Здорово, лесовички! Чай, и не признали? - выкрикнул незнакомец, шедший в окружении свиты. Приблизившись к ватажникам, горделиво выпрямился, оправил парчовый кафтан с петлями из желтого шелка и длинными кистями; кафтан был явно с чужого плеча, великоватой была и шапка, сползавшая ему на уши.
Лесовики подозрительно уставились на него и молчали.
Да это ж Епишка! - первым узнал рябого его дружок Митька Корень.
Верно! Вишь, вырядился, как на свадьбу боярскую! Мы Епишке упокой, а он с прибытком заявился- Должно, понапрасну час не терял. А ну, покажи кольца. Неужто золотые? - загомонили ватажники.
Пожалуй, все, кроме Гордея и Федора, обрадовались неожиданной встрече.
Уж не чаяли повстречать тебя живого. Теперь до ста годов будешь здравствовать! - похлопывая рябого по плечу, приговаривал Корень; они с Епишкой были вместе при набеге ордынцев на Серпухов. Широко открыв губастый рот, от чего длинное лицо его казалось еще крупнее, Корень смотрел на своего удачливого приятеля с восхищением.- Мелеха и Базыку клятые ордынцы до смерти убили. Я едва убег. А ты куды подевался тогда?
На вопросы Епишка отвечал неохотно, больше расспрашивал сам. Узнав, что лесовики решили направиться в Верхне-Окские княжества, громко рассмеялся.
Куды!? В Верховские княжества? Ха-ха-ха!.. А я-то, дурень, голову морочу, каким ветром Гордея с острожником сюды занесло. Да вы ж на Рязанщину собирались. Аль от Серпухова ближе? Ха-ха-ха!..
Ты блажь свою кинь! --хватаясь за рукоятку меча, в сердцах выкрикнул атаман.
А я ничего,- отступая, пробурчал рябой - он был в одинаковой мере наглый и трусливый.
То-то и оно - всяк умен: кто сперва, кто опосля! - не преминул съехидничать Митрошка.
Епишка метнул на косоглазого недобрый взгляд, сплюнул и процедил сквозь зубы: *
- Я к тому, что через Верховские земли ордынцев прошло тьма-тьмущая, нынче их там не счесть. Уразумел, атаман?
Гордей встревожился, недоверчиво переспросил:
Говоришь, много?.. А не врешь ли ты, Епишка? Выходит, оттуда они в Серпухов пригнали?
Дюже мыслишь о себе, атаман...- Почувствовав, что гроза миновала, снова развязно отвечал Епишка.- Дел у меня других нет, врать тебе. Коль сказал, значит, знаю. А на Рязанщине и Тарусчине их нет.
Гордей задумался, пытливо посмотрел на рябого, поинтересовался:
И откуда ты про все ведаешь? Случаем, у татар в поводырях не ходил?
Епишка вздрогнул, побледнел, но сдержался, с вызовом бросил:
А хоть бы и так!
Гляди, Епифан, мелешь много,- покачав головой, сказал атаман; он был обескуражен вестью, что ордынцы находятся там, куда собралась идти ватага. Кивнув на незнакомцев, которые пришли с Епишкой, спросил только: - Они-то откуда? Что за птицы?
Птицы они, чай, такие же, как и ты, Гордейко! - дерзко молвил Епишка и вдруг закричал: - Ты чего меня пытаешь? Не все одно тебе? Не хужей они дружка твоего, острожника! Его давно кончить надо бы, а ты за собой водишь!..
Гордей, махнув рукой, отвернулся от Епишки и направился к монахам и крестьянам, по-прежнему стоявшим посредине двора. Они с опаской косились на лесовиков, но особый страх у монастырской братии вызывали почему-то рябой с его дружками. Каждое их движение приводило монахов и трудников в волнение. Когда атаман потребовал от монахов накормить ватагу, те сразу оживились и стали клясться, что ордынцы ничего не оставили в монастыре. В большинстве это были пожилые старцы, молодые чернецы отмалчивались. Особенно усердствовал грузный, небольшого роста старик с отечным лицом. Тряся седой бороденкой, он призывал в свидетели пресвятую троицу.
Ты-то кто будешь? - резко спросил его атаман.
