* * *
Когда эскадренный миноносец "Гневный" пришвартовался к борту линкора, с его высокого борта раздался громкий возглас: "Папа!", и к легко взбежавшему по высокому трапу капитану 1-го ранга, командиру миноносца, в нарушение всех правил воинской субординации тут же метнулся кадет и буквально повис на его шее:
- Здравствуй, папа! Ты все-таки нагнал "Алексеева"!
- Здравствуй, Паша! Я так рад видеть тебя!
Он отпустил сына, и тот с извиняющейся улыбкой смущенно посмотрел на окружавших их кадет и матросов, как бы прося прощения за свой столь эмоциональный порыв. Но те только улыбались, радуясь за его нежданную встречу с отцом, и с затаенной грустью думали о своих отцах: "Увидимся ли с ними когда-нибудь?"
- "Константин" заходил сюда? - сдерживая волнение, спросил Степан Петрович, отведя Павла в сторону через проход, образовавшийся почтительно расступившимися моряками.
- Заходил, папа, и остановился вон там, у самого Наварина, - показал рукой Павел. - А уже во второй половине следующего дня покинул бухту. И я, естественно, не имел возможности встретиться с мамой и Ксюшей, - удрученно заключил он.
- Видимо, после того, как заправился свежей питьевой водой, - предположил Степан Петрович.
- Видимо, так, - согласился Павел.
- А я ведь, честно говоря, хотел нагнать "Константина" именно здесь, в Наварине. Однако был вынужден идти не полным, а лишь экономическим ходом, так как берёг драгоценный мазут, - вздохнул Степан Петрович и осмотрел Павла с головы до ног.
- А как бы было здорово, папа, если бы мы все вместе встретились здесь!
- Согласен, Паша, - вздохнул тот. - Но на всё, как понимаешь, Божья воля…
Помолчали, переживая неудавшуюся семейную встречу.
- А как твое настроение, сын? - поинтересовался Степан Петрович, вглядываясь в уже далеко не детские черты его лица.
- Отличное, папа! Мы стоим здесь уже около недели и успели отслужить панихиду на братском кладбище русских моряков, погибших в Наваринском сражении. Вон там, - показал он рукой в сторону каменной гряды, хорошо видной отсюда.
- Это очень хорошо, Паша! А я вот, к сожалению, в нарушение традиции русского флота, не смогу сделать этого со своим экипажем. Потому как только дозаправятся мазутом большие миноносцы моего дивизиона, сразу же выйдем в море.
- Но зато как здорово, папа, что хоть мы-то встретились с тобой!
- Это так, Паша, но моей заслуги в этом нет. Просто в соответствии с графиком штаба эскадры большие миноносцы типа "Новик", к которым относится и "Гневный", должны были дозаправиться мазутом у вашего линкора именно здесь, в Наварине. Таким образом, это не простая случайность.
- Почаще бы случались такие вот простые случайности! - улыбнулся тот.
- Все в Божьих руках, Паша…
Степан Петрович задумался, а затем достал из внутреннего кармана мундира бумажник и протянул сыну несколько купюр, пояснив:
- Это франки. Здесь к нашим кораблям часто подходят греческие ялики с апельсинами, мандаринами и прочими экзотическими плодами и сладостями. - Павел утвердительно кивнул головой. - Так что купи их при случае и угости своих товарищей. Надеюсь, они у тебя есть? - усмехнулся он, пытливо глянув на сына.
- А как же, папа! Вот будет радости-то!.. Спасибо тебе за заботу обо мне. И о моих товарищах! - подчеркнул тот.
- Не за что, - улыбнулся Степан Петрович, довольный тем, что доставит этим хоть какую-то, пусть и не такую уж большую, радость юным кадетам. - А сейчас давай прощаться - ждут дела на миноносце. Я ведь все-таки, как-никак, а его командир, - улыбнулся он. - До теперь уже скорой встречи в Бизерте, Паша!
- До скорой встречи, папа! - дрогнувшим голосом сказал тот, обнимая отца.
* * *
Покинув Наварин, "Генерал Алексеев" вышел в Ионическое море при сильном встречном ветре, вскоре перешедшем в настоящий шторм. Небо покрылось темными тучами, и изредка лил сильный дождь. Встречные волны высотой в четыре-пять метров то поднимали линкор, то стремительно опускали его в очередную налетевшую водяную гору. Особенно высокие волны так называемого девятого вала обрушивались на носовую часть линкора и неслись по ней, разбиваясь о находящийся на палубе стальной волнорез и обдавая крупными брызгами переднюю башню главного калибра с ее тремя двенадцатидюймовыми орудиями.
