И вскоре действительно появляется Каболка с деревянной бадьей отвратительных сухарей с "Джулии". Ухмыляясь, он сказал, что это подарок от Уилсона; на сегодня больше ничего нам не полагается. Тут поднялся невероятный крик, и счастье сухопутного растяпы, что у него была пара ног, а матросы своими пользоваться не могли. Мы все единодушно решили, будь что будет, к сухарям не притрагиваться; так мы и заявили туземцам.
Исключительные любители морских сухарей - чем тверже, тем лучше, - островитяне страшно обрадовались и предложили каждый день давать нам немного печеных плодов хлебного дерева и индийской репы в обмен на сухари. Мы на это согласились, и впоследствии каждое утро, как только появлялась бадья, ее содержимое немедленно вручалось Бобу и его приятелям, и они до самого вечера не переставая жевали.
После того как мы кончали чрезвычайно скромный обед из плодов хлебного дерева, капитан Боб вперевалку подходил к нам с двумя длинными жердями, загнутыми с одного конца, и несколькими корзинами, сплетенными из листьев кокосовой пальмы.
Невдалеке находилась большая роща апельсиновых деревьев, изобиловавших спелыми плодами. По распоряжению Боба, я и еще один человек шли с ним и набирали апельсинов для всей компании. Великолепие этого фруктового сада превосходило все, когда-либо виденное мною; мы с восхищением вдыхали аромат, который распространялся от тихо покачивавшихся ветвей.
Местами деревья давали густую тень, образуя над головой темный шелестящий свод из переплетенных ветвей, украшенный тут и там спелыми плодами, напоминавшими позолоченные шары. Кое-где ветви под их тяжестью сгибались до самой земли, так что ствол прятался в шатре листвы. Очутившись в глубине рощи, мы уже больше ничего не видели; повсюду вокруг были лишь одни апельсины.
Чтобы плоды не бились, Боб, зацепляя ветку жердью, стряхивал их в подставленную корзину. Но такой способ был не для нас. Ухватив сук, мы обрушивали на землю град плодов, и нашему старому приятелю приходилось от него спасаться.
Не обращая внимания на его протесты, мы устраивались затем в тени и наедались всласть. После этого мы наполняли корзины и возвращались к товарищам, которые встречали наше появление громкими рукоплесканиями; в невероятно короткое время от принесенных апельсинов ничего не оставалось, кроме кожуры.
Пока мы были узниками Калабусы, мы ели фруктов вдоволь. Это послужило одной из причин быстрой поправки наших больных, чье здоровье вскоре более или менее восстановилось.
Апельсины на Таити чудесные - мелкие и сладкие, с тонкой сухой кожурой. Теперь они растут в изобилии, но их совершенно не знали до прихода кораблей Кука, которому островитяне и обязаны такой великой благодатью. Он завез и другие фрукты, в том числе инжир, ананасы и лимоны, теперь встречающиеся редко. Мелкие лимоны еще растут, и некоторые более бедные туземцы выжимают из них сок для продажи морякам торговых судов. Он очень ценится как противоцинготное средство. Польза, принесенная местному населению первыми мореплавателями, посетившими острова Товарищества, не ограничивалась только плодами и овощами, завезенными ими. Во многих местах они оставили также коров и овец. Но о них я подробнее расскажу в дальнейшем.
Таким образом, несмотря на все, что было сделано для островитян за последние годы, Кук и Ванкувер могут считаться, во всяком случае в одном отношении, их величайшими благодетелями.
Глава 32
Деятельность французов на Таити
Так как мне довелось попасть на остров в очень интересный период его политической жизни, стоит, пожалуй, сделать небольшое отступление и вкратце остановиться на деятельности французов.
Мои сведения почерпнуты из молвы, ходившей тогда среди туземцев; кое-что я узнал также во время своего следующего посещения Таити и из достоверных отчетов, впоследствии прочитанных мною на родине.
Незадолго до того французы несколько раз пытались основать на Таити католическую миссию. Неизменно подвергаясь оскорблениям, они иногда сталкивались с открытым насилием; и всякий раз тем, кто принимал в затее непосредственное участие, приходилось в конце концов уезжать. В одном случае два католических священника, Лаваль и Казе, претерпев множество гонений, были захвачены туземцами; с ними плохо обращались, а затем доставили на маленькую торговую шхуну, которая впоследствии высадила их на острове Уоллис - очень диком месте, находящемся примерно в двух тысячах миль к западу.
