Алиман, родом из обедневших астраханских беков, мечтал о собственном дворце в городе мира - Серан-Джедиде. Этот город - Сарай-Берке, или Новый Сарай, в отличие от Старого Сарая, который построил Батый, был основан его братом Берке гораздо позже. Город быстро рос. Его возводили захваченные во время нашествий и набегов десятки тысяч рабов - умелых зодчих, каменщиков, садовников и других ремесленных людей, они прокладывали широкие улицы, сооружали дворцы, мечети, медресе, караван-сараи, бани, базары. В 1312 году хан Узбек перенес в Новый Сарай свою столицу. Дворец великого хана Аттука Таша - "Золотая голова" - не уступал дворцам Византии, багдадских и египетских халифов. В кварталах, обнесенных высокой стеной, жили персидские, арабские, фряжские, русские, византийские, армянские купцы. Надо было затратить полдня, чтобы пройти город из конца в конец. И только на окраинах в глинобитных и саманных лачугах ютились, бедствуя и преждевременно умирая, те, кто создавал великолепия и роскошь. Но это не тревожило ордынских ханов - после каждого удачного набега число рабов пополнялось.
Вот в каком городе хотел возвести себе дворец бек Алиман. Его приводила в трепет радостная мысль о дворце из разноцветного гранита и мрамора, с мозаичным полом, со стенами, выложенными изразцами в виде тюльпанов, лилий и звездочек. Его украсят шелк и парча, венецианское стекло, прохладные фонтаны с диковинными каменными зверями, из пасти которых ключом бьет вода, тенистые сады. В гареме будет четыре законных жены - не две, как теперь, я десятки наложниц- белокожих урусуток и полек, смуглых персиянок и индусок, черных нубиек и эфиопок...
Вот почему бек Алиман, почти не умолкая, то угрожал шуракальцу, то уговаривал его повернуть орду на Москву. Тот не спорил, но продолжал идти к Туле и Тарусе. Ему нужны были широкоплечие урусутские пленники и светлоглазые пленницы. И не когда-нибудь, как обещает Алиман, а сейчас! Что достанется его горцам, если они направятся путем, но которому уже прошли другие воины аллаха? Там даже зайца не встретишь, не то что человека... Беку Хадяш надо много ясыря. Генуэзцы и турки очень ценят урусутов. Пленников он продаст в Кафе, а пленниц оставит для себя и своих людей. Пусть рожают шуракальцев. Сколько потерял он воинов, когда брал Кыр-Кор и другие крепости Крыма! Вай, как много!.. Гнев Кутлуг-бека его не страшит. А великий Тохтамышхан не станет сердиться на своего любимца, если тот подойдет к Москве позже. В тарханной грамоте за алою печатью-тамгою, надежно спрятанной под домом его матери, сказано - Бек Хаджи знал ее текст на память: "Тохтамыш, слово мое. Начальнику Крымской области Кутлуг-беку, бекам, дарогам, кадиям, муфтиям, шейхам, суфиям, писцам диванов, начальникам таможен и пошлинникам, опричникам и содержащим караулы, людям ремесленным и всем. Представитель сего ярлыка Бек Хаджи со всем зависящим от** него племенем сделался достойным нашего благоволения. С его шуракальского племени все различные подати взимались ежегодно в государственное казначейство. В отвращение на будущее время раскладки податей на них и во устрашение могущих причинить вред и обиды обнародуется, что Бек Хаджи мой любимец и кто преступит таковые ярлыки, тому весьма нехорошо будет. В удостоверении чего пожалован ему ярлык за алою тамгою. Орда кочевала в Ор-Тюбе. Писан 24 дня месяца Зюлькагида 784 года еджры. В лето обезьяны". Вот так!..
Бек Хаджи представил себе заветную грамоту - длинный и узкий ярлык, сплошь испещренный рядами четких, красивых строк, написанных по-ордынски почерком "джерри", ощутил, будто снова держал в руках, гладкую прохладу шелковой бумаги.
...А в Москву он успеет. И всех нукеров туда приведет. Всякие хитрости урусутов, что дозорят на деревьях близ своих рубежей, ему хорошо известны...
