- Да. Молодого Лже-Хантера мы возьмем под свое покровительство еще в Александрии, а отца его, думаю, захватим столь же легко.
- Но мы должны действовать осмотрительно!
- Что касается этого, то я не думаю, чтобы понадобилась особенная хитрость. Надо только действовать чуть поэнергичнее.
- Но мы же не можем все делать в одиночку, без поддержки тунисских властей!
- Да они проявят заинтересованность к моим планам, стоит лишь попросить их об этом.
- А-а, - засмеялся Эмери, - ты, пожалуй, пил на брудершафт с пашой Мохаммедом эс-Садоком, повелителем Туниса?
- Этого мне делать не приходилось. Однако у меня есть козырь получше: я хорошо знаю его военачальника, "господина ратей".
- Господин ратей? Что это за титул?
- Так прозвали моего друга Крюгер-бея, потому что он стал полковником личной охраны бея.
- Крюгер? Но это же вовсе не тунисское, а чисто немецкое имя!
- Да, он действительно по рождению немец. За плечами у него такая жизнь, какую не выдумает ни один романист. Этот случай совпадает с часто повторяемым мною утверждением: "Жизнь - это самый плодовитый писатель романов, который только может появиться на свет". Правда, о самом Крюгере, о его прежней жизни, я мало что знаю, но я полагаю, что он родом из Бранденбурга и был, вероятно, учеником пивовара или чем-то в этом роде. Но потом он отправился странствовать, его занесло во Францию, где он вступил в Иностранный легион. В Алжире он дезертировал, пересек тунисскую границу, а там стал рабом. За исполнительность его определили в военные. Он терпеливо вынес все тяготы военной службы, продвинулся и попал в гвардию, где и выбился в полковники. Мохаммед эс-Садок-паша ему полностью доверяет.
- Стало быть, он хороший солдат?
- Дельный солдат, верный чиновник и хороший человек. К сожалению, он перешел в мусульманство! Он все еще искренне привязан к своей родине, но о некоторых немцах и слышать ничего не хочет. Для меня он сделал исключение, и оба раза, когда я находился у него, чувствовалась его искренняя симпатия ко мне. Если бы ты с ним познакомился, то также научился бы уважать его, а при этом еще и запомнил о нем много смешного.
- Почему?
- Он отличается тем, что легко путает свою теперешнюю веру с прежней, смешивает Библию и Коран, причем то и дело возникают смешные ситуации. Но нет ничего более смешного, чем его немецкая речь. Поскольку в немецком ты достаточно силен, то очень бы позабавился его речевым оборотам. Он получил весьма скудное образование и с детства путал формы "меня" и "мне". Во Франции он немножко научился говорить по-французски, а в Алжире и Тунисе со временем выучился арабскому. Но его лингвистический талант не позволил ему отделить три языка один от другого, и с особым трудом он разбирается в построении фраз, что делает его синтаксические комбинации просто невероятными. Арабскую речь он слышит каждый день, и сам ежедневно говорит по-арабски, а поэтому здесь он не только делает меньше ляпсусов, но даже приспособился к исключительному образному восточному способу выражения. По-немецки он говорил только в юности, да и то на местном диалекте и с ошибками, а в зрелые же годы он почти не пользовался родным языком и потому владеет им хуже всего. Это необычайно забавно, но в редких обстоятельствах, когда нужно говорить коротко и ясно, например, перед лицом опасности, его незнание языка может принести вред.
- А этот Крюгер-бей или… как ты его назвал?
- Господин ратей. Так он называет себя сам или по-арабски, раис эль-джиюш. Как только мы будем обращаться к властям, а это весьма вероятно, я буду просить у него помощи. Я даже намерен заранее разыскать его и убежден, что он мне обрадуется.
- Может быть, ты захочешь передать ему и Лже-хантера?
- Это, пожалуй, будет излишним.
- Возможно, и так. Если этот человек узнает о наших планах, он постарается сбежать от нас. В этом случае нам придется запрятать его в тюрьму, и притом надолго, пока мы не поймаем и его отца.
- Мы не должны допускать, чтобы нас разоблачили.
- Ну ко мне-то он вражды не испытывает. А вот как быть, если он случайно догадается, кто вы такие? Ведь известно, какую роль в жизни играет случай.
- Это был бы воистину удивительный случай, если бы он узнал, что мы - Виннету и Олд Шеттерхэнд!
- Нам придется взять себе другие имена. И лучше бы было, если бы мы их выбрали уже теперь. Чем раньше мы их изменим, тем большей будет наша уверенность в том, что мы не проговоримся.
- Правильно. Что касается меня, то я не должен выдавать себя за немца, потому что мошеннику определенно известно, что Олд Шеттерхэнд по национальности немец.
- Да. Может быть, ты захочешь стать моим соотечественником?
- Хорошо, если ты разрешишь.
- Ладно! Тогда будь моим дальним родственником, неким мистером Джонсом, которого я встретил здесь случайно и который по делам отправляется в Тунис. А Виннету? За кого мы его будем выдавать?
- Ему, наверное, понравится на время превратиться в африканца. Мы выдадим его за мусульманина-сомалийца по имени бен Азра.
- Превосходно! Остается узнать, не возражает ли Виннету против этого.
Услышав эти слова, апач сказал:
- Называйте Виннету, как вам будет угодно - он все равно останется вождем апачей.
- Это, конечно, верно, - ответил ему я, - но не безразлично, за кого мы тебя будем выдавать, так как ты должен позаботиться о том, чтобы тебя действительно считали именно таким человеком. По дороге я объясню тебе, кто такие сомалийцы и как ты должен вести себя, изображая одного из них. Мы скажем, что ты не понимаешь по-арабски, что будет истинной правдой, но несколько лет назад ты переехал с Занзибара в Индию и там за эти годы выучился английскому. Когда мы отсюда отправляемся?
- Завтра утром, - ответил Эмери. - Тогда мы прибудем в Александрию незадолго до того часа, в котором мой друг мистер Хантер надеется вступить на пароход, уходящий в Тунис.
- А что это за судно?
- Французский торговый пароход.
- Значит, не messagerie? Это меня радует. Стало быть, его предупредили из Туниса об этом пароходе.
- И я так думаю. Может быть, нам удастся что-нибудь узнать об этом.
- Но ведь мне и Виннету придется предъявить капитану какие-то документы!
- Положитесь на меня! Вы потеряли в дороге свои документы, и, я думаю, для капитана будет достаточно, если я покажу свой паспорт и поручусь за вас.
- А мне будет очень любопытно посмотреть, какие документы покажет Хантер. Настоящий, законный носитель этого имени, разумеется, взял свои документы с собой, если мы, конечно, не просчитались коренным образом.
- Увидим. Главное, чтобы у него не возникло никаких подозрений. Ты жил в Индии и там встретил Виннету, то есть богатого сомалийца бен Азру. Теперь вы едете в Лондон, где он хочет наладить торговые связи, и желает остановиться на короткое время в Тунисе, где тебе надо уладить кое-какие дела. Вот и все. Ну, а о дальнейших событиях пока говорить рано.
Очевидно, Эмери так близко принял к сердцу наши интересы, словно они были его собственные. Мы посидели еще некоторое время, а потом расстались, договорившись на следующее утро снова встретиться и отправиться в путь.
Глава четвертая
В ТУНИСЕ
О нашей поездке в Александрию особенно нечего рассказывать. Мы расположились там в гостинице, а потом Босуэлл пошел искать Хантера.
Мы было предположили, что он просто-напросто сыт по горло нашим обществом, но ошиблись, потому что вскоре он с Эмери вошел к нам, чтобы выразить нам признательность за совместное путешествие.
Когда я по зрелом размышлении вырабатываю себе какое-то мнение о человеке, то - даже если окажется, что я заблуждался, - мне необходимо побыть некоторое время одному и подумать, чтобы окончательно убедиться в его неверности. Если бы я был менее опытен и проницателен, то при виде этого молодого человека сразу бы отказался от всех своих подозрений. Он производил самое приличное впечатление, и я уже не удивлялся, что Эмери назвал его порядочным парнем. Ни в его внешности, ни в поведении нельзя было раскрыть какой-либо черты, которая могла бы подтвердить наши подозрения. Он держался свободно, открыто, безо всякого следа какой-либо неуверенности или даже скованности, какую можно было ожидать от человека, имеющего за собой прегрешения. Либо мы в нем ошиблись, либо он, несмотря на молодость, был отъявленным мошенником.
Пароход, который мы выбрали для своего плавания, пришел из какой-то палестинской гавани и отправлялся через Тунис и Алжир в Марсель. Как только мы вчетвером поднялись на борт, к нам подошел капитан и сухо сказал:
- Месье, это не пассажирский пароход. Потрудитесь освободить палубу.
Теперь надо было выяснить, предупредили ли капитана о нас, и Хантер спросил:
- А не возьмете ли вы пассажира, которого зовут Хантером?
- Хантер? Не вы ли этот господин?
- Я.
- Тогда вы, разумеется, можете остаться, Калаф бен Урик просил меня взять вас на борт. Но о других пассажирах речи не было.
- Эти трое господ - мои друзья, о которых Калаф бен Урик не знал, и я прошу вас принять их. Мы будем вам очень благодарны, если вы найдете место для всех.
- Место приготовлено только для вас, и мне придется потесниться самому и стеснить своего первого помощника. Однако ради Калафа бен Урика я нарушу правила и на этот раз сделаю исключение, чтобы принять ваших друзей.
Значит, французский капитан был чем-то обязан тунисскому офицеру. Казалось, что их дружба вовсе не имеет отношения к военной службе, а касается каких-то темных делишек, которые не принято оглашать. Иначе чем еще мог быть обязан капитан торгового судна офицеру другого государства? Это обстоятельство укрепило сложившееся у меня мнение о Калафе бен Урике, вследствие чего меня уже не могло обмануть открытое и честное лицо Хантера.
Мы получили на четверых две маленькие каюты, в каждой из которых еле разместились койки. Было интересно, с кем же захочет разделить компанию Хантер. Я был убежден, что выбор компаньона нужно было предоставить ему самому. Его решение могло и должно было прояснить ситуацию.
Наши вещи отнесли в одну из кают, а мы, пока судно снималось с якоря, поудобнее расположились на палубе. Мы сидели под тентом, покуривая и болтая о всякой всячине, причем я заметил, что Хантер исподтишка изучает нас. В особенности это касалось меня, потому что Эмери он уже знал. Я держался как можно непринужденнее и был с ним очень вежлив, чем хотел завоевать его доверие. Было бы очень хорошо, если бы он выбрал меня своим соседом, потому что в этом случае я бы уж нашел возможность хорошенько понаблюдать за ним.
Но мои усилия, кажется, не принесли успеха, потому что, незаметно поглядывая на него, я замечал, что он пристально смотрит на меня. Встретившись с моим взглядом, он немедленно отводил глаза в сторону. Я был уверен - ничто во мне не может ему показаться подозрительным; значит, недоверие, которое он, видимо, питал ко мне, просто-напросто было вызвано неосведомленностью.
Позже, когда Александрия давно осталась за кормой и мы оказались в открытом море, он подошел ко мне. Я в то время стоял у фальшборта, наблюдая бесконечную игру волн. До сих пор мы говорили только о самых общих вещах, не касаясь личного. Теперь он, пожалуй, решил побольше узнать обо мне. После нескольких ничего не значащих вопросов он перешел к сути:
- Я слышал, вы возвращаетесь из Индии, мистер Джоунс? Долго вы там пробыли?
- Всего лишь четыре месяца. Больше не позволили мои дела.
- Значит, вы не служите, а занимаетесь торговлей?
- Да.
- Не сочтите нескромным, если я поинтересуюсь вашей профессией.
- Я имею дело только с двумя товарами, и притом с самыми простыми: с мехом и кожей, - ответил я, потому что старина Хантер раньше тоже приторговывал кожами.
- Это и вправду прибыльное дело. Но я еще никогда не слышал, чтобы торговцы мехом и кожей ездили в Индию!
Тут, конечно, он меня подловил, но поскольку я все-таки однажды бывал в Индии, то попытался выкрутиться.
- Но вы не подумали о сибирских мехах.
- А разве их не везут оттуда в Китай?
- Конечно, везут, но я же англичанин. Китай слишком далек, да и берет за посредничество очень высокий процент. И вот мы вспомнили о том, что наши индийские владения очень далеко заходят в глубь Азии; оттуда легко организовать торговый путь к Байкалу, а тогда мы получим возможность удовлетворять свои потребности в сибирских мехах, не обращаясь ни к царю, ни к китайскому императору.
- Ах, так! Но главный-то источник товара для вас Северная Америка?
- Кожи я ввожу с берегов Ла-Платы, а меха - из Северной Америки. Я сам не раз отправлялся за товаром в Новый Орлеан.
- Новый Орлеан? У вас там, конечно, есть знакомые?
- Только купцы.
- Тем не менее разве вам никогда не попадалось на глаза мое имя? Правда, мой отец давно ушел на покой, но он все еще тесно связан с тамошним деловым миром.
Теперь он загнал меня в тупик, но я к этому сам стремился. Я сделал вид, что крепко задумался, а потом ответил:
- Ваше имя? Хантер? Хм! Хантер… Хантер… Нет, я никогда не сталкивался с такой фирмой. Хантер…
- Это не фирма. Он занимался поставками для армии и очень много - торговлей кожами.
- Армейский поставщик? Ну, это же совсем другое дело! "Хантер" - это ведь переводится как "охотник"?
- Да.
- Знавал я одного очень богатого человека. Он был немцем по происхождению и носил фамилию Егер. Правда, он стал поставщиком военного ведомства и превратился в Хантера.
- Так это был мой отец! Стало быть, вы его знали?
- Собственно говоря, я не очень хорошо его знал. Как-то раз меня ему представили - вот и все.
- Где же? Когда?
- Не помню, к сожалению. При такой подвижной жизни, как моя, мелочи легко забываются. Видимо, это было у одного из моих партнеров по бизнесу.
- Разумеется! А так как вы не смогли его ближе узнать, то, вероятно, не получали и сведения о его смерти?
Здесь он дал маху. Большей ошибки просто нельзя было совершить. Я немедленно ею воспользовался, словно просовывая ногу в приоткрытую дверь:
- О его смерти? Так он умер? И давно, мистер Хантер?
- Да уже больше трех месяцев.
- А вы в этот тяжелый час, значит, оставались на Востоке?
- Да.
- У вас есть братья или сестры?
- Нет.
- Тогда вам надо срочно возвращаться домой. Богатое наследство не может долго ждать!
Он покраснел и закрыл глаза. Теперь-то он понял, какую ошибку совершил. Желая поправить дело, он стал выкручиваться:
- Вы не знаете, что это печальное известие я получил всего несколько дней назад.
- Ну, тогда совсем другое дело! Значит, теперь вы торопитесь домой?
Мой вопрос снова поставил его в неловкое положение.
- Не совсем, - ответил он, - но я постараюсь поспешить. Как бы я ни торопился, я должен побывать в Тунисе.
Это замечание было еще большей глупостью. Стало быть, он просто вынужден ехать в Тунис! И я быстро продолжал, чтобы не дать ему времени опомниться и осознать свою новую ошибку:
- Вынуждены? Это из-за дел с Калафом бен Уриком?
- С чего вы взяли? - удивился он, окинув меня быстрым, недоверчивым взглядом.
- Очень просто. Капитан же упоминал этого человека, которого он, кажется, знает. Калаф бен Урик, как я слышал, поручил ему вывезти вас из Александрии. Разве нельзя отсюда сделать вывод, что вы как-то связаны с Калафом?
Я, кажется, нашел его самое уязвимое место. Лоб его сморщился. Несколько мгновений он молча смотрел перед собой, а потом сказал:
- Раз уж вы слышали, что сказал капитан, то мне тоже можно кое-что рассказать вам о Калафе. Вы увидите его в Тунисе и… А оттуда вы поедете прямо домой?
- Вероятнее всего.
- Я тоже поеду через Англию. Значит, вполне возможно, что мы воспользуемся одним кораблем. Калаф собирался плыть со мной. Значит, вы все равно узнали бы то, что я расскажу вам теперь: Калаф - коларази.
- Кто? - спросил я, прикидываясь незнающим.
- Офицер в звании капитана. Родина его - Соединенные Штаты.
- Что? - удивленно вскрикнул я. - Американец? Значит, он христианин? Как же тогда ему удалось стать тунисским офицером?
- Он принял ислам.
- О боже! Вероотступник!
- Не судите его строго! О своей прошлой жизни он мне, правда, не рассказывал, но вы в нем, безусловно, найдете человека чести, и только тяжелые удары судьбы заставили его решиться на шаг, который вам кажется невозможным.
- Ничто в мире: ни страдания, ни пытки, ни угрозы - не могло бы побудить меня отречься от моей веры!
- Не каждый думает, как вы. Я не защищаю Калафа, но и не осуждаю. Однако мне известно, что он очень переживает, но мало что может сделать. Я хочу быть ему полезным, я решил освободить его!
- Освободить? Но ему же достаточно только подать просьбу об отставке!
- Он ее не получит, потому что тогда он, ясное дело, опять примет христианство.
- Тогда пусть возьмет отпуск и уедет за границу!
- Легко вам говорить. Предположим, что он получит отпуск и дезертирует - что потом? Он беден. На что ему жить? Нужен какой-нибудь состоятельный благодетель, который будет его опекать.
- Ну, так займитесь этим!
- Я думаю забрать его с собой в Америку, где, может быть, найду для него местечко. Я отправлюсь с первым кораблем, который оставит порт Голетту. Так как вы сделаете то же самое и к тому времени уже познакомитесь с Калафом, я вам обо всем рассказал. Если мне вдруг понадобится дружеский совет или поддержка, вы поможете мне?
- С превеликим удовольствием, мистер Хантер, - отвечал я, весьма обрадованный тем, что он вербует в союзники именно меня, своего тайного противника. - И каким образом я смогу быть вам полезен?
- Этого я пока не знаю. На первое время я попросил бы вас стать связным между мной и Калафом.
- Связным? Разве вы не намерены общаться с ним непосредственно?