Живущие на Таити английские миссионеры сами не отрицают того факта, что изгнание католических священников произошло с их ведома и согласия. Как мне не раз рассказывали, своими пламенными речами они подстрекали к беспорядкам, предшествовавшим отплытию шхуны. Во всяком случае несомненно, что благодаря неограниченному влиянию на туземцев англичане легко могли бы при желании предотвратить все случившееся.
Как ни печален подобный пример нетерпимости со стороны протестантских миссионеров, он не представляет собой исключения и ни в коей мере не является самым вопиющим. О других случаях я упоминать, однако, не стану, так как о них довольно откровенно писали путешественники, недавно посетившие Таити, и повторять здесь все эти истории нет смысла. К тому же в последнее время миссионеры, в особенности на Сандвичевых островах, стали вести себя в этом отношении лучше.
Возмутительная история с двумя священниками послужила главной (и единственно оправданной) причиной, на основании которой дю Пти-Туар потребовал удовлетворения и затем захватил остров. Среди прочих он выдвинул также обвинение, что флаг Меренхоута, консула, неоднократно оскорбляли и что собственность одного из французских поселенцев была насильственно отнята гаитянскими властями. В последнем случае туземцы поступили совершенно правильно. В то время закон, запрещающий торговлю спиртными напитками (то и дело отменяемый и вновь восстанавливаемый), был как раз в силе; обнаружив, что Виктор, низкопробный мошенник-авантюрист из Марселя, в большом количестве продает распивочно водку, таитяне объявили его имущество конфискованным.
За эти и другие вымышленные убытки французы потребовали крупное денежное возмещение (10.000 долларов), и так как таитянская казна подобной суммой не располагала, захватили остров, воспользовавшись мнимым договором, продиктованным вождям на пушечной палубе фрегата дю Пти-Туара. Но, несмотря на эту формальность, теперь, по-видимому, можно считать несомненным, что ниспровержение династии Помаре было решено в Тюильри.
Установив так называемый протекторат, контр-адмирал отплыл, оставив губернатором Брюа, которому помогали чиновники Рэн и Карпепь, назначенные членами Правительственного совета; консул Меренхоут стал теперь королевским комиссаром. Войска, впрочем, были высажены лишь несколько месяцев спустя. К Рэну и Карпеню как к людям туземцы не питали особой неприязни, но Брюа и Меренхоута жестоко ненавидели. Во время нескольких свиданий с несчастной королевой бесчувственный губернатор пытался застращать ее и добиться согласия на свои требования, хватаясь за шпагу, размахивая кулаком перед ее лицом и ругаясь вовсю. "О король великого народа, - писала Помаре Луи-Филиппу, - освободи нас от этого человека; я и мои подданные не можем больше терпеть его злодеяний. Он бесстыдный человек".
Хотя после отъезда контр-адмирала волнения среди туземцев полностью не прекратились, к открытому насилию они первое время не прибегали. Королева убежала на Эймео, а распри между вождями наряду с неблагоразумным поведением миссионеров мешали объединиться вокруг какого-нибудь единого плана сопротивления. Но бoльшая часть народа, как и его королева, доверчиво рассчитывала на скорое вмешательство Англии - страны, связанной с Таити многочисленными узами и не раз торжественно гарантировавшей его независимость.
Что касается миссионеров, то они открыто не признавали французского губернатора, наивно предсказывая появление эскадр и войск из Великобритании. Но какое значение имеет благополучие столь крошечной страны, как Таити, для могущественных интересов Франции и Англии! Одна сторона заявила протест, другая ответила, и на том дело кончилось. На этот раз вечно ссорившиеся между собой святой Георгий и святой Денис оказались заодно; и они не собирались скрестить шпаги из-за Таити.
Во время моего пребывания на острове, насколько я мог судить, мало что указывало на какие-либо перемены в управлении. Существовавшие там раньше законы оставались в силе; миссионеров никто не трогал, и повсюду восстановилось относительное спокойствие. Все же иногда мне приходилось слышать, как туземцы нещадно ругали французов (кстати сказать, не пользующихся любовью по всей Полинезии) и горько сожалели, что королева с самого начала не оказала сопротивления.
В доме вождя Адии часто шли споры о том, могут ли таитяне справиться с французами; подсчитывалось количество людей, способных принять участие в военных действиях, и количество ружей у туземцев, обсуждалась также возможность укрепления некоторых высот, господствующих над Папеэте. Относя эти симптомы лишь за счет возмущения недавними обидами, а не решимости к сопротивлению, я никак не предполагал, что вскоре после моего отъезда вспыхнет доблестная, хотя и безуспешная война.
