Мемнон закрыл глаза и в крайнем изнеможении уснул, но сон его был неспокоен, его терзали боль и кошмары. Когда, наконец, прибыл египетский врач, грек бредил и выкрикивал бессмысленные слова, мучимый страшными видениями.
Врач велел уложить его на повозку, промыл ему рану уксусом и чистым вином, зашил и перевязал бедро чистыми бинтами. Еще он дал больному какого-то горького питья, облегчающего боль и приносящего укрепляющий сон. Тут персидский командир велел отправляться, и влекомая парой мулов повозка, скрипя и переваливаясь на ухабах, двинулась вперед.
Глубокой ночью они добрались до дворца в Зелее. Барсина, издалека завидев их на дороге, с плачем выбежала навстречу; сыновья же, помня, чему учил их отец, молчали, стоя у двери, пока солдаты на руках переносили Мемнона на его постель.
Весь дом был освещен, и в передней собрались три врача-грека, ожидая, когда будет можно позаботиться о раненом. Главный из них был и самым старшим по возрасту. Он приехал из Адрамиттиона, и его звали Аристон.
Врач-египтянин говорил только по-персидски, и Барсине пришлось переводить:
- Когда я пришел, он уже потерял много крови. Он шел всю ночь. Все кости у него целы, мочеиспускание нормальное, а пульс слабый, но регулярный, и это уже кое-что. Как думаете лечить его?
- Компрессы из мальвы на рану и дренаж, если начнется нагноение, - ответил Аристон.
Его египетский коллега кивнул:
- Согласен, но давайте ему как можно больше пить. Я бы также дал ему мясного бульона, это поможет восстановить потерянную кровь.
Закончив переводить, Барсина проводила врача до двери и протянула ему мешочек с монетами:
- Я очень благодарна тебе за все, что ты сделал для моего мужа. Если бы не ты, он бы умер.
Египтянин с поклоном принял вознаграждение.
- Моя заслуга не столь велика, госпожа. Он силен как бык, поверь мне. Он весь день скрывался в куче трупов, истекая кровью, а потом почти всю ночь шел, испытывая страшную боль. Не многие из людей имеют такую силу воли.
- Он будет жить? - с тревогой спросила Барсина, и у солдат, молча смотревших на врача, застыл в глазах тот же вопрос.
- Не знаю. Каждый раз, когда человек получает такую тяжелую рану, жизненные соки, вытекая из тела, уносят с собой и часть души, поэтому его жизнь в серьезной опасности. Никто не знает, сколько крови он потерял и сколько ее осталось у него в сердце, но постарайтесь, чтобы он пил как можно больше, - даже разбавленная водой кровь лучше, чем ничего.
Он удалился, а Барсина вернулась в дом, где врачи-греки уже хлопотали вокруг пациента, готовя травы и настои и раскладывая хирургические инструменты на случай, если придется делать дренаж раны. Служанки между тем раздели его и обтерли ему тело и лицо тряпками, пропитанными теплой водой с мятной эссенцией.
Сыновья, до сих пор хранившие молчание, подошли спросить об отце.
- Сами видите, - ответил один из врачей, - но не тревожьтесь: он должен поправиться.
Этеокл, старший, подошел поближе и посмотрел отцу в лицо, надеясь, что тот откроет глаза, но, увидев, что он не двигается, обернулся к брату и покачал головой.
- Идите спать, - попыталась успокоить их Барсина. - Завтра вашему отцу будет лучше и вы сможете поздороваться с ним.
Мальчики поцеловали безжизненно свисавшую с кровати руку и ушли со своим воспитателем.
Прежде чем вернуться в свою комнату, Этеокл повернулся к Фраату и сказал:
- Если мой отец умрет, я найду этого Александра, где бы он ни прятался, и убью его. Клянусь.
- И я тоже клянусь, - сказал младший брат. Барсина всю ночь бодрствовала рядом с мужем, хотя трое врачей по очереди дежурили у больного. То и дело они меняли холодные компрессы у него на лбу.
