- И в этом случае, поверьте, мне не оставалось ничего другого. Этот наглый индеец подслушал мою беседу с испанскими друзьями, так что нам пришлось расправиться с ним.
- Уж конечно, вы беседовали не о чем ином, как об этой подлой измене, - вмешался Авила.
- Я уже объяснил вам, что с моей стороны здесь не было никакой измены. Я служу моему королю. Предателями и изменниками вы можете, если угодно, называть тех ваших соотечественников, которые рассказали мне о предстоящей экспедиции с золотом и драгоценностями.
- Кто же они такие? - поинтересовался Киньонес. Тристан хитро улыбнулся:
- Один из них - не кто иной, как вы сами, мой дорогой друг, ведь именно вы выболтали мне немало ценных сведений в таверне в Сантьяго. Что же касается других, то я не стану называть их имена. В противном случае мне пришлось бы потом убить всех пленников, захваченных на этих кораблях, чтобы обезопасить моих испанских друзей: я ведь по-прежнему могу рассчитывать на их помощь. Точнее говоря, Франция может рассчитывать на их помощь, поскольку я сам не собираюсь больше искать приключений. Ведь благодаря своей доле добытых сокровищ я смогу прекрасно устроиться в Париже и наслаждаться красивой жизнью высшего общества. Но на смену мне придут другие, так что не думайте, что мы ограничимся захватом этих двух кораблей. Что же касается вас, сеньоры, мы намерены освободить вас… за хороший выкуп. Это, впрочем, не относится к вам, Киньонес: не думаю, что вы стоите приличных денег, и вряд ли за вас согласятся заплатить даже ближайшие родственники. Потому-то я собираюсь отыграться на вас за смерть моего слуги, погибшего от рук Сандоваля, а также за гибель двух моих товарищей в таверне на острове Санта-Мария.
С этими словами он выхватил шпагу и нанес Киньонесу удар в грудь, от которого тот сразу упал навзничь и испустил дух, не успев даже вскрикнуть. Затем четверо пиратов, прибывших с Тристаном в шлюпке, грубо отшвырнули тело капитана к борту судна, так что даже Жан Флорен принялся упрекать Тристана за столь низкое и недостойное поведение, которое приличествовало простолюдину, а не благородному кабальеро, каковым он себя почитал. Но тот расхохотался ему в лицо и заявил, что все это он задумал еще с тех пор, когда проиграл Киньонесу кучу золота в кубинской таверне.
Так, возле берегов Испании, погиб от рук злодея капитан Антонио де Киньонес, с которым немногие могли сравниться в великодушии и отваге. Память о нем в народе жива до сих пор, ведь его находчивость и прозорливость были известны всей Новой Испании и не зря появилась на свет поговорка: "Умен, как сам Киньонес".
Глава XVIII,
в которой рассказывается о том, куда отвезли пленного Алонсо де Авилу, и о том, что ему пришлось испытать в заключении, пока спустя три года он вновь не обрел свободу благодаря победе испанцев в битве при Павии
Обо всем только что рассказанном я узнал от Алонсо де Авилы, который спустя три года после пленения пиратами сумел вернуть себе свободу. Из вышеописанного совершенно ясно, что Кортес не убивал свою жену, а сделал это подлый негодяй Тристан, французский лазутчик, выдававший себя за каталонца и прославившийся как герой у себя на родине. Такую же славу стяжал и Флорен, захвативший огромный груз золота, оправленного в Испанию. Кроме тех двух кораблей, которые снарядил Кортес, пиратам удалось завладеть еще одним, груженным разными товарами и шедшим из Санто-Доминго. Франция праздновала победу. Были устроены пышные празднества, а предназначавшиеся императору Карлу несметные сокровища Новой Испании, перехваченные пиратами, вызывали всеобщее жадное любопытство. Тристан получил за свой подвиг титул маркиза и был пожалован прекрасными угодьями. Впрочем, об этом речь пойдет впереди.
Неудивительно, что известие об этом происшествии повергло в скорбь всех жителей Испании и Индий. Что же касается двух каравелл, что отрядила Торговая палата для охраны драгоценного груза, то об их судьбе ничего не было известно. Не могу сказать, пошли ли они ко дну или также стали добычей пиратов; думаю, что скорее первое, нежели второе, поскольку никто из команды не подал о себе вестей и никто не пытался требовать за них выкуп как за пленников, чего непременно следовало ожидать, если бы моряки остались в живых.
Алонсо де Авила пробыл в плену три года. Его поместили во французской крепости Ла-Рошель, огромной и хорошо укрепленной, в которой, кроме него, томилось немало узников-испанцев - военнопленных и тех, кто, подобно Авиле, стал жертвой пиратов. Маэстре Хуану Баптисте повезло больше: по прошествии года его семья смогла заплатить за него выкуп. Он вышел на свободу, но в Новую Испанию больше не вернулся.
В 1525 году от Рождества Христова Господь даровал испанскому войску славную победу в битве при Павии: сам французский король попал в плен, а все его войско было разгромлено. Тогда-то и удалось обменять Авилу и других испанцев на пленных французских дворян, включая их короля Франсиска.
То, что поведал мне Авила о своем пребывании в Ла-Рошели, показалось мне столь поразительным и интересным, что я решился непременно рассказать об этом, невзирая на то, что мне придется несколько уклониться в сторону от главной линии моего повествования.
Как-то ночью, вскоре по прибытии в Ла-Рошель, Авила лежал на своем убогом тюремном ложе и вдруг почувствовал, что рядом с ним в постели оказался кто-то еще. Это сильно удивило Авилу, который был помещен в одиночную камеру. Он внимательно осматривался, но так никого и не увидел. Однако та же история повторилась и в последующие ночи: стоило ему задуть свечу, как появлялся загадочный гость, так что Авила уже почти совсем уверился, что его посещает призрак. Он, впрочем, не стал сообщать об этом тюремщикам, чтобы у тех не было повода упрекнуть испанца в малодушии или просто-напросто счесть его безумцем. Целый год они с призраком делили убогую камеру, но странный посетитель ни разу не подал голоса и не ответил ни на один вопрос, из тех, что задавал ему Авила, надеясь выспросить что-нибудь о своей судьбе.
Однажды перед сном Авила вдруг почувствовал, что призрак уже здесь и стоит сзади него; внезапно ночной посетитель заключил его в объятия, отчего по всему телу пленника пробежала дрожь, и по-французски обратился к Авиле:
- Отчего вы так печальны, сударь?
Испанец замер на месте, пока его обнимали невидимые руки, и любезно отвечал своему незримому собеседнику, уговаривая его поделиться своими тайнами, которые не давали ему покоя и вынуждали блуждать по ночам. Однако же призрак ничего ему не ответил и в конце концов удалился.
Находясь в заточении, Авила свел знакомство с неким монахом, который частенько навещал его и других заключенных. Между ними завязалась тесная дружба, и однажды поздно вечером монах, решив не возвращаться в селение, остался в крепости и заночевал у Авилы. Стражники выдали ему постель, на которую он и улегся.
В эту ночь призрак посетил монаха, который, почувствовав рядом с собой леденящий холод, в страхе вскочил и закричал во все горло, призывая на помощь стражу. Тогда-то Авила и рассказал, что призрак появляется здесь каждую ночь уже в течение двух лет. Мужественное поведение Авилы, от которого за все это время никто ни разу не слышал ни одной жалобы, вызвало восхищение французов, однако призрак, очевидно напуганный происшествием, с тех пор исчез и более не являлся Авиле, к величайшему огорчению последнего, поскольку испанец вопреки всему надеялся разговорить своего ночного гостя.
Эта поразительная история в равной степени может быть совершенно правдивой или же, напротив, выдуманной от начала и до конца, плодом лихорадочного воображения несчастного, который был принужден долгое время провести в одиночном заключении. Но в последнем случае придется подвергнуть сомнению и то, что Авила поведал о смерти доньи Каталины, поскольку оба эти рассказа я услышал от него один за другим в один и тот же день. Так что я все же склонен почесть обе истории за чистую правду, поскольку события, которые я узнал от него и которые прямо касаются моего повествования, позже получили подтверждение и из уст маэстре Хуана Баптисты, встреченного мною в Испании.
Я доверяю всему, что рассказал мне Авила, еще и потому, что всегда знал его как человека благородного, серьезного и умеющего отвечать за свой слова, не склонного к преувеличениям и не любителя повторять всяческие басни и слухи. Таковым он остался и выйдя из своего долгого заточения, которое никак не повлияло на его привычки и нрав. Если он и пожелал рассказать мне о призраке, то лишь потому, что я заинтересовался его пребыванием в Ла-Рошели. В ином случае, будучи человеком скромным и сдержанным, он, конечно же, не стал бы распространяться о таких вещах из опасения, что его сочтут лжецом или безумцем.
Глава XIX,
в которой рассказывается о том, что происходило в Новой Испании после отплытия Антонио де Киньонеса и Алонсо де Авилы на груженных золотом кораблях, и о том, как Кортес узнал, что отправленные им сокровища захвачены пиратами
После того как Тристан смог улизнуть с Кубы, у дона Эрнана осталось мало надежды, что ему удастся схватить убийц своей супруги и тех, кто умертвил родственников Сикотепека. Кортес, правда, еще рассчитывал на то, что Киньонес, встретившись в Толедо с упомянутой Марианой, сможет получить какие-нибудь сведения о заговорщике, но этих своих надежд губернатор никому не поверял.
Меж тем Кортес отдавал все свои силы делу умиротворения новообретенных провинций. Ему неоднократно приходилось вводить войска в индейские селения, и иногда это сопровождалось вынужденным насилием, поскольку туземцы не желали по доброй воле подчиняться императорским законам. Оружия для стрелков и латников недоставало, так что главной военной силой испанцев была кавалерия: ржание и топот коней неизменно наводили великий страх на индейцев. Туземцы также боялись ружей, и одним выстрелом легко было обратить в бегство целую толпу. Однако постоянные войны и необходимость усмирять недовольных местных жителей привели к тому, что возникла угроза нехватки пороха. Кортес понимал, что,
когда порох совсем закончится, индейцы потеряют всякое уважение к испанцам и, осмелев, смогут легко покончить со всеми христианами.
Тогда губернатор вызвал своих артиллеристов Месу и Монтано и поручил снарядить экспедицию на вулкан Попокатепетль, чтобы добыть серы. Кортес решился доверить им такое поручение, поскольку вспомнил, как Монтано (я не уверен, но кажется, его звали Франсиско) некогда рассказывал ему о своем восхождении на вулкан Тенерифе, что на Канарских островах, и о том, что там удалось открыть огромные залежи серы - вещества, которое составляет основу производства пороха.
- Если вам удастся достать серу, то вы окажете неоценимую помощь нашему делу, - сказал им Кортес. - Ведь без пороха ружья уже не будут нам защитой, и тогда наше владычество над этими землями окажется под угрозой.
- Не беспокойтесь, дон Эрнан, - ответил на это Монтано. - Мы сделаем все возможное, чтобы добыть серу, и скорее останемся навечно на обледенелой вершине вулкана, нежели спустимся вниз с пустыми руками.
- Я не сомневался в вашей отваге и в том, что услышу от вас именно такие слова. В ответ я могу пообещать, что по возвращении позволю вам как следует отдохнуть после тяжких трудов. Ведь вам поручается самое ответственное и важное дело из всех, которые в последнее время доводилось выполнять испанцам, будь то в Индиях или даже в самой Кастилии.
Этой речью Кортес постарался ободрить своих солдат, чтобы воспламенить их дух и поддержать готовность выполнить задачу.
Взяв с собой двоих спутников, Пеньялосу и Хуана Ларио, артиллеристы отправились на вулкан, предварительно запасшись крепкими веревками, одеялами и огромными корзинами, обшитыми оленьим мехом. Предприятие это вызвало у индейцев величайший восторг, так что почти сорок тысяч туземцев, бурно восхищаясь отвагой испанцев, сопровождали экспедицию до самого подножия вулкана. Среди индейцев высказывались разные мнения. Некоторые полагали, что этим безумцам не суждено вернуться назад, потому что все они погибнут на вершине вулкана. Другие же, проникнувшись почтением к христианам, уверяли, что нет столь отчаянного и рискованного предприятия, которое было бы им не по плечу.
Восхождение началось во второй половине дня; вначале за храбрецами из любопытства последовало множество индейцев, но вскоре они из суеверного страха перед этим невиданным восхождением повернули назад, и на горе остались лишь четверо испанцев. Когда они прошли примерно половину склона, наступила ночь. Холод был такой, что для ночлега им пришлось выдолбить яму и забиться в нее с головой, закутавшись в захваченные с собой хлопковые одеяла. От ударов киркой в скале образовалась трещина, из которой повалил дым и пошел невыносимый запах серы, так что стало трудно дышать. Однако нет худа без добра: из-за возникшего разлома им стало гораздо теплее, а поскольку холод терзал путников куда сильнее, чем смрад, им удалось немного вздремнуть, плотно прижавшись друг к другу. Сон их длился недолго: около полуночи, не выдержав удушливой вони, они решили продолжать путь. Дорога была очень опасной, они постоянно натыкались на расщелины и пропасти, в одну из которых сорвался Пеньялоса: путники слышали удары его тела о скалы и крики о помощи, пока, наконец, несчастный не достиг дна страшной бездны, откуда раздавались его слабые стоны. Им стоило огромного труда извлечь его оттуда при помощи веревок. Бедняга был страшно изранен и от боли постоянно терял сознание.
