- Береженый палас атласом станет! Слыхали такое? - проговорил Саид Хелли-Пенжи и спрятал монету.
Когда сгустились сумерки и над саклями куймурцев поднялись дымки от очагов, над которыми жители кипятили молоко, варили картофельный суп, и когда последняя, отбившаяся от стада корова была загнана во двор, Саид Хелли-Пенжи и его спутники, оставив лошадей привязанными в лесу и положив перед ними охапки наспех собранной травы, направились по известковому крутому склону к развалинам древней башни. Ко времени, когда поднялся светлый месяц в сопровождении светлой звезды, они уже были у башни.
- Не об этом ли дереве говорится на полях корана? - оглядевшись, сказал Ятим.
- Другого здесь и нет.
- От дерева три шага - написано там. А что, если этот дьявол нам все не так прочитал?
- Не тревожь душу! - разъярился Саид Хелли-Пенжи.
Коротышка словно прочитал его мысли:
- А все-таки хитрые у него были глаза.
- Пусть только попробует, я сдеру с него шкуру, как с барана в базарный день. Выпотрошу и сушить повешу. А коран в наших руках, вот он. Мы все равно дознаемся до тайны.
- А что, если он послал нас сюда, а сам выбрался на верное место? Мы будем рыть пустое место, а он тем временем завладеет шкатулкой…
- Не мог он мне соврать, зная, кто я такой. Но все же надо спешить! Итак, три шага в сторону Кибла…
- А где находится Кибла?
- В той стороне, куда ты встаешь лицом, когда молишься.
- Но здесь-то я никогда не молился.
- А молился ли ты вообще?
- Ну, скажем, за любимую свою…
- Не гневи аллаха. И будет зубы скалить. Поворачивай. Видел, куда садилось солнце? Вон за ту гору. Выходит, надо стать к ней спиной и сделать семь шагов. Раз, два, три…
- Ну, и где здесь надгробная плита? Я же сказал, что обманул нас этот негодяй!
- Не может быть!.. А это что?
- Обыкновенный камень…
- Нет! Это основание разбитого надгробия. Ну-ка ищите на склоне…
- Есть!..
- То-то же! Бери-ка лопату и рой! Не верится мне, чтоб кто-то не побоялся аллаха и обманул меня.
Ятим с азартом захватывает лопатой землю, сухую, смешанную с известняком. Но вот его сменяет Хурда-Кади. "Раз земля так легко поддается, может, клад и правда здесь!" - радуется про себя Саид Хелли-Пенжи. А тем временем в ущелье, в русле высохшей речушки, неподалеку от старого дома-башни, откуда доносится тоскливый вой шакалов, спешились два всадника. Они привязали своих лошадей к стволу дерева, вскинули винтовки и, стараясь не шуметь и не привлекать к себе внимания, стали осторожно подниматься к башне. Яма все глубже, а те двое все ближе к цели. Вот они поднялись, притаились за камнем, из-за которого им хорошо видно тех, кто, не подозревая, что за ними наблюдают, отрывают клад. Месяц хорошо освещает это место, и потому ничего не стоит взять на прицел увлеченных кладоискателей. Нужен только удобный момент. Торопиться некуда, пусть извлекут клад, тогда и можно заговорить языком оружия. А пока незачем мешать людям самим рыть себе могилу.
- Ну скоро там? - будто чувствуя неладное, торопит Саид Хелли-Пенжи. Ему и в самом деле кажется, будто в затылок вонзился чей-то острый взгляд. Он обернулся, прошелся мимо того самого камня, за которым прятались недруги. Чует что-то звериный нюх…
- Есть! - воскликнул Хурда-Кади, который уже по шею скрылся в яме. Под лопатой у него заскрипело железо.
- Что есть?
- Совсем маленькая…
- Что маленькая? Шкатулка? Давай сюда!
- Сейчас. А тяжелая, будто чугунная!..
- Драгоценности потому и драгоценны, что они малы, да тяжелы. Давай-ка сюда…
Саид Хелли-Пенжи отбросил коран в сторону и нагнулся, чтобы взять шкатулку… И тут раздались выстрелы, Ятим рухнул на месте, успел только сказать: "А это уж зря, ни к чему мне сейчас умирать…" Раненый Саид Хелли-Пенжи скатился по склону и при этом выронил шкатулку. Ну, а Хурда-Кади, бедняга, даже не вылез из ямы. Схватившись за голову, он осел на дно ямы и кончился, не вымолвив ни единого слова.
- Эти готовы! - сказал Аждар. - А третий, жаль, успел улизнуть. Вот она, шкатулка-то!.. Наша она, ты понимаешь это?
Аждар на радостях так хлопнул Мирзу по спине, что тот чуть не свалился в яму.
- Чему радуешься-то? Отнесем ее сейчас и отдадим все добро этому, чтоб весь род его передох…
- Ты думаешь, что нам обязательно надо так сделать?
- Э, брат Аждар, ты, я вижу, башковитый! На самом деле, зачем он нам нужен, если в руках у нас такое богатство?
- А сколько, ты думаешь, здесь?
- Уверен, что и внукам нашим и правнукам хватит. Но я боюсь, Исмаил разыщет нас, где бы мы ни были.
- С таким-то добром мы скроемся хоть в Стамбуле, хоть в Тавризе…
- Далеко вы собрались, любезные!..
Если бы вдруг грянул страшный раскат грома, наши дружки перепугались бы меньше, чем от этих спокойно сказанных слов. Они обернулись и увидели своего хозяина с маузером в руке.
- Ну что скажете? Я с детства помню поговорку: "Для своего добра свой глаз - лекарство". Вот и решил проверить, что вы тут делать будете… Негодяи, собачьи дети! Так-то вы оправдываете мой хлеб и мою веру… Да я вас, крысы эдакие, могу здесь же на месте прикончить и зарыть в этой яме!..
- Прости нас, почтенный Исмаил.
- Прости, шайтан попутал… - подползли они оба на коленях к хозяину. - Соблазн был велик… кто бы устоял. И пророк ведь, говорят, за свою голову молится. Хорошо, что ты пришел и не дал нам в грех впасть.
- Я к вам как отец, а вы… Благодарите аллаха, что наделил меня великодушием. Так и быть, я не укокошу вас. Зарубите себе на носу: кто поступил с тобой, как мышь, будь ему кошкой; кто был к тебе собакой, будь ему волком, зато, если кто поступил с тобой по-отцовски, будь ему сыном… Слыхали такое? То-то же!
- Спасибо за урок, почтенный Исмаил.
- Давайте сюда шкатулку, и поехали. Молитесь за мое сердце, за то, что оно умеет прощать людские слабости. Но если еще хоть что, пеняйте тогда на себя - хватит меня истинный гнев, злее зверя не найдете! Понятно?..
- Мы все поняли, прости нас.
- И забудьте навсегда ваши Тавризы и Стамбулы. Если понадобиться, моя рука дотянется и туда, тем более сейчас всюду войны и границы государств открыты настежь… Этих мест вам и во сне не видать! Понятно, сыны блудной матери…
- Ты нам как отец, почтенный Исмаил.
- Отец не отец, но я вас кормлю, одеваю, обуваю, учу уму-разуму… Этого немало. А известное дело, шашка не должна рубить ножны…
Исмаил не шутил, в гневе он и правда злее зверя. И до чего же хитер и коварен, особенно если станет говорить, намазывая сметану с медом на язык. Вот тогда-то жди от него подвоха. Зная такой его нрав, Аждар и Мирза старались разжалобить хозяина: всю дорогу клялись быть ему еще более верными и преданными, как чабанские псы. И на этот раз Исмаил, как ни странно, простил им, - видимо, велика была радость оттого, что стал обладателем драгоценной шкатулки.
Радость и огорчение
Мрачный дождливый рассвет пугливо пробивался сквозь пелену тумана. Исмаил вернулся домой в добром настроении, даже жену поприветствовал, дочерей, что спешили с медными лужеными кувшинами по воду к роднику, по головкам погладил, приласкал во дворе собаку и, прижимая шкатулку к груди, вбежал в комнату. Аждар и Мирза остались во дворе. Уселись они на лестнице, и горькими, как полынь, были мысли, роившиеся в их головах. Им, конечно, очень хотелось бы узнать, что же там, в этой шкатулке. Исмаил понимал это и потому позвал их к себе.
- Так уж и быть, идите сюда, не хочу, чтоб вы обо мне дурное подумали, да и открыть ее я один не смогу. Похоже, крышка оловом запаяна…
- И рисунки какие-то на ней… - осмелел Мирза.
Железная крышка шкатулки и в самом деле была украшена рельефными расписными сценами то ли охоты, то ли борьбы людей с дикими зверями.
- Как же мы ее откроем? - заговорил и Аждар.
- Как? Очень просто. Давайте действуйте напильником и ножом, олово податливо; будто вы с лудильщиками не знались…
- Интересно все же, что в шкатулке, почтенный Исмаил? Неужели золото? Вот, можно сказать, повезло, как в чертову дыру пальцем угодили, а?
- О чем это ты?
- Ну, к примеру, о том, что, имея столько золота, можно ведь и в Стамбуле жить.
- Во-первых, я, по-моему, ясно сказал вам, чтоб вы и думать забыли об этих городах, а во-вторых, зачем мне сдался Стамбул, когда я здесь, у себя, могу свой Багдад построить. Чужбина есть чужбина, а здесь моя земля.
- Но здесь же не дадут жить! - развел руками Мирза. - Конечно, я понимаю, очень жаль вам, почтенный Исмаил, терять столько поливной и неполивной пахоты, столько отар, табун таких лошадей, пастбища, да и лечебная грязь приносит вам немалый доход… Но что, если всё это отнимут?..
- Кто отнимет?
- Те, кто хотят и нищих оставить нищими и богатых сделать нищими. По-разному их называют, одни красными, другие большевиками. Поди разберись…
- Вот бы отделиться нам от России, это было бы дело… - угодливо повторил некогда услышанные от хозяина слова Аждар.
- И как жить дальше? Самим править? - спросил Мирза.
- Зачем же самим. Можно присоединиться к единоверной Турции. Вот вам и будет Стамбул!.. - ухмыльнулся Исмаил.
- Много в тебе ума, почтенный Исмаил. На твоем месте я бы объявил себя владыкой Дагестана, и все. Никакого присоединения…
- Нет, Аждар, это не получится, слишком много соперников будет. Куда ты денешь имама из Гоцо, шамхала Тарковского…
Оба прислужника льстили хозяину как могли, готовы были пятки ему лизать, и толстяк весь плавился от удовольствия.
- Ну что там, не подается? - спросил Исмаил, вернувшись к действительности.
- Сейчас, скоро откроется. Умереть мне за тебя, хозяин, если в шкатулке одно только золото, дашь мне хотя бы два кольца? - не сдержался Мирза.
- И мне… - торопливо, чтоб и о нем не забыли, добавил Аждар, утирая платком гноящийся глаз.
- Сколько монет требуется на два зуба? - не отвечая на их просьбы, спросил Исмаил, словно бы и в самом деле хотел сделать им приятное. Чтобы не гневить аллаха, он и правда готов был пойти на жертву.
- Не меньше трех золотников.
- Выходит, целой десятки, что ли? Да чтоб род ваш передох, ограбить меня хотите? По три золотых каждому - это шесть…
- Мы согласны и на две десятки…
- Хватит и двух! - поспешил поддакнуть сообщнику Аждар.
- Совести, я вижу, у вас нет, - заворчал Исмаил. - Недаром ведь говорят: погладь кошку, она и царапаться начнет. Довольствуйтесь тем, что моя совесть соизволит вам выделить…
- И на том спасибо, уважаемый Исмаил. Мы же знаем, что человек ты щедрый… И сколько же ты дашь?
- Одну пятерку на двоих.
- Что?! - оторопел Мирза, но, увидев сердитый взгляд хозяина, осекся. - Да, да, конечно, но только как же мы одну монету поделим на двоих?..
- Не беспокойся, я разделю, - утешил Аждар.
- А я тебе не верю! Пусть в таком случае сам Исмаил делит.
- Ах ты, червь несчастный, что же я тебе такого сделал, чтобы из доверия выйти?
- Не верю, и все! И глаз у тебя один!
- Зато подлую душу твою хорошо насквозь вижу! У, несчастный! Убью! - Аждар двинул Мирзу так, что тот выпустил из рук шкатулку, она грохнулась на землю и… раскрылась.
Все трое кинулись к шкатулке, и глаза у них полезли на лоб. В шкатулке не было ничего, кроме завернутого в какую-то тряпку ключа. Странное дело. Кому, какому идиоту пришло в голову таинственно прятать в землю пустую кованную железом шкатулку? Велико было недоумение Исмаила. Постепенно оно сменилось возмущением: неужели кто-то мог его так жестоко разыграть?
- Хорошо, при тебе все это было, почтенный Исмаил, не то ты всякое мог бы подумать, - пробурчал Аждар.
- Чтоб род их передох, что же все это значит! И что это за ключ? От чего он? - бесновался Исмаил. - И зачем его понадобилось там прятать? Может, не зря? Не есть ли это тот заяц, что не родился под несуществующим кустом? Погодите, а где тряпка, в которую был завернут ключ?
- Вот она.
- Дай-ка ее сюда, - Исмаил стал рассматривать кусок белой бязи, и вдруг его лицо осветилось, будто заиграл на нем солнечный зайчик. - Еще не все потеряно, по-моему, здесь что-то написано. - Исмаил начал читать вслух: - "Да простит тот, чья душа ввергнута в бездну сомнения и возмущения. Такая предосторожность была необходима для большего сохранения тайны… В шкатулке ключ от подземного хода, ведущего туда, где хранится клад. О том, где этот ход, написано на бумаге, вложенной в кожаный переплет корана с медной застежкой. Али-Шейх".
Исмаил с минуту молчал, потом вскричал:
- А где же коран? Дайте его!
- Какой коран? - в один голос спросили нукеры.
- Вы не обыскали их? Убитых?
- Это нам и в голову не пришло.
- Да чтоб род ваш передох, лопухи. Ведь этот ключ ничто без той книги! Что ж, вот и пришло ваше время доказать мне свою преданность: достаньте книгу хоть из-под земли… Вы всех троих отправили на тот свет?
- Кажется, да.
- Кажется или точно? Чтоб ваш род передох!
- Один скатился по склону, мы не знаем.
- А ну, скорее! Чтоб вмиг были там. И не советую вам возвращаться без корана!..
- Пока мы живы - мы твои слуги, почтенный Исмаил. Но лошади наши устали, и, как бы мы ни спешили, раньше завтрашнего полудня туда не добраться, а куймурцы уже сегодня обнаружат убитых. Где нам тогда их искать?
- Куймурцы не такие глупцы, как вы. Они не захоронят коран вместе с трупами. Вот и ищите его у куймурцев. А лошадей возьмите из моей конюшни. Нет бога, кроме аллаха, нет для меня книги важнее этого корана!
Нукеры послушно вывели из конюшни откормленных коней с лоснящимися боками, оседлали их. Жена Исмаила по приказу мужа положила им на дорогу в хурджины горячих кукурузных лепешек, несколько кусков свежего овечьего сыра, сушеной колбасы, которую можно в любом месте изжарить прямо на костре. Сам Исмаил, не спускаясь вниз, с верхнего этажа, пожелал им удачи. Жестокий самодур был верен одному правилу: людей своих, как собак, хорошо корми, чтобы верно служили.
Глава третья
Сказка слепого Ливинда
Аул Куймур издавна славится красотой своих девушек. Певцы всех времен слагали о них песни и пели под аккомпанемент чугура. Почти все наиболее значительные люди Страны гор выбирали себе невест в этом ауле. Не мало девушек умыкнули отсюда и славные джигиты.
Девушки в Куймуре не только пригожи собой. У них доброе сердце. Они нежные, кроткие. Отсюда и родилась поговорка: "Лучший клад на земле - жена родом из Куймура".
Прекраснее других дочерей Куймура была дочь слепого Ливинда. Не случайно даже на полях корана Али-Шейха о ней говорится. И поистине эта несравненная девушка достойна того, чтобы о ней говорили и ею восторгались. В ней столько достоинств, столько доброты и очарования, что их с лихвой хватило бы на всех девушек аула. К тому же дочь слепого Ливинда, как и все девушки Куймура, - не белоручка. Красавиц здесь растят для жизни, а жизнь в горах во все времена была и есть не самая легкая.
Чудесное это создание, что зовется Мууминой, только минувшей весной, как сказал бы певец любви, распустило свои благоухающие лепестки и ярко выделилось на зеленой траве - ей исполнилось шестнадцать лет. Муумина обладала самым дорогим для молодых девушек украшением - застенчивостью - порождением целомудрия, мягкостью характера и еще конечно же розовой тенью на бархатисто-нежном лице. Когда девочке было всего десять лет, она потеряла мать - молния поразила несчастную женщину на пути из лесу, куда она ходила за молодыми ореховыми кустиками, которые горянки употребляют как средство борьбы с молью.
С тех самых пор все хлопоты по дому легли на хрупкие детские плечи. Отец Муумины, слепой Ливинд, не просто слепой, а, что называют, вак-сукур - слепой с открытыми глазами. На первый взгляд он не кажется слепым, только по стуку его палки о камни можно понять, что он не видит света белого.
Ливинд прислуживает в мечети. Отец с дочерью живут тем, что перепадает на его долю от урожая с земельных угодий мечети и от приношений правоверных сельчан.
В хозяйстве у Ливинда одна корова, и та, на беду, отелилась этой весной мертвым телком - зима выдалась суровая, да и кормов было мало. Есть еще три барашка и лохматый, рогатый козел. Их-то и пасет сегодня спозаранку Муумина, поднявшись повыше, к Куймурской башне.
Слепой Ливинд, на радость своей любимой дочке, еще в раннем ее детстве сложил чудесную сказку, которую рассказывал долгими зимними вечерами. Вот она, эта сказка.