В период между моим первым и вторым посещением остров, прежде делившийся на девятнадцать округов, во главе каждого из которых в качестве правителя и судьи стоял туземный вождь, был разделен Брюа на четыре. Во главе их он поставил четырех изменивших своему народу вождей - Китоти, Тати, Утамаи и Параита; каждому он платил по 1000 долларов, чтобы обеспечить их содействие в проведении своих злокозненных планов.
Первая кровь пролилась при Маханаре на полуострове Таиарапу. Стычка возникла из-за того, что моряки с одного французского корабля захватили нескольких женщин из прибрежного поселения. В этой битве островитяне сражались отчаянно и убили около пятидесяти врагов, потеряв девяносто человек своих. Французские матросы и солдаты, которые, по рассказам, были тогда пьяны и разъярены, не давали пощады; остались в живых лишь те, кому удалось убежать в горы. В дальнейшем произошли битвы при Харарпарпи и при Фараре, которые не принесли захватчикам решающего успеха.
Вскоре после сражения при Харарпарпи обозленные туземцы подстерегли на перевале и убили трех французов. Один из них, Лефевр, был известный негодяй и шпион, посланный Брюа для того, чтобы провести некоего майора Фергюса (по слухам, поляка) в убежище, где скрывались четыре вождя, которых правитель хотел захватить и казнить. Это событие резко усилило ожесточение обеих сторон.
Примерно в то же время Китоти, продавшийся вождь и послушное орудие в руках Брюа, по наущению последнего, устроил большое празднество в долине Парее и пригласил на него всех своих соплеменников. Цель правителя состояла в том, чтобы переманить на свою сторону возможно больше народу; он в изобилии снабдил приглашенных вином и спиртом, и дело, естественно, кончилось картиной скотского опьянения. Впрочем, пока до этого еще не дошло, несколько островитян выступило с речами. Одна из них, произнесенная пожилым воином, прежним главой знаменитого общества ареоев, была чрезвычайно показательна.
- Это очень хороший праздник, - сказал нетвердо стоявший на ногах старик, - и вино тоже очень хорошее; но вы, злые Ви-Ви (французы), и вы, вероломные мужи Таити, вы все очень плохие.
По последним сообщениям, бoльшая часть островитян все еще отказывается подчиниться французам, и трудно предугадать, какой оборот могут принять события. Во всяком случае, эти неурядицы должны ускорить окончательное истребление таитянского народа.
Наряду с должностными лицами, назначенными дю Пти-Туаром, на острове осталось несколько французских священников; одна из статей договора обеспечивала им беспрепятственную деятельность по распространению своей религии. Но никто не считал себя обязанным заботиться об их удобствах, а тем более о том, чтобы накормить завтраком в первый день, как они высадились. Правда, у них имелось много золота; но в глазах туземцев оно было проклятием (табу), и до поры до времени они к нему не прикасались. Какой островитянин рискнул бы загубить душу и накликать болезнь на свои хлебные деревья, вступив в сношения с чужеземцами, в которых он видел посланцев папы и дьявола - запах серы еще до сих пор не выветрился из их ряс! В то утро священникам пришлось устроить пикник в роще кокосовых пальм; но до наступления ночи в одном из стоявших поблизости домов им было оказано христианское гостеприимство, оплаченное звонкими долларами.
Английских миссионеров, не пожелавших надлежащим образом принять этих господ, можно, пожалуй, упрекнуть в недостатке вежливости, но последние безусловно повинны в том, что без всякой необходимости поставили себя в такое неудобное положение. Вместо того чтобы насильственно вторгаться на остров, где население уже приняло христианство, они могли бы с гораздо большими надеждами на успех поселиться на одном из тысяч островов Тихого океана, еще остававшихся языческими.
Глава 33
Мы принимаем посетителей в гостинице Калабуса
Так как место нашего заключения было открыто со всех сторон и находилось вблизи от Ракитовой дороги, все прохожие, конечно, прекрасно видели нас. Поэтому мы не могли пожаловаться на недостаток посетителей из числа такой праздной и любопытной публики, как таитяне. В течение нескольких дней они непрерывно приходили и уходили, между тем как мы, с позорно зажатой в колодке ногой, были вынуждены принимать их лежа.