- Бросьте меня здесь, - повторял он своим спутникам. - Вам все равно не дотащить меня до вершины, не говоря уж о том, что я вам теперь не помощник, а обуза.
- Держись, мы почти уже пришли, - подбадривал его Монтано.
- Я знаю, сколько осталось пройти, и знаю, что у меня уже нет для этого сил. Послушай, друг, лучше оставьте меня здесь, и я буду ждать вашего возвращения. Если я не могу идти вверх, то, может быть, у меня хватит крепости для спуска.
На том и порешили, оставив раненого на полпути в надежде подобрать его по возвращении. Пеньялоса прощался с ними так, словно готовился навеки расстаться с белым светом. Он боялся, что ему не суждено больше увидеть своих товарищей: во-первых, его терзала ужасная боль, а во-вторых, он знал, сколько опасностей и трудностей еще предстояло преодолеть остальным участникам похода. Они меж тем продолжили путь, несмотря на смертельный холод, который становился все нестерпимее по мере продвижения их к вершине. И вот наконец, когда они готовы уже были пасть духом (что крайне редко случается с испанцами), произошло событие, которое, несомненно, было чудом Господним, настолько явственно была видна здесь рука Божественного провидения. Прямо к их ногам вдруг упал раскаленный камень - один из тех, что время от времени вырываются из жерла вулкана, так что они смогли немного отогреться и собраться с силами, поскольку уже не чувствовали ни рук, ни ног. Так им удалось добраться до вершины, где их взору открылось удивительное и завораживающее зрелище - докрасна раскаленная под действием внутреннего жара скалистая поверхность горы. По их подсчетам, окружность вулканического кратера достигала не менее полулиги. Несмотря на усиленные поиски, они так и не обнаружили удобного спуска в кратер, где можно было добыть серу. Тогда они бросили жребий, который выпал Монтано. Его обвязали веревкой, на которой двое остальных сумели осторожно спустить его в кратер. Так в несколько заходов они извлекли около восьми арроб серы. Возможно, удалось бы достать и больше, если бы не мощные удушливые испарения гигантского жерла, которые вынудили смельчаков остановиться и не искушать судьбу.
Как ни трудно было идти к вершине, спускаться оказалось еще тяжелее: склон был очень крутым, и к тому же пришлось нести на себе немалый груз. На обратном пути они захватили Пеньялосу, который уже считал себя заживо погребенным на каменистом склоне и теперь плакал от радости, обретя вновь своих товарищей.
Когда индейцы увидели, что путники вернулись целыми и почти что невредимыми, восторгу их не было предела. Восхищение туземцев беспримерным подвигом испанцев было столь велико, что их стали почитать как богов, или, на туземном наречии, теуле. Обратно в Койоакан мешики несли героев на носилках - так, как они носят своих касиков. Собралось столько индейцев, что возвращение заняло в два раза больше времени, чем дорога к вулкану: порой сквозь толпу нельзя было пройти, народ теснился возле носилок, люди спотыкались и падали, стараясь пробраться поближе, чтобы лучше разглядеть храбрецов.
Кортес, уже получивший известие об исходе предприятия, вышел, чтобы лично встретить прибывших, и приветствовал их с великими почестями. Благодаря добытой сере испанцы смогли изготовить достаточно пороха, столь необходимого для дальнейших военных действий. А вскоре, к счастью, с Кубы прибыла большая партия оружия и сорок две бочки пороха, так что вновь повторять героическую экспедицию не было нужды.
Несмотря на то что эти храбрецы совершили несравненный подвиг и были первыми, предпринявшими восхождение на Попокатепетль, вовсе не они, а Диего де Ордас, так и не сумевший покорить вершину огнедышащей горы, вскоре смог добиться того, что на его гербе появилось изображение вулкана. Просто-напросто он, прибыв в Испанию, первым успел рассказать историю своего похода на Попокатепетль при дворе, и потому именно ему достались все лавры первопроходца.
Вероятно, читатель задается вопросом, зачем я повествую обо всех этих славных деяниях, которые, конечно же, должны быть увековечены в памяти потомков и избежать забвения, но при всем том не имеют прямого отношения к нашей истории. Так вот, я рассказал об этом, чтобы дать некоторое представление о характере и нраве Монтано, поскольку в дальнейшем нам еще придется встретиться с этим героем.