Но первая неудача не остановила русских. Совместно с американцами они совершили несколько полетов над заданным районом на новейших дальних бомбардировщиках. Несмотря на сплошную облачность, ураганный ветер, снежные заряды и угрозу обледенения, самолеты, оснащенные сверхмощными радиолокационными системами обнаружения, облетели предполагаемый район бедствия вдоль и поперек раз сто. Однако ни одного сообщения о том, что им удалось что-то обнаружить, не поступило. Приводились различные доводы, объясняющие причину неудачи, постигшей, главным образом, стратегический бомбардировщик Б-52, чья бортовая РЛС, как считалось, могла обнаружить домик на контрастном фоне и при нулевой видимости даже на расстоянии десять тысяч футов. Высказывались предположения, что домиков уже нет или - РЛС не смогли их обнаружить потому, что они покрылись льдом и на фоне торосов стали невидимыми, или - самолеты вели поиск не в том месте. Наиболее вероятное объяснение, однако, заключалось в том, что сигналы, посылаемые бортовыми РЛС, проходя сквозь плотную завесу из ледяных частиц, обложившую район поисков, были искажены. Но, какие бы доводы ни приводились, дрейфующая полярная станция "Зебра" хранила полное молчание, как будто там не осталось ни одной живой души, или она попросту не существовала.
- Нет смысла торчать на мостике, иначе мы совсем околеем, - не сказал, а почти крикнул капитан Свенсон, чтобы я мог его расслышать. - Если мы собираемся идти подо льдом, погружаться нужно прямо сейчас.
Встав спиной к ветру, он пристально смотрел на восток - там, в какой-нибудь четверти мили от нас, медленно раскачивался на волнах огромный траулер. "Морнинг стар", простояв два последних дня у самой кромки пакового льда, тщетно прослушивая эфир, ложился на обратный курс - он собирался возвращаться в Гулль: запасов ему хватало едва-едва.
- Дайте сигнал, - скомандовал Свенсон стоявшему рядом матросу. - Идем на погружение - под лед. Всплывать не будем, по крайней мере, дня четыре. Максимум - четырнадцать.
Повернувшись ко мне, капитан сказал:
- Если за это время мы их не найдем… Я кивнул, и он продолжал:
- И большое спасибо за беспримерное сотрудничество. Семь футов под килем и легкой волны на пути домой.
Когда сигнальщик замигал лампой, передавая сообщение, Свенсон изумился:
- Неужели они ловят рыбу в Арктике круглую зиму?
- И еще как!
- Целую зиму… Пятнадцать минут, и я почти мертв. Они просто ненормальные, эти англичане.
На "Морнинг стар" замигал ответный сигнал, и через некоторое время Свенсон спросил:
- Что они передают?
- Не стукнитесь головой об лед. Удачи - до свидания.
- Всем вниз! - приказал Свенсон.
Пока сигнальщик сворачивал брезентовый навес, я успел соскочить по трапу в крохотный отсек, оттуда через люк опустился по второму трапу внутрь прочного корпуса лодки, наконец, проскользнув через третий люк и сойдя по третьему трапу, я очутился на главной палубе "Дельфина". Следом за мной появились Свенсон и сигнальщик. Хансен спустился последним - ему пришлось задраивать за собой тяжелые водонепроницаемые люки.
Техника погружения капитана Свенсона премного разочаровала бы тех, кто насмотрелся убогих фильмов про подводные лодки. Никакой суеты в действиях экипажа, никаких напряженных взглядов, застывших над приборами управления, никаких воплей типа: "Погружаемся! Погружаемся!… Погружаемся!" и никакого воя ревунов. Свенсон просто взял микрофон с витым металлическим проводом и спокойно произнес:
- Говорит капитан. Идем под лед. Погружение. Потом он повесил микрофон и сказал:
- Триста футов.
Главный техник по электронному оборудованию не спеша проверил панель с сигнальными лампочками, показывающими, что все люки, наружные отверстия и клапаны задраены наглухо. Дисковые лампы были отключены, щелевые - ярко горели. Все так же неторопливо проверив их еще раз, он поглядел на Свенсона и сказал:
- Прямое освещение отключено, сэр.
Свенсон кивнул. В балластных цистернах резко засвистел воздух - и все. Мы пошли под воду. Смотреть на это было так же интересно, как на человека, толкающего впереди себя тачку. Но было во всем этом нечто необычное - вселяющее уверенность.
Через десять минут ко мне подошел Свенсон. За последние два дня я успел узнать капитана довольно хорошо, он мне очень понравился, я проникся к нему большим уважением. Команда полностью и безоговорочно доверяла ему. То же самое я уже мог сказать и про себя. Человек он был мягкий и добрый, подводную лодку знал, как свои пять пальцев; он обращал внимание на каждую мелочь, отличался острым умом и хладнокровием, которое не изменяло ему ни при каких обстоятельствах. Хансен, его старший помощник, от которого редко когда можно было услышать похвалу в адрес ближнего, со всей решительностью заявлял, что Свенсон - лучший офицер-подводник на американском флоте. Надеюсь, старпом был недалек от истины: в условиях, в которых я оказался волею судьбы, мне хотелось, чтобы рядом со мной был именно такой человек.
- Мы сейчас уйдем под лед, доктор Карпентер, - объяснил Свенсон. - Как самочувствие?
- Я чувствовал бы себя куда лучше, если б видел, где мы идем.
- Можно и поглядеть, - сказал он. - На "Дельфине" имеются такие глаза, каких нет и во всем мире. Они смотрят вперед, вокруг, вниз, вверх. Нижние глаза - это эхолот, он видит глубину у нас под килем, а поскольку в этом месте она составляет порядка пяти тысяч футов и столкновение с каким-либо подводным препятствием нам не грозит, он работает часто для проформы. Однако ни один штурман и не подумает его никогда выключить. А еще у нас есть двуглазый гидролокатор - он смотрит вокруг и вперед: один глаз видит все, что происходит вокруг корпуса, а другой прощупывает глубины в радиусе пятнадцать градусов впереди по курсу. Так что мы все видим и слышим. Уроните вы с борта военного корабля в двадцати милях отсюда гаечный ключ, и мы тотчас об этом узнаем. Так-то вот. И опять, все это - только к слову. Гидролокатор ищет ледяные сталактиты, вдавленные под воду в результате сильного сжатия и нагромождения торосов на поверхности, но за все пять раз, что мне приходилось плавать подо льдом, причем два их них у полюса - я никогда не видел подводных сталактитов или гребней на глубине больше двухсот футов, а над нами сейчас футов триста. Но все равно гидролокатор у нас всегда начеку.
- Вы можете столкнуться с китом? - предположил я.
- Мы можем столкнуться с другой подлодкой. - Улыбки на лице капитана как не бывало. - И тогда нам обоим конец. А русские и наши, американские, подлодки ныряют как раз под самой крышей мира, в точности как прохожие на Таймс-сквер.
- И, конечно, вероятность…
- А какая вероятность столкновения двух самолетов в небе на площади десять тысяч квадратных миль? Теоретически ее не существует. Но за нынешний год было отмечено уже три таких столкновения. Поэтому наш гидролокатор гудит себе потихоньку. На самом же деле, когда идешь подо льдом, самый главный глаз - тот, что глядит наверх. Пойдемте посмотрим.
Свенсон повел меня вдоль правого борта назад, в самый конец центрального поста, там доктор Бенсон и еще один моряк изучающе склонились над застекленным на уровне глаз прибором; под стеклом находился движущийся рулон семидюймовой ширины бумаги и пишущий штифт, который выводил на ней узкую прямую черную линию. Бенсон, ни на кого не обращая внимания, возился с измерительной шкалой.
- Надводный эхолот, - сказал Свенсон. - Больше известный как эхоледомер. На самом деле доктор Бенсон тут не командует, у нас на борту есть два отличных гидроакустика. Однако, поскольку иного способа запретить ему заниматься эхоледомером, кроме как с помощью военного трибунала, у нас нет, мы попросту закрываем глаза на то, что он здесь торчит.
Бенсон усмехнулся, но не оторвал взгляда от линии, которую выводил пишущий штифт.
- Действует по тому же принципу, что и эхолот, только он ловит эхо, отраженное ото льда, если таковой попадается. Вот эта тонкая черная линия означает, что над нами открытая вода. Но как только мы уйдем под лед, самописец будет двигаться вверх-вниз, показывая не только наличие льда, но и его толщину.
- Хитрая штука, - сказал я.
- Не то слово. В режиме плавания под водой для нас это вопрос жизни или смерти. И, конечно, для тех, кто остался на дрейфующей станции "Зебра". Даже имея ее координаты, мы не сможем добраться до нее, пока не пробьемся через лед, а эхоледомер - единственный прибор, который покажет, в каком месте толщина льда наименьшая.
- В это время года стоит сплошной лед? Ни одного разводья?
- По-нашему, полыньи. Ни единого просвета. Впрочем, паковый лед не стоит на месте даже зимой, и поверхностное давление меняется очень редко, поэтому маловероятно, что льды разомкнутся и где-нибудь появится открытая вода. При температуре воздуха, которая стоит зимой, легко себе представить, как долго эта вода будет оставаться открытой. Через пять минут образуется тонкая ледяная корка, через час толщина льда составит один дюйм, а через два дня - уже целый фут. Если нам удастся найти полынью, замерзающую, скажем, только дня три назад, мы еще сможем пробить лед.
- Боевой рубкой?
- Вот именно. С помощью ее защитного ограждения. У всех атомных подлодок имеется надежное ограждение, для одной-единственной цели, чтобы пробиться через арктический лед. Однако нам все равно придется выдержать удар, пусть и не сильный, - для прочной обшивки корпуса это ничего не значит.
После короткого раздумья я спросил:
- А что будет с корпусом, если скорость всплытия окажется слишком большой, что при резком изменении солености и температуры воды у поверхности вовсе не исключено, и в довершение всего вдруг выяснится, что мы неправильно рассчитали и прямо над нами не тонкий лед, а сплошное ледовое поле десятифутовой толщины.
- Вот именно, - сказал капитан. - Как вы выразились - вдруг. Но об этом вы и думать забудьте, никаких "вдруг": нам еще не хватает тут кошмаров.
Я пристально взглянул на Свенсона - улыбку с его лица как рукой сняло. Понизив голос, капитан проговорил:
- Честно признаться, на "Дельфине" нет ни одного человека, который не испытывал хотя бы малейшего страха, зная, что мы идем подо льдом. Уж я-то точно боюсь. Потому что понимаю: хоть у нас, доктор Карпентер, действительно самый современный в мире корабль, однако даже он не застрахован от роковых случайностей, и если, не дай Бог, что-то произойдет с реактором, паровыми турбинами или с электрогенераторами, считайте, мы уже в гробу, причем с наглухо задраенной крышкой. Ею будет сплошной паковый лед. В открытом море все это, может быть, и не столь важно: мы просто всплываем или погружаемся на шноркелевую глубину или идем на дизеле. Но дизелю нужен воздух, а под паковым льдом воздуха нет. Так что, если что-то случится, мы либо ищем полынью и всплываем - а в это время года есть только один шанс из десяти тысяч, что мы ее найдем, - пока не села запасная аккумуляторная батарея, или… словом, вот так.
- Звучит ободряюще, - сказал я.
- Неужели? - капитан наконец улыбнулся, правда, не сразу, как я ожидал. Ничего не бойтесь. Иначе зачем Бенсон торчит здесь сутки напролет?
- Вот она, - очнулся Бенсон. - Первая льдина. А вот еще. И еще! Идите сюда и поглядите, доктор.
Я взглянул. Самописец с легким скрипом сбился с прямой линии и быстро заходил вверх-вниз, вычерчивая контуры проплывавшей над нами ледяной глыбы. Снова тонкая прямая, легкое подергивание - и еще одна льдина.
Чем дольше я смотрел, тем реже появлялись прямые линии, они становились все короче и короче, пока наконец не исчезли совсем.
- Так-так, - кивнул Свенсон. - Мы и впрямь ушли глубоко, слишком глубоко, и все препятствия как на ладони.
Когда капитан Свенсон сказал, что нужно спешить, он прекрасно понимал, что говорит.
На другой день рано утром я очнулся от глубокого сна, оттого что мне на плечо опустилась чья-то рука. Продрав глаза и прищурясь от света, бившего сверху прямо мне в лицо, я разглядел лейтенанта Хансена.
- Жаль, что пришлось оторвать вас от сладких сновидений, док, - весело сказал он. - Но ничего не поделаешь…
- Что-нибудь случилось? - спросил я недовольно.
- 85 градусов 35 минут северной широты, 21 градус 20 минут восточной долготы - последние вероятные координаты дрейфующей станции "Зебра". По крайней мере, таково ее нынешнее местонахождение с поправкой на дрейф.
- Как, уже?… - я взглянул на часы, не веря своим ушам. - Мы уже там?
- Мы же не били баклуши, - скромно признался Хансен. - Вот капитан и зовет вас полюбоваться, как мы работаем.
- Сейчас иду.
Мне просто необходимо было находиться с ними и видеть собственными глазами, как "Дельфин" будет пробираться через ледовый панцирь, испытывая свой единственный шанс из миллиона, и как он выйдет на связь с дрейфующей станцией "Зебра".
Покинув каюту Хансена, мы почти уже добрались до центрального поста, как вдруг меня сильно качнуло и резко повело в сторону - я непременно бы упал, если б тут же не ухватился за поручень на стенке коридора. И провисел так, вцепившись в него мертвой хваткой, все время, пока "Дельфин" проделывал головокружительные пируэты, подобно истребителю, выписывающему мертвые петли. В жизни не видел, чтобы подводная лодка была способна на такое. Только теперь я понял, зачем нужны ремни безопасности перед рычагами управления погружением и всплытием.
- Что, черт возьми, происходит?! - крикнул я Хансену. - Мы что, занимаемся преодолением подводных препятствий?
- Может, над нами полынья. Или, во всяком случае, тонкий лед. Как только мы засекаем что-то похожее, мы начинаем крутиться, как цыпленок, который пытается поймать собственный хвост. Команде нравится такая свистопляска, особенно за тарелкой супа или кружкой кофе.
Наконец мы добрались до центрального поста. Капитан Свенсон, зажатый с двух сторон штурманом и офицером, которого я не знал, что-то внимательно изучал, склонившись над штурманским столом. А чуть поодаль кто-то бесстрастным голосом считывал показания надводного эхолота - промеры толщины льда. Оторвавшись от карты, капитан Свенсон бросил в мою сторону:
- Доброе утро, доктор. Джон, может, здесь что-то и выйдет.
Хансен шагнул к столу и уставился на карту. Собственно, смотреть там было особенно не на что: на покрытой стеклом карте необычным для моряков способом - в виде множества волнистых линий, прочерченных черным карандашом, обозначался курс лодки, сама же лодка была изображена в форме крошечной, величиной с булавочную головку, светящейся точки. Кроме того, там были нарисованы три красных крестика - два из них стояли почти вплотную друг к другу; и как раз в то время, когда Хансен устремил свой взгляд на карту, моряк, следивший за показаниями эхоледомера, воскликнул:
- Так держать! - Черный карандаш тут же поменяли на красный, и поставили четвертый крест.
- Может, ваши предположения и верны, капитан, - заметил Хансен. - Но, по-моему, нам здесь не развернуться.
- По-моему, тоже, - согласился Свенсон. - Но это первый просвет в тяжелом льду, который мы заметили почти за час. И чем дальше на север, тем меньше шансов найти тонкий лед. Надо рискнуть. Скорость?
- Один узел, - доложил Рэберн.
- Сбросьте обороты на треть! - приказал Свенсон. Однако никакой резкости в голосе капитана не ощущалось - скорее спокойный дружеский совет.
Приказ капитана был выполнен незамедлительно. Моряк, пристегнутый ремнями к креслу у рычагов управления погружением и всплытием, нагнулся к трубе телеграфа и передал в машину команду:
- Лево на борт!
Свенсон склонился над столом, впившись глазами в маленькую светящуюся точку и следя за тем, как штурманский карандаш пополз назад - к вероятному центру вытянутого четырехугольника, образованного красными крестами.
- Стоп машины! - прозвучала новая команда капитана. - Прямо руль! - И после паузы:
- Самый малый вперед! Так, стоп машины!
- Скорость нулевая, - доложил Рэберн.
- Сто двадцать футов, - скомандовал Свенсон офицеру, управляющему погружением и всплытием. - Только полегче, полегче.
До центрального поста эхом донесся громкий резкий гул. Я спросил у Хансена:
- Продуваем балласт? Он покачал головой.
- Просто откачиваем лишнее. Так проще следить за увеличением скорости и удерживать лодку на ровном киле. А поставить лодку на ровный киль дело не шуточное, особенно для новичка. На обычных подлодках такого обычно никогда не проделывали.
Насосы остановились. Следом за тем стало слышно, как вода снова хлынула в балластные цистерны. Офицер, управлявший лодкой, сбавил скорость всплытия. Понемногу шум воды утих.
- Прекратить заполнение! - скомандовал все тот же офицер. - Точно сто двадцать футов.
- Поднять перископ! - приказал Свенсон моряку, стоявшему рядом.
Заработал рычаг подъемного устройства, и мы услышали, как под высоким давлением зашипело масло, - под действием гидравлического поршня перископ правого борта стал подниматься вверх. Блестящий цилиндр медленно полз, преодолевая сопротивление воды снаружи, пока наконец вся трубка не ушла вверх. Свенсон опустил складные рукоятки и припал глазами к окуляру.
- Что он надеется там разглядеть, в кромешной тьме, на такой-то глубине? - спросил я у Хансена.
- Точно не знаю. Но кромешная тьма, как вы сами знаете, бывает очень редко. Может, там светит луна или звезды… но даже при слабом мерцании звезд можно разглядеть, что происходит подо льдом, если лед достаточно тонкий.
- А какая толщина льда над нами, в этом прямоугольнике?
- Хороший вопрос, на все сто! - одобрительно сказал Хансен. - Только точного ответа мы не знаем. Наш эхоледомер не самый крупный, и линейный масштаб у него очень маленький. Так что на вскидку - где-то от четырех до сорока дюймов. Если четыре, мы пройдем сквозь нею, как нож через глазурь на свадебном пироге, а если все сорок - больно ушибем голову. Он кивнул на Свенсона. - Похоже, не все идет как по маслу. Рукоятка, которую он крутит, служит для того, чтобы поставить линзу под углом вверх, а вот это - кнопка фокусировки. Значит разглядеть он ничего не может.
Свенсон выпрямился.
- Темно, хоть глаз выколи, - сказал он живо. - Включить наружные прожекторы! На рубке тоже!
Он замолчал и поглядел еще раз. Совсем недолго,
- Сплошная каша, как в густой, желтый туман. Не видно ни зги. Может, попробуем с камерой, а?
Я взглянул на Хансена, тот указал кивком на расшторенный белый экран, висевший на противоположной стене:
- Все самое современное, док. Замкнутая телевизионная система. Выдвижная камера с утолщенной линзой и дистанционным управлением позволяет следить за всем, что происходит вверху и вокруг.
- Неужели с вашей камерой это возможно?
Телевизионный экран помутнел и стал серым.
- Такое не увидишь ни за какие деньги, - сказал Хансен. - Это - вода. При определенной температуре, солености да еще при подсветке она становится почти матовой. Как в густом тумане со включенными на всю мощность фарами.
- Выключить прожекторы! - приказал Свенсон. Экран стал почти белым. - Включить прожекторы! Тот же зыбкий туман, что и раньше.
Свенсон вздохнул и, повернувшись к Хансену, спросил: