– У нас на Балканах карлики давно пользуются особой популярностью у гончаров и у народных умельцев. Конечно, они тоже не фарфоровые, а глиняные, но народ их любит не за какую не силу духа, а за эротические наводки. У Фиша не может не быть балканских карликов!
– Профессор Желич, дорогой, драгоценный, эту коллекцию и за три дня не обсмотришь! Наверное, ваши глиняные балканчики там есть, но мне бросились в глаза прежде всего карлики французские, XVI века, которыми увлекались дамы из "летучего эскадрона любви", того, что в замке Шенонсо помещался на втором этаже. Екатерина Медичи знала, что соблазнять надо не только жгучей красотой фрейлин, но и самыми шикарными оберегами. Говорят, Нострадамус ее надоумил.
– Знаете, живые карлики отличаются большой сексуальной силой. Одна моя знакомая певица, драматическое сопрано, она пела даже в Байройте, мне как-то на это намекнула. Может быть, именно это оказалось важным для нашего мэра?
В этот момент терпение наших трех христианских пастырей лопнуло. Они закричали наперебой страшными голосами.
– Я не желаю слышать ничего об этом мерзавце! Он приехал, чтобы уничтожить Леонск и всех нас! – это трубный глас Людвига.
– Мы все знаем, что это один из самых бесчеловечных людей на планете! Как вы можете подойти к нему, Гидо? Вы что, лишены брезгливости? – так неистовствовал Иван.
– Вся Астрахань знает про нечистую руку и нечистый ум Фиша и потому счастлива, что он запущен в Леонск. Гидо, вы стали предателем! – рыжий поп перешел на высокий тенор.
Соня властно простерла воинственную руку, понимая, что весь зал напрягся, сосредоточив свое внимание на этом тройном крике. Гидо выскочил из зала как ошпаренный. Голос Сони звучал непререкаемо.
– Милые друзья, любимые коллеги, нам пришло время есть гороховый суп. Это дебют в нашем городе повара из Стокгольма Юхана Лёнквиста. После трапезы мы с вами обсудим наши кулинарные впечатления.
Торжественно распахнулись двери из кухни, и в зал въехал большой стол на колесах, который ловко толкал пышнотелый блондин в высоком колпаке. На столе красовались сияющие медным блеском кастрюли, водруженные на элегантные викторианские мармиты. Следом въезжал еще один стол со множеством тарелок, корзинками с хлебом, ярко-вишнёвыми салфетками и прочим столовальным имуществом. Зал ахнул. Так парадно суп еще никогда не подавали.
– Угощайтесь, мои дорогие, – Соня еще раз простерла свою десницу, которая на этот раз воплощала королевское гостеприимство.
Люди в зале, все сорок семь человек (их пересчитал Марк), постепенно пришли в себя и угощались супом с явной охотой. Суповые миски мейсенского фарфора отличались грозной вместительностью, но в похлебке обнаружился такой дивный наворот трав и приправ, да и горох оказался какой-то особый, что многие приходили за новой порцией по третьему разу.
И разговоры в большинстве групп и кружков перешли на обыденные темы. Только наши трое, отбившись в сторону, говорили между собой на самую кровожадную тему – о злостных привычках и пагубных страстях нового мэра.
Когда вечер подходил к концу, появился Митя Бибиков. Он чинно поздоровался с Соней, а потом быстро пошел к "священной троице". Вид у Мити был напряженный. Мы с Мариком и Валерией Петровной с увлечением ели свои пирожные шу, общаясь с милейшим грузинским пианистом Вато Цацавой. Он рассказывал нам были и небылицы из своей жизни, и мы развесили уши.
А Митя яростно втолковывал троице какие-то удручающие новости. Какие, мы так и не узнали в тот вечер. Соня ходила по залу, навещая всех и каждого и находя точные слова для короткого диалога. Но к трем злостным голосильщикам она не подошла ни разу.
Глава 9
Львы Леонска
На следующее утро у нас с Митей был назначен литературный урок. Если бы вы знали, как мне неохота писать про все, что произошло в Леонске потом. Но ведь именно из-за этих страшных событий я и взялся за перо.
А сейчас я сижу на своей террасе в Шварцвальде и гляжу на лиственницы. И прикидываю, что они хотят мне сказать. И в данный момент ничего путного в их игольчатом высказывании не обнаруживаю. Вчера приезжал Митя, у него в Хохшуле был выходной, и он показал мне свои переводы первых глав. И мы с ним даже вставили одно предложение от меня, чтобы он не зазнавался. Вы видели это в конце седьмой главы. Я все-таки русский худо-бедно понимаю, хотя, конечно, не до тонкостей, как в немецком.
Вот в Леонске мы и занимались с Митей русской литературой, чтобы мне до чего-то достучаться. Ахматова, Тютчев, Айги, Державин – кого мы только не читали! У Мити удивительное ощущение каждого русского слова и русского контекста. Помню, мы в виде исключения читали не стихи, а "Чистый понедельник" Бунина, а там видимо-невидимо всяких подробностей о Москве начала ХХ века. И Митя, не роясь ни в каких справочниках, не лазая в интернет, все мне рассказывал, каждую деталь, каждую изюминку разжевывал до косточки. Я хотел с ним читать Бродского, но он его не любит за многословие, и тогда мне пришлось попроситься в ученики к Соне.
Но это все не так важно, это я вам зубы заговариваю, чтобы уйти от рассказа. Но никуда не деться, пора приступать.
Я не слишком рано вставал в Леонске, но в половине десятого уже завтракал. Пил свой жидковатый немецкий кофе и получал удовольствие от хруста булочки с коричневатой корочкой. Митя должен был прийти в 11, и времени для размышлений о жизни у меня осталось предостаточно. Я все никак не мог понять, о чем там шептался Митя со священной троицей и почему он не подошел к нам с Мариком. Конечно, судя по выражению лица Мити, это было связано с Фишем, тут нет сомнений, только какая там заковыка?
Не было еще и десяти, как ко мне в дверь позвонили. На Митю было непохоже, он хронически любил опаздывать. Я в халате открыл дверь – и увидел сотрудницу Сониной кафедры Лену Линкс. Необычайно взволнованная, с растрепанными волосами, она прямо бросилась на меня.
– Генрих, только вы можете нам помочь! Извините меня за столь раннее вторжение! – Больше Лена ничего не смогла сказать и зарыдала. Лена занималась Лесковым, я несколько раз слышал ее доклады, она всегда производила на меня самое серьезное впечатление. Ей было лет сорок, и на шаткость нервов она не должна была жаловаться. Я провел ее в гостиную, усадил на диван, принес ей воды и кофе, а потом сел напротив нее в кресло.
– Леночка, миленькая, ну чем я вам могу помочь? Я прямо ума не приложу…
– Речь идет о Гидо Скаппато. Мы просто не можем больше терпеть! Вы же способны повлиять на Соню! Он объявил нам всем войну! А сам ничего не смыслит в литературе, только бравирует умными словами.
– Лена, дорогая, я вряд ли смогу вам помочь. Соня и ее кафедра – это совсем не моя область влияния.
– Вы для Сони идол, это мы все знаем. И Соня была безупречна до тех пор, пока не вывезла сюда из Ашаффенбурга этого подонка. Вы мне простите мои резкости! Четыре года продолжается это безобразие. Мы все поссорились с Соней из-за него. Она написала ему диссертацию, он с грехом пополам защитил, теперь она его пихает в доценты. А он если что и знает в жизни, то рыночные цены на старинные итальянские предметы обихода. Профукал состояния трех бабушек по венециям да флоренциям.
– Я вам помочь не могу, Лена. И мне неинтересны подробности частной жизни этого вашего Гидо. (Могу заметить, что мне на самом деле не терпелось поговорить о Гидо подетальнее, но самолюбие не позволяло.) Сонина жизнь от меня не зависит!
– Но вы бы видели, как она себя дискредитирует. С ее знаниями! Они вместе ведут семинар по экранизациям русской классики, она является на него в мини-юбке, накрашенная, как матрешка, засыпает чертова пустозвона комплиментами у всех на глазах…
– Но, Леночка, дорогая, это все лишнее. Я ничем не могу вам помочь.
– Но поймите, мы должны уйти с кафедры! Мы все – семнадцать человек включая лаборантов – не можем терпеть это безобразие!
Не знаю, чем бы кончился наш разговор, но в этот момент в дверь позвонили. Пришел Митя. Чуть не на час раньше положенного времени, и на нем не было лица.
– Ханя, это катастрофа. Он снял с постаментов и отвез в неизвестном направлении всех львов нашего города. Тридцать семь наших дивных львов, мраморных и прекрасных. Я этого не переживу.
Митя рухнул на диван рядом с Леной, не отдавая себе отчета в ее присутствии. Вчера, по-видимому, он уже кое-что знал об этом. И, не желая портить атмосферу вечера, шепотом доводил до сведения трех жрецов отвратительные догадки. А сейчас он не мог взять себя в руки, отхлебывал кофе жадными глотками, обливался, вскакивал, подходил к окну, долго молчал.
Ну, вы уже привыкли, конечно, что я по ходу дела даю необходимые комментарии, чтобы вам не запутаться в нашем Леонске. Теперь надо про мраморных львов поговорить. Скульптуры львов леончане собирали веками. От самых первых заселенцев – Энцо Гримальди привез главного льва нашей коллекции, копию XVII века с венецианского льва святого Марка, с крыльями, с книгой у передних лап, и этот лев стоял у нас на набережной на самом видном месте, в центре парадного скверика. Около него даже всякие перформансы и игрища устраивали на тему "наша Венеция".
А остальные львы кто откуда. Мне очень нравились копии львов из подмосковного Архангельского. Там и охранные львы с грубыми оскалами, и развлекательные, шутейные, с лукавыми и косыми мордами. Есть монстры, устрашающие своей силой, и, наоборот, кисочки, тщедушные, мелкие, умилительные. Конечно, наличествуют в коллекции и раритеты – каким-то образом удалось купить одному нашему богатею двух львов высотой в метр – из Аполлонии Иллирийской, раскопанных, III века. Оригиналы, разумеется, хранятся у него в доме, а грамотно сделанные копии попали на Золотое поле, где смотрелись весьма адекватно, как здешние. Есть в собрании львы немецкие, французские, испанские, польские в общем, всякие. Не говоря уж о львах китайских, которых целых шесть. Эти, пожалуй, самые страшные, с раззявленными ртами, с мускулистыми языками и дьявольски острыми зубами. Разве что сам лев святого Марка, который попал в наш герб, будет пострашнее. Леончане, наверное, хотели показать, какие страшные животные эти хищные львы, чтобы подчеркнуть всю безобидность и нежность своих лёвчиков. И львы стояли повсюду – на набережной, у главных зданий, на Золотом поле. В Леонске не было ни одного памятника человеку – советские не задержались, а до того и после того людей не чествовали. Главные в Леонске – львы, цари природы.
Наконец Митя заговорил.
– Знаешь, Ханя, нам не надо трепыхаться сейчас. Надо подождать до вечера, когда мы все соберемся на Золотом поле. Только надо позвонить тем, кто нам важен, чтобы они непременно пришли. И каким-то образом завлечь кого-то из мэрии.
– Для этого надо связаться с этим мерзким Гидо. Он, наверное, всех там теперь знает.
– Ну нет, только не с ним. Там же остались люди из прежней команды, он же не всех новых привел с собой.
– Знаешь, эти старые к нему не имеют никакого отношения. Они будут за нас, а он нуждается в советах "своих".
– Такие люди ни в чьих советах не нуждаются.
– Нужно послать в мэрию официальный запрос. Чтобы на нашем сборище вечером присутствовал представитель мэра.
– А кто ему пошлет такой запрос? Мы ведь не профсоюз какой-то. Никакого бланка, никакой печати у нас нет.
– Напишем запрос мы с тобой и подпишем его у наших лучших. Человек десять надо, не меньше.
– Хорошо, так и сделаем.
В этот момент заговорила Лена.
– Наверное, надо включить наше радио. "Волга" наверняка должна об этом сообщить четко и ясно.
Я подошел к радио и включил его. Добавлю, что к телевидению мы все относились с нескрываемым отвращением.
Из радио полился взволнованный говор пылко мерцающего меццо: "…по указанию мэра все статуи львов были убраны с улиц и площадей Леонска. Настоящая акция связана с экологическими проблемами и призвана укрепить в населении толерантность, альтруизм, отрицательное отношение к терроризму. Львы как хищные животные вызывают резко негативные реакции и способствуют росту криминальных действий. Акция "Освободимся от львов" будет широко обсуждаться жителями Леонска в самое ближайшее время. В Леонске ясно, температура 20 градусов. Вы слушали свежие новости. Теперь на канале "Волга" музыка. Послушаем песню из кинофильма "Волга-Волга", слова Лебедева-Кумача, музыка Дунаевского".
– Я такого текста на радио "Волга" не слышал никогда. – Голос Мити потемнел и поблек.
– Я же вам говорила, что радио все скажет.
– Вовремя же мы его включили.
– Я думаю, они повторяют эту новость каждые пять минут, потому что им без конца звонят радиослушатели.
Мне пришлось прервать обмен мнениями.
– Хорошо, Митя, давай напишем бумагу, обзвоним подписантов и отвезем документ в мэрию.
Митя осоловело осмотрелся, пришел в себя окончательно и воскликнул с готовностью:
– Где ваш компьютер? За работу!
Глава 10
Манифестация
В тот день время до вечера спрессовалось. Пока мы с Митей написали нашу бумагу и собрали подписи, пока он отвез ее в мэрию, прошло часа два. А когда мы начали писать бумагу, естественно, зазвонил телефон, и несчастный Марк стал слезно просить у меня комментариев. Мне пришлось почти оборвать его, попросить зайти часа через два, и когда он появился, один, без бабушки (наши дома стояли близко друг от друга), в глубоком трауре, я вынужден был какое-то время утешать его. Главная моя мысль состояла в том, что у Леонска более чем за двести лет существования случались разные времена, и так или иначе ему все равно удалось выстоять во всей своей цельности и неповторимости.
Марк твердил не переставая:
– Нет, Ханя, ты не знаешь, на этот раз это очень серьезно! Нет идей, как бороться с этим мэром.
Бедный Марк умолил меня пройтись по набережной. Там для буднего дня оказалось невиданно много народа. Конечно, царил страшный гомон от взволнованных детей. Они в большинстве своем сбежали из школы и распевали – при этом очень дружно – свежесочиненную песенку с припевом:
С надеждой не простимся,
Рука у нас крепка.
От львов освободимся
И свергнем дурака!
Это пели десятилетние, которые тут же сообщили Марику, что песенку сочинил один местный композитор, только они не знают его имени. Я, конечно, понял, кто. Ясное дело, Митя, который в одной из школ вел "основы композиции". Остальные наши таланты со школьниками дела не имеют. К тому же у Мити есть способность остро чувствовать суть дела. В мелодии пахло Шубертом. Доверчивое и доброе. А припев хлесткий, как Шостакович для кафешантана. Запоминалось сразу же. Только когда он успел? Ну, Митя человек загадочный и даже иногда непредсказуемый, от него жди сюрпризов. Наверное, ночью. Кстати, Митина фамилия Бибиков, по преданию, происходит от итальянской Бибьена, да, да, той самой, от великого архитектора Франческо Галли да Бибьена, который, хоть и умер старым, в Леонске побывать не смог, но какие-то его родственники, по слухам, тут порезвились в самом начале XIX века. В Мите явно ощущалось что-то бибьеническое.
На всех постаментах львиных статуй красовались бирки с печатями: "Конфисковано с целью поддержания общественного порядка". Марик, когда увидел первую, чуть не завыл от отчаяния. Я постарался как-то отвлекать его, на Волге было много красивых яхт, и мы какое-то время постояли у парапета. Марик все равно не отключался от своих мрачных мыслей. Я отвел его домой, Валерия Петровна была сама не своя, но при Марке мы обмениваться комментариями не стали и договорились встретиться на Золотом поле, как обычно, в четыре часа. Я зашел в кафе неподалеку от дома и пообедал, а потом с удовольствием, несмотря на переживания, залег на свою сиесту.
Встал как никогда с легкостью и отправился ходом на манифестацию. Сначала я испугался, как мало народа на Золотом поле. Буквально считаные единицы. И ни одного лёвчика. И Марк с Валерией Петровной тоже пришли без Чино.
– Марик, а где же ваш желтенький?
– Ну, Ханя, ты же помнишь, что рассказывал Митя о Фише? Я думаю, нападение на львов – это репетиция атаки на лёвчиков.
– Ханя, пожалуйста, вправьте Марку мозги. Он меня не слушает и талдычит одно и то же про конец Леонска.
– Марик, давай подождем хотя бы день, прежде чем делать скоропалительные выводы.
– Ну, хорошо. Посмотрим, что решит народное вече.
– Ты так называешь нашу сходку на Золотом поле? Ну пусть будет так.
Народ между тем быстро собирался. Странное дело, лёвчиков было мало, и ходили они какие-то присмиревшие, как будто понимали, что дело серьезное. Людей набралось видимо-невидимо, как будто не только леончане пришли на Золотое поле. Места, где еще вчера красовались наши нарядные камни – тощие львы из Аполлонии, зияли пустотой, и архангельские голубчики тоже отбыли в неизвестном направлении. Я в этот день не созванивался с Соней и не знал, что у нее на повестке дня. Ни ее, ни Гидо не было видно.
Ко мне подошел падре Людвиг, рядом с ним шла миловидная барышня.
– Знаешь, Ханя, я вчера подумал, что у этого Гидо фамилия другая. Он не Скаппато, а Скопато. Это первое "о" и единичное "п" резко меняют ситуацию!
– Лодовико, ты никогда не ругался матом по-русски. А по-итальянски вдруг перешел на нецензурщину!
– Только засранцу могла прийти в голову идея познакомиться с Фишóм.
– Вот тут я спорить с тобой не стану, засранцу и мудаку.
Барышня при профессоре Соловьеве радостно засмеялась, и мы все отправились в людскую гущу.
Между тем в гуще уже начались выступления отдельных особо активных и нетерпимых людей. Было некое подобие кафедры для таких сборищ, осталось от восьмидесятых годов. Нервная женщина преклонного возраста, мне кажется, актриса на вторые роли, с жаром душевным рассказывала всякую обыденщину, какую ценность представляют собой леонские львы и как они важны для всей концепции нашего города.
– Кажется, про концепцию Леонска в настоящий момент говорить не надо. Ведь Фиш сказал в первый же день, что его травмируют агрессивные хищники на наших статуях. Надо поговорить с самим Фишем о том, что такое наш город.