Наша флотилия была разгромлена в мгновение ока. Меня оглушило ядром, расщепившим бизань-мачту, у которой я стоял, отдавая приказания и стреляя в пиратов из пистолетов. В бессознательном состоянии меня перенесли на палубу этого корвета, и я пришел в себя, когда корабль на всех парусах уходил из Карибского моря к берегам Виргинии. Капитан "Святого Патрика", так эти головорезы называли свой корабль, был относительно любезен со мною, и из его слов я понял, что меня собираются обменять на какого-то знатного англичанина, Драгоценности, награбленные на наших галионах, увезли в Англию другие корабли… Однажды утром я тщетно ждал завтрака. На мои призывы никто не приходил. Мне удалось выломать дверь. Когда я выбрался на палубу, то увидел ваше судно рядом с бортом. На "Святом Патрике" не было ни души. Справиться с его парусами в одиночку я не мог. Но провидение не отвернулось от меня. "Святой Патрик" удачно вошел в эту безымянную бухту и сел на отмель… Но, сеньоры, не все потеряно для вас! Мачты, конечно, погибли, но можно будет поискать подходящие деревья на этом берегу. В трюме воды немного. Придется еще раз внимательно осмотреть корабль… Попытаемся снять его с отмели! И тогда он в вашем распоряжении, сеньоры, равно как и старый капитан де ла Гарсиа-и-Ортега д’Аламейда, который всю свою жизнь верил в Неведомое и сподобился столкнуться с ним лицом к лицу. Располагайте мною, сеньоры!
- Мы благодарны вам, дон Кристобаль, и признательны за вашу готовность сообща трудиться над разрешением того, что приключилось с нами со всеми, - сказал Леденев, и Хуан Мигуэл перевел его слова. - Но больше всего нас привлекает мужество, с которым вы, человек столь далекого времени, отнеслись к этим загадочным событиям. По-видимому, мы недооцениваем вас, наших предков… Ошеломленные рассказами о жестокостях инквизиции, о повальной безграмотности, тирании и беззаконии мы утрачиваем объективность и отказываем прошлому в предвидении и незамутненности мышления И мы сейчас рады убедиться в несправедливости своего отношения к вашему времени, дон Кристобаль…
- Наверно, вы далеко ушли, - задумчиво проговорил испанец. - Ваши лица отмечены мыслью. Мне хотелось бы увидеть и внешнюю сторону будущей жизни, но, как вы уже рассказали мне, для вас это исчезло безвозвратно.
- Мы так не считаем, дон Кристобаль, - возразил Юрий Алексеевич. - Пока человек жив, он обязан надеяться. И не только надеяться. Человек должен действовать так, чтобы надежды его стали реальностью.
- Вы правы, почтенный сеньор, - согласился дон Кристобаль. - В наше время больше верили судьбе, воле Всевышнего. Но я всегда был убежден, что только истинное знание дает людям реальное могущество и обеспечивает их способность изменять мир. Так говорил Бэкон Беруламский в "Instanratia magna", и я вижу, что слова его были пророческими, верю в это независимо от причин, ввергнувших всех нас в Необычайное.
Глава четырнадцатая
Второй день возились мужчины на "Святом Патрике", разбирая рухнувшие паруса, обрывки рангоута, бегучего и стоячего такелажа, заделывая трещины в обшивке, освобождая трюмы от груза, чтобы облегчить корабль и с помощью завезенного на глубину якоря-верпа стащить его при очередной полной воде. Приливы в Карибском море незначительны, но перед добрым штормом вода может подниматься на два-три метра.
Груз со "Святого Патрика" сняли и доставили на небольшой скалистый островок между отмелью и берегом. На самый берег высаживаться пока не решались. В первую ночь из леса, подступившего к воде, слышались непонятные звуки. Кто-то жалобно выл, дико хохотал, утробно кашлял… Эти звуки не вызывали особого желания знакомиться с тайнами густых зеленых джунглей.
Трюма каперского корабля были набиты припасами битком. Имелось здесь немало и ценных вещей, но сейчас их ценность была весьма относительна. Мешки с кофе и пряностями, сахар, мука, солонина, сушеные фрукты, копченое мясо, различные материи, выделанные кожи - все это оказалось весьма кстати для заблудившихся во Времени людей, необыкновенное путешествие которых изрядно затянулось, и конца приключениям не было пока видно.
Близилась середина третьей ночи, которую проводили в приютившей их бухте оба корабля. Часть людей перебралась на "Святой Патрик", здесь было просторнее, нежели на "Паломе", а дон Кристобаль даже уступил Нине капитанскую каюту. Когда она проснулась, то не сразу поняла, где находится. Ей приснилось студенческое общежитие в Рязани, желтокорые мещерские сосны в Солотче, тамошний монастырь на высоком берегу… Нина во сне беззаботно веселилась с подругами в сосновом бору, пела песни… Они еще звучали в ней, когда Нина отрешилась от сновидений и никак не могла вспомнить, где пребывает сейчас. Но пришла память о случившемся, и Нине стало до безумия грустно и страшно. Она поднялась с постели, оделась, накинула на плечи шелковую шаль со стеклярусом, ее нашли мужчины в грузе "Святого Патрика", и выбралась на палубу.
Ночь была тихой, безлунной. У борта тихо плескалось море. Таинственный лес уже не сливался чернотою с чуть-чуть посветлевшим, так непохожим на русское, небом, засыпанным жаркими угольками звезд. От выхода из бухты, от рифовых гряд, вставших там будто на страже, справа и слева, доносился неясный гул, но лес, так напугавший их прошлой ночью, молчал.
"Какой жуткий мир, - подумала Нина. - Жуткий… Но почему? Наверно, от того, что мы не можем разгадать его, не знаем, как попали сюда… А если нам суждено остаться здесь навсегда? Не допускать такого? А ты допусти, милая, примерь себя к этой действительности… Страшно? Может быть. А как же с теми, кто соберется лететь на звезды? Они ведь тоже обречены на иные миры. Они закончат жизнь вдали от родной планеты, никогда не увидят близких… А если и вернутся на Землю, то найдут ее совсем не такой, какой оставили когда-то. Вот и ты вообрази себя первооткрывателем, решившимся покинуть привычную тебе Землю ради новых истин. Но ведь главная-то истина в тебе самой… Одна лишь ты в состоянии перенести в этот мир новую жизнь. Если нам суждено здесь остаться… Но одна ты этого не сможешь свершить. Тогда кто?.. Господи, какие мысли приходят тебе в голову посреди ночи! А ты уверена в своем праве на выбор, а?"
Нина негромко засмеялась и вздрогнула: с берега донесся собачий лай.
"Либо я брежу, - подумала она, потирая лоб, - либо это что-то новенькое…"
Собаки лаяли совсем явственно.
"Ну вот, совсем как у нас в деревне… Попробую себя ущипнуть… Нет, не помогает. Я давно уже проснулась, стою на палубе пиратского судна и слышу, как лают на берегу собаки. И неизвестно, что мне снится: эти невидимые в ночи собаки или "Святой Патрик", в постели капитана которого мне только что виделась Солотча…"
Лай оборвался так же внезапно, как и возник.
"Почудилось, - подумала Нина. - Слуховая галлюцинация… Насмотрелась снов о прошлой жизни, вот память и вызвала звуки собачьего лая. Откуда, право, могут взяться собаки в юрскую эпоху?"
Она посмотрела на яхту. "Палома" стояла на якоре между застрявшим на отмели корветом и выходом из бухты. В кокните угадывалась темная фигура. Вот мигнул и исчез огонек сигары.
"Хуан, - с внезапно теплым чувством определила Нина, - это он сегодня на вахте… Ему скучно, пожалуй, сейчас и одиноко. И мне… Мне тоже одиноко… Крикнуть ему? Нет, разбужу остальных мужчин. Они так намаялись днем на выгрузке… Пусть спят спокойно, завтра у них трудный день".
Ей показалось, будто она слышит музыку. Нина напрягла слух. Мелодия была знакомой… и Нина со страхом поняла, что с берега доносится мелодия украинской народной песни "Реве та стогне Днипр широкий".
Нина стиснула уши ладонями. Затем отняла ладони, прислушалась. Неведомый музыкальный инструмент продолжал рождать звуки все той же песни.
"Что за чертовщина? - рассердилась молодая женщина. - Или я схожу с ума, или… Не перенеслись же мы за ночь в какой-нибудь черноморский лиман? Собаки, украинская песня… Нет, со мною что-то происходит…"
Музыка смолкла. Собаки больше не лаяли. Небо светлело. С моря потянуло прохладой.
Утром выгрузка "Святого Патрика" продолжалась. Руководивший работами дон Кристобаль сказал, что в следующий день они попытаются стянуть корвет с мели. Нина готовила обед в камбузе "Святого Патрика". Она никому не сказала о ночном бдении на палубе и о тех звуках, что приходили с берега. Но когда мужчины подкрепились и после короткого отдыха вновь принялись за работу, Нина перебралась на "Палому", надела там ласты и маску, прихватила с собой ружье для подводной охоты и поплыла к правому мысу выхода из бухты, сказав увидевшему ее приготовления де ла Гарсиа, что попытается настрелять к ужину свежей рыбы на уху.
Рыбы в бухте не было. То ли ей не полагалось существовать в этом времени, то ли место рыбе не нравилось, только разрядить ружье Нине было не в кого. Не торопясь она доплыла до берега и увидела косу, идущую параллельно берегу. Коса была покрыта обломками кораллов и всевозможными раковинами. Узрев их, Нина забыла обо всем на свете и выбралась на сушу, дрожа от нетерпения… Она любила раковины и за месяцы жизни на Кубе обзавелась такой коллекцией, что всерьез подумывала, как пристроить небольшой контейнер на каком-нибудь судне-сахаровозе, когда будет возвращаться в Россию, на самолет ее "сокровища", конечно, не возьмут.
Нина сразу подняла лежащую на крупном песке, перемешанном с коралловой крошкой, пятнистую "Скафеллу Юноны". Такая раковина у нее была, но эта отличалась большими размерами и небесно-голубой с розовыми подпалинами окраской.
Затем Нина высмотрела полуметровый "Большой Стромбус". Такой она видела только в Гаванском музее, да и то музейный, кажется, был поменьше. Она подошла к "Слоновьему уху", взялась за края вытянутого и крыловидно отогнутого входного отверстия, с трудом оторвала раковину от земли и с сожалением вернула на место, подумав, что попросит мужчин забрать эту красавицу на судно, когда они все вместе прибудут сюда.
"А если найдем раковину с живым моллюском, - подумала Нина, - они будут лакомиться отменными бифштексами…"
В ее сумке были уже несколько раковин, пара обломков красного коралла… Нашла Нина и "Варонию Тритона", в которую трубит в океане как из боевого рога Тритон, сын Посейдона и Амфитриды, но для сумки "Варония" была велика, и Нина сунула ее под мышку, придерживая левой рукой.
Внезапно ей показалось, что она видит "Черную жемчужину Карибского моря". Эта небольшая раковина давно не давала покоя Нине и вовсе не потому, что ценилась у коллекционеров в несколько тысяч долларов, уж очень она была изящна и привлекательна. Нина бросилась к ней, высоко поднимая ноги в ластах, она не сняла их, чтоб не поранить ноги об осколки раковин и кораллов. Нина заспешила, споткнулась и упала.
Едва приподняв голову, она увидела в шаге от себя смуглые человеческие ноги. Смятение охватило Нину. Она медленно поднималась, стараясь не глядеть на того, кто стоял подле нее…
Когда Нина выпрямилась, она оказалась лицом к лицу с улыбающейся молодой женщиной.
Глава пятнадцатая
Над морем летел гидроплан.
Рано утром он поднялся с озера Пончартрейн, сделал круг над пригородом дотянувшегося до южных берегов озера Нового Орлеана, прошел над Иннер-Харбор-Навигейшен-Каналом, идущим к реке Миссисипи, миновал железнодорожный мост между городом и пригородом Алджирс и лег на курс в сто тридцать пять градусов, чтобы через четыре часа полета над Мексиканским заливом выйти к островам Флорида-Кис.
До военно-морской базы США в Ки-Уэст гидроплан добрался за три часа с половиной. Пилот был доволен скоростью своей машины. На Ки-Уэст он дозаправил баки, плотно пообедал и решил попытаться к вечеру добраться до Пуэрто-Рико. Путь его пройдет мимо Кубы и Гаити с правого борта и Багамских островов с левого. Дорога знакома, прогноз синоптики сочинили отличный, он переночует на Пуэрто-Рико, а с утра примется облетывать Малые Антильские острова, подыскивать удобное местечко для исполнения задуманного плана.
Остановка в Ки-Уэст заняла у Питера Драйхэнда чуть больше часа. Когда он оторвал гидроплан от воды и, сделав круг, ложился на курс, под крылом промелькнули три купола, возвышавшиеся над городом: гостиницы, военно-морского госпиталя и метеорологической станции в международном аэропорту. Внезапная грусть охватила вдруг пилота… Сделав усилие над собой, он усмехнулся и подумал, что не так-то просто отринуть от себя цивилизованный мир. Ведь порождением его являешься и ты сам, трудно расстаться с тем, что всегда было в самой сути твоей…
"Рано прощаешься, - сказал себе Питер Драйхэнд. - Ты еще вдоволь напитаешься благами цивилизации в Пуэрто-Рико, когда будешь возвращаться туда после тщетных поисков. Нелегко в двадцатом веке найти подходящий островок для растительной жизни…"
Решение пришло к нему в прошлом году, когда, маясь после очередного запоя, Питер Драйхэнд сидел в прохладной тени веранды одного из дорогих ресторанов Майами. Купальный сезон был в разгаре, ресторан пустовал, все клиенты плескались в теплых водах Атлантики… Питер потягивал из бокала ледяной оранжад и размышлял о том, сколько дней он продержится до следующего запоя. В последнее время светлые периоды катастрофически сокращались…
Питеру Драйхэнду было скучно. Он утратил всякий интерес к жизни и лишь алкоголь подогревал его. Затем следовали тяжелые часы похмелья, душевная депрессия… Но постепенно Питер отходил, отравленный организм очищался от яда, наступало недолгое просветление, и вновь отыскивался повод основательно нарезаться, а утром опохмелиться… И так на неделю безудержного пьянства с бешеными гонками на автомобиле в компании случайных собутыльников, с битьем посуды в ресторанах и штрафами за нарушение общественного спокойствия.
Еще три-четыре года назад молодой инженер, недавно окончивший технический колледж в штате Мичиган, Питер Драйхэнд мечтал о необычайных сооружениях, которые он построит на планете. Но вскоре умер отец, и оказалось, что он был куда богаче, чем считали окружающие его люди. При этом выяснилось, что Питер наследует и капиталы деда, ими управлял после его смерти тоже отец.
Питер баснословно разбогател. Но заниматься бизнесом ему не хотелось. Пойти работать в какую-нибудь строительную фирму рядовым инженером, в то время как он мог купить эту фирму со всеми ее потрохами… Нет, это уже не для него.
Драйхэнд отправился путешествовать. Он объехал полмира и вскоре пресытился впечатлениями. Занялся спортом, купил двухмоторный гидроплан и научился летать, оборудовал в нем роскошные апартаменты, мотался между островами Вест-Индии, но и это ему тоже прискучило.
Так вот тогда в ресторане в Майами, когда он сидел и потягивал оранжад из запотевшего бокала, мимо него развинченной походкой прошла по залу девица в шортах и в разукрашенной фиолетовыми попугаями рубашке навыпуск. На обратном пути она остановилась у столика Питера и осведомилась, не возражает ли он против ее присутствия.
Питеру не хотелось говорить, и он молча кивнул.
Девица уселась за столик, заказала джин с тоником, достала из пластиковой сумочки с эмблемой "Пан Америкен Эруэйз" книгу и принялась читать, прихлебывая из высокого стакана и не обращая внимания на своего страдающего от головной боли соседа.
На обложке Драйхэнд рассмотрел хижину у подножья высоких деревьев. Это была книга Генри Дэвида Торо "Уолден, или Жизнь в лесу". Питер читал ее в детстве и сейчас вдруг вспомнил, как он завидовал герою, сумевшему остаться наедине с природой. Ему вдруг неудержимо захотелось выпить. Питер повел взглядом, и от стены заспешил к нему официант.
Но заказ принять он не успел. В дверях показалась группа молодых людей. Парни громко окликнули девицу, она сорвалась со стула и помчалась к выходу, оставив книгу на столе.
Питер потянулся к ней, придвинул к себе и раскрыл на середине.
Официант вопросительно согнулся.
- Еще оранжад, - сказал Драйхэнд.
Пить ему уже расхотелось.
Он унес книгу в номер и весь день читал ее. Решение крепло от часа к часу. А назавтра Драйхэнд начал объезд своих горных предприятий, универсальных магазинов, скотоводческих ранчо в Техасе и лесных угодий в Канаде. Необходимо было так поставить дело, чтобы все это продолжало действовать в долгое время его отсутствия. Питер не боялся разориться. Но считал себя не в праве подвергать этому риску сотни и тысячи людей, которые так или иначе были связаны с его капиталами. Пусть все останется, как было, только сам он уйдет из этого мира и станет частью природы.
На приведение всех дел в порядок ушло месяцев восемь. Драйхэнд снабдил гидроплан всем необходимым, что может понадобиться ему, новоявленному и добровольному Робинзону, и в один прекрасный день вылетел из Нового Орлеана на юго-восток, надеясь найти на Малых Антилах подходящее для уединения место.
Двигатели мерно рокотали. Гидропланом управлял автопилот. Питер сидел, откинувшись в левом кресле, и смотрел на блестящее внизу море, на тянувшиеся справа синие горы Кубы.
Внезапно в рубку ворвалась тьма. Пилоту показалось, что он ослеп… Питер схватился за глаза, протер их и увидел впереди звезды…
Вспыхнул яркий свет. И снова - тьма.
Пилот потерял сознание.
Когда он пришел в себя, гидроплан по-прежнему летел над морем. Питер взглянул на часы, восемнадцать ноль-ноль. Ему стало не по себе. Больше четырех часов летел гидроплан, управляемый автоматом… Где он находится сейчас?
Высотомер показывал триста метров. Драйхэнд огляделся. Как он потерял тысячу метров? Автопилот не может произвольно изменять высоту. Как случилось, что гидроплан снизился? А если б летчик пробыл без чувств еще немного? И что это было?
Питер включил радиопеленгатор, намереваясь привязаться к аэромаякам на Кубе или еще где, кто знает, куда завел его автомат за эти часы… Он шарил по эфиру, но эфир молчал, лишь изредка потрескивали далекие грозовые разряды.
"Прибавить высоты", - подумал Питер и перевел управление на себя. Он взялся уже за штурвал, чтобы подать его к себе, как вдруг заметил на воде странный предмет. Предмет промелькнул и ушел под корпус гидроплана. Питер хотел было пролететь мимо, но внутренний голос шепнул ему, что взглянуть на непонятное внизу стоило б еще раз.
Гидроплан заложил крутой вираж и пошел на круг, теряя высоту. Когда Питер Драйхэнд пронесся над замеченным им предметом, то с высоты он без труда рассмотрел, что это узкая индейская пирога, а на дне ее лежат человеческие тела.