Каурая кобыла хана, шедшая неторопливой рысью, вдруг резко отпрянула в сторону в сажени от ее копыт, лениво извиваясь, пересекал дорогу большой желтобрюхий полоз .Бек Хаджи привычным движением ног сильно сжал круп лошади, поправил на голове белую чалму. Неожиданный бросок кобылы нарушил спокойный ход мыслей, хану стало жарко. Расстегнул у ворота лиловою шелкового халата золотую застежку, сердито подумал: "Как надоел мне этот коротышка Алиман. Все время жужжит над ухом..."
Замолчи, бек Алиман! - не поворачивая головы, зло крикнул он.- Скажи, можешь ты отнять добычу у гордого орла, что летит вон там? - показал Бек Хаджи на едва различимого глазом степного хищника, который, тяжело махая могучими крыльями, пролетал вдалеке с лисицей- караганкой в лапах. Алиман недовольно прищурил близорукие глаза, но, ничего не увидев, сплюнул и замолчал.
Шуракальская орда шла безлюдными просторами Дикого поля. Повсюду огромная, в рост всадника с конем, трава - ковыль, типчак, тонконог. Лишь неподалеку от русел пересохших от летнего зноя речек встречался кустарник степной вишни, бобовника и чилиги. По утрам уже бывало прохладно, в ложбинах долго не рассеивался туман, но днем над желто-бурой степью висело жаркое призрачное марево. В траве гудели жуки, звенели осы, стремительно шныряли изумрудно-зеленые и серые ящерицы. Спугивая стаи шумных дроф и стада быстрых сайгаков, разгоняя полков и лисиц-караганок, крымцы неудержимо приближались к землям Тулы и Тарусы.
ГЛАВА 7
Эй, молодец! Вишь, разоспался! Вставай!..
Федор с трудом открыл глаза, лоб его покрыла испарина - во сне, который так неожиданно прервался, почудилось, будто навалился кто-то, душит...
Ну и горазд ты спать, никак не добудишься,- перестав трясти пленника за плечи, сказал атаман.
У него, Гордей, семь праздников на неделю,-поддакнул Митрощка, который вертелся в землянке с зажженной свечой в руках.
"Принесло их, когда уйти замыслил!"-с досадой мелькнуло в голове Федора; его широкоскулое лицо нахмурилось, глаза стали сердитыми.
Что вздулся, словно тесто на опаре? - буркнул чернобородый, пристально разглядывая Федора.- Что, не узнал меня? А я тебя добре запомнил, молодец! И как завал ты первым кинулся растаскивать, а особливо, как с мечом на меня полез и руку разрубил... Припомнил теперь?.. Вишь, Митрошка, как оно нечаянно-негаданно случилось,- обернулся он к косоглазому лесовику.- Попал ко мне, Митрошка, ворог мой.
Неужто тот самый?
"Узнал душегубец! Да не взять тебе острожника!" - Федор выхватил спрятанный в тряпье нож.
Брось сие! - небрежно махнул рукой атаман.- Худа тебе не сделаю, не за тем пришел. Поговорить надо... Митрошка, выйди на час! - приказал он.
Митрошка покосился на него удивленно, но тут же покинул землянку.
Федор и Гордей остались одни. Молчали, разглядывали друг друга: пленник - настороженно, исподлобья, атаман - испытующе, с любопытством.
Как звать-величать тебя, молодец? - первым нарушил молчание лесовик.
Тебе на что, господу свечку за душу мою поставишь? - угрюмо спросил Федор, перевел взгляд с лица Гордея на открытую дверь, через которую был виден окутанный вечерними сумерками лес - частица заветной воли.
Будет ершиться,- примирительно молвил чернобородый - заметил, с какой тоской смотрел пленник наружу.-То я Митрошке в шутку. Ежели б порешить тебя думал, сюда бы не привел. На болоте еще прикончил бы за милую душу, чай, там тебя узнал. Подумал тогда, что взять с ратного человека. Да и знакомец ты мой еще с...- у него едва не вырвалось "с Кучкова поля!", но удержался, не досказал.
Вот уже в третий раз сводила их судьба. В день казни Ивана Васильевича Вельяминова Гордей, переодетый монахом, бросился сквозь строй дружинников к помосту. Тот рослый, богатырского сложения воин, который задержал его, а потом отпустил, был Федор. Во время схватки разбойников с порубежниками на окраине Коломны Гордей, узнав бывшего дружинника, на миг замешкался и не успел отразить его удар. Но открыть пленнику, что они давние знакомцы, вожак лесовиков не захотел: "Прежде поговорю с ним, проведаю, что за человек, о чем мыслит..."
после затянувшегося молчания, продолжая разговор, протянул с ухмылкой:
Да и удаль твоя мне полюбилась...
Федор не ожидал такого, уставился недоверчиво: "Что ему надобно? Не инак, пришел поиграть со мной, будто кот с мышей?" Но все же спросил:
Пошто ж на болоте не отпустил да тут теперь держишь?
Вишь, шустрый! Поначалу я тебя попытаю. Как звать все ж тебя, молодец?
Порубежник решил молчать, но тут ярче вспыхнуло пламя свечи, которую перед своим уходом примостил на бревне Митрошка, что-то похожее на участие (а может быть, это ему только показалось?) уловил пленник в глазах лесного атамана и невольно ответил:
Федором, сыном Даниловым.
Вона что! Тезки, выходит, родители наши. А ты, должно, дальний, по разговору видать. Вроде не с Волги и не с Рязани. С Верховских земель, что ли?
Со Сквиры я, что возле Киева.
Далеко тебя занесло! - удивленно покачал головой Гордей, поинтересовался: - А в Коломну как попал?
После мамайгцины.
Так ты, молодец, и на Куликовом поле был!? Чай, давно уже из Киева?
Годов десять как переехали.
Родом из купцов аль поповичей?
- Из христиан-подсоседков мы, по-тутошнему, из закупов.
То добре, что нашего роду-племени!-удовлетворенно воскликнул атаман.
Из душегубцев? - обиделся Федор.--Николи не было у нас таких сродников.
А ты колюч, однако! - глаза Гордея сверкнули сердито.- Не гневи, когда к тебе по-душевному слово молвят! - Резко шагнул к пленнику, хватил об пол поярковой шапкой, закричал зло: - Кто тут меж нас душегубец, как ты обозвал?!
Федор даже не пошевелился, спокойно встретил его яростный взгляд.
Лесной атаман остановился в полушаге, стараясь подавить гнев, опустил голову - не для того пришел, чтобы схватиться с острожником, на уме у него было другое, молвил потише :- Люд бедный, холопы - вот кто. Мыслишь, легкую жизнь в разбойных ватагах ищут? Есть такие, да их раз- два - и обчелся. Остальные от княжьей неправды да засилья бояр и монастырей сбегли. Кому охота избу свою, женку с малыми детишками и родителями старыми бросить да по лесам и болотам псом бездомным ходить?.. Клепу, что к тебе приставлен, взять. Жил себе молодец под Тарусой. Князь удельный тарусский захудалый сам, а на Дмитрия Московского или Олега Рязанского во всем похожим быть хочет. О поборах говорить нечего, всюды такое. А тут еще повадился князь в ихнии места на охоту. С ним псарей, соколятников, конюхов, других холопов видимо-невидимо, и каждый норовит урвать побольше. В избе их посели, утробу наилучшим насыть, а сам в шалаш иди да с голоду пухни. Корми коней, собак, давай подводы, на ловы зверья ходи. Ну и довели сирот до того, что вымирать, как мошкара от морозу, стали...
Рассказывая, атаман то и дело поглядывал на пленника, хмурился - потемневшее от невзгод загорелое лицо Федора казалось безучастным, временами оно напоминало каменное изваяние на степном кургане... "Вишь, молчит!" - сердился чернобородый, но продолжал говорить:
-Пошли тогда люди князя молить, чтобы не ездил к ним час какой, пока они сызнова на ноги станут. Так их псами потравили!.. На Клепу кобель с телка ростом накинулся. Да не на того попал. Что ему кобель, когда он один с рогатиной на медведя хаживал! Ну и придушил княжью тварь... Тут уж подручные князя на молодца набросились, стали плетьми хлестать. Озлился он тогда и вовсе, ударил кулаком одного, да так, что тот сразу богу душу отдал! - не без гордости за силу и удаль товарища воскликнул Гордей и, помолчав, сказал тихо: - А Клепу князь повелел заковать в железо и бросить в яму. Задумал, чтоб другим неповадно было, драть с него живого шкуру прилюдно, а женку с детишками по миру пустить и охолопить... Ну, что теперь скажешь?! - снова повысив голос, впился он жгучим взглядом в лицо пленника.- Уразумел, кто такие душегубцы?
Федор молчал, сначала ему хотелось спросить: "Как же твой Клепа живой остался?" Но тут же раздумал: "Может, скорей уйдет, душегубец..."
Гордей пристально смотрел на него, ожидая ответа. Не дождавшись, присел на дубовую колоду рядом с пленником и угрюмо произнес: -Нет, видать, не уразумел ты, молодец, а жаль...- со свойственным ему резким переходом от одного душевного состояние к другому продолжал: - Не испытал, должно, на себе, как измываются князи и бояре над людом простым! Многое бы я мог тебе поведать, да только ни і. чему сие! - с вызовом заключил он.
По Федор продолжал молчать. Нельзя сказать, что рассказ Гордея не взволновал его... Но очень уж необычно сложилась судьба простого крестьянского парня...
После того, что произошло на дворе у Никитки, Федорец сразу же ушел в лес - ему грозила яма за нападение на воеводского тиуна. Несколько дней он бродил вокруг свого села, случилось даже, ночью прокрался домой, взять краюху хлеба. Накануне Данило дал соседям взаймы денег, чтобы те уплатили оброк, надеялся и от тиуна откупиться, благо, удалось кое-что скопить в урожайные годы, но было уже поздно, наместник прислал стражников устроить на парня облаву. И тогда Федорец подался в лесную глухомань... Трудно сказать, чем бы все кончилось, но на этот раз парню повезло - он спас в лесу сына верейского воеводы. Горяч был молодой боярин. Преследуя раненого сохатого, оторвался от других охотников, конь его расшибся о дерево, а сам он, упав, сломал ногу. Должно, так бы и пропал, если бы на третий день на него, полуживого, случайно не набрел Федорец. На руках вынес молодца из леса и дотащил до Вереи. В благодарность наместник не только простил Федорца, но велел взять его ратником в свою дружину.
И понеслись вихрем боевые годы.
...Московские полки вместе с полками ростовчан, владимирцев, ярославцев и многих других русских городов под началом великого князя Дмитрия Ивановича идут в поход на Тверь. Великий князь тверской Михаил Александрович, сговорившись с ордынцами и Ольгердом, вознамерился отнять у Москвы Владимирское княжество. Под Волоком Ламским Верейская дружина присоединилась к остальным полкам. Москвичи и союзные рати подошли к Твери, но штурм был отбит, и началась длительная осада. Хотя Дмитрий Иванович предложил тверскому князю заключить мир, поставив единственное условие - тот должен отказаться от своих замыслов, Михаил Александрович не согласился: он ждал помощи от Ольгерда. И действительно, большая рать литовцев вскоре подошла к тверским рубежам. Навстречу ей выступили полки москвичей, ярославцев и верейцев во главе с одним из самых любимых и прославленных воевод великого князя Московского Дмитрием Михайловичем Боброком, выходцем из Волыни. Заняв городок Зубцов, русские воины оказались на прирубежных с Литвой землях.
Места были глухие, незнакомые, лесные дебри то и дело перемежались непроходимыми черными топями. Поводырь, перебежчик из Твери, завел москвичей в девственную, нехоженую чащу. Прикинувшись, будто заблудился, стал просить Боброка, чтобы тот разрешил поискать дорогу. Его хотели тут же казнить, но Дмитрий Михайлович не позволил. Посоветовавшись с ярославским князем Василием Васильевичем и верейским воеводой, отпустил перебежчика в сопровождении двух ратников-моск- вичей. Начальному над верейцами - сыну великокняжеского наместника, которого когда-то спас Федорец, показалось этого мало - на всякий случай велел сквирчанину идти следом.
Раздвигая руками ветки кустов, перебежчик медленно правился по лесу. За ним, держась в нескольких шагах позади, шли москвичи, чуть поодаль, так, чтобы его не заметили,- Федорец. Тверич напрямую продирался через густой орешник, москвичи едва поспевали за ним, сквирчанин то и дело терял их из вида. Вдруг послышались громкая брань, крики. Федорец рванулся туда. На его глазах застигнутые врасплох москвичи были зарублены одетыми в звериные шкуры чужими воинами.
"Засада!.."
Подняв над головой меч, Федорец не раздумывая ринулся на драбов. Их было, не считая перебежчика, трое; склонившись над убитыми, они снимали с них оружие и сапоги. Стремглав появившись из-за дерева Федорец с ходу снес головы двоим. Оставшийся в живых чужеземец и тверич на миг оцепенели- внезапно налетевший на них богатырь-воин почудился лесным привидением, нечистой силой, и когда он вскинул меч снова, в страхе бросились наутек. Драбу удалось убежать; Федорец его и не преследовал, все его помыслы были о том, чтобы догнать предателя, мнимого перебежчика. Настигнув тверича, он скрутил его после короткой схватки и привел к Боброку. Пленника пытали, и он сознался, что был подослан великим князем тверским. Под страхом лютой казни мнимый перебежчик показал дорогу. Рать Боброка-Волынца подоспела вовремя. Литовцы, которые уже перешли тверские рубежи, завидев многочисленные русские полки, тут же убрались восвояси.
Узнав, что Ольгерд не придет на помощь, Михаил Александрович Тверской открыл ворота города и, отказавшись от притязаний на великое княжество Владимирское, посмешил заключить мирный договор с Дмитрием Ивановичем, признав себя его подручным.
А спустя два года Федор, уже бывалый воин, которого больше не называли Федорцом, в дружине своего земляка, Дмитрия Михайловича Боброка-Волынца, ходил в поход на Булгары. Большой торговый город, захваченный ханом Батыем почти полтора века назад, был уже давно заселен ордынцами и являлся главным поставщиком хлеба, рыбы, кож и мехов для Сарая. Отсюда ордынцы совершали бесконечные набеги на Нижний Новгород, нанося ему и окрестным землям тяжкий урон. Чтобы помешать им и одновременно ослабить Золотую Орду, великий князь Московский Дмитрий Иванович задумал захватить весь волжский путь от верховьев до Булгар.
Скрытно подойдя к Волге напротив Булгар, Боброк ночью переправил через реку передовой полк. Утром русские конники уже были под стенами города. Его правители, ханы Мамет-Салтан и Асан, спешно вывели им навстречу своих воинов. Москвичей и нижегородцев засыпали тучами черноперых ордынских стрел, но, несмотря на большие потери, они стойко держались, пока не подоспел князь Боброк с остальными полками. Федор сражался рядом с Волынцом в первых рядах русской рати, зарубил несколько ордынцев, полонил бека. Не выдержав натиска москвичей, нукеры бежали с поля сечи и укрылись' вместе со своими правителями за стенами города. После недолгой осады Мамет-Салтан и Асан сдались. Взяв с города большой выкуп, Дмитрий Михайлович Боброк оставил в нем московского наместника.
Но потом было побоище на реке Пьяне. В набег на прирубежные русские земли шел с многотысячной конной ордой оглан Арапша. Обманутые лазутчиками, распустившими слухи, что враги находятся еще в нескольких переходах, московские воеводы и ратники беспечно расположились на берегу реки. Доспехи и оружие оставили на телегах, дозорных не выставили, часть воинов разбрелась по окрестным деревням... Внезапное нападение Арапши застало москвичей врасплох. Большинство ратников погибло или утонуло в Пьяне, других захватили в полон. Но
Федору удалось уйти - отбившись от врагов, вскочил на коня и ускакал...