Охотник смотрел в землю и молчал. Пока он раздумывал, я вместе с Бернардом отошел к лошади Фреда Моргана и заглянул в седельную кобуру. Там лежало всего лишь несколько жемчужин, в которых Бернард тотчас же признал свою собственность. Затем мы обыскали убийцу ювелира и нашли за подкладкой его кожаной куртки пакет с деньгами. Сомнений не было – то были деньги, отнятые им у Холферта.
Внезапно с того места, где стояли наши лошади, донеслось еле слышное тревожное фырканье. Обеспокоенный поведением коня, я подошел к нему и увидел, что он, бешено кося глазами, грызет удила и пытается разорвать путы, стягивающие его передние ноги. Поблизости рыскал дикий зверь или, хуже того, индейцы. Я сразу же громко крикнул, стараясь предупредить друзей, но они не услышали меня – воздух содрогнулся от дикого пронзительного воя.
Я выглянул из-за густых ветвей и увидел жуткую картину: долину затопило множество мускулистых бронзовых тел. Трое команчей прижимали к земле Сэма, в то время как четвертый вязал его. Несколько лассо затянулись на теле Виннету, и враги уже волокли его по земле. Хоблин лежал с размозженным черепом, а Бернарда и вовсе не было видно за стеной краснокожих.
Команчи-ракуррои действительно шли по следам капитана и Санчеса и сумели застать нас врасплох. Что я мог сделать? Броситься на помощь друзьям? Это было бы чистым безумием. Нечего и думать победить в рукопашной схватке три сотни молодых и сильных воинов. Открыть огонь из своего укрытия? Я без труда мог убить дюжину-другую краснокожих, но остальные окружили бы меня и пленили.
Хоблин был убит, но Виннету и другие мои друзья оставались еще живы. Зная обычаи команчей, я был уверен, что они уведут пленников в свои стойбища, чтобы поставить у столбов пыток и насладиться их страданиями. Я должен был любой ценой сохранить собственную жизнь и свободу, чтобы попытаться тем или иным способом выручить товарищей.
Не теряя времени, я отвязал мустанга, взял его под уздцы и стал карабкаться вверх по крутой тропинке, ведущей в горы. Спасать что-либо еще не имело смысла: индейцы, прежде чем напасть на врага, все хорошенько высматривают, наверняка они видели, как я ушел к лошадям, а это значило, что через несколько минут за мной пошлют погоню.
Камни осыпались под моими ногами и копытами мустанга, пока мы медленно, с большим трудом взбирались вверх по крутому горному склону. Наверху, к счастью, лес кончился, я прыгнул в седло и погнал коня вдоль горного хребта так, словно за мной гналась тысяча чертей и от моей скорости зависело спасение души. Не останавливаясь, я проехал насквозь две долины и даже не пытался заметать следы – краснокожие все равно обнаружили бы их, а я потерял бы драгоценное время.
Через несколько часов скачки я подъехал к реке с каменистым руслом и направил мустанга в воду. На камнях, омываемых горным потоком, не остается следов, поэтому я долго двигался вверх по течению, затем выбрался на берег, обмотал копыта мустанга тряпьем и кружным путем вернулся к долине, откуда и начал свое бегство.
Солнце уже скрывалось за вершинами, когда я добрался до хребта, за которым простиралась злополучная долина. Соваться туда в темноте было нельзя, и я поискал в лесу сухое укромное место, пригодное для ночлега. От долгой скачки с "обувью" на копытах мой конь совсем обезножел и сразу же лег на землю, даже не притронувшись к сочной траве, в изобилии росшей вокруг.
Как круто изменились обстоятельства! Однако предаваться унынию было некогда, следовало действовать.
Едва встало солнце, как я, привязав коня в лесной чаще, пешком направился к месту вчерашнего сражения. Я осознавал, что предпринимаю опасное дело, но иного выхода у меня не было, поскольку я хотел помочь друзьям. Я так осторожно полз к вершине хребта, что мне понадобилось часа два на дорогу, которую пеший путник преодолел бы за десять минут. В долину я спускался еще осторожней и медленней.
Остановившись отдохнуть и осмотреться под старым огромным дубом, я вдруг услышал чей-то тихий свист.
Я огляделся – никого не видно.
Свист повторился.
На этот раз мне показалось, что звук доносится сверху. Я запрокинул голову, но, как ни напрягал зрение, не заметил в ветвях никого.
– Масса Чарли! – услышал я свистящий шепот.
Ах, вот оно что! Вверху, под самой кроной, чернело дупло, из которого выглядывало черное добродушное лицо Боба.
– Подождите, масса, Боб сейчас спустится к вам!
С тихим шелестом раздвинулись окружающие дуб кусты орешника, и негр предстал передо мной.
– Заходите, масса Чарли. Ни один индеец не найдет здесь умного Боба и массу.
Внизу, у корней, дуб треснул, и через эту трещину мы забрались внутрь сгнившего изнутри ствола.
– Как ты нашел это замечательное укрытие? – удивленно спросил я.
– Боб бежал и увидел зверя. Зверь залез в дерево и выглянул оттуда. Боб умный, он поступил так же.
– Ты прав, Боб, в уме тебе не откажешь. А что это был за зверь?
– Боб не знает, как его зовут. Зверь был небольшой, с хвостом и черными пятнами вокруг глаз.
По-видимому, негра к дуплу привел енот.
– А когда ты нашел дупло?
– Как только индейцы прийти – Боб побежать и спрятаться здесь.
– Так ты что – сидишь здесь со вчерашнего дня? Тогда рассказывай немедленно, что тебе удалось увидеть и услышать.
– Много-много краснокожих.
– И больше ничего?
– Разве массе Чарли этого мало?
– Они проходили здесь?
– Проходили, но не заметили Боба. Потом стемнело, и они развели костер и жарили окорок медведя, которого убил масса Чарли. Они съели нашего медведя, масса!
Негодование простодушного негра было вполне справедливым и понятным, но меня в ту минуту волновала судьба наших товарищей, а не медвежьей туши.
– Что было потом, Боб?
– Потом наступило утро, и индейцы ушли.
– Куда?
– Боб не знает, потому что не мог идти за ними. Но он видел через окошко, как они уходили и вели с собой массу Виннету, массу Сэма и массу Бернарда. У них на руках и ногах было много-много веревок.
– Рассказывай все, Боб, не тяни.
– А потом индейцы бегать по лесу и искать Боба, но он умный и хитрый, поэтому они не найти Боба.
– Сколько краснокожих осталось в долине?
– Боб не знает, сколько их, но знает, где они сидят. Там, возле медведя. Боб видеть их через окошко.
Упираясь руками и ногами в стенки полого ствола, я вскарабкался к дуплу, которое Боб называл окошком, и выглянул наружу. Оттуда как на ладони был виден противоположный склон долины. Под буком, на котором спасался от медведя Боб, сидел на корточках индеец. По-видимому, команчи, прежде чем уйти, оставили в долине часовых, чтобы поймать меня, если бы мне вздумалось вернуться.
Не зная еще, что предпринять, я спустился вниз к негру.
– Боб, я увидел там только одного краснокожего.
– В других местах сидят еще двое, но Боб не знает где.
– Жди меня здесь, пока я не вернусь.
– Масса Чарли хочет уйти? Нет, нет, останьтесь с Бобом!
– Не бойся, Боб. Я должен уйти, чтобы спасти наших друзей.
– Спасти массу Бернарда? Мы спасем его, а еще массу Виннету и массу Сэма! – воодушевился Боб.
– Тогда сиди тихо, чтобы тебя не заметили краснокожие.
Я покинул наше укрытие в источенном дереве. Все складывалось не так уж и плохо: я был не один, Боб мог оказаться полезным в моем нелегком деле. В глубине души я отдавал должное хитрости индейцев, оставивших засаду у медвежьей туши – вынужденный скрываться беглец не имеет возможности охотиться и, чтобы не погибнуть от голода, попытается вернуться к мясу.
Спустя час я уже был на другом краю долины в нескольких шагах от индейца, которого видел из "окошка".
Краснокожий стоял как изваяние. Ему было не более восемнадцати лет, возможно, он впервые принимал участие в военном походе соплеменников. На его шее висел свисток из обожженной глины, при помощи которого команчи подражают крику грифа. Опрятная, расшитая мелким бисером одежда и хорошее оружие выдавали в нем сына вождя. У меня не поднималась рука убить его, прервать эту молодую, полную надежд жизнь.
Я ударил его вполсилы. Такой удар не принес бы вреда взрослому, закаленному в боях воину, но юношу сразил наповал. Связав молодого команча по рукам и ногам, я сунул ему в рот кляп, снял с его шеи свисток и подул в него.
Раздался резкий, протяжный звук, и тут же, словно в ответ, что-то зашуршало в кустах и оттуда вышел старый индеец. Он даже не успел удивиться – я оглушил его ударом приклада, связал и уложил рядом с юношей.
Безусловно, команчи оставили в долине не двоих воинов. Они знали меня, и было бы смешно надеяться, что старик и почти мальчик смогут пленить Олд Шеттерхэнда. Где-то поблизости должны были скрываться еще несколько воинов. Звать их тем же свистком было опасно, поэтому я решил найти то место, где индейцы укрыли своих лошадей. Двигаясь осторожно вдоль опушки, я тихонько заржал, подражая голосу моего жеребца, и тут же счастье улыбнулось мне: из лесу донесся ответ. На одной из полян стояли стреноженные индейские лошади. Их было шесть, значит, еще четверо команчей сидели в засаде в разных концах долины и ждали моего появления.
Вскинув на плечо молодого индейца, я понес его к дубу, в котором ждал меня Боб. Он то и дело выглядывал в "окошко" и, увидев меня, выскочил навстречу.
– Ах, масса Чарли поймал индейца! Масса убил его?
– Нет, Боб. Он жив. Ты должен помочь мне и спасти мистера Бернарда.
– Что должен сделать для этого старый черный Боб?
– Ты взвалишь этого индейца на спину и потащишь его вверх по склону, а потом вниз – пока не дойдешь до большого клена. Жди меня там. Но ни в коем случае не развязывай краснокожего – иначе он тебя убьет.
– Нет, масса, Боб не хочет, чтобы его убили!
– Делай, как я тебе сказал.
Огромный негр легко взвалил на спину юношу и понес его к перевалу прочь из долины, а я вернулся к индейским лошадям. Нельзя было допустить, чтобы команчи, заметив исчезновение своего товарища, пустились в погоню.
Сокровища, взятые нами в лагере грабителей, исчезли. И еще раз – который уже! – я убедился в том, что золото совершенно справедливо называют "смертоносной пылью". Из сотни человек, пускающихся на поиски золота на Диком Западе, остается в живых не более десяти. Блеск и звон соблазнительного дьявольского металла будит злых демонов, и только под покровительством сильного закона зло, таящееся в золоте, превращается в благо.
Я связал лошадей цепочкой, взял первую под уздцы и повел за собой. Животные упирались, недовольно фыркали, но я, хоть л не без труда, сумел перетащить их через перевал и беспрепятственно провести вниз.
Негр сидел под старым кленом, не спуская глаз с пленника. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке один на один с краснокожим, хотя тот и был связан по рукам и ногам. Увидев меня, Боб облегченно вздохнул и радостно улыбнулся.
– Как хорошо, что масса Чарли вернулся! Индеец делал страшные глаза, страшнее, чем сам дьявол. Он ворчал и хрюкал, как животное, и черный Боб ударить его по щеке, чтобы он замолчать.
– Ты не должен был его бить, Боб. Ударивший индейца по лицу становится его смертельным врагом. Теперь, если когда-нибудь он окажется на свободе и встретит тебя, ты погиб.
– Черный Боб погиб? Тогда лучше сразу убить индейца, чтобы он не убил Боба.
С этими словами негр достал нож и приставил его к груди пленника.
– Остановись, Боб! Если мы сохраним ему жизнь, он поможет нам освободить мистера Бернарда.
Я вынул кляп изо рта индейца.
– Пусть мой краснокожий брат дышит свободно, но говорить он будет только с моего разрешения.
– Ма-Рам будет говорить когда ему вздумается, – ответил индеец. – Даже если я буду молчать, бледнолицый все равно убьет меня и возьмет мой скальп.
– Мой краснокожий брат ошибается, – возразил я. – Ма-Рам будет жить и сохранит свой скальп, потому что Олд Шеттерхэнд убивает врага и только в честном бою.
– Бледнолицый – Олд Шеттерхэнд? Уфф!
– Ма-Рам не был моим врагом и теперь станет другом. Он проводит Олд Шеттерхэнда к вигваму отца.
– Отец Ма-Рама – вождь ракурроев То-Кей-Хун, Рогатый Бык. Он убьет меня, если я предстану перед ним пленником бледнолицего.
– Мой брат хочет, чтобы я вернул ему свободу?
Юноша в изумлении впился в меня глазами.
– Разве бледнолицые отпускают на свободу краснокожих воинов, чья жизнь в их руках?
– Если мой краснокожий брат даст мне слово, что не попытается убежать и пойдет со мной к вигваму своего отца, то я сниму с него путы и дам коня и оружие.
– Уфф! У Олд Шеттерхэнда крепкая рука и большое сердце. Он не похож на других бледнолицых. Могу я быть уверен, что он говорит то, что думает?
– Я никогда не лгу. Будет ли мой краснокожий брат повиноваться мне, пока мы не встанем лицом к лицу с То-Кей-Хуном?
– Ма-Рам будет послушен воле Олд Шеттерхэнда!
– Тогда пусть Ма-Рам примет из моих рук дым мира и пусть его душа превратится в дым, а тело – в пепел, если он нарушит данную клятву.
Я вывел из укрытия моего мустанга и достал из сумки две сигары. Это были тонкие гаванские сигары, взятые мною в лагере стейкменов. Освободив пленника, я усадил его рядом с собой, и мы закурили, в точности исполняя ритуал братания.
– Разве у бледнолицых нет Великого Духа, который бы дал святую глину для трубки мира? – спросил Ма-Рам после того, как были произнесены обычные в таких случаях слова.
– Великий Дух бледнолицых могущественнее и сильнее всех остальных духов, и он дал много глины для трубок. Но бледнолицые курят трубки только в своих вигвамах, а в прерии пьют дым мира из сигар, которые занимают намного меньше места.
– Уфф! Сикарр! Великий Дух бледнолицых очень мудр. Сикарр удобнее, чем трубка! – удивился простодушный юноша, безбожно коверкая новое слово.
Боб, все еще боявшийся, что индеец не простил ему пощечину, заметив, что мы мирно сидим и курим, решил присоединиться к нам, чтобы обезопасить себя от мести.
– Масса Чарли, разрешите и Бобу покурить дым мира с краснокожим, – попросил он.
– Вот и тебе сигара, но ты кури ее в пути. Нам уже пора выступать, – ответил я.
Нам действительно было пора трогаться в путь. Команч отобрал из приведенных мною лошадей свою и вспрыгнул ей на спину. Боб сел на второго коня, а остальных я повел в поводу за своим мустангом.
К тому времени я уже хорошо знал нравы индейцев. Обмануть врага считается доблестью у краснокожих, однако же дым мира часто связывает их крепче, чем самая страшная клятва. Поэтому я не опасался, что Ма-Рам попытается бежать.
В поисках следов команчей нам пришлось обогнуть горный хребет, отделявший нас от долины, и выехать на равнину. Индейцы, оставленные охранять вход в долину, увидев нас, подняли жуткий вой, но их крики были нам не страшны: оставшись без лошадей, часовые никак не могли пуститься в погоню за нами. Ма-Рам, несмотря на молодость, настолько хорошо владел собой, что его бесстрастное бронзовое лицо даже не дрогнуло. Он молча ехал рядом со мной, не пытаясь оглянуться.
Под вечер мы уже добрались до Пекос и остановились на ночлег. В переметных сумах индейца был изрядный запас вяленого мяса, поэтому мы могли не тратить время на охоту. Расстояние между нами и команчами, которых я обвел вокруг пальца в долине, стало так велико, что можно было не бояться, что за ночь они сумеют настигнуть нас. Краснокожие бесстрастны по натуре, а суровое воспитание приучает их скрывать свои чувства. Однако наш молодой пленник вел себя слишком невозмутимо даже для индейца. Возможно, со временем ему предстояло стать великим воином. Ни жестом, ни словом он ни разу не выдал своего волнения и сразу же лег спать. А я и Боб по очереди стояли на часах. С рассветом я снял сбрую с четырех ненужных нам лошадей и загнал их в воду. Животные переплыли реку и исчезли в лесу на противоположном берегу. Ма-Рам молча наблюдал за моими действиями.
Следы, по которым мы шли, отчетливо виднелись на траве, а это говорило о том, что команчи не опасались погони. К тому же зачем трем сотням воинов опасаться одного бледнолицего? Их отряд держался правого берега реки и двигался вниз по течению до того места, где Пекос пробила своими водами глубокий каньон в Сьерра-Гуадалупе. Там следы расходились, и я долго ломал голову, не понимая, зачем индейцам понадобилось разделяться. Большая их часть повернула в горы, а остальные продолжили путь в прежнем направлении.
Я спрыгнул с лошади и внимательно осмотрел следы. Отпечатки копыт старой Тони, хорошо известные мне, вели вдоль реки.
– Сыновья команчей отправились на могилу великого вождя? – спросил я Ма-Рама.
– Мой брат сказал правду.
– А те, – указал я на след отряда, ушедшего вдоль реки, – повели пленников к вигвамам команчей?
– Так приказали вожди ракурроев.
– Сыновья ракурроев увезли с собой сокровища бледнолицых?
– Они оставили их у себя, так как не знают, кому из бледнолицых принадлежит золото.
– Где стоят их вигвамы?
– В прерии, на берегу реки, которую белые люди называют Пекос.
– Ты хочешь сказать, в прерии между теми двумя горными хребтами?
– Да.
– В таком случае мы не пойдем по следу, а повернем к югу.
– Мой белый брат – мудрый воин, но сейчас он ошибается. В горах к югу отсюда нет воды ни для нас, ни для лошадей.
Я посмотрел ему в глаза, но краснокожий не отвел взгляд.
– Видел ли когда-нибудь мой брат-команч горы у большой реки, на которых бы не было воды? Ручьи текут в долину с каждой горы.
– Мой бледнолицый брат скоро сам убедится, кто прав! – упорствовал молодой хитрец.
– Я догадываюсь, почему Ма-Рам не хочет идти в горы.
– Тогда пусть мой брат скажет мне об этом.
– Сыновья ракурроев едут с пленниками вдоль реки. Если я направлюсь на юг, то нагоню их еще до того, как они доберутся до своих вигвамов.
Чувствуя, что я разгадал его уловку, краснокожий умолк.
Вдоль реки вели следы шестнадцати лошадей, а это значило, что Виннету, Сэма и Бернарда охраняют тринадцать воинов. Рассчитывать на помощь Боба не приходилось: этот старый добрый негр не был воином. Сражаться же в открытую с сильным вооруженным отрядом было нельзя: в случае нападения охрана могла перебить пленников.
Именно поэтому я повернул на юг. Местность была мне незнакома, а Ма-Рам отвечал на все мои вопросы уклончиво, и выведать что-либо от него было невозможно. Однако, несмотря на множество препятствий, мы перевалили через горный хребет, перед нами раскинулась уходящая вдаль прерия, по которой змеилась блестящая под солнцем Пекос. Ее берега поросли густым лесом, и мы продвигались очень медленно.
Мои расчеты опередить отряд команчей и перехватить его по пути не оправдались: у одного из многочисленных притоков мы вышли на следы команчей, прошедших там днем раньше. А неподалеку обнаружилось и место, где краснокожие отдыхали, ожидая, пока спадет полуденный зной.
Я тоже решил встать тут на отдых, но не у самой воды, а в ближайших зарослях, чтобы нас не заметил посторонний глаз. И вскоре убедился в справедливости пословицы: "Береженого Бог бережет". Не успели мы с Ма-Рамом устроиться на траве, как к нам прибежал Боб, водивший коней на водопой.