Несколько кадет, среди которых был и Павел, пытались под прикрытием волнореза, через который, разбиваясь об него, перелетали вспененные верхушки волн, наблюдать захватывающую картину борьбы корабля со стихией. Однако бдительный главный боцман чуть ли не пинками под аккомпанемент забористой ненормативной флотской лексики прогнал их оттуда.
Качка была килевая и очень плавная, не вызывая почти ни у кого морской болезни, но на французские конвойные корабли было жалко смотреть. Иногда они совсем исчезали из поля зрения, зарывшись в волну, а затем вдруг появлялись на ее гребне. Все было интересно для юных кадет, мечтавших стать в будущем настоящими моряками, бесстрашными морскими волками.
На другой день к полудню море начало успокаиваться, небо прояснилось, и на северо-западе стали вырисовываться вершины гор острова Сицилия с доминирующим над ними белоснежным конусом Этны высотой более трех тысяч метров. И еще долго был виден этот мощный вулкан, хотя до него было не менее ста миль.
Когда же берега Сицилии начали исчезать, то к вечеру, уже в дымке, на горизонте появилась темная полоса другого берега. Это был скалистый итальянский остров Пантеллерия, мимо которого "Алексеев" прошел на довольно близком расстоянии.
А рано утром наконец-то открылся африканский берег в виде высокого мыса Кал Бон, у подножия которого виднелся уже прихваченный ржавчиной остов наполовину затопленного французского броненосца, ставшего одной из жертв минувшей мировой войны. Кадеты сгрудились на верхней палубе, молча всматриваясь в останки погибшего корабля и рисуя в своем воображении картину последнего боя, приведшего к его гибели. Ведь далеко не одно и то же - слушать в аудитории лекции о войне по курсу истории военно-морского искусства или воочию видеть результаты ужасной трагедии, разыгравшейся вот здесь, в этом конкретном месте.
Через несколько часов, уже под вечер, линейный корабль "Генерал Алексеев", преодолев канал с помощью двух французских буксиров - спереди и сзади, как и положено столь крупному кораблю, - отдал якорь на внешнем рейде Бизерты в полумиле от города. И все моряки жадно вглядывались в него - что же ждет их здесь, на чужбине?..
* * *
Переход через Средиземное море от Константинополя до Бизерты оказался для его пассажиров неожиданной и приятной переменой обстановки после более чем месячной стоянки в Константинополе, связанной с лишениями и бытовыми неудобствами на многих судах эскадры.
"Константин" хорошим ходом пересекал Эгейское море. Множество островков, где у самого берега белые дома походили издалека на большие белые камни под ярким солнцем, представляли собой красочную картину архипелага.
Иногда "Константин" заходил в какой-либо порт по пути следования. И тут же множество лодок окружало пароход. Горы халвы, апельсинов, сухого инжира, рахат-лукума - чего только в них не было! Трудно было устоять перед этим соблазном, и некоторые дамы, у которых оставались еще драгоценности, спускали на веревочке кольцо или браслет, чтобы обменять их на эти лакомства для своих детей.
Ольга Павловна с Ксенией радовались хорошей погоде, хотя и понимали, учитывая предупреждение Степана Петровича, что в декабре это не могло долго продолжаться. И действительно, ветер стал свежеть, когда "Константин" вошел в Наваринскую бухту. Они с замиранием сердца смотрели на линейный корабль "Генерал Алексеев", который одиноко стоял на якоре в центре бухты. Ведь на нем находился их Павлик. Но, как говорится, видит око, да зуб неймет. И они, конечно, так и не смогли встретиться, ибо уже на следующий день "Константин", наполнив свежей водой из речки свои бочки, покинул Наваринскую бухту.
Однако в их души запал рассказ одного из офицеров морского ведомства о морском сражении, произошедшем здесь почти сто лет назад с турецко-египетским флотом, которое закончилось полной победой союзников: русских, англичан и французов. И сердца двух пассажирок "Константина" наполнились гордостью за этот подвиг моряков русского флота, к которому принадлежал и горячо любимый ими Степан Петрович.
* * *
После того как пассажирский пароход покинул Наварин, погода стала портиться и началась сильная качка. Пассажиры стали страдать морской болезнью, а попросту говоря - их укачало. А советы молодых офицеров дамам - "побольше харчить", то есть кушать, - не имели практически никакого успеха.
