* * *
- Такая вот произошла с нами со всеми история, - сказал Питер Драйхэнд, с удовольствием затягиваясь крепкой кубинской сигарой "Упман", которой угостил его из своих последних запасов Хуан Мигуэл. - Это уж потом я сообразил, что меня перебросило с северного берега Кубы на ее южную сторону, в Карибское море. А люди, которых я принял было за трупы, оказались этими вот замечательными женщинами, перепуганными до бесчувствия. Еще бы! Индейские девушки столь далекого времени, по-моему, они из начала шестнадцатого века, пережившие ужасы нападения конкистадоров на их деревню, сбежали от насильников в открытое море. И конечно, летящий над их головами гидроплан показался им беспощадным злым духом.
Ну досталось же мне хлопот с ними! Немало времени пришлось потратить, чтоб убедить индеанок покинуть пирогу и разместиться в гидроплане. Собственно говоря, если б они не ослабли от голода и жажды, вряд ли бы я справился с ними, ведь мы не могли объясниться… Их было семеро. Только вскоре одна из них умерла, бедняжка… Ее ранили напавшие на их деревню конкистадоры. Все девушки принадлежали индейскому племени сибонеев, давным-давно они населяли вместе с таинами Кубу…
- Их почти всех истребили, таинов и сибонеев, - заметил Хуан Мигуэл. - А потом по указу Филиппа Второго от 30 декабря 1596 года начали ввозить негров из Африки для работы на плантациях сахарного тростника.
- Эти семеро несчастных ушли в открытое море во время одного из таких избиений коренного населения, - сказал Питер Драйхэнд. - Но когда они приблизились к берегу, то не смогли найти никаких следов человеческого жилья. С ними произошло то же, что и с нами со всеми… Молоденькие, неопытные в мореходных делах женщины вообразили, что пристали к другому берегу, и вновь ушли в море. Сильный ветер унес их далеко, гибель была неминуема, и тут я свалился на них с неба в буквальном смысле слова… Постепенно все наладилось. Неподалеку я обнаружил остров в Юкатанском проливе… Его не было на моих картах, но мне достаточно быстро удалось сообразить, что судьба перебросила меня в иной мир, начисто избавила от цивилизации. Правда, я мечтал об одиночестве, но поправку, которую внесло появление этих шестерых моих спутниц, принял без сопротивления. Да и как мне было их бросить, оставить одних в этом загадочном мире, где человечество сократилось до семерых людей?
Прошло семь лет с той поры, и теперь в нашей маленькой деревне уже две дюжины детишек. Со старшими я занимаюсь сам, у нас есть книги, есть музыкальные инструменты, патефон с пластинками. Сообща мы приготовили землю для посевов, вырастили сад, приручили животных. Большого труда, правда, тратить нам на это не пришлось: животные на острове странно ручные, у меня не проходит ощущение, будто они принадлежали уже человеку…
- Значит, вы считаете, что находитесь в прошлом, мистер Драйхэнд? - спросил Юрий Алексеевич.
- Конечно, - ответил гостеприимный хозяин.
Все они сидели в просторной тростниковой хижине, она служила, как объяснил Драйхэнд, общим помещением для обитателей удивительной деревни. Вокруг этой самой большой хижины стояли домики поменьше. Их было семь. В одной жил Питер, а в остальных женщины, каждая со своими ребятишками. Одна из них считалась старшей спутницей единственного в деревне мужчины. И не потому ее выделили, что была Акатль красива и старше остальных по возрасту. Женщину отличали природный ум, пытливость, умение ладить с другими в этой небольшой группе людей. Впрочем, судя по всему, здесь царил мир и благорасположение друг к другу. И хохотушка Ица, и застенчивая Вахи, ее встретила Нина Власова на берегу, высокая, сильная Крума, гордая и чуточку надменная Ланда, ожидавшая со дня на день разрешения от бремени Усумасията - женщины являли собой пример того, что "кухонно-коммунальные" раздоры не есть норма человеческого общения.
Деревня располагалась за лесом, на берегу второй такой бухты, как та, где стояли "Палома" и "Святой Патрик". Только выход из этой бухты был совсем безопасен. В середине бухты берег был низким, а по краям становился обрывистым, к морю выходили уже отвесные утесы, о которые бились волны. Потом берега понижались и переходили в прекрасные пляжи золотистого песка.
- Идем, - сказал Роберт Нимейер, когда они с Леденевым и Дубининым осмотрели ближайшие окрестности. - Прекрасное место! Теперь я понимаю, откуда у моего соотечественника такое благодушное настроение.
- Один Адам и шесть Ев, - заметил Дубинин. - Если это и рай, то, разумеется, мусульманский…
- Нас это не должно касаться, Виктор Васильевич, - сказал Леденев. - Питер Драйхэнд поссорился со своим временем и ушел от него. Нам же надо туда вернуться…
- А по мне, - отозвался Нимейер, - так пропади оно пропадом, мое время!
- Так нельзя, майор. Мы в ответе за все три качества времени: прошлое, настоящее и будущее. Прошлое живет в нас, оно передано нам предками, и мы не можем отказаться от ответственности за будущее, ибо мы связующее звено между тем и другим. Цепь не должна быть разорвана! Именно в неразрывности ее заключено бессмертие человечества. И если Нечто разорвало для нас связь с нашим временем, то мы должны постигнуть это Нечто и восстановить утраченное…
- Как всегда, вы правы, мистер Леденев, - сказал Нимейер. - Слушая вас, начинаешь проникаться уважением к людям, хотя я до сих пор убеждался лишь в том, что в массе они недостойны его.
Роберт Нимейер вздохнул и отвернулся. Леденев с улыбкой смотрел на него. Подошел вплотную, положил руку на его плечо, легонько встряхнул.
- Выше голову, командир… Я понимаю вас, ведь вы совсем недавно вышли из Великой бойни. Кровь и пепел миллионов замутили ваше восприятие всего человечества. Мне легче, для меня война кончилась тридцать один год тому назад. Но все эти годы я встречался с ее кровавыми следами. Мертвый хватает живого… Минувшая война продолжает время от времени стрелять. Да… И все-таки я утверждаю, что человек рождается добрым. Сама природа, сущность его глубоко нравственны. Между прочим, так полагали и ваши, Роберт Нимейер, американские мыслители, когда баюкали в колыбели буржуазной демократии едва народившееся Содружество вольных штатов. Они отрицали учение Кальвина об изначальной порочности человека, считали жупел первородного греха аморальным… Человек по природе своей непорочен. Нравственное чувство изначально, инстинктивно… Ваш третий президент Томас Джефферсон утверждал, что нравственность, сочувствие, милосердие - врожденные элементы устройства человека… Сознание того, что хорошо и что дурно, так же присуще природе человека, как чувство слуха, зрения, осязания. Оно - истинная основа нравственности… Сущность добродетели в том, чтобы делать добро другим… Каково? "Человек создан для общества", - писал Джефферсон. Таких же взглядов придерживался и Бенджамин Раш. Границы моральных сил и способностей человека, - говорил он, - неведомы… Не исключена возможность, что человеческий дух содержит в себе принципы добра, которые никогда еще не проявились в действии…
- Замечательные и многозначительные слова! - воскликнул Дубинин.
Майор Нимейер промолчал.
- Понимаете, какое уравнение предложил решить Бенджамин Раш? - продолжал Юрий Алексеевич. - Этическое уравнение, в котором неизвестный член - неведомые еще принципы добра в душе человеческой… Как найти этот "икс"? Вот задача, которую всем нам необходимо стремиться разрешить.
- Ее не смогли решить и все придуманные людьми боги, - горько усмехнулся Нимейер.
- Что ж, - сказал Леденев, - это естественно. Ошибки богов - ошибки людей… Несостоятельность первых лишь отражает интеллектуальную и нравственную заминку человечества.
Необыкновенную историю своей жизни Питер Драйхэнд рассказывал за праздничным столом. Возбужденные таким небывалым количеством гостей, суетились Ица, Ланда, Вахи, Крума… Усумасинта была освобождена от всех хлопот. А Акатль присматривала сегодня за детьми, их усадили всех снаружи, и Питер не преминул пожаловаться на то, что общая хижина стала тесной, а она служит им и школой тоже…
- Мы поможем вам построить новую школу, - сказал Юрий Алексеевич. - Неправда ли, друзья?
Нестройными голосами все выразили свое согласие. Почему бы и вправду не помочь этому бывшему миллионеру, который удрал от цивилизации, и, как говорится, в ус не дует…
- Вы не пытались разобраться в феномене произошедшего с вами, с вашими спутницами? - спросил Леденев. - С нами, наконец…
- Зачем? Меня произошедшее вполне устраивает.
Питер Драйхэнд пожал плечами и улыбнулся, встретившись глазами с Усумасинтой. Она сидела напротив, странная полуулыбка играла на ее лице… Усумасинта казалась отрешенной от этого мира, приближающееся материнство придало ее облику загадочный вид и особую значительность.
- Мой гидроплан до сих пор в исправности, - продолжал хозяин. - Отыскав этот остров, я облетел окрестности, но нигде не видел следов человеческой деятельности. Я вытащил машину на берег и содержу в полном порядке.
- Для какой цели? - спросил Хуан Мигуэл.
- Привычка. Летать не собираюсь. Мне больше по душе мое земное существование. Но вам я могу уступить гидроплан. Его баки наполовину заправлены горючим. Только вот куда лететь?
- Пока некуда, - сказал Леденев. - Но как знать… Спасибо вам, Питер…
- Почему бы не помочь землякам, которые рвутся к себе домой? - улыбнулся Драйхэнд. - Нет, я не про ребят из ВВС наших Штатов. Я говорю про вас, мистер Леденев, и ваших товарищей из России… Вы мои земляки тоже.
- Как?! - воскликнула Нина. - Вы русский?
- Украинец… Мой дед уехал из России в 1910 году. Мать моя была тогда девочкой. Позже, уже в Америке, она любила петь украинские песни. Я их помню до сих пор… Хотите послушать?
Питер Драйхэнд пел хорошо поставленным баритоном, пел с американским акцентом, но слова были близкими, мелодия такой знакомой…
- А "Реве та стогне" знаете? - спросила Нина.
- Конечно. Любимая песня мамы, - грустно сказал хозяин. - Ее Акталь разучила на индейском кури-сава. Это вроде флейты…
"Вот откуда та ночная музыка!" - подумала Нина.
- И еще знаю песню "Як умру, то поховайте"… И украиньску мову розумию…
Питер произнес несколько фраз на украинском языке. Все заулыбались, странно было слышать эту речь при таких обстоятельствах.
- Не поверят, - убежденно сказал Виктор Васильевич и закрутил головой, - ни за что не поверят…
- Кто не поверит? - спросил Хуан Мигуэл. - И во что?
- В Челябинске всему этому не поверят…
Дубинин обвел рукою вокруг. Все рассмеялись.
- Немудрено, - сказал Леденев. - Придется вам, Виктор Васильевич, выбрать слушателей с тренированным воображением. Ну, скажем, таких, как все мы сейчас…
- А фамилия наша была - Сухорук, - продолжал Питер. - Это потом дед перевел ее на английский лад, иначе не шел у него бизнес с такой фамилией, странной для американского слуха.
- Значит, зовут вас по-нашему Петро Сухорук? - спросила Нина Власова.
- It is right, гарна девчина! I want to sing and dance: "Гоп, кума, не журыся, туда-сюда поверныся!"
И на глазах изумленных гостей и еще более ошеломленных женщин, они никогда не видели, как он пляшет, Петро Сухорук-Драйхэнд вскочил из-за стола и лихо прошелся вприсядку.
Глава шестнадцатая
- Почему вы так грустны, Иван Михайлович? - спросила Нина.
Хуан Мигуэл отвернулся от моря, на которое глядел задумавшись, улыбнулся и покачал головой.
- Где вы были сейчас?
- На своем траулере, сеньора Нина. И знаете…
Де ла Гарсиа замялся.
- Не зовите меня так длинно, ладно? Иван Михайлович… В России я называл по имени и отчеству своих учителей и наставников. В применении ко мне это звучит слишком официально.
- А мне казалось, что когда я обращаюсь к вам с таким русским именем, тогда исчезает Атлантика, разделяющая наши страны, - задумчиво проговорила Нина. - Видите, как бывает… Мы хотели одного и того же, а получалось…
- Вы не сердитесь, - попросил капитан. - И зовите меня просто Ваней. Так звали меня русские ребята в училище.
- Договорились, - сказала Нина. - Может быть, и на "ты" перейдем?
- Без брудершафта? - лукаво улыбнулся де ла Гарсиа.
- К чему эти условности, капитан?
- Ваня, сеньора Нина, только Ваня!
Они сидели на теплом камне, где берег начинал круто вздыматься над бухтой, приютившей американского украинца и шестерых женщин из средневековья. "Святой Патрик" был снят с мели и стоял на якоре рядом с "Паломой". С того места, где сидели Нина и Хуан Мигуэл, хорошо были видны оба судна. Палубу корвета очистили от рухнувших снастей, и теперь дон Кристобаль с Эбом Трумэном и Дубининым тщательно осматривали островной лес в поисках подходящих для мачт деревьев.
Мимо прошел Джон Полански. Он нес плотницкие инструменты в деревню Драйхэнда-Сухорука. Там поутру решено было начать строительство большой хижины под школу.
Джон помахал Нине и де ла Гарсиа свободной рукой и скрылся в мангровых зарослях, оттуда донеслась его бравая и задорная песня: "Мы заплатим Хиллю за его старую продырявленную соломенную шляпу…"
- Молодец Джонни, никогда не унывает, - заметил капитан. - Будто ничего с ним не приключилось… Он славный парень, хотя и янки.
- Ну, зачем ты так о нем? Джон Полански - поляк. Какой он янки? Добрый, славный парень…
- Ты права, Нина. Он напоминает мне ребят, с которыми я учился в мореходке. Только вот мне кажется порою, что все это скоро кончится, сеньора Нина. Потому мне и грустно…
- Не понимаю, - растерянно проговорила молодая женщина.
- Необычайные обстоятельства свели нас вместе, - сказал Хуан Мигуэл. - И потому я счастлив… Когда обстоятельства эти исчезнут, все сложится по-другому. Я снова уйду в море, а ты…
- А я останусь в Гаване лечить больных. И ждать возвращения твоего траулера с промысла.
- Меня или траулер?
Нина рассмеялась.
- Мне доводилось читать, что капитаны не отделяют себя от своих кораблей. Они так и говорят: "Я вышел из порта", "Я лег на курс", "Я миновал пролив…"
- Но "мы сели на камни", - с улыбкой подхватил де ла Гарсиа.
- С вами, то есть с тобой, этого не случится, Ваня…
Капитан ничего не ответил, глубоко вздохнул. Наступило молчание.
- В старину у кубинских рыбаков была такая молитва, - заговорил де ла Гарсиа, - с ней обращались они к богу: "О, господи, пожалуйста, не забывай о том, что мое судно такое маленькое, а море такое необъятное!"
- Я научусь молиться, Иван… Буду просить у океана и спокойной погоды, и богатых уловов. Пусть всегда остается у твоего корабля три фута воды под килем, а матросы не устают спускать и поднимать трал.
- В отличие от человека океан никогда не устает, - задумчиво проговорил Хуан Мигуэл, глядя на море. - Хотя они так похожи друг на друга! Не будет очень уж большим преувеличением, если сравнить приливы и отливы океана, волнующие его ураганы с дыханием и пульсом человека. А морские течения? Они проходят сквозь все тело океана, как вены и артерии в наших организмах. Они идут вверх и вниз, от экватора к полюсам и обратно, от материка к материку и вдоль их побережий, смешиваются и разделяются, иногда ныряют друг под друга, уходят ко дну и поднимаются на поверхность. И люди долгое время не знали о морских течениях. Ты слышала, Нина, об испанском мореходе и кормчем Антонио де Аламиносе?
- Нет, не доводилось.
- Он первым разгадал тайну океанских течений и сумел извлечь из этого практическую для себя пользу. Его услугами кормчего жаждали пользоваться все судовладельцы Старого Света. Флотилии кораблей, которые вел Антонио де Аламинос, на недели и месяцы опережали другие суда во время плаванья через Атлантику. На пути в Америку хитроумный Аламинос пользовался пассатным ветром, а на обратном пути "оседлывал" в Мексиканском заливе Гольфстрим и несся на нем к берегам Европы, даже в штиль имея скорость шесть километров в час. Антонио де Аламинос так и унес с собой тайну Гольфстрима. О его существовании не подозревали еще долгое время…
- Как многого мы не знаем еще, - сказала Нина. - Познания приходят к людям постепенно, раскладываясь во временной протяженности.
- Время и пространство, - сказал де ла Гарсиа, - пространство и время… В последнее время я все больше убеждаюсь, что в разгадке механизма взаимодействия этих категорий заключено постижение главной истины. У Питера неплохой подбор философской литературы. Она, правда, целиком на английском языке, я не так силен в нем, чтобы читать сложные научные труды, но кое-что полистал в последние дни. Интересно, что сам Питер, как он признался, и не заглядывал в эти книги… Хотя и взял их, чтобы почитывать на досуге в своем уединении.
- Судьба отказала ему в одиночестве, - заметила Нина, - но Петро Сухорук счастлив… А книги по философии - это хорошо, Иван. По крайней мере, неплохая практика в языке. Ты по-прежнему подаешь сигналы по радио?
- Подаю. Два раза в сутки в одно и то же время. И на аварийной частоте…
- На что же ты надеешься, капитан?
- Не знаю. Меня не оставляет ощущение, будто за нами постоянно наблюдают…
- Наблюдают?
- Да. Порою я прямо-таки всей шкурой чувствую, как меня разглядывают, хотя не вижу никого вокруг.
- Это нервы, Ваня.
- Может быть. И все-таки…
Он глубоко вздохнул и произнес, запинаясь:
- Нина… Можно… Как это… Можно мне поцеловать вас… тебя… Да, поцеловать! Вот!
- Дурачок, - ласково проговорила молодая женщина. - Разве об этом спрашивают?
- Тогда я…
Де ла Гарсиа не договорил.
Со стороны деревни Сухорука послышались приглушенные неясные крики.
- Что это? - спросила Нина.
- Надо идти туда, - хмурясь, ответил Хуан Мигуэл.
Один за другим раздались три пистолетных выстрела.
Глава семнадцатая
"Эге, - подумал Джон Полански, увидев на берегу Нину и капитана де ла Гарсиа, - воркуют, голубки… Тут недолго и до свадьбы. А что? Хуан Мигуэл - парень хоть куда. Добрая образуется семейка… И я первым выпью за здоровье молодых. А когда ты будешь пить на собственной свадьбе, Джонни? Судя по всему - не скоро. Твои невесты где-то заблудились в этих миллионах лет. Или ты сам заблудился?.. А какая разница? Выберемся ли мы из этого положения? Ладно, пусть об этом думают наш командир с этим головастым русским. Твоих мозгов, Джонни, не хватает для того, чтобы разобраться в такой непростой заварушке. Завтра начнем строить школу для наших малолеток. Вот тут и прояви себя, Джонни, тут все ясно и просто, эта задача тебе по плечу".
Бывший штурман-радист с погибшей "Дакоты" вышел на небольшую прогалину. Заросли отступили от берега, достигшего здесь наибольшей высоты. Джон Полански замедлил шаги, он почти пересек поляну, остановился у ее края и повернулся к морю, отсюда, с большой высоты, открывался изумительный вид.
- Красота-то какая, - вслух проговорил Джон.
Он услыхал шорох, краем глаз увидел, как вышел на тропинку Джеймс Октавиан Рейнолдс.
- Ты поспешил мне навстречу, чтобы помочь тащить эти железяки, Рейни? - спросил Джон Полански и кивнул в сторону ящика с плотницкими инструментами, который стоял подле него.