К рассвету Аристон осмотрел ногу больного и, заметив, что она распухла и покраснела, разбудил одного из своих ассистентов:
- Нужно приложить пиявок, чтобы они оттянули давление внутренних соков. Ступай в мою комнату и возьми все необходимое.
- Извини меня, - вмешалась Барсина, - но когда вы консультировались с тем, другим врачом, никто ничего не говорил про пиявок. Тогда говорили только про дренаж в случае нагноения.
- Моя госпожа, ты должна мне доверять. Я врач.
- Тот египтянин - личный врач Спифридата, и он лечил самого Великого Царя Дария. Я доверяю и ему, и потому не прикладывайте пиявок, пока я не пошлю кого-нибудь спросить у него.
- Неужели ты собираешься слушать этого варвара! - сорвалось у Аристона.
- Я сама тоже из варваров, - напомнила ему Барсина, - и говорю тебе, чтобы ты не прикладывал этих мерзких тварей к коже моего мужа, если египетский врач не даст своего согласия.
- Если так, я ухожу отсюда, - в раздражении заявил Аристон.
- Иди…- раздался голос, словно из потустороннего мира, - иди куда подальше.
- Мемнон! - воскликнула Барсина, повернувшись к постели, а потом снова обернулась к Аристону: - Моему мужу лучше, можете уходить. Завтра я пришлю вам ваше вознаграждение.
Аристон не заставил себя упрашивать и позвал своих ассистентов.
- Однако предупреждаю, - сказал он, уходя, - без пиявок давление станет нестерпимым и…
- Я за все отвечаю, - ответила Барсина. - Не беспокойся.
Когда греки удалились, она послала слугу за врачом египтянином, который спешно прибыл на повозке из дворца сатрапа Спифридата.
- Что случилось, моя госпожа? - спросил он, еще не ступив на порог.
- Врачи-яуны хотели приложить пиявок, но я воспротивилась: я хотела сначала услышать твое мнение. А они обиделись и ушли.
- Ты правильно поступила, моя госпожа: пиявки только ухудшили бы дело. Как ему сейчас?
- У него все еще сильный жар, но он очнулся и говорит.
- Отведи меня к нему.
Они вошли в комнату Мемнона и увидели, что он в сознании. Несмотря на призывы служанок и предостережения своих солдат, которые всю ночь дежурили у двери, он пытался слезть с кровати.
- Только поставь эту ногу на пол, и мне придется ее отрезать, - пригрозил врач.
Мемнон в нерешительности замер, а потом с ворчанием улегся обратно. Барсина убрала простыню с раненой ноги, чтобы врач первым делом осмотрел ее: нога распухла, горела и болела, но никаких признаков нагноения не было. Египтянин раскрыл свою сумку и высыпал ее содержимое на столик.
- Что это? - спросила Барсина.
- Это разнообразные мхи. Я видел, что воины-оксидраки лечат этим раны и во многих случаях добиваются быстрого заживления. Не знаю, как это происходит, но для врача главное - добиться выздоровления, а не настоять на своих убеждениях. И боюсь, что одних компрессов из мальвы будет недостаточно.
Он подошел к Мемнону и засунул под повязку пучок мха.
- Если к завтрашнему дню появится страшный, почти нестерпимый зуд, я бы сказал, что дело пошло на поправку. Но ни в коем случае не давайте ему чесать, пусть даже придется связать руки. А если появится боль и нога распухнет еще сильнее, позовите меня, так как ногу придется ампутировать. Мне пора идти: в Зелее еще много раненых, требующих моего вмешательства.
Египтянин уехал на повозке, запряженной парой мулов, а Барсина позволила солдатам мужа несколько мгновений посмотреть на своего командира, после чего поднялась на башню над дворцом, где был устроен небольшой храм. В ожидании госпожи жрец молился, уставившись на священное пламя.
Барсина молча преклонила колена и, глядя на языки огня, пляшущие на легком ветерке, что прилетал с горных вершин, стала дожидаться ответа. Наконец жрец проговорил:
- Его убьет не эта рана.
- И больше ты ничего мне не скажешь? - спросила встревоженная женщина.
Жрец снова уставился на огонь, который разгорался все сильнее, раздуваемый крепнущим ветром.
- Я вижу великие почести, воздаваемые Мемнону, но также вижу и великую опасность. Оставайся с ним, госпожа, и пусть сыновья тоже будут рядом с ним. Им нужно еще многому научиться у отца.
ГЛАВА 8
Добычу из персидского лагеря и снятые с павших доспехи свалили посреди лагеря македонян. Люди Евмена производили инвентаризацию.
Пришел Александр вместе с Гефестионом и Селевком и уселся на скамеечку рядом с царским секретарем.
- Как твоя голова? - спросил тот, кивнув на внушительную повязку на голове царя - дело рук врача Филиппа.
- Неплохо, - ответил Александр, - но еще чуть-чуть, и было бы плохо. Если бы не Черный, я бы сегодня не радовался солнцу. Как видишь, - добавил он, указывая на богатую добычу, - тебе теперь нечего беспокоиться о деньгах. Здесь хватит на пропитание войска в течение месяца, если не больше; хватит и на жалованье наемникам.
- А себе ты ничего не хочешь забрать? - спросил Евмен.
- Нет. Но хотелось бы послать пурпурную ткань, ковры и шторы моей матери и что-нибудь сестре - например, эти персидские одежды. Клеопатре нравятся всякие необычные вещи.
- Будет исполнено, - согласился Евмен и дал указание слугам. - Что-нибудь еще?
- Да. Отбери триста комплектов доспехов, самых лучших, какие найдешь, и пошли в Афины, чтобы преподнесли богине Афине в Парфеноне. С посвящением.
- С посвящением… каким-то особенным?
- Разумеется. Пиши:
Александр и греки, за исключением спартанцев, отобрали эти доспехи у азиатских варваров.
- Хорошая оплеуха спартанцам, - прокомментировал Селевк.
- Ответ на ту, которую они дали мне, отказавшись участвовать в моем походе, - заметил царь. - Скоро они поймут, что на самом деле живут в захолустной деревне. А весь мир идет с Александром.
- Я распорядился, чтобы приехали Апеллес и Лисипп и сделали твое изображение верхом на коне, - сообщил Евмен. - Думаю, через несколько дней они высадятся в Ассах или Абидосе.
- Это меня не интересует, - сказал Александр. - А что мне хочется - это установить монумент нашим павшим в бою. Такой, какого еще не видывали. Создать его может один лишь Лисипп.
- Скоро узнаем также, какое впечатление произвела твоя победа на друзей и врагов, - вмешался Селевк. - Мне любопытно, что скажут жители Лампсака, не пожелавшие, чтобы ты их освобождал.
- Письмо моей матери уже отправили? - спросил Александр Евмена.
- Как только ты дал мне его. Сейчас оно уже на побережье. При благоприятном ветре будет в Македонии дня через три, не больше.
- Никто не связывался с нами со стороны персов?
- Никто.
- Странно… Я велел моим хирургам позаботиться об их раненых, а погибших похоронить с честью.
Евмен выгнул бровь.
- Если ты стараешься что-то мне сказать, говори, ради Зевса! - взорвался Александр.
- В этом-то и загвоздка, - вымолвил Евмен.
- Не понял.
- Персы не хоронят умерших.
- Что?
- Я тоже этого не знал, лишь вчера мне объяснил один пленный. Персы считают землю священной и священным также считают огонь, а труп для них нечист, и потому они полагают, что захоронение оскверняет землю, а сожжение оскверняет огонь, который для них является богом.
- Но… что же остается?
- Персы кладут тела умерших на горных вершинах или на крышах башен, где их клюют птицы и постепенно разлагает ветер и солнце. Эти сооружения они называют "башнями молчания".
Александр встал и направился к своему шатру. Евмен догадался, что делается у него в душе, и сделал друзьям знак не удерживать его.
Сам он пошел к царю только после захода солнца.
- Парменион приглашает тебя на ужин вместе со всеми нами, если ты соизволишь.
- Да, скажи ему, что я скоро приду.
- Не расстраивайся. Ты не мог себе представить…- произнес Евмен, видя, что царь все еще опечален.
- Дело не в том. Я думал…
- О чем?
- Об этом персидском обычае.
- Мне кажется, что он сохранился от ритуалов, восходящих к временам, когда персы были еще кочевниками.
- И в этом таится величие этого ритуала - в том, что обычай далеких предков не забывается. Друг мой, если мне придется пасть в бою, я бы, возможно, тоже захотел навсегда уснуть на башне молчания.
ГЛАВА 9
На следующий день Александр послал Пармениона занять Даскилий, столицу Геллеспонтской Фригии, прекрасный приморский город с огромным укрепленным дворцом, а также установить контроль над Зелеей.
Знатные персы бежали, забрав с собой лишь самое ценное, и генерал допросил слуг, чтобы узнать, куда именно они бежали, а особенно, куда делся Мемнон, поскольку его тела не нашли на поле битвы.
- Мы сами больше не видели его с тех пор, могущественный господин, - ответил ему один из распорядителей дворца. - Возможно, он отполз далеко от места сражения и умер позже, спрятавшись где-то. А может быть, его подобрали солдаты и похоронили, чтобы он не стал добычей собак и стервятников. Но здесь его не было.
Парменион послал за Филотом, своим сыном:
- Я не верю ни единому слову этих варваров, но все же очень вероятно, что Мемнон ранен и до сих пор не оправился. Насколько нам известно, у него была вилла, где он жил как персидский сатрап. Пошли-ка ты дозоры легкой конницы осмотреть местность: этот грек - самый опасный из наших противников. Если он жив, то доставит нам неисчислимые беды. Сегодня ночью я видел в горах какие-то световые сигналы; наверняка они передавали с большой скоростью на большие расстояния известие о нашей победе. Скоро мы получим ответ, и вряд ли это будет радушное приглашение.
- Я сделаю все, что в моих силах, отец мой, и привезу его связанного к твоим ногам.
Парменион покачал головой:
- Не делай ничего подобного. Если найдешь его, обращайся с ним почтительно: Мемнон - самый доблестный воин к востоку от Проливов.
- Но он наемник.
- Ну и что? Это человек, для которого жизнь утратила все иллюзии и который верит только в свой меч. Для меня этого достаточно, чтобы уважать его.
Филот прочесал местность пядь за пядью, обследовал все виллы и дворцы, допросил рабов, даже прибегая к пыткам, но так ничего и не добился.
- Ничего, - сообщил он своему отцу через несколько дней. - Совершенно ничего. Как будто его никогда и не было.
- Возможно, есть один способ обнаружить его. Приглядывай за врачами, особенно за хорошими, и смотри, куда они ходят, и таким образом сможешь выйти к изголовью важного пациента.
- Хорошая идея, отец мой. Странно, но ты всегда представлялся мне солдатом, человеком, способным лишь разрабатывать гениальные планы сражений.
- Мало выиграть сражение - самое трудное начинается потом.
- Я последую твоему совету.
С того дня Филот начал раздавать деньги и заводить друзей, особенно среди самого простого люда, и вскоре узнал, кто здесь лучшие врачи и что самый лучший из них - египтянин по имени Снефру-эн-Капта. Он пользовал в Сузах самого Дария, а потом стал личным врачом сатрапа Фригии Спифридата.
Филот расставил несколько засад и однажды вечером увидел, как египтянин, озираясь, выходит через заднюю дверь, садится в запряженную мулами повозку и едет по улице, ведущей из города. Взяв отряд легкой конницы, Филот последовал за ним, держась на изрядном расстоянии и двигаясь не по дороге. После долгого пути в темноте вдали показался свет роскошного жилища. Это был дворец, обнесенный зубчатой стеной, с портиками, балконами и галереями.
- Приехали, - объявил один из конников