В это время мы были знаменитостями всей округи; жителей отдаленных поселков, конечно, водили смотреть "кархо-ури" (белых людей), подобно тому как в большом городе приезжих из деревень сопровождают в зоологический сад.
Все это давало нам полную возможность изучать островитян. Мне грустно было видеть, что среди туземцев встречается так много больных и уродов - то были жертвы какой-то опасной болезни, которая при местном лечении в конце концов почти неизбежно поражает мышцы и кости. Особенно часто наблюдается искривление спины, придающее человеку очень безобразный вид и являющееся следствием крайне тяжелой формы этого заболевания.
Описанный телесный недуг, как и многие другие, не был здесь известен до открытия архипелага белыми, но зато среди туземцев встречаются случаи "фа-фа", или элефантиазиса, - местной болезни, широко распространенной здесь с древнейших времен. Она поражает только ноги, которые распухают иногда до размеров человеческого туловища и покрываются чешуей. Можно было бы предположить, что люди с таким недугом не в состоянии ходить; однако, по всей видимости, они подвижны не меньше других, не испытывают, вероятно, никакой боли и переносят свое несчастье с поистине изумительной бодростью.
"Фа-фа" развивается чрезвычайно медленно, и проходят годы, прежде чем нога полностью распухнет. Туземцы называют несколько причин элефантиазиса, или слоновой болезни, но в общем создается такое впечатление, что в большинстве случаев она возникает от употребления в пищу незрелых плодов хлебного дерева и таро. Насколько я мог установить, по наследству она не передается. Ни на одной стадии с болезнью не пытаются бороться, считая ее неизлечимой.
Заговорив о "фа-фа", я вспоминаю одного беднягу - матроса, которого я видел впоследствии на Руруту, уединенном островке в двух днях пути от Таити.
Остров очень маленький, и население его почти вымерло. Мы отправили к берегу шлюпку узнать, не удастся ли раздобыть ямс, так как прежде ямс с Руруту славился на окрестных островах не меньше, чем сицилийские апельсины по всему Средиземному морю. Когда я сошел на берег, к величайшему моему удивлению, близ маленькой жалкой церквушки со мной заговорил белый человек, приковылявший из полуразрушенной хижины. Волосы и борода были у него неострижены, лицо мертвенно бледно и измождено, одна нога распухла от "фа-фа" до чудовищных размеров. Раньше мне никогда не приходилось видеть или слышать, чтобы элефантиазисом болели приезжие, и зрелище это сильно потрясло меня.
Он жил на острове уже много лет. Когда появились первые симптомы, он не хотел верить, что его поразил именно этот ужасный недуг, и надеялся на скорое их исчезновение. Через некоторое время он, однако, понял, что единственный шанс на выздоровление - немедленная перемена климата, но тогда уже ни один капитан не соглашался взять его в свою команду; о том, чтобы уехать пассажиром, не приходилось и думать. Это плохо рекомендует человеколюбие капитанов, но, по правде говоря, тем из них, что плавают в Тихом океане, оно мало свойственно. В наши дни, когда к ним так часто обращаются с призывами быть милосердными, они стали безжалостными.
Я от всего сердца посочувствовал бедняге, но ничего не мог для него сделать, так как наш капитан оставался неумолим.
- Ну и что, - заявил он, - мы только начали шестимесячное плавание… Не могу же я вернуться назад; а ему на острове лучше, чем в море. Пусть уж умирает на Руруту.
Так, вероятно, и случилось.
Позже мне довелось слышать продолжение этой печальной истории от двух матросов. Попытки бедняги покинуть остров все еще ни к чему не повели, и роковая развязка быстро приближалась.
Несмотря на физическое вырождение таитян в целом, среди вождей до сих пор часто можно увидеть людей с очень привлекательной внешностью; иногда встречаются величественные мужчины и миниатюрные женщины, по красоте не уступающие тем нимфам, которые около ста лет назад плавали вокруг кораблей Уоллиса. Прелесть этих таитянок столь же обольстительна, какой она казалась команде "Баунти"; молодые девушки, кроткие пухленькие существа с мечтательными глазами, в точности соответствуют созданному поэтами идеалу женщины тропиков.
Природный цвет кожи у туземцев обоего пола довольно светлый, но у мужчин, много бывающих на солнце, она значительно темнее. Впрочем, у мужчин смуглая кожа считается большим достоинством - доказательством как физической, так и нравственной силы. Отсюда очень древняя поговорка, распространенная среди таитян: