- Вовсе нет, - холодно ответил Бенсон. - Доктор Карпентер, это Сэм Макгир, главный кок и первый мой враг. Ты лучше скажи, какую прорву калорий и в каком виде ты намерен запихнуть в глотки команды сегодня?
- Такое и запихивать не придется, - самодовольно признался Макгир. - Супчик, что надо, отличный говяжий филей, жареная картошка и яблочный пирог - сколько влезет. Пальчики оближете, и к тому же питательно.
Бенсона передернуло. Он пулей выскочил из камбуза, потом резко остановился и указал на здоровенную бронзовую трубу с толщиной стенок десять дюймов и высотой фута четыре. Сверху труба была накрыта тяжелой крышкой на петлях с зажимом.
- Любопытная штуковина, доктор Карпентер. Угадайте, Что это такое?
- Скороварка?
- Верно, похоже? Это установка для удалений отходов. В прежние времена, когда подводникам приходилось всплывать чуть ли не каждые три часа, никаких проблем с отходами у них не было - они попросту выбрасывали все за борт. Но теперь, когда по меньшей мере неделю торчишь на трехсотфутовой глубине, волей-неволей не можешь выйти на палубу, чтобы выбросить мусор, удаление отбросов представляет значительные трудности. Труба идет прямо к большому водонепроницаемому люку в днище "Дельфина"; на нижнем конце трубы имеется герметичная крышка, она соединяется непосредственно с люком при помощи блокировочной системы, не позволяющей крышкам трубы и донного люка открыться одновременно - иначе, пиши пропало. Сэм либо один из его верных помощников, не сходя с места, упаковывает отходы в нейлоновую сетку или полиэтиленовый мешок, догружает кирпичами и…
- Кирпичами, говорите?
- Вот именно. Сэм, сколько кирпичей у нас на борту?
- По последним подсчетам - больше тысячи штук, док.
- Настоящая стройплощадка, да? - усмехнулся Бенсон. - Благодаря кирпичам есть уверенность, что емкости с отходами уйдут прямиком на глубину, а не всплывут на поверхность: вот видите, даже в мирное время мы все наши секреты храним в глубокой тайне. Скопятся три-четыре мешка - открываем верхнюю крышку, и пакеты отправляются за борт. Потом донный люк снова наглухо задраивается. Все очень просто.
- Проще некуда.
Не знаю почему, но эта хитроумная штуковина меня просто очаровала. Позднее мне пришлось вспомнить мой необъяснимый интерес к ней, равно как и задаться наконец вопросом, не начинаю ли я с годами потихоньку сходить с ума.
- Не стоит уделять ей столько уж внимания, - добродушно заметил Бенсон. - Это всего лишь усовершенствованная модель обыкновенного мусоропровода. Пошли дальше - впереди у нас еще дальний путь.
Бенсон провел меня от камбуза к тяжелой стальной двери в поперечной переборке. После того, как были открыты восемь массивных замков и отодвинуты засовы, мы прошли дальше.
- Отсек запасных торпед, - проговорил Бенсон, понизив голос, поскольку, по крайней мере, половина из шестнадцати коек или около того, тянувшихся вдоль переборок и почти прилепившихся к стеллажам с торпедами, были заняты, и матросы, расположившиеся на них, судя по всему, спали. - Как видите, здесь только шесть торпед. Обычно их тут хранится двенадцать штук и еще шесть, те, что находятся в торпедных аппаратах.
Но сейчас у нас всего только шесть торпед. Вот они. В двух радиоуправляемых торпедах из последней партии, той, что оказалась практически неиспытанной, обнаружились неполадки - это случилось как раз во время недавних натовских учений, и адмирал Гарви приказал выгрузить большую часть из них для проверки, а тут пришлось возвращаться в Холи-Лох. "Ханли" - это наша главбаза - доставила сюда технарей, им предстояло разобраться, что к чему. Но они прибыли только вчера утром, когда операция "Полярная станция "Зебра" уже началась, и капитан Свенсон велел погрузить, хотя бы шесть торпед на борт. - Бенсон улыбнулся. - Больше всего в жизни командир подлодки ненавидит выходить в море без торпед. Без них он, как без рук - тогда уж лучше сидеть на берегу.
- Эти торпеды тоже неисправны?
- Почем я знаю. Вот проснутся наши орлы и живо во всем разберутся.
- А почему бы им не разобраться с ними прямо сейчас?
- Да потому, что перед нашим приходом в Клайд они корячились не покладая рук часов шестьдесят - пытались определить, все ли в порядке с остальными торпедами. Я сказал шкиперу - если он хочет, чтобы "Дельфин" взлетел на воздух, самый верный способ - заставить торпедистов пыхтеть и дальше, они уже шатались, как зомби. А зомби не самый надежный вариант, когда приходится ковыряться в чертовски хитроумных устройствах внутри торпед. И капитан приказал им угомониться.
Миновав стеллажи с мерцавшими в темноте торпедами, Бенсон остановился перед стальной дверью. Открыл ее; за нею, через четыре фута, оказалась еще одна такая же крепкая дверь. Пороги обеих дверей были высотой дюймов восемнадцать.
- При постройке таких лодок, похоже, учитывалось все до последней мелочи - во избежание всяких случайностей? - предположил я. - Здесь все равно как в Английском банке.
- На глубине атомная подлодка подвергается не меньшей опасности, чем обычная, старого типа, - сказал Бенсон. - Да-да. Раньше подлодки шли на дно из-за того, что у них не выдерживали таранные переборки. Корпус "Дельфина" способен вынести огромное давление, но, наткнись мы невзначай на любой остроконечный предмет, он вскроет нас так же, как электрический консервный нож какую-нибудь жестянку.
Главная опасность - столкновения на поверхности, от них практически всегда страдает носовая часть. Вот почему, как бы для двойной подстраховки на случай прямого столкновения, у нас имеется двойная таранная переборка. На старых подлодках таких переборок не было. Конечно, из-за этого передвигаться по лодке туда-сюда стало затруднительнее, но зато теперь мы спим спокойно - так, что вы даже представить себе не можете.
Закрыв заднюю дверь, Бенсон следом за тем открыл переднюю, - и мы оказались в носовом торпедном отсеке, крохотном узком помещении, где едва ли сподручно заряжать и разряжать торпедные аппараты. Эти аппараты с тяжелыми откидными задними крышками, располагались вплотную друг к другу двумя вертикальными рядами, по три в каждом. Прямо над ними находились рельсовые направляющие, закрепленные на тяжелых цепных талях. И все. Ни одной тебе койки. Впрочем, оно и понятно: не хотел бы я оказаться на месте того, кому ненароком пришлось бы спать здесь, перед таранными переборками.
Мы пошли назад и вскоре оказались в столовой команды; к нам тут же подошел матрос и сказал, что меня хочет видеть капитан.
Я последовал за матросом по широкому главному трапу на центральный мост, а доктор Бенсон шел сзади в двух-трех шагах, как бы в подтверждение того, что излишнее любопытство не самый страшный его недостаток. Капитан Свенсон поджидал меня у входа в радиорубку.
- Доброе утро, док. Как спалось, хорошо?
- Проспал пятнадцать часов, представляете? А позавтракал и того лучше. Что случилось, капитан? - Что-то явно случилось: капитан Свенсон впервые выглядел совершенно серьезным.
- Пришло сообщение насчет полярной станции "Зебра". Но сначала его надо расшифровать, на это уйдет несколько минут. - Мне показалось, что Свенсону было все равно, расшифруют его или нет: наверняка он уже знал, о чем идет речь.
- Когда мы всплывали последний раз? - спросил я. - Подлодки теряют радиосвязь, как только погружаются.
- По выходе из Клайда - ни разу. Сейчас мы идем на глубине порядка трех сотен футов.
- Это было радиосообщение?
- А что же еще? Времена меняются. Чтобы передать радиограмму, нам приходится всплывать, зато принимать ее мы можем даже на предельной глубине. В Коннектикуте стоит самый мощный в мире передатчик, он работает на сверхнизких частотах, однако даже на большой глубине нам связаться с ним гораздо проще, чем любому надводному кораблю. А пока мы ждем, пойдемте, я познакомлю вас с теми, кто управляет "Дельфином".
Свенсон начал представлять меня некоторым членам команды центрального поста - для него, как и для Бенсона, по-видимому, не существовало никакого различия между матросом и офицером, - и вот наконец он подошел к офицеру, сидевшему как раз на перископной площадке, - молодому парню, которому, казалось, самое место на студенческой скамье.
- Уилл Рэберн, - сказал Свенсон. - Обычно мы не обращаем на него никакого внимания, но, как только уходим под лед, он становится самым незаменимым человеком на борту. Это наш штурман-навигатор. Мы не сбились с курса, Уилл?
- Мы точно в этом месте, капитан, - он указал на маленькую светящуюся точку на карте Норвежского моря, разложенной под стеклом на штурманском столе. - Если судить по гирокомпасу и СИНС, а они у нас в полном порядке.
- Да, но причем тут грехи? - спросил я.
- Вы чем-то удивлены, доктор Карпентер? - спросил Свенсон. - Лейтенант Рэберн еще слишком молод, чтобы иметь за плечами грехи. Он имеет в виду корабельную инерциальную навигационную систему - в прошлом это устройство предназначалось для наведения межконтинентальных ракет, а теперь оно используется на подводных лодках, особенно на атомных. Тут я уж вам ничем помочь не могу, зато Уилл заговорит вас до потери сознания, если ухитрится поймать в каком-нибудь углу. - Капитан взглянул на карту. - Как, по-вашему, док, мы быстро движемся?
- Я все еще не верю своим глазам, - сказал я.
- Мы вышли из Холи-Лоха чуть раньше, чем я рассчитывал, около семи, - признался Свенсон. - Я решил провести несколько пробных погружений на малом ходу, чтобы отдифферентовать лодку, но это оказалось ни к чему. Даже без двенадцати торпед в носовом отсеке дифферента на корму практически не было, как я и ожидал. Размеры "Дельфина" так велики, что плюс минус несколько тонн тут или там большой роли не играют, так что мы мчимся вперед…
Свенсон вдруг умолк, взял у матроса листок бумаги, который тот принес, погрузился в чтение. Потом, мотнув головой, он отошел в дальний угол центрального поста и, увидев, что я последовал за ним, посмотрел мне прямо в глаза. Лицо капитана по-прежнему оставалось серьезным.
- Мне очень жаль, - сказал он, - но майор Холлиуэлл, начальник дрейфующей станции… Прошлой ночью вы говорили, что он ваш самый близкий друг?
Я почувствовал, как у меня перехватило горло. Я кивнул и взял у него радиограмму. В ней говорилось вот что:
"Последнее радиосообщение с дрейфующей полярной станции "Зебра", - довольно отрывистое и путаное, получено в 9 часов 45 минут по Гринвичу британским траулером "Морнинг стар", который уже выходил на связь с полярниками. В сообщении говорится, что начальник станции майор Холлиуэлл и еще трое полярников, чьи имена не были упомянуты, то ли находятся в крайне тяжелом положении, то ли уже умерли - никаких уточнений не приводится. Остальные - число их также не уточняется - серьезно пострадали в результате взрыва и пожара. Последующую информацию: о наличии продовольствия и горючего, о погодных условиях и трудностях, связанных с передачей радиосообщений - расшифровать почти не удалось. Из искаженного радиосигнала явствует, что оставшиеся в живых люди находятся в одном сборном домике, лишенные возможности передвигаться из-за ухудшения погоды. Наиболее четко были расслышаны слова "ледяной шторм". Судя по всему, дальше уточнялись скорость ветра и температура воздуха, однако разобрать последнюю информацию не удалось.
"Морнинг стар" неоднократно пытался выйти на связь с дрейфующей станцией "Зебра" сразу же после получения последнего радиосигнала. Но подтверждения, что его слышат, траулер не получил. По требованию Британского адмиралтейства "Морнинг стар" покинул район рыбного промысла и в настоящее время движется в направлении ледяного барьера, где ему предстоит прослушивать эфир дальше. Конец сообщения".
Я сложил бумагу и вернул ее Свенсону. Тот снова сказал:
- Мне очень жаль, Карпентер.
- В крайне тяжелом положении или умерли, - повторил я. - Какая разница - если пожар случился на льдине, зимой? - Я даже не узнал свой собственный голос, он сделался глухим, безжизненным, как будто говорил кто-то посторонний, лишенный чувств. - Джонни Холлиуэлл и трое его товарищей. Джонни Холлиуэлл. Такие, как он, встречаются нечасто, капитан. Замечательный человек. В пятнадцать лет, когда умерли его родители, он бросил школу и посвятил себя брату, тот был на восемь лет младше. Работал, не разгибая спины, копил, жертвовал собой, лучшими годами жизни ради братишки - чтобы тот смог поступить в университет и через шесть лет его закончить. А до тех пор он о себе не думал. Даже не мог себе позволить жениться. Теперь у него осталась красавица жена и трое чудесных ребятишек. Две племянницы и племянник, которому нет еще и полугода.
- Две племянницы… - капитан вдруг запнулся и уставился на меня. - Боже мой, так он ваш брат? Брат? - Похоже, он даже не обратил внимание на то, что у нас с майором разные фамилии.
Я молча кивнул. В это время к нам подошел молодой лейтенант Рэберн - он был явно чем-то встревожен, но Свенсон резко отмахнулся от него, так и не удостоив взглядом. Капитан только медленно качал головой - даже тогда, когда я буквально выпалил:
- Майор - человек крепкий. Может, он еще жив. Ему это по силам. Надо узнать точные координаты станции. Мы должны это сделать.
- Может, они и сами их не знают, - предположил Свенсон.
- Он был явно рад говорить о чем угодно. - Не надо забывать: ведь это дрейфующая станция. При такой-то погоде, да если еще учесть, что последние измерения они проводили несколько дней назад… К тому же, насколько нам известно, их секстанты, хронометры и радиопеленгатор были уничтожены во время пожара.
- Они должны знать свои координаты, даже если определяли их неделю назад. И у них должны быть точные сведения о скорости и направлении дрейфа. Они вполне могут определить свое нынешнее местоположение, хотя бы приблизительно. Надо передать на "Морнинг стар", чтобы там продолжали непрерывно запрашивать координаты станции. Вы сможете связаться с "Морнинг стар", если всплывете прямо сейчас?
- Не думаю. Траулер, должно быть, находится в тысяче миль к северу. У них не настолько мощный приемник, чтобы поймать наш сигнал - а вернее, у нас просто слабый передатчик.
- На Би-би-си мощных передатчиков сколько угодно. У Адмиралтейства тоже. Пожалуйста, попросите тех и других связаться с "Морнинг стар". Пусть рыбаки постоянно запрашивают координаты станции.
- Они могут это сделать и без напоминания.
- Конечно, могут. Но они вряд ли услышат ответ, а "Морнинг стар" услышит, если станция ответит. Тем более, что траулер приближается к станции.
- Хорошо, всплываем немедленно, - согласился Свенсон.
Он отвернулся от штурманского стола, рядом с которым мы стояли, и направился к пульту управления погружением и всплытием. Походя он спросил у штурмана:
- Ты что-то хотел сказать, Уилл?
Лейтенант Рэберн повернулся ко мне спиной и понизил голос, но у меня всегда был на редкость острый слух. Штурман проговорил:
- Вы видели его лицо, капитан? Я уж думал - он вот-вот кинется на вас с кулаками.
III
- Вот и он, - сказал Свенсон. - Ледяной барьер. "Дельфин" держал курс строго на север: его цилиндрический корпус в один миг почти целиком ушел под воду - лодка, тяжело рыская по морю, двигалась со скоростью менее трех узлов; энергии мощного атомного двигателя вполне хватало, чтобы приводить в движение два больших восьмифутовых винта и поддерживать наименьшую скорость, при которой лодка слушалась руля, но не больше: в тридцати футах прямо под мостиком, где мы стояли, самые современные гидроакустические приборы непрерывно прощупывали окружающее нас водное пространство, но даже с ними Свенсон держался все время начеку, опасаясь случайно столкнуться с плавучей ледяной глыбой. Полуденное арктическое небо было сплошь затянуто тучами - было не светлее, чем в поздние сумерки. Термометр на мостике показывал температуру забортной воды 28 градусов по Фаренгейту, а воздуха - 16.
Штормовой норд-ост срывал пену цвета стали с валов, и брызги, тут же превращавшиеся в лед, буквально обстреливали боевую рубку со всех сторон, разбиваясь вдребезги о ее прочное ограждение. Было ужасно холодно.
Хотя я плотно застегнул толстую байковую куртку и закутался в дождевик, охватившая меня дрожь никак не унималась; тщетно пытаясь укрыться за брезентовым навесом, я глядел в ту сторону, куда Свенсон указывал рукой, - даже несмотря на оглушительный рев ветра и яростный грохот ледышек о стены и ограждения рубки, я слышал, как у капитана стучат зубы. Впереди, меньше чем в двух милях, виднелась длинная, узкая, грязно-белая и более или менее ровная полоса - она, казалось, растянулась во всю ширь северного горизонта. Мне случалось видеть это и раньше - зрелище, в общем-то, малоинтересное, к такому глаз человека не может привыкнуть никогда, но не из-за его однообразия, а из-за того, что оно представляет собой по сути: то был самый край полярной ледяной шапки, прикрывавшей крышу мира и простиравшейся - в это время года - сплошным неоглядным ледовым полем от той точки, где мы находились, до самых берегов Аляски - на другом конце света. И нам предстояло идти под этим покровом. Идти вперед, чтобы в сотнях миль отсюда найти людей, которые гибнут, или, быть может, уже погибли. Этих людей мы будем искать вслепую, с Божьей помощью, потому что они затерялись где-то посреди великой ледяной пустыни, уходящей в необозримую бесконечность, и мы совершенно не представляли, где они сейчас находятся.
Сообщение, которое мы получили сорок девять часов назад, было последним. С тех пор - полная тишина. Радиостанция траулера "Морнинг стар" работала почти беспрерывно два дня, пытаясь обнаружить дрейфующую станцию "Зебра", но унылая северная ледяная пустыня хранила безмолвие. Ни слова, ни сигнала, ни малейшего шума - ничего не доносилось с того заброшенного края земли.
Восемнадцать часов назад русский атомный ледокол "Двина" подошел к краю барьера и начал решительно пробиваться к центру ледяной шапки, но безуспешно. Сейчас, в начале зимы, лед был не настолько тяжелым и плотным, как в марте, когда его толщина и плотность достигают максимального предела, - считалось, что "Двине" с ее мощным двигателем и прочным корпусом не составит труда пробить лед толщиной восемнадцать футов, а при более благоприятных условиях - проложить себе путь аж до самого Северного полюса. Однако из-за того, что уже в это время плотность и толщина льда оказались слишком высокими, все усилия ледокола были почти безнадежными. С трудом одолев сорок миль в сплошном ледовом поле, "Двина" остановилась перед огромной ледяной двадцатифутовой глыбой, основание которой, вероятно, находится под водой на глубине сто футов. Согласно последним сообщениям, "Двина" получила серьезные повреждения в носовой части и в настоящее время предпринимает попытки вырваться из ледового плена. Таким образом, настойчивые действия русского ледокола ни к чему не привели, кроме как к улучшению взаимоотношений между Востоком и Западом, о чем на протяжении многих лет никто и помышлять-то не мог.