- Все, все узнал! Ха-ха! Это - Буринда! Это, с правой руки, Мулук. По левую - Торбалык-Су.
Су - это по-шорски вода. Но... Торбалык?.. Я вскакиваю от осенившей меня мысли.
- Как Торбалык? Приток Буринды?!
Василий Семенович кивает утвердительно:
- Ага! Ага! Старые люди так звали, наши, шорские люди. А русские - Торбалык Теей зовут...
Так вот оно что! Значит, мой план безымянной разведки действительно план Буринды. Какое великолепное открытие!
5
Арендатор все еще здесь. Я не знаю, как решило поступить начальство. У меня очень много работы и я забываю о его присутствии. К весне мы должны организовать разведочные операции, и мне нужно учесть потребность в деньгах, инструментах и людях. Кроме того, мне поручили спроектировать план. Я беспрерывно езжу по точкам и совсем оторвался от конторы.
Сейчас я брожу по долине Теи. Берегами ее тянутся плосковерхие горы старых отвалов и бесконечные насыпи когда-то отмытых галек, перемешанных с глиной и песком.
Ребятишки роются в этих грудах и нередко приносят порядочные золотники.
Мы считаем отвальное золото пустяком, а сметливый арендатор уже подсчитывает барыши. Досадно!
Еще мало у нас заинтересованности в производстве. Подал рабочий в известное время нужный объем земли и баста, получай паек. А есть там золото или нет - дело десятое, - контора пишет, она и знает! Много сейчас на прииске ненормальностей... Мои думы обрывает чей-то оклик:
- Здорово, товарищ техник!
Вот встреча! Это, оказывается, Максаков. С группой старателей он возится у отвала. Берет, вероятно, пробу.
- Здравствуйте, - говорю я и подхожу ближе.
Мороз не шутит - вода ледяная. А Максаков в коротеньком полушубке, расставив толстые ноги, отбивает кайлой породу. С грохотом сыплется она в подставленный лоток. Натуживаясь так, что даже щеки краснеют, арендатор подымает лоток и бежит с ним к ручью.
Невольно хочется посмотреть. Уж очень уверенные у него движения. Я останавливаюсь.
Рукава у него засучены. Породу он перемешивает в воде голыми руками, потом молодецки встряхивает лоток, сбрасывает пустые камни. Полощет долго, опять встряхивает. В лотке остается один черный шлих. Тогда слегка плескает водицей, шутя наклоняет лоток - шлих разбегается. В лотке блестит золото... Ловко! Прямо, как фокусник.
Максаков знает, что здорово вышло и весело смеется, потирая остуженные пальцы.
- Ну, и моете вы! - одобряет его один старатель. Улыбаются и другие.
- Этаким вот, - поднимает Максаков над снегом ладонь, - без порток по приискам бегал. Пора научиться!
Знает он дело. Этого не отнять. И действует, разумеется, на зрителей. Его слушают, и просьбы его уже звучат приказаниями.
Меня трогают за плечо. Отзывают в сторонку. За отвалами дожидается человек. Узнаю его издали. Это тот, что беседовал с инженером, Бахтеев, язвительный спорщик.
Он идет мне навстречу. Без всяких предисловий, пытливо всматриваясь в мои глаза, Бахтеев значительно говорит:
- Вас Иван Григорьевич просил поспешить на прииск... Очень нужное дело.
В словах его слышится доброжелательство.
- Хорошо, сейчас поеду, - тихо отвечаю я.
- Поезжайте! Нужное дело, - повторяет Бахтеев и кивает головой в сторону отвала. - Видали птицу? Совсем, как хозяин! Я старый рабочий, и должен сказать - не даром все это!..
Я быстро иду к своей лошади. В голове рой мыслей... Чувствуется, что Бахтеев связан с Иваном Григорьевичем какой-то тайной. А сейчас и меня вплетают в узел. Это трогает и интригует...
Прежде, чем я успеваю дойти до лошади, меня догоняет Максаков. Он отводит меня в сторону. Рука его ложится мне на плечо. Он говорит быстро, решительно:
- Владимир Сергеевич, человек я коммерческий и прямой. Откровенно скажу: свою выгоду соблюдаю! Сколько вы получаете жалования?
От неожиданности я называю сумму.
- Так-с, - продолжает Максаков. - Мне нужен топограф и техник. Для начала даю вам вдвое. Идет?
- То есть, как? - я даже остановился. - Вы предлагаете перейти к вам на службу?..
- А как же! - Максаков раскатывается своим добродушным смехом. - Все оформление я беру на себя. Можете не бояться!
Я смотрю пристально в его наглое, здоровенное лицо. Несколько минут длится молчание. Кажется, что он начинает понимать мои чувства. Смех запинается и тухнет. Лицо Максакова багровеет:
- Ну, чего вы на меня так уставились?.. Не хотите - не надо!
Он резко поворачивается и уходит, подергивая плечами.
- Враг! - говорю я сквозь зубы.
6
На прииске что-то случилось. Это я вижу по растерянным и недоумевающим лицам. Толком никто ничего не знает, но все насторожились и чего-то ждут.
Конюх, которому я возвращаю лошадь, тихо спрашивает меня:
- Перемены, говорят, товарищ техник?
- Ничего я не знаю...
В конторе праздное настроение. Сидят на столах, болтают. Один бухгалтер угрюмо перелистывает свои отчеты. Всегда приветливый, сейчас он едва отвечает на мой поклон.
В коридоре мы сталкиваемся с инженером.
- Вы приехали? Хорошо. Идемте-ка в кабинет...
Подогретое общим смущением, мое беспокойство возрастает уже в тревогу.
В кабинете обычная обстановка. Натоптано и накурено. Здесь целый день толкутся посетители. Сюда идут за каждой мелочью - и из-за пары ботинок, и из-за вороха сена.
Инженер запирает за собою дверь, словно подчеркивает необыкновенность событий.
- Итак, хотите знать новость? - многозначительно говорит он, когда мы усаживаемся друг против друга.
- Ну?..
- Контора расформировывается, а наш прииск сдается в концессию целиком!
- Кому?..
- Максакову!..
Из моих рук на пол с грохотом падает кусок кварца, который я машинально взял со стола.
- Директива треста. Так, видимо, нужно!
Инженер разводит руками. Очевидно он и сам не подготовлен к такому внезапному обороту дела.
- Впрочем, - продолжает он, - удивляться особенно не приходится. Можем мы дать в год столько золота, сколько запроектировал трест? Разумеется, нет!.. А Максаков берется... В чем тут дело - понять трудно... Может быть, на отвалы надеется?.. Но плохо ему будет, если он не выполнит договор - опишут его до ниточки...
- А чорт с ним совсем! - срывается у меня невольное ругательство. - Противная у него морда!.. И думать о нем не хочется.
- Он - историческая необходимость, - криво усмехается инженер. - А мы с вами откомандировываемся в трест!
- Здорово! - думаю я, выходя из кабинета. - Не успел приехать и уже откомандировываюсь. Ну и арендатор! Втихомолку обстряпал какое дело!..
Во мне закипает буря. Взорванный острой досадой, я быстро иду в чертежную комнату. Отпираю шкафы с планами. Нахожу папку с надписью "Неизвестные" и решительно завертываю ее в газету.
В это время в комнату входят Максаков и управляющий. Арендатор уже осматривает помещения.
Я спешу уйти. Готов об заклад побиться, что Максаков подозрительно покосился на сверток, который я уносил.
Или, может быть, это мне так только показалось?..
Вечером в замороженное окно моей горницы осторожно скребутся. Я знаю, что это Иван Григорьевич, одеваюсь и выхожу.
На улице - мороз. Кругом безлюдие, тишина. Редко взлаивает собака. Домики потемнели, стали как будто ниже, словно вдавились в снег. Скудным огнем светятся пятна окон... Редкие тусклые дыры в завесе ночи.
Что делают сейчас люди, спят или тоскуют?.. А, может быть, под какой-нибудь крышей, как и мы, затевают необычайное? Кто их знает!.. Прячет думы свои ночной поселок...
Со двора мы идем в школу. Я ничего не спрашиваю. Во всем я положился на Ивана Григорьевича.
- Сюда!..
Мы заходим к Анисье Петровне. Она встречает нас у порога. В очках, в кружевной наколке на седых волосах, в руках клубок и спицы. Шаркая валеными туфлями, она проводит нас в теплую свою комнатку с самоваром, с зеленой лампой, с полками книг.
Анисья Петровна - приисковая старожилка. Ей уже много лет, но она неустанно заведует школой. Седая ее голова всегда серебрится на женских собраниях.
Значит, и она в сговоре! - думаю я. - Однако, не ошиблись они, избрав меня поверенным общей их тайны! Мне, конечно, предназначена роль, и если она направлена непосредственно против Максакова, я постараюсь сыграть ее со всей нелюбовью к этому человеку, и с достоинством...
Едва мы усаживаемся за стол, как снова стучат. Я настораживаюсь. Обстановка конспирации действует.
Входит Бахтеев, потирая озябшие руки. Он почему-то конфузливо улыбается. Ну, совсем он сейчас не похож на занозистого "агитатора" с речки Теи!
Час от часу становится интереснее... У этих людей все уже, как видно, сговорено заранее. Дело только за мной!
Заправилой, как видно, выступает Иван Григорьевич. Спаял нас этот немудрый старичонка!
- Голубчик, Владимир Сергеевич, - говорит мне просто старушка. - Помоложе вы нас да и порезвее. И должны помочь... При мне в семнадцатом году бежал отсюда золотопромышленник Рудаков. До станции он не доехал: умер от сыпного тифа. Была с ним жена и приемная дочь Ириша, девчурка двенадцати лет.
Возчики, что Рудаковых на станцию отвозили, после рассказывали, как все дело было... Одним словом, похоронила Рудакова мужа, собрала все вещи и уехала вместе с Иришей в Ленинград... От Ириши я вскоре открыточку получила. Писала она мне, что доехали они хорошо, и адрес мне свой сообщила.
Семь лет прошло с тех пор. Больше за это время я от Ириши весточек не получала. Жива ли она, моя девочка, или нет - не знаю...
Анисья Петровна стала быстро вытирать набежавшие слезы.
- Понимаешь, Владимир Сергеевич, - сильно любила меня Ириша...
Анисья Петровна снова торопится вытереть слезы. Я с напряжением слежу за ее движениями. Хочется скорей знать - что же дальше? Нить рассказа где-то путается, и мысли мои беспорядочно громоздятся одна на другую.
Но вот Анисья Петровна снова продолжает рассказ.
- Когда Рудаковы взяли к себе Иришу, жила я с ними рядом. Вся жизнь их мне известна...
Жена Рудакова скучала, детей у них не было, поэтому и взяли они воспитанницу... Осталась Ириша сироткой, когда отца ее, штейгера Макарова, в штольне задавило...
Хоть и не плохо жилось Ирише у Рудаковых, никогда она меня не забывала. Все, бывало, забежит ко мне, пощебечет. С самого раннего детства она ко мне привыкла. А уж до чего привязана была - и передать трудно...
Все это я тебе, Владимир Сергеевич, рассказываю к тому, что если жива Ириша, - в нашем деле она нам очень полезной может быть... А теперь о главном. Дело-то в том, что увез с собой Рудаков материалы большой разведки по реке Буринде. Это я хорошо знаю, потому что много об этом шумелось на прииске...
Уложил он бумаги в сундук. Туда же запрятал и книгу одну, в красненьком сафьяновом переплете...
Говорит старуха и при каждой фразе значительно головой кивает. И каждый раз подтверждающе взглядывают на меня Бахтеев и Иван Григорьевич. Лучше, дескать, парень, лучше слушай!
- На книге буква золотом отпечатана: "Р"... Знаешь нас, баб? Мы секреты любим! Так вот, жена Рудакова и шепнула мне на ушко, что муж за книгу эту полжизни отдаст. И дальше, глупая, рассказала, что как только вернутся они...
- Воротиться, гады, хотели! - вырывается вдруг свирепо у Бахтеева.
- Да ну тебя, погоди! - машет рукой старуха. - Так вот, как только, мол, вернутся, сейчас же Буринду станут работать, потому что золото там богатейшее. А уж где именно то золото, так про то в этой красненькой книжечке и сказано...
Вот, голубчик, Владимир Сергеевич, какая история!
Старуха положила мне на плечо свою руку. Я гляжу на нее и жду поручений...
- А теперь я добавлю, - говорит Бахтеев. Брови он нахмурил, вид у него суровый.
- На прииске нашем для рабочего класса сейчас тревожное обстоятельство! Шепчутся по углам ребята и, думаю я, не даром!.. Отвалами старыми арендатор глаза отводит. Метит же он в другое, прохвост, - в Буринду. Не даром он планы искал!
Бахтеев вскакивает и, волнуясь, начинает ходить по комнате.
- Неужели же классовому врагу мы должны россыпь отдать?! Ведь он, гад, выхватит из нее все богатство, а потом испоганит и бросит!
- Али не было случаев? - сейчас же поддерживает Иван Григорьевич. - На хищничестве капиталы наживали!..
- И думаем мы, - спокойно говорит Бахтеев, но я прерываю его и за него доканчиваю:
- Что надо найти тетрадь в сафьяновом переплате!
- Во-во - с облегчением и восторженно заключают они оба.
Я наклонюсь к столу, придавленный увлекательной тяжестью предприятия... Что же придумать?!
- Посмотри, - обращается ко мне Анисья Петровна, - вот книги, что остались от Рудакова. Должно быть, в сундук не ушли... Может, пригодятся?
Перелистываю. Книги по горному делу. На заглавной странице у каждой, почему-то, штамп "Розенфельд". Не нужны!
И опять тихо и взволнованно начинает говорить Бахтеев:
- Мы бы по партлинии к властям давно обратились. Да ведь не с чем! Арендатор и есть арендатор. Это все знают. И сейчас ему палки в колеса совать нельзя. На данном этапе он нужен... Но вот, если он действительно рудаковские материалы имеет, а нас только за нос водит, - тогда другое! Тогда уж выйдет, что он обманом концессию получил, потому что богатую россыпь советскими силами выгоднее разрабатывать!.. Вот и надо раскопать эту штуку. Доказать нам надо... Берись-ка ты за это, Володя!
- Поезжай в Ленинград, - шепчет Анисья Петровна, - разыщи жену Рудакова и Иришу. Она уж большая теперь девушка, все понимает. У нее спроси о тетради...
- С женой помолчи, - советует Бахтеев. - Да и Ирину сначала узнай, чем она дышет, а уж потом говори. А если случится такое, что обе упрутся, тогда, понятно, к властям!
Отечески наставляет и Иван Григорьевич:
- Город ты знаешь, человек ты ученый. Отсюда тебя все равно выставляют, в чем же дело?
- Пятнадцать лет, как не был я в Ленинграде, со времени ссылки... Но - поеду, конечно!..
- Денег мы тебе собрали, - говорит Бахтеев. - Двадцать червонцев хватит?
- Денег мне, пожалуй, не надо, - отвечаю я. - У меня как-раз двухнедельный отпуск, да за трестом зарплаты много! Ведь некуда здесь тратить...
- Нельзя, - гудят в один голос мои соучастники. - Дело артельное!
Широченные, совершенно нечаянные горизонты распахиваются перед мною! Я увижу жизнь, от которой был оторван долгие годы... Огромный город, новые люди!.. Заманчиво после снежных хребтов Алатау!..
- Я письмо напишу, - говорит Анисья Петровна, - там примут тебя, как родного!
Когда мы топчемся в темных сенях, отыскивая ручку двери, Иван Григорьевич беспокойно вдруг вспоминает:
- А где план?
Я прикладываю руку к боковому карману:
- Здесь!..
Когда я пришел домой, мне показалось, что кто-то был в моей комнатке. Замок у нее простой. Отпирается любым ключом, а соседи давно заснули.
Ну, право же, был! Залезал даже в ящик стола, - готовальня заложена не туда, куда я ее обычно прячу!..
7
Итак, я уехал.
Сейчас я в нашем городе. Хлопочу, получаю деньги. Билет на ленинградский поезд лежит уже у меня в кармане.
Я в вихре действий. Бегаю, устраиваю свои дела, - целиком захвачен поездкой.
Проекты, один другого увлекательнее, воздвигаются в моем воображении блещущей пирамидой.
Отпуск свой я использую до последней возможности. Забираю даже свои этюды; может быть, при случае покажу их художникам.
Новые люди, книги, музеи, музыка, - чорт возьми, какой ошеломляющий водопад человеческих достижений ожидает меня! Но стержень всего - все же мое поручение. Оно - моя нить, вдоль которой я буду итти в сторону чудес!
Между делом забегаю домой к старичку - горному инженеру, давнишнему моему наставнику в приисковом деле.
По своему обычаю, он сидит и пишет. Увидев меня, обрадованно снимает очки. Когда-то мы много горя хватили вместе в научной экспедиции по горам Саяна.
- В отпуск отправились? Хорошо! Но за другое хвалить не могу...
- За что? - удивляюсь я.
- Что за история у вас с арендатором вышла? Он приехал и всюду кричит, что вы ему план какой-то не дали. И, знаете, даже больше! Он утверждает, что план этот вы взяли себе. Хочет возбудить дело. А может быть уже и возбудил!
У меня невольно сжимаются кулаки. Я начинаю обстоятельно все рассказывать. Но о лицах, пославших меня в Ленинград, и о самом поручении не упоминаю. Представляю все дело, как исключительно личную попытку, связанную с поездкой в отпуск.
Он слушает напряженно. Задумывается, когда я заканчиваю.
- Может быть, - осторожно соглашается старик. - От Максакова станет! Уголовщина раньше была делом обычным. Пустые площади продавали, - улыбается он. - Бывало, подсыпят золото в контрольные шурфы и продадут! Не то, что тетрадь какую-то упереть!
- А теперь, - окрыляюсь я его словами, - из ненависти к революции и подавно устроят!
- Не был ли этот Максаков в деле у Рудакова? - продолжает старик. - Как будто бы оба они из Ленинграда?.. Возможно, от Рудакова он и знал о богатстве Буринды. А о плане ему могли сообщить сотрудники вашей конторы. Ведь так?..
Я молча киваю головой.
- Положение, конечно, нелепое. У вас есть план, но нет описания, а у Максакова - какие-то сведения, но нет плана! И обе стороны бессильны...
Старик разводит руками, думает, а потом вдруг озабоченно предостерегает меня:
- Но вы рискуете. И серьезно рискуете, милый! Утайку документа Максаков представит, как попытку сорвать у него работу...
- Пусть представляет, - упорствую я.
- Срыв его работы, понимаете сами, это срыв золотой программы. Придравшись к случаю, он недодаст государству металла, а виновником выставит вас...
- Мошеннику не поверят.
- Раньше попробуйте доказать. А он, несомненно, всю эту историю объяснит как кражу, совершенную вами в собственных интересах!.. Только горячиться не стоит, - удерживает он мое порывистое движение и добро смотрит поверх очков. - У вас в Ленинграде знакомые есть?..
- Ни души!
- Тогда я дам вам письмо к приятелю моему, доктору Корневу. Он очень хороший человек и во многом вам сможет помочь. Про меня расскажете... Разве, в тамошний трест вам зайти? Попробуйте, - вдруг рудаковские материалы найдете? Тогда сообщите, мы все оформим... Кстати, этот Максаков тоже интересовался Ленинградским трестом...
На прощание этот добрый человек с серебряной головою крепко жмет мне руку. Я бегу на вокзал...