вотчины, убивали бояр и их надсмотрщиков-тиунов, отбирали купчие и пожалованные грамоты. Спасаясь от наказания, крестьяне и холопы уходили в леса.
Одетые кто во что - в бархатные кафтаны и сермяжные зипуны, в овчинные шубы и изодранные рубища, они и вооружены были чем придется. У многих за поясами торчали топоры, кое у кого мечи, у некоторых в руках были дубинки и рогатины, за плечами висели луки и колчаны со стрелами. Ватага возвращалась с промысла, судя по отсутствию добычи и кровавым повязкам, неудачного. Не глядя по сторонам, лесовики в угрюмом молчании торопливо следовали друг за другом. Они, должно, так и прошли бы мимо Федора, если б тот не вскрикнул.