Бурное море, густой туман, богатая фантазия и несдержанность молодости способствовали появлению видений. Среди толпившихся на верхней палубе пассажиров кто-то, видимо, из молодых новобрачных жен, разлученных на время перехода со своими мужьями, оставшимися на своих кораблях, закричал, что какой-то миноносец несется прямо на них. А кто-то, видимо, под впечатлением рассказа о морском сражении, произошедшем в Наваринской бухте, "поправил", что это, мол, турки идут на нас войной. Поднялся шум, крики, кто-то громко зарыдал…
- Молчать! Кликуши - по каютам!
Неожиданный окрик капитана мгновенно разогнал взволнованную женскую толпу. И это всегда такой вежливый капитан!
Когда Ольга Павловна с дочерью, выполняя его приказ, поспешно спустились в свою каюту, то Ксения, видимо, находящаяся под сильным впечатлением от его громкого окрика, неожиданно для нее спросила:
- А наш папа как командир корабля тоже может вот так же резко обращаться к своей команде?
- А как же, Ксюша! - ответила та, несколько удивленная вопросом дочери. - Только, конечно, тогда, когда в этом есть крайняя необходимость. Как, например, то, что произошло только что сейчас, - пояснила Ольга Павловна и, подумав, добавила: - Тем более, что в отличие от "Константина", на его миноносце нет женщин и детей, так что можно особо и не стесняться в выражениях.
Ксения задумалась над столь откровенными для нее словами матери.
- А папа когда-нибудь подобным образом выражался при тебе? - несколько смущенно спросила Ксения и пояснила: - Раз ты так уверенно говоришь об этом, то, стало быть, это могло и быть.
Ольга Павловна понимающе улыбнулась:
- Только один раз, Ксюша.
- А ты можешь рассказать, как это было? - спросила та, лукаво посмотрев на мать.
- Конечно. В этом нет никакого секрета. Еще во Владивостоке мы с папой как-то ехали на извозчике. А так как этот город расположен на сопках по берегам бухты Золотой Рог…
- Как и бухта в Константинополе? - удивленно перебила ее Ксения, пораженная этим неожиданным совпадением.
- Совершенно верно. Ее так назвали русские моряки, первыми открывшие ее, потому что она очень похожа на эту самую бухту, неоднократно посещаемую ими до этого, - пояснила та и встрепенулась: - Кстати, среди них был и твой дедушка, Петр Михайлович, служивший мичманом на фрегате "Аскольд".
- Еще один из представителей флотской династии Шуваловых! - с гордостью воскликнула Ксения.
Ольга Павловна согласно кивнула головой и продолжила:
- Потому-то там практически и нет ровных улиц или хотя бы с небольшими ровными участками. И вот, спускаясь под довольно крутой уклон на одной из них, кучер, видимо, замешкался, и нашу повозку понесло вниз. "Сейчас разобьемся!" - испугалась я. Кучер же, натянув вожжи, изо всех сил пытался остановить лошадь, но у него ничего не получалось. И тогда папа рывком подался вперед, вскочил на облучок рядом с кучером и, перехватив у того вожжи, направил лошадь в декоративные кусты, росшие вдоль обочины улицы. Колеса повозки запутались в кустарнике, и лошадь, храпя, наконец-то остановилась. Вот тогда-то папа и высказал кучеру все то, что о нем думал. Я же, потрясенная произошедшим, лишь видела, как прохожие, приостановившись, с интересом наблюдали за тем, как лейтенант распекал кучера самыми отборными выражениями из ненормативной флотской лексики.
- И это не оскорбило тебя? - ошеломленно спросила Ксения, заглядывая в глаза матери.
- Нет, Ксюша. Ведь еще раньше папа говорил мне о том, что при возникновении на корабле критической ситуации необходимо немедленно привести растерявшихся матросов "в чувство". И лучшим средством в этом случае будет как раз крепкое слово командира, сразу же прекращающее возникшую было панику. Да что это я, собственно говоря, объясняю тебе, когда ты только что испытала на себе решающее значение окрика капитана "Константина", - улыбнулась та.
Ксения согласно кивнула головой:
- Эффект от окрика капитана был потрясающим!
- Ведь не зря же, - продолжила Ольга Павловна, - командир является на корабле первым человеком после Бога. И это не просто красивые слова. Это, по мнению папы, сущность корабельной жизни. И не дай Бог, если командир потеряет авторитет у своей команды…
Ксения с замиранием сердца слушала мать - для нее это было откровением.
- Мало того, - продолжила та, - в соответствии с Морским уставом командир, находясь в самостоятельном плавании, обязан любыми средствами навести порядок на корабле вплоть до применения оружия.
- Но это же ведь жестоко, мама! - с широко открытыми глазами от охватившего ее ужаса произнесла дочь.
Ольга Павловна согласно кивнула головой.
- Папа считает, что лучше пожертвовать малым ради спасения корабля и его команды в критической ситуации.
Ксения же задумчиво произнесла:
- Как, оказывается, трудно быть командиром корабля… После твоих слов, мама, я еще больше стала уважать нашего папу. Но уже с другой стороны - как командира корабля, - уточнила она. - А ведь он никогда не говорил мне об этом.
- Об этом он, по-моему, должен был непременно поделиться только с Павликом как с будущим флотским офицером, - благоразумно рассудила Ольга Павловна. - А тебе, девочке, знать все тайны флотской жизни совсем не обязательно.
- Но ведь тебе-то он рассказал об этом! - с ревностными нотками в голосе воскликнула Ксения.
- Просто я была свидетелем вспышки его гнева, - примирительным тоном произнесла та, - причем гнева праведного. Ведь папа же спас нас если и не от смерти, то от того, чтобы мы с ним остались калеками на всю жизнь. И, между прочим, тогда бы могло не быть и тебя с Павликом, - улыбнулась Ольга Павловна.
- Как бы это нас не могло бы быть, когда у нас есть папа?! - снисходительно посмотрела та на мать. - Ведь папа же не только наш отец с Павликом, но и твой муж, - безапелляционно заявила она.
Ольга Павловна невольно улыбнулась святой наивности дочери и продолжила:
- А извозчик, без сомнения, заслужил разноса со стороны папы. Ведь когда наша бричка, казалось бы ни с того ни с сего понеслась под крутой уклон, то я, признаюсь, испытала жуткое чувство непреодолимого страха, я бы даже сказала - ужаса. И когда папа неожиданно вскочил со своего места рядом со мной, метнувшись к кучеру, мне показалось, что это все, что это конец… - уже дрожащим голосом произнесла Ольга Павловна.
Ксения, захваченная рассказом матери и сопереживая ее страхам, порывисто обняла мать, а затем воскликнула:
- Но ты же женщина, мама! А вот нашему папе неведомо чувство страха!
- Это не совсем так, Ксюша, - мягко возразила Ольга Павловна, в то время как Ксения с удивлением, смешанным с сомнением, посмотрела на нее. - У каждого человека присутствует инстинкт самосохранения, который просыпается в случае опасности и может даже парализовать его волю к сопротивлению. Однако он проявляется у разных людей по-разному. Это только в книгах существуют бесстрашные герои, которым во всех случаях море по колено…
- Ты уверена в этом, мама? - с сомнением спросила та.
- Конечно. Ведь нам в медицинском училище преподавали основы психологии. А вот когда человек отвечает не только за свою жизнь, но и за жизнь других людей, то ему уже не до страхов. Потому-то команды кораблей так беззаветно и преданы своим командирам. Они ведь для них как Бог, от которого целиком и полностью зависят их жизни. И это на самом деле так, поверь мне. Ведь сам папа говорил мне об этом.
- Так я же ведь как раз и имела это в виду, мама! - торжествующе воскликнула Ксения.
Ольга Павловна улыбнулась горячности дочери, для которой отец был безоговорочным авторитетом.
- Так, да не совсем так, Ксюша. Ведь папа сам рассказывал мне о том, как он однажды испытал чувство жуткого страха. - Ксения, напряженно слушавшая мать, опять недоверчиво посмотрела на нее. - Это было еще на Балтике, когда в Рижском заливе он на своем эскадренном миноносце сопровождал линейный корабль "Слава", шедший из Моонзундского архипелага*. Погода была пасмурной, когда из мглы неожиданно появились идущие полным ходом германские эскадренные миноносцы, нагоняя линкор. Что делать? Ведь его эсминец в гордом одиночестве следовал за ним, и германцы, настигнув того, могли торпедной атакой уничтожить или серьезно повредить этот мощный корабль. И вот тогда-то он и испытал чувство страха. - Ксения, как это делала мать, в волнении прижала кулачки к груди. - Но страха не за свою жизнь, нет, а за безопасность линкора. И тогда папа, приказав открыть огонь из всех орудий по вражеским кораблям, решительно повернул свой корабль наперерез курсу германских миноносцев, решив тем самым пожертвовать им, а возможно, и своей жизнью, и жизнями моряков своей команды ради спасения гораздо более мощного линейного корабля. Ведь, как говорил мне еще до этого папа, именно линкор "Слава" был основой обороны Моонзундского архипелага, который стремились захватить германцы.
Ольга Павловна подошла к столу и, налив из графина в стакан воды, сделала несколько глотков, вновь переживая уже давно пережитое. Затем, несколько успокоившись, продолжила: