Резкая очередь прервала идиллию. Козочка сделала отчаянный прыжок и завалилась набок. В терновнике поднялись двое, возбужденные, полные охотничьего азарта: энергично жестикулирующий Никифор Блотин и круглолицый увалень. Охотники склонились над рыжеватой тушкой, и Черняк выступил из-за ствола. По откосу покатилась сосновая шишка, нарочно задетая Черняком, и Блотин, оставаясь на корточках, подобрался как для броска.
- Так и есть, не обознался, собственным глазам не верю - Никифор! - Черняк постарался сказать это радушно. - Я думал, никогда не свидимся.
Блотин прищурился.
- Ты что ли, Андрей?
Черняк приблизился к Блотину, протянул ему руку. В ноздри шибануло запахом крови и звериной шерсти, остекленевшие глаза животного были устремлены в никуда.
- Слушай, Черняк! Помнится, мне говорили, что ты удрал в Германию, а?
- Все мы уезжали в Германию, - парировал Андрей, - но кое-кто отменил все поезда.
- Ты один?
- Уже один. Дружка скосил и на днях. У оврага близ малеевского хутора ранили, а в Кирхдорфе добили. Чекисты!
- Так это вы нарвались у оврага? - изумился Блотин. - Это были не чекисты, а люди Доктора. Они подстерегали нас с Мареком. Попадемся - кишки выпустит!
- Так вот кому я обязан, - произнес Черняк. - Надежный был дружок. Если бы не рана, он ушел от чекистов...
- Брось! Приятеля не воротишь. Ты лучше бормочи про себя: я жив, я жив, я жив - десять, сто, тысячу раз, и ты поймешь, что уцелел, а это удается не всем.
- И все-таки жаль дружка.
- С претензиями обращайся к Доктору. Он умеет утешать.
Повесив тушку на жердину, тронулись в путь, Блотин указывал дорогу. В пансионате совместными усилиями освежевали косулю, молодой увалень взялся за приготовление пищи. Блотин снял ботинки, с наслаждением задвигал пальцами ног. Черняк ощутил в себе непонятное беспокойство, причина которого была в чем-то внешнем, появившемся недавно. Это связано с Блотиным. С каким-то его жестом? Движением? Словом? Черняк восстановил по порядку события последнего часа. Что ускользает из памяти, какая деталь? Непроизвольно всплывает: Блотин стаскивает ботинок: на подошве полустертый рельеф елочкой, каблук с подковкой овальной формы. На первом ботинке... На левом же подковки нет. Так, значит, кусочек металла, который поблескивал на мощной длани Бугакова, принадлежал Блотину? Так ли?
Сидя у ведра с вареным мясом, мужчины утоляли голод. Молчание нарушил Блотин.
- Почему не ушел к американцам?
- Рано еще, вокруг заслоны. Выжидаю.
- А мы уходим завтра, - Блотин стряхнул с куска травинку. - Через Польшу.
- Мы проскочим! - запальчиво воскликнул Марек. - Езус милосердный поможет нам.
Блотин не согласился:
- А проскочить - это как повезет. Знай, попадешься - хватанут за цугундер и к стенке. На бога не надейся. - Блотин снова обратился к Черняку. - Идешь с нами?
- Пока не решил.
- Думай. Срок до утра.
Легли на куче тряпья в клетушке пансионата. Черняк вслушивался в ночные звуки. Славные здесь места: пожить бы на отдаленном кордоне, побродить с ружьишком. Вместо этого приходится ломать голову... Блотин не должен уйти. Для проникновения в банду Блотиным теперь не воспользуешься: он порвал с Доктором. Насколько это серьезно, можно судить по засаде. Да, Блотин - это не козырь. А Марек? Расспросить бы его наедине, уточнить сведения о Докторе, скорректировать направленность операции. Но Блотин... Его на мякине не проведешь. Блотин...
Утром, заворачивая в полотно мясо, Никифор спросил:
- Как?
Черняк покачал головой.
- Остаюсь.
- Смотри. Как бы не пожалеть.
- Нет, риск велик. Вы идете наобум, без обеспеченных остановок...
- Торчать здесь - опаснее, - перебил Блотин.
- Нет. Никаких авантюр!
- Приятно оставаться, - ехидно приподнял картуз Марек и первым пошел к просеке. Блотин поправил лямки рюкзака.
- Если надумаешь, нагоняй нас по тракту к Алленштайну.
...Истинность слов Блотина следовало проверить, и Черняк три часа пробивался через лес, чтобы первым подойти к тракту.
Андрей залег у огромного валуна. Отсюда хорошо просматривалась тропка, вилявшая по подлеску вдоль тракта. Ее предпочитали путники, избегавшие большаков. Вот прошмыгнула стайка подростков (один из них с винтовкой - браконьерничать?), прошелестела женщина с узелком (еда скрывающемуся мужу? брату? отцу?), по-волчьи прокрался мужчина в лохмотьях.
"Скоро появятся", - отстраненно, как о чем-то маловажном, подумал Черняк.
Через несколько минут на тропе показался Блотин, за ним проковылял Марек, видно, подвернул где-то ногу. По самым скромным подсчетам, тянуться им вдоль тракта дня три. Блотин попутками пользоваться не будет. Черняк проводил их взглядом, выждал немного и заторопился к Зеебургу.
В семи километрах от городка он вновь залег у проселочной дороги, по которой в промежутке от трех до четырех часов всегда проезжает Петя Бугаков, инспектирующий свой "куст".
Дорога была пустынна, и Андрей начал дремать. Вдруг в зарослях на противоположной стороне послышались голоса, и на обочину выскочил мужчина в долгополом, подпоясанном ремнем пиджаке. Он что-то высматривал на дороге, и, наконец, крикнул по-польски:
- Идут!
Черняк насторожился и привстал на коленях, узнать, что же заинтересовало поляка. По дороге в пыльном облаке двигалось коровье стадо, сопровождаемое погонщиком и охраной: наш сержант с двумя низкорослыми солдатиками.
Молодчик в подпоясанном пиджаке подошел к сержанту, попросил закурить и, сделав затяжку, указал на коров:
- Польские?
Сержант охотно разъяснил:
- Советские, дядя, советские! Возвращаются в Россию после вынужденной прогулки к фрицам. Видишь тавро? Все холмогорки, все меченые.
Неизвестный объяснения не принял, бочком отошел в лес, из которого тотчас раздалась нестройная пальба. Пули проносились поверх стада, и коровы, испуганно мыча, начали разбегаться. Охранники залегли в кювете, открыли ответный огонь. Перестрелка длилась минут десять, и Черняк забеспокоился: как бы Бугаков не влетел с ходу в эту малопонятную заварушку. Однако рокот мотора послышался со стороны города, и вскоре к сержанту пробрался по кювету высокий военный в форме оливкового цвета.
- Что случилось? С кем стычка?
- Шут его поймет, товарищ Дондера. Стреляют, говорят по-польски...
Офицер приподнялся и, сложив рупором ладони, закричал:
- Эй, в лесу! Что надо? Отвечайте, я поляк!
Из леса вновь выглянул молодчик в подпоясанном пиджаке:
- Польские коровы, верно?
Начальник охраны понял его, вспылил:
- Что ты заладил: польские, польские! Русские коровы, возвращаются из плена! Ясно тебе, дурья башка?
Человек снова не поверил.
- Нет! Коровы краденые!
Дондера вновь что-то втолковывал ему, пока не прибыли на грузовике пограничники Ходасевича и жолнежи из польской комендатуры. Они рассыпались в цепь и исчезли в лесу. У мужчины в долгополом пиджаке изъяли пистолет и круглую ручную гранату. Затем стали приводить одного за другим мужиков.
Дондера объяснил сержанту:
- "Аковец" воду мутил, дурил крестьян. Путь свободен, двигайтесь дальше...
Итак, Армия Крайова пытается распространить свое влияние на переселенцев. Андрей читал перехваченную радиопереписку групп АК с эмигрантской кликой в Лондоне. Значит, и в этих уездах кровавый антипольский курс АК на вооруженную борьбу против своей родины, соотечественников, Советской Армии-освободительницы становится реальностью.
Еще час ожидал Черняк, и терпение его было вознаграждено: он услышал знакомое тарахтение мотоцикла.
Времени было в обрез, и Андрей сжато сообщил Пете о контакте с Блотиным.
- Из слов Никифора я понял, что он в жесточайшем разладе с Доктором и щадить его не станет, выложит всю подноготную. Постарайтесь взять Блотина живым.
- А второй - Марек, что это за фигура?
Андрей изложил свое впечатление о Мареке и высказал мнение, что его можно использовать для выхода на Доктора.
Бугаков с явным сомнением выслушал Черняка, но спорить не стал, коротко заметил:
- Я доложу Грошеву.
Петя покатил мотоцикл к дороге, и уже вдогон Андрей спросил:
- Как Юзин?
- Паршиво. Большая потери крови...
...Через два дня Андрей вновь встретился с Мареком.
Это произошло на малеевском хуторе. В вечерней тиши скрипнула дверь, и в комнату, затравленно озираясь, вошел Марек. Он увидел на столе пищу, жадно потянулся к ней. Глотал почти не прожевывая, словно боялся, что отгонят. Только насытившись, Марек ответил на невысказанный вопрос Черняка и Малеева:
- Никифор убит патрулем.
- А ты смог уйти? - в голосе Малеева сквозило сомнение.
- Пока не знаю. Иногда я слышал шум погони. Они идут по пятам.
- И ты пришел сюда? - Малеев схватил Марека за отвороты рваного пиджака, отшвырнул к стене.
Рыдающе взвыла Герта, с любопытством затаращились дети. Черняк перехватил руку Малеева, занесенную для удара.
- Не надо. Мы уйдем.
6
Марек сопротивлялся намерению Черняка устроиться в пансионате, ссылался на то, что люди Доктора выследили последнее убежище Блотина и непременно пожалуют туда. Черняк сдержанно внушал:
- Ты напуган. Передохнёшь - и все страхи покажутся тебе ерундой. Не трусь!
Страхи Марека подтверждали догадку Черняка - Доктор поблизости. Если бандиты нащупали последнее местопребывание Блотина, тем лучше, они сами придут в пансионат. Внешне инициатива встречи будет принадлежать бандитам, а это существенно: ко всем, кто выходит на них самостоятельно, бандиты относятся подозрительно.
Марек имел основания для беспокойства. Он и Блотин изменили банде после провалившейся операции. Осведомитель из Зеебурга сообщил Доктору, что начальник чекистской опергруппы выехал по служебным делам в Литву. В засаду направились Блотин и Марек, но запоздали, обстреляли случайную автомашину. Даже Блотин задумался. "Этого промаха нам Доктор не простит, пора сматываться". Блотину всегда казалось, что Доктор недооценивает его, предпочитая "блюдолизов" - Кунерта, Внука, Иону. Марек явно повторял Блотина, когда говорил о нетерпимости Доктора к конкурентам. "Доктор посылал Никифора в самое пекло". С ненавистью отзывался Марек о Кунерте. "Доктор еще не знает, что пригрел змею. Кунерт спекулирует на черном рынке и склонял к этому Никифора, а ведь Кунерт - главный связник Доктора в Зеебурге".
Марек был новичком в банде и располагал ограниченной информацией. Он ничего не знал о людях Доктора в городе, а Блотин, по-видимому, эти проблемы с Мареком не обсуждал. Никифор покровительствовал Мареку, и тот платил Блотину собачьей преданностью. Поэтому Марек и бежал из банды вместе с Никифором.
"Ненавижу Доктора. Он не сделал мне зла, но я цепенею в его присутствии. Мне кажется, что он видит меня насквозь, и даже моя к нему ненависть - для него не секрет.
У них есть закон - проверка кровью. До тех пор, пока ты не прикончил кого-нибудь, они не доверяют тебе. Я не хотел такого крещения".
"Что же, ты никогда не убивал?"
"Убивал. Больше не могу".
Мареку было бесконечно жаль себя. В былые времена все мальчишки Шауляя сохли от зависти, когда Марек становился с отцом за прилавок в лучшем кондитерском магазине города. Он привык получать все, что хотел. Были у него веселые студенческие пирушки в кабачках на Лайсвис Аллее. Были литы на кутежи с девицами и, казалось, было обеспеченное будущее. Тогда, небрежно полистывая томики Ницше (Марек хотел быть сильным и безжалостным), он не мог предвидеть войны, службы в полицейских частях, бандитских бункеров. Марек проходил мимо каунасских фортов, и красный кирпич фортификаций еще не вызывал у него приступов тошноты.
Чувство вины мучило Марека, и он искал оправдания своим поступкам.
"Меня вынудили! Заставили под прицелом! Поверь, мне кажется, что стрелял другой, похожий на меня, и не въяве, а во сне. Как хочется верить: проснешься, протрешь глаза и поймешь - наваждение! А может, вся война наваждение? И ни к чему угрызения, самоистязания упреками? Жертвам легче, чем убийцам..."
Черняка коробило, когда он слышал из уст Марека призывы к состраданию, но молчал. Он не верил, что Марек осознал до конца преступность участия в расстрелах мирных граждан.
Изредка Андрей и Марек ходили к Малееву за продуктами. Бывало и так, что Марек не хотел никуда идти, и тогда Андрей проверял почтовый ящик и оставлял короткое сообщение о себе.
После одного из таких выходов Черняк приближался к пансионату, выискивая глазами Марека. Где он? Опять зажался в углу и упорно изучает трещины на потолке?
Перепрыгнув ступеньки, Андрей остановился на пороге и увидел: Марек стоит лицом к стене, с поднятыми к голове руками, а по бокам двое мужчин. Черняк попробовал всмотреться в их лица, но кто-то темный шевельнулся сбоку, хакнул, как дровосек. Ослепительная вспышка боли полоснула мозг, пол ушел из-под ног.
...Висок саднил, когда Черняк пришел в себя. Он лежал на полу. В считанных сантиметрах от него нетерпеливо переминались сапоги. В стороне сидел пухленький человечек и рылся в вещмешке Андрея. Человечек взвесил на руке банки с тушенкой и отложил их в сторону; высыпал тюбики с помадой, загреб несколько штук и сунул себе в карман. Потом потряс перевернутым мешком.
- Оказывается, партбилет он прячет не здесь.
Где видел Андрей этого типа? Его вздернутый носик, чувственные губы? Изящные движения белых ручек? Не на том ли забеленном порошей приморском шоссе, когда автомашина разведшколы медленно пробиралась в общей транспортной колонне к Пиллау? Черняка еще терпели под брезентовым навесом грузовика, но он чувствовал, что гитлеровцы, недовольные теснотой, не прочь избавиться от него. Где-то за Раушеном колонна остановилась в лесу: поселок впереди бомбила советская авиация. Черняк решил спуститься к морю. У подножия песчаного холма Андрей наткнулся на солдата в черной эсэсовской шинели.
"Куда?"
"Хочу взглянуть на море. Я из колонны".
"Есть приказ никого не пропускать. Впрочем, иди. Сигареты есть?"
С песчаной вершины Черняк увидел море, пустынное, без единого суденышка. По берегу, далеко внизу, семенил человечек, что-то приказывал кучке людей. Люди не двигались, словно оцепенели. Человечек выстрелил в толпу, и она рассыпалась на отдельные фигурки, покатившиеся к прибою. Фигурки отступили в воду и вновь собрались в кучу. Только двое оторвались от толпы и, взявшись за руки, пошли дальше, в море, пока не исчезли под волнами. Человечек отбежал в мертвую зону, взмахнул рукой. Застрочил пулемет, и люди начали оседать в буровато-серые прибойные волны. Кто-то пытался плыть, но неумолимо попадал в смертоносную пляску фонтанчиков. Акция заняла несколько минут. Человечек суетился на берегу, добивая раненых. К нему начали стягиваться эсэсовцы из оцепления. Потом, вернувшись в грузовик, потрясенный Андрей еще раз увидел участников расстрела: равнодушную солдатню, круглолицего, с замерзшим личиком...
...Черняк, преодолевая головокружение, поднялся на ноги. Человек в сапогах снисходительно наблюдал за ним. Он, как и Черняк, был светловолос, невысок, однако черты его лица были более резки, что-то птичье проглядывало в глазах-ледышках, тонком хрящеватом носу.
- К стене! - приказал человек по-немецки. - Руки за голову!
Черняк встал рядом с Мареком. Успел заметить, что тот избит, одежда на нем разорвана, на груди болтается цепочка с никелевым образком. Губы Марека подергивались: вот-вот зарыдает.
- Удков, обыщи!
По-кошачьи вкрадчивые руки обшарили одежду Черняка, вытащили парабеллум, записную книжку, бумажник.
- Отвечать только на вопросы! - категорично хлестнул голос. - Где Блотин?
- Погиб. Неужели Марек не сказал?
- Мы не верим Мареку. Он слишком часто меняет привязанности. Нам необходимо подтверждение.
- Я знаю только то, что слышал от Марека.
- Блотин был паскудой. Он заслужил абсолютную свободу - от самого себя. Марек, как ты насчет такой свободы?
Марек опустился на колени и заплакал. Образок закачался в такт всхлипываниям. Третий из бандитов, до сих пор молчавший, не выдержал, сказал по-русски:
- Что ты шьешься к пацанве, Кунерт? Оставь это Доктору. Он их расколет в два счета.
Кунерт грубо схватил Черняка за руки, свел за спину, связал. Правда, Кунерт перестарался - веревка врезалась в запястья, пальцы начали неметь. Черняку разрешили повернуться, и он увидел подбоченившегося Кунерта в бриджах и рубашке с закатанными рукавами, похожего на штурмовика, Удкова в заношенном полосатом джемпере, под которым выпирал животик, и третьего, сидевшего на пороге в позе скучающего туриста (как потом узнал Черняк - Внука).
Кунерт показал на выход, предупредил:
- Только без фокусов!
Вся группа двинулась в Кабанью пущу. Черняку повезло - его вели к Доктору. Черняк чувствовал себя спокойно. Похожий момент был в его жизни. Тогда, следуя легенде перебежчика, он пробирался к линии вражеских окопов и хрипло выкрикивал немецкий пароль для изменников: "Штык в землю! Штык в землю!"
Нынешнее его спокойствие от того, что он слишком долго ждал этой встречи.
После двух часов пути, несмотря на сгущающиеся сумерки, Черняку и Мареку завязали глаза. От вафельного полотенца одуряюще пахло мылом, и сама процедура ослепления выглядела детской игрой в жмурки. От передвижения вслепую Черняк быстро устал. Но вот ударом по плечу его остановили. Он услышал скрип перекатывающихся роликов, гулкий, как бы подвальный говор, восклицания. Они спустились вниз по скрипучей лестничке. Угас шорох листвы, запахи леса сменились вонью спертого воздуха. Черняку был знаком "аромат" мужчин, загнанных в подполье: смесь табачного дыма и немытых тел. Его бесцеремонно крутанули, и Кунерт, дыша в ухо винным перегаром, предупредил:
- С тобой будет говорить Доктор.
Черняку развязали руки, сдернули с глаз повязку, и он зажмурился - свет керосиновой лампы резанул глаза.
- Кунерт, ты свободен, - сказал мужчина средних лет в кителе офицера вермахта. Он протер фланелькой очки и через круглые стеклышки изучающе всмотрелся в Черняка. Потом спросил по-немецки:
- Ты напуган?
Черняк повернул к Доктору голову с кровоточащим виском.
- После такого предисловия трудно остаться хладнокровным.
Доктор мельком глянул, сказал равнодушно:
- Кунерт мастак на такие шутки. У него и кличка "Кастет".
- Мне от этого не легче.
Доктор достал портсигар.
- Кури.
Черняк с удовольствием затянулся.
- Никак не пойму смысла случившегося. Где я перебежал вам дорогу?