Юзбаши выслушал его и сказал, обращаясь к хозяину:
- Он говорит, что часовые задержали трех подозрительных людей. Вчера, в твоих владениях.
- Пусть приведут их во двор, посмотрим, кто это попался в наш капкан, безобидные зайцы или матерые волки! - потирая лоснящиеся жиром ладони, проговорил Исмаил.
Всех троих, в том числе и Хасана из Амузги, вывели из хлева на свет божий и доставили во двор к Исмаилу.
Изрядно набив желудки, Исмаил и его кунак вышли на балкон и спустились по лестнице. Ковыряя в зубах, Исмаил еще издали воззрился на пленников. Подойдя поближе, он сказал солдатам, показывая на Аждара и Мирзу, которые подобострастно улыбались ему, взглядом моля о снисхождении и прощении:
- Этого и этого развяжите! Они мои люди. Ну что, нашли, мерзавцы? А ты кто? - не дождавшись ответа, обратился он к третьему.
Хасан из Амузги глянул на него, Исмаил прищурился, немного отступил, посмотрел, еще приблизился.
- Ну что так вылупился? - спросил Хасан из Амузги.
- Постой, постой… Ты?
- Да, я самый.
- Хасан из Амузги?
- Как видишь, нам пришлось еще раз встретиться.
Хасан из Амузги имел в виду случай, что свел их некогда на ближних пастбищах. Он тогда угнал у Исмаила целую отару овец и поделил ее между бедняками.
- Вот так встреча! Матерый волк попался в капкан! - довольно потирая руки, сказал Исмаил. - Эй, Саид Хелли-Пенжи! - позвал он. С верхнего этажа, еще сонный, спустился Саид. - Узнаешь?
- Еще бы!
- Кто бы подумал, почтенный Ибрахим-бей, что нам так крупно повезет. Теперь-то уж я верю, что удачи будут сопутствовать нам всюду!
- Развяжите мне руки и дайте поесть, как полагается в гостеприимном доме, - повелительно бросил Хасан. - И если ты думаешь, что так просто было взять Хасана и скрутить ему руки, то ошибаешься, Исмаил.
- Я удивляюсь…
- Прикажи развязать мне руки. Я к тебе и ехал. Есть дело!
- Развяжите! - приказал Исмаил и добавил, обращаясь к Саиду Хелли-Пенжи: - Отведи его, там в кунацкой много еды. Я для тебя курицу приготовил, на которую еще и петух не прыгал, кунак ты мой дорогой, ха-ха-ха, - злорадно осклабился Исмаил. - Да смотри, Саид, если упустишь такую добычу - шкуру с тебя сдеру!
- Понятно, - буркнул Саид и повернулся к Хасану: - Поднимайся давай. Отсюда-то уж ты никуда не убежишь. У ворот часовые и вокруг дома тоже.
Исмаил тем временем поманил к себе Мирзу и Аждара, ошарашенных тем, что всю ночь с ними и в самом деле просидел Хасан из Амузги собственной персоной. Сейчас они простить себе не могли, что так опростоволосились: шутка ли, за эдакую добычу можно было отхватить целых три сотни овец!..
Высказав все, что он думал о своих нукерах, Исмаил несколько поостыл и даже снизошел до того, что прислушался к совету Аждара и согласился дать ему два десятка овец, с тем что Аждар пойдет с ними в Куймур и попытается во что бы то ни стало раздобыть злополучный коран.
Мирза с Аждаром ушли. Исмаил с Ибрахим-беем отправились на площадь, где, как доложил офицер-племянник, их уже ждал построенный для смотра отряд. Уходя, Исмаил строго предупредил часовых, чтобы глаз не спускали с пленника.
- А кто он такой? - заинтересовался Ибрахим-бей.
- Дьявол, причинивший мне немало бед. И всем шамхалам да и князьям тоже.
- Большевик?
- До мозга костей!