Я?..-Монах так и застыл с открытым ртом.- Я?,. Я - ключник монастырский,- ежась под его тяжелым взглядом, выдавил наконец.
А!. - едко воскликнул Гордей.- Так ты ключник! Тогда понятно. Говоришь, ничего не осталось?
Видит бог, ничего, добрый человек,- отчаянно замотал головой старик.
-- Поглядим сами! Клепа, Ивашко, Рудак, со мной пойдете!
Оттолкнув монаха, стоявшего у них на дороге, лесовики направились к монастырской трапезной. Едва они успели подняться на крыльцо, как к старому ключнику подскочил Епишка. Схватил его за ворот выцветшей черно-бурой рясы, рывком повалил на землю и стал трясти, исступленно выкрикивая:
- Брешешь, пес жадный! Показуй, где припас спрятал! Показуй, не то удавлю!..
Короткие, толстые пальцы ключника судорожно вцепились в руки разбойника, пытались разжать их. Но рябой был сильнее. Монах хрипел, задыхался, лицо его посинело. В это время в дверях монастырской трапезной появился Гордей. Увидев, что происходит во дворе, быстрыми шагами направился к рябому.
Будет, Епишка! И впрямь удушишь. Кто тогда тайник покажет? Не нашли мы ничего.
Но тот не унимался, перестал душить монаха, но придумал ему новую муку - схватив за ноги, стал волочить по двору.
Из толпы вырвалась немолодая баба в зеленой линялой паневе и черном платке на голове. Подбежав к Епишке, содрала с него боярскую шапку и вцепилась в копну нечесаных волос.
Аспид рябой! Мало тебе все?! Сколько люду извел, душегубец! Намедни поганых привел, а ныне божьего праведника отца Евлампия погубить умыслил! - пронзительно выкрикивала женщина, пытаясь оттащить разбойника от лежащего на земле монаха.
Епишка взвыл от боли, завопил:
Ведьма!..- Бросил ключника и, словно одержимый, замотал головой. Но баба не отпускала его, и рябой продолжал истошно кричать: - Господи спаси!
Вид разъяренной женщины был и впрямь грозен. Платок сполз ей на шею, обнажив длинные, с густой сединой черные волосы, глаза налились кровью.
Лесовики, вспомнив Митрошкины ночные россказни о нечистой силе, водившейся в здешних краях, заволновались.
Стали торопливо креститься, попятились к выходу со двора. Но швец, должно, забыл о леших и ведьмах; приплясывая, потешался над Епишкой.
Вот как баба рябого щипет - чисто кречет наседку, аж перо летит!-подначивал он, с его плутоватого лица не сходила ехидная ухмылка.
Озадаченные ватажники остановились: Митрошка, которого они считали первым трусом, не боится?!. И тоже стали подзадоривать рябого.
Услыхав насмешки, разбойник выхватил из-за пояса нож. Стоявший в отдалении Федор метнулся к нему, но не успел. Вскрикнув, женщина упала навзничь на пожелтевшую траву, в руке у нее был зажат клок волос рябого. И тотчас на монастырском дворе наступила такая тишина, что стало слышно, как где-то в лесу стучит по дереву дятел. Епишка, морщась от боли, осторожно пригладил распатланную голову. Затем склонился над убитой, рывком вытащил из тела нож и вытер его о зеленую линялую паневу.
Со спины к нему неслышно подошел атаман, схватил за ворот, повернул к себе.
Ты зачем бабу сгубил? А?! - рыкнул он и, не ожидая ответа, наотмашь ударил кулаком по лицу. Рябой отлетел на добрую сажень и, не удержавшись на ногах, распластался на земле у монастырской ограды. Ватажники осуждающе зароптали, кто-то громко обругал атамана по- черному. На миг Гордей усомнился: верно ли учинил?.. Па его строгом лице промелькнуло беспокойство. За эти дни он столько насмотрелся. Разор... Пепелища... Дети, пригвожденные стрелами... Растерзанные женщины... Обгоревшие тела стариков, запертых в собственных избах... И делалось все это без нужды и смысла, так сытый волк режет стадо, чтобы натешить свою злобную натуру. Лесовики тоже убивали, сводили счеты с лихоимцами из великих людей и их тиунов, что без совести грабили крестьян, измывались над ними. Бывало, не раз губили купцов, что слишком яро держались за свое добро, пытались отбиться от ватаги оружием. Проливали кровь острожников, когда те нападали на них. Но сейчас никакой нужды убивать не было. Гордей никому не признался бы в том: ему стало жаль храброй бабы. Вспомнил, как рябой вытирал кровь с ножа о старенькую, латаную одежду убитой, и его загорелое лицо вспыхнуло от гнева. Он больше не сомневался. Уверенным взглядом обвёл ватагу. Одни опускали головы, другие, хмурясь, отворачивались, но большинство - он видел это - были на его стороне.
Епишка продолжал лежать у монастырской стены. К нему подошел Митька Корень, хотел помочь подняться, но рябой оттолкнул приятеля, встал сам. Из разбитого носа, пачкая жидкую темно-русую бороденку, текла кровь, капала на дорогой парчовый кафтан. Увидел лежащий неподалеку нож, оброненный при падении, схватил его и, бесновато вытаращив глаза, вдруг двинулся на атамана. Тот положил руку на меч и спокойно ждал, когда Епишка приблизится. Но разбойник схитрил, не дойдя несколько шагов до противника, высоко подпрыгнул и, целя в глаз, резко взмахнул ножом. Атаман не успел бы уклониться, к счастью, дубинка Митрошки, который, как обычно, был рядом с ним, на миг опередила руку рябого. Взвыв от боли, Епишка схватился за ушибленную кисть и отскочил в сторону.
И тут началось!..
Корень с дружками рябого набросились на Гордея. Атаман успел вырвать из ножен меч и не подпускал их близко, а Митрошка растерялся, неуклюже махал дубинкой, жался к нему.
Федор первым оказался рядом. Выхватив у швеца дубинку, раскрутил ее над головой, разъяренным медведем навалился на приятелей Епишки. Те попятились, но один не успел увернуться - удар пришелся ему по плечу, хрустнули кости, и он с воплем повалился на землю. Теперь в драку ввязались все. Замелькали мечи, ножи, топоры, ослопы. Раненые падали на землю. Сторонников атамана было больше. Клепа, схватившись врукопашную с Епишкой, быстро подмял его и связал. Остальные бросили оружие.
Двор был почти пуст. Большинство монахов и крестьян сбежало. Остались только слепой гусляр с мальчиком- поводырем, несколько монастырских старцев да еще ключ- ник, что, тяжело дыша, продолжал сидеть возле убитой бабы.
По знаку атамана лесовики подвели к нему Епишку, руки его были заломлены назад и туго связаны веревкой. С перекошенным от боли лицом (Митрошка крепко зашиб рябого) стоял он перед Гордеем, злой и непримиримый, ненавидяще сверлил его колючими глазами.
Что сычом глядишь? Аль напугать хочешь? - презрительно усмехнулся вожак лесовиков.
Тот не выдержал, сплюнул, опустил голову.
Бил дед жабу, стращая бабу! - подал голос Митрошка, но никто из лесовиков не улыбнулся - с настороженностью ждали решения атамана.
Гордей отвернулся от рябого, подошел к его соратникам. Их было шестеро: Корень, Рудак, еще трое молодых парней из разбойной станицы и узкоплечий, заросший рыжеватой щетиной незнакомец средних лет.
Что с отступниками сими делать станем, молодцы? - громко спросил атаман.
Лесовики в нерешительности молчали.
С рябым водиться - что в крапиву садиться! - выкрикнул Митрошка, и его поддержали.
Бодливую корову из стада вон...- пробормотал угрюмый Клепа.
Гнать их в шею! - выкрикнул Ивашко-кашевар и, заложив пальцы в щербатый рот, пронзительно свистнул.
Верно! - согласился Гордей.- Порешить их вроде бы негоже. Пущай идут, коль ватага им не по нутру... Развяжи-ка их, молодцы!
Едва их освободили от пут, Епишка и незнакомец быстро пересекли монастырский двор и скрылись за оградой. Даже не оглянулись на своего дружка, раненного Федором, который, стеная, умолял их не бросать его. Покинул монастырь и Митька Корень. Остальные попросили Гордея не изгонять их из ватаги.
Лесовики уже остыли после драки, послышалось:
Пущай остаются!
Где гнев, Гордей, там и милость.
Лошадь на четырех ногах, и та оступается.
Атаман не возражал, молвил примирительно:
Будь по-вашему!..
Затем повернулся к монастырскому ключнику, который все еще сидел на земле, и строго спросил:
Ну, что, отче, есть ли припас в обители?
Есть, добрый человек, есть,- в страхе поглядывая на ватажников, прошамкал тот.
Эх ты!..- выругался Гордей.- Чего ж брехать было? А?!.- И добавил с укоризной: - Из-за тебя столько люду пало!
Монаха трясло, как в лихорадке. Опираясь дрожащими руками о землю, он стал на четвереньки, с трудом выпрямился. Торопливо перекрестившись, забормотал:
Упокой, господи, души их...
Иди! - раздраженно оборвал его атаман и громко, чтобы слышали все, произнес: - Вера без дел мертва есть!
Ключник оторопело взглянул на него, съежился и поплелся к монастырской трапезной. Ватажники гурьбой двинулись следом за ним.
Дяденька атаман! - послышался детский голос, когда они поравнялись со слепым гусляром. Гордей удивленно повернул голову, остановился.
Чего тебе?
Эх, дяденька! Зачем же ты рябого отпустил? Он ведь давеча нехристей навел сюда в обитель. Сколько они люду поубивали - страсть!..
Тонкий голосок мальчика захлебывался от волнения, а большие серые глаза по-взрослому осуждающе смотрели на вожака лесовиков. Гордей не понял, переспросил: Когда навел? Какого люду?.. Эй, ключник, стой! - окликнул он монаха.- Сказывай, что учинилось!
Ключник, опасливо жмуря красные, набрякшие веки, стал отнекиваться; ссылался, что оконце его кельи выходит не во двор. Атаман нахмурился, нетерпеливо махнул рукой. Лишь тогда, перемежая слова вздохами, тот рассказал, что произошло.
Прежде чем захватить Серпухов, степняки ворвались во Владычный и Высоцкий монастыри и, ограбив их, двинулись на город. Людей там почти не осталось - большинство горожан, которых успели предупредить серпуховские порубежники, укрылись в окрестных лесах. Ордынцы торопились к Москве. На другой день, оставляя после себя повсюду пепелища и трупы, вражеские тумены 1 ушли на север.
Утром следующего дня беглецы уже знали об этом. Ночи стояли холодные, часто непогодилось, болели дети, кончалась прихваченная с собой впопыхах скудная еда. Успокаивая друг друга тем, что ордынцы не вернутся, люди решили направиться в монастыри. Но, на беду, среди них оказались предатели. По наущению Епишки, который во время набега затесался, меж горожанами, несколько негодяев ночью выбрались из обители и привели под ее стены рыскавший в окрестностях Серпухова вражеский чамбул 2. Вломившись в монастырь, ордынцы учинили резню. Пощадили только несколько десятков молодых серпуховчан - ясырь, который предназначался для продажи, да монахов, что попрятались в кельях.
Т у м ей - воинское соединение ордынцев в десять тысяч всадников.
Чамбул - конный отряд.
Вечером враги убрались из монастыря. Епишка с дружками ушли следам. С того времени их больше никто не видел. И вот они появились снова...
Что же вы, отцы святые, сразу об этом не сказали? - гневно спросил Гордей.- Теперь понятно, отчего так все спужались!
Кто ж его ведал, по душе ль тебе такое придется? Кто ж его знал? - опуская под его тяжелым взглядом глаза, разводили монахи руками.
Толпой вывалились за монастырскую ограду, но воров и след простыл.
ГЛАВА 16
Порубежники выехали на тарусскую дорогу раньше шуракальцев. Василько гнал коня вовсю, следом плотной группой мчались остальные. Темно-зеленой стеной проносились деревья и кусты векового леса, дорогу застилала густая курява. Наконец воины увидели возки и конную охрану княгини. Заслышав конский топот, сторожевые дружинники обнажили мечи, плотным кольцом окружили княжеские возки и стали выстраиваться в боевой порядок.
Свои мы, свои!
Жеребец Василька едва не сшибся с конем сына боярского Дмитрия.
Я - Василько, сын Сысоя, десятник с порубежного острога на Упе!
- Здравствуй! - обрадованно воскликнул сын боярский.- А мы уже встревожились.
Подскакал боярин Андрей Иванович Курной.
Беда, бояре, ордынцы следом гонят!-взволнованно говорил Василько.- Сотни три, не меньше.
Покинем возки, а сами в лесу схоронимся,- предложил сын боярский.
С женами и детьми далеко не уйдешь, Дмитрий Александрыч,- покачал головой Курной.
Сие не годится,- поддержал его Василько.- Врагов много, не отобьемся. Пущай возки дальше едут. До Оки недалече, а там из Тарусы помощь подоспеет. Мы же тем часом ордынцев задержим.
Так и сделаем,- согласился боярин.- И, обращаясь к своему помощнику, приказал: - Бери, Дмитрий, две дюжины воинов и гони за возками. С теми, что впереди, будет человек сорок. Это уже сила.
Сын боярский нахмурился, но подчинился. Вместе с княжескими дружинниками помчался вослед возкам, что были уже далеко.
Лошади, подгоняемые кнутами и гиканьем возниц, неслись во всю прыть.
Завидев урусутов, что вдруг появились на дороге, тысячник Тагай опешил. Он тут же стал отдавать наказы, нукеры передовой сотни Тимура успели выхватить из кожен сабли, но ряды ордынцев смешались. Сотник и окружавшие его шуракальцы упали с коней. Зазвенело оружие. Курной и Василько рубили врагов, громкими возгласами подбадривая воинов. Но вот в битву вступили нукеры второй сотни жузбасы Ахмеда. На дороге стало тесно - не размахнуться ни мечом, ни саблей... Постепенно -сражение перемещалось в лес. В ход пошли ножи и кинжалы, завязалась рукопашная схватка. Ордынцам, несмотря на то, что их было намного больше, не удавалось смять тарусцев. Мынбасы Тагай на узкой дороге не мог ввести в. бой всех нукеров и приказал сотнику Хасану обойти урусутов. Шуракальцы ринулись через редкий сосновый лесок.
Андрей Иваныч, татары в окружь пошли! - закричал Василько.
Вижу! - прохрипел Курной, он сражался без щита - окровавленная рука боярина висела плетью.- Что делать станем?!.
Порубежник не успел ответить - на него напали сразу три шуракальца. Подняв коня на дыбы, он снес мечом голову одному, наотмашь рубанул другого, третий отскочил в сторону. Василько перевел дух, хотел было осмотреться, но тут послышался истошный вопль Курного:
Спасай княгиню и княжичей - ордынцы хотят их полонить!
Василько резко повернулся в седле: из леса стремительно выскакивали шуракальцы и, оставляя за спиной сражающихся, неслись по тарусской дороге.
Выходи из сечи! Все выходи!
Круто развернув коня, боярин Курной поскакал по дороге; следом, отбиваясь от наседавших ордынцев, мчались Василько и оставшиеся в живых русские воины.
За оконцами княжеских деревянных хором, покрытых цветными росписями, послышался конский топот, громкие голоса, заполошный выкрик:
Господи, беда-то какая!
В светлицу, где за дубовым, с резными украшениями столом сражались в шахматы князь тарусский Константин Иванович и его младший брат Владимир, вбежал княжеский стремянный, закричал тревожно:
Княже! Ордынцы под Тарусой, за княгиней и чадушками твоими гонятся!
Что?! - вскочил на ноги Владимир, молодой, узколицый, с длинными, до плеч, светлыми волосами.
Константин Иванович, внешне схожий на брата, побледнел, попытался было встать и не смог - перехватило дыхание.
Говори!
Пригнали в город два твоих дружинника. На тарусской дороге у самой Оки ордынца в полон взяли. Поведал он, что татары хотят захватить Ольгу Федоровну и детей твоих...
В груди князя тарусского вдруг пробудилась боль, как тогда на поле Куликовом, где он, раненный вражеской стрелой, упал с коня, а на него свалилось еще несколько сраженных человеческих тел. Но Константин Иванович превозмог себя, поднялся из-за стола и тихо спросил:
К самой Оке, говоришь, пригнали?..- Князь покачнулся. Заметив неладное, Владимир бросился к нему.
Что с тобой, брате?!.