- А почему же ты обошелся с ним, как добрый хозяин, даже к завтраку пригласил!
- Хороший кот, поймав мышь, съедает ее не раньше, чем вдоволь наиграется с ней! Хи-хи-хи…
- А ты, кунак, молодец! - Ибрахим-бей похлопал его по плечу.
На площади выстроилось около полутора сотен голытьбы - кто на конях, кто пеший… И вооружены они были по-разному: у одних в руках обрезы боевой винтовки с приделанными пистолетными ручками, у иных кремневые ружья времен Шамиля, берданки, сабли, кинжалы… Посмотрел Ибрахим-бей на этот сброд, покачал головой и улыбнулся, ударив плетью о голенище сапога со шпорами.
- Гм, да!
- На вид их не смотри, кунак, - довольно причмокнул Исмаил, поправляя на животе ремень с медной пряжкой и любуясь отчеканенным на ней царским орлом. - Драться будут до последнего зуба.
- Большинство же из них без коней.
- Кони будут… я уже отослал своих людей, пригнали табун с дальних пастбищ.
- А стрелять-то они умеют?
- Эй ты, гидатлинец Мухамед, - подозвал Исмаил одного из всадников. Это был горец с бородой, похожей на железный наконечник сохи, на голове у него красовалась папаха - так называемая сах-капа, похожая на стог сена. - Наш уважаемый гость сомневается, умеете ли вы стрелять. Что ты скажешь, умеете?
Гидатлинец вскинул голову…
- Чей ты боец? - спросил его Ибрахим-бей.
- Исмаила.
- Чей у тебя конь?
- Исмаила.
- Чье оружие?
- Нашего уважаемого Исмаила…
Гидатлинцы умеют шутить, умеют они быть серьезными, умеют и рассеивать сомнения. Мухамед - человек особенный даже среди гидатлинцев. Случилось как-то с ним происшествие, после которого его прозвали "Ни вот столечко". А было это вот как: сидел он с одним сирагинцем у костра и смеялся чему-то своему. Сирагинцу это не понравилось, показалось, что гидатлинец смеется над ним.
- Чего ты надо мной смеешься?
- Да разве я над тобой? - и гидатлинец закатился еще пуще.
- Надо мной ты смеешься! - настаивал сирагинец.
- Да нет же, что ты!..
- Неправду ты говоришь, надо мной смеешься!..
- Говорю тебе, нет!
- А я говорю, да!
- Ну нет же, поверь.
- Да!..
- Ах, не веришь? Так знай! - И Мухамед выхватил из ножен кинжал, отрубил себе кончик мизинца и сказал твердо: - Ни вот столечко я над тобой не смеюсь! Просто мне вспомнился случай один, с соседом моим он как-то приключился…
Вот какой этот Мухамед…
Гидатлинец повернул коня, припустил его, отъехал на порядочное расстояние, положил на выступ скалы грецкий орех, вернулся назад, спрыгнул с коня, зарядил ружье, лег на землю и, прицелившись, выстрелил… Орех на камне разлетелся на кусочки.
- Вот как мы колем орехи! - сказал Мухамед, вскочил на коня и встал в строй.
- Это неплохо! - одобрительно воскликнул Ибрахим-бей. - Совсем не плохо!..
Затем конники начали джигитовать. Мухамед отличился и в этом. Чего только он не вытворял на своем очень чутком и послушном скакуне. Движения их были согласованы. Казалось, все фигуры высшей джигитовки они творили одним дыханием, во всем понимая друг друга.
Но конечно же не все были такими мастерами. Однако необходимыми в бою навыками верховой езды обладал каждый, кто сидел в седле…
Хасан из Амузги с аппетитом поглощал остатки наготовленных для турок яств, нисколько не тяготясь присутствием Саида Хелли-Пенжи. Они долго молчали. Первым заговорил Саид.
- Удивляюсь, - сказал он, - как ты-то сюда попал? Мне, скажем, деваться было некуда, и к тому же турок в пути встретил, будь они неладны. А ты!.. Такой человек, о каких говорят "черту чувяки наденет", - и вдруг прямо в логово зверя!.. Неспроста, наверно? - И Саид, словно хлебосольный хозяин, начал услужливо потчевать нежданного гостя мясом ягненка, свежим пчелиным медом и бузой.
- Неспроста, говоришь, я здесь? Верно. Захотелось проверить, как ты ненавидишь Исмаила, - с усмешкой проговорил Хасан из Амузги, глядя Саиду прямо в глаза. - Помнится, ты готов был жизни не пожалеть, только бы отомстить ему…
- Я сказал тебе истинную правду, шкатулка у него.
- Очень уж ты легко позабыл своих спутников, убитых у Куймурской башни. Похоже, тебе все равно, чью кровь на себя принять, - только бы самому любой ценой выжить?..
- Но без книги с медной застежкой от этой шкатулки никакого толку! - словно бы оправдываясь, взмолился Саид Хелли-Пенжи.
- Быстро же ты меняешь шкуру. Хотел оседлать негодяя и сам оказался им стреноженным. Если бык запоздает накинуться, на него накидывается корова, так, что ли?
- Понимай как хочешь… - Досадно было Саиду Хелли-Пенжи слышать такие слова, но что поделаешь. Он помолчал, потом добавил почти шепотом: - Хочешь, помогу тебе бежать?
- Чем я обязан за такую твою заботу?
- Они идут. Подумай, я к твоим услугам… Берущий щедрее дающего - он возвращает…
Хасан из Амузги понял намек. Саида он знает. Этот человек без выгоды для себя на такое не пойдет. Предлагает помощь, - значит, и самому здесь не сладко, что-то и его тревожит. А может, совесть заговорила?..
В комнату вошли Исмаил и Ибрахим-бей. Удобно уселись на подушках, скрестив ноги, он стали молча наблюдать за Хасаном, который чувствовал себя так свободно, словно был дома.
- Вот какой у меня характер, - заговорил наконец Исмаил, причмокивая губами и разведя руки, - ничего не могу с собой поделать! Казалось бы, передо мной злейший и непримиримый мой враг, по которому давно плачет моя виселица… А я не могу быть яростным в своем гневе, потому что вижу перед собой человека. Даже предложил ему хлеб-соль…
- Хвала тебе, Исмаил, ты истинный горец. Хранишь обычай гостеприимства и великодушен по отношению к побежденному. Вообще-то одна ладонь не сделает хлопка! - сказал Хасан из Амузги.
- Вот, вот! Видишь, уважаемый Ибрахим-бей, он уже другую песню поет. Признает мои достоинства. Уж и не знаю, хорошо это или плохо, когда тебя хвалит недруг!..
- Ну как же не признать твоих достоинств, если ты один на всем свете можешь гордиться, что изловил меня. Ловкий ты, Исмаил. И коварный.
- Что верно, то верно, поймать его пытались многие! - закивал Исмаил.
- Что делать, бывает, крючок за дверью сам накидывается.
- Хасан из Амузги, ты, наверное, догадываешься, кто со мной и чьи это аскеры несли ночью караул?
- Единоверцы, суконные фески, которых ты ждал.
- Ты ведь тоже сын правоверного. Они пришли к нам издалека, чтобы помочь братьям по вере…
- Добра от них ждешь? Напрасно. Не ради тебя они здесь. Край наш с потрохами засунуть в свой хурджин - давняя их мечта.
- И она сбудется. Не пристало сыну правоверного обращать взор свой на север.
- Мало, очень мало у меня веры к туркам, Исмаил. Они обманут и меня, и тебя, и всех.
- А гяуры тебя не обманут?
- Нет.
- Откуда в тебе такая вера?
- У русских теперь новая власть, они сбросили царя, у них свобода, земля роздана крестьянам. А в Турции все еще сидит жестокий султан…
- Но в Дагестане большевики уничтожены. Они бежали, опережая следы своих коней.
- Смешно, если вы в это поверили. Убаюкиваете себя. Вот он я, большевик, перед тобой! И всюду большевики. Скоро вы в этом убедитесь. Разве солнце виновато в том, что филин не видит?
- Хвалю твою откровенность, хотя у тебя в общем-то нет другого выхода: перед смертью каждый исповедуется. Ты что же хочешь сказать, что у меня опять отнимут мои пастбища, мои отары, мой дом?
- Непременно, и на сей раз уж навсегда.
- Но разве это справедливо? Давай рассудим по совести: я ведь тоже был бедняком. И только умом своим нажил все это.
- Обирать людей можно и без большого ума. Нужна только сила и власть, защищающая эту силу. Вот ты и ищешь такую власть…
- Каждый ищет то, что нужно ему…
- …И я знаю, почтенный Исмаил, если турки не дадут тебе этой власти, ты поклонишься хоть самому дьяволу.
- Твоя правда. Я готов и с дьяволом союз заключить, лишь бы не потерять своего.
- В том-то и беда, что тебе есть что терять. А у меня вот нет ничего. И таких, как я, большинство в народе. Мы теперь тоже хотим иметь. Не так много, как ты, но…
- Не все мечты сбываются! - не без ехидства бросил Исмаил. - А уж ты-то и вовсе ничего не заимеешь. Даже трех аршин земли, положенных каждому правоверному. Я брошу тебя на растерзание зверью… Э-эх, жаль, не хватает мне на него злости, - это Исмаил сказал уже Ибрахим-бею, молча слушавшему их перебранку. - Иного, кто нанес бы мне личное оскорбление, я бы забил плетьми до крови, ногами бы истоптал, с грязью смешал бы. А с ним так не могу. Он сын кунака Ибадага из Амузги и враг мне… Так какое у тебя дело ко мне? - обернулся он к Хасану.
- Говорят, ты обещал три согни овец тому, кто поймает меня?..
- Обещал. Но, слава аллаху, теперь они останутся в моем хозяйстве!
- Это еще почему? Разве ты не обязан отдать их мне?
- О чем ты? - опешил Исмаил.
- Чего ж тут непонятного? Может, это не о тебе такое говорят: идет в сапогах, а оставляет след босых ног? Разве не ясно, что овец ты должен отдать мне, я же самолично явился к тебе?
- Шутить вздумал, Хасан из Амузги? Благодари аллаха, что наградил тебя смелостью, граничащей с дерзостью. Только потому я не повешу тебя - легкой смертью отделаешься…
- И на том спасибо!
- В лечебной грязи утоплю, - кровожадно ухмыльнулся Исмаил.
- Славную казнь придумал! - всплеснул руками турок.
- Всех бунтовщиков утоплю! - разошелся Исмаил.
- Не слыхал ты, видать, про то, как зайцы каждую ночь совет держат, - проговорил Хасан из Амузги. - Гадают, как бы им орлов извести. Всю ночь думают, а под утро разбегаются, так и не решив дела…
- Ненавижу я тебя и дружков твоих, да сразят вас горячие пули!..
- Нас-то ты ненавидишь, а змею ядовитую на сердце пригрел и ни о чем не ведаешь!..
- Какую еще змею?
- А ту, что ненавидит тебя лютой ненавистью. Саидом Хелли-Пенжи зовется.
- Ненависть его в прошлом. Саид Хелли-Пенжи теперь служит мне верой и правдой!.. Ха-ха-ха, есть во мне такая слабость, люблю ставить людей на колени, особенно нравится мне делать из своих врагов покорных рабов! Вот так-то, Хасан из Амузги!
- Но знаешь ли, что этот твой раб предложил устроить мне побег.
- Что?! - сверкнул глазами Исмаил. - Ты, однако же, откровенен! Но так и знай, воспользоваться его услугами тебе не удастся!
- Почему же?..
- Смотрите-ка, он не теряет надежды! - возмутился Исмаил.
- Да если бы не надежда, я бы сам давно влез в петлю или утопился бы в твоей, как ты ее называешь, лечебной грязи!
- Не находишь ли ты, уважаемый Исмаил, - оторвавшись от курения кальяна, заговорил Ибрахим-бей, - что твой непрошеный гость час от часу наглеет? У нас с таких разом снимают спесь…
- Молоко матери да обернется мне позором, если я не сделаю того, что угодно тебе! - с жаром воскликнул Исмаил, с готовностью обернувшись к турку.
- Убить его всегда не поздно, для этого великой мудрости не требуется. Тут другое. Слушая вашу перебранку, и я убедился, что этот, недостойный звания правоверного, человек пользуется тем не менее, как мне кажется, доверием и признанием в народе…
- От самого Шах-Дага до Сирагинских гор! Чтоб ему пусто было!
- Оно и видно, потому он столь уверен в себе… Так вот, не убить его надо, а обесславить, от самого, как ты сказал, Шах-Дага до Сирагинских гор. Врага надо с корнем уничтожать, чтоб всходов от него не было.
- Мудра твоя речь, очень мудра, - согласно закивал головой Исмаил и торжествующе глянул в лицо своему пленнику, на котором, как показалось, мелькнула тень тревоги. - Я слушаю тебя, почтенный Ибрахим-бей.
- Что, если этого храбреца раздеть нагишом, привязать лицом к хвосту на какого-нибудь самого что ни на есть паршивого, облезлого ишака?..
- О, такой ишак у меня найдется!
- Привязать и прокатить по аулам. Вот, мол, люди, ваш хваленый Хасан, смотрите, какой он храбрый! И ротозеев созвать, чтобы шли вслед да забрасывали его камнями и грязью. Это, брат Исмаил, пострашнее убийства получится. Сказано ведь, вывих хуже перелома, срам хуже смерти.
- Это мысль! А как думает сам Хасан из Амузги? - скривившись в злорадной улыбке, спросил Исмаил.
Хасан из Амузги молчал. Всякого он мог ждать, но не такого зверства. Подобное надругательство для горца, носящего папаху, пострашнее смерти. Замешательство, написанное на лице Хасана, как бы придало уверенности Исмаилу. Он кликнул со двора своих людей и приказал привести осла.
"Умру, но не дамся!" - пронеслось в голове Хасана, и он ловким прыжком бросился на Ибрахим-бея и стал душить его. Но тут подлетели трое из слуг Исмаила, связали Хасана и вывели… А Ибрахим-бей, утирая платком взмокшую шею, пробурчал:
- Я же говорил, что ему это не понравится.
Исмаил юлой вертелся вокруг турка и приговаривал:
- Ах он мерзавец! Душить человека вздумал! Да мы его!.. Хорошо ты придумал. Вот сейчас мы посмеемся!..
В этот самый миг перед Исмаилом вдруг предстал Саид Хелли-Пенжи.
- Ты предлагал нечестивцу помочь совершить побег? - заорал Исмаил.
- Я?!
- Подлец! - Исмаил с маху ударил его плетью по лицу. Брызнула кровь. - Так вот ты каков? А я-то! Пригрел змею!..
Казалось, Саид Хелли-Пенжи не стерпит столь оскорбительного отношения и вот-вот бросится на Исмаила. Но нет.
- Дай же мне объяснить, - взмолился он, - я хотел вызвать у него доверие, чтобы он раскрылся, а потом бы я уж все тебе доложил. Он и мне враг, не только тебе! - выкручивался Саид. - Ты не должен сомневаться в моей преданности. Привыкший к свободе, я бы и дня здесь не пробыл, если бы не решил служить тебе верой и правдой. Бежать-то от тебя ведь ничего не стоит. Я и не из таких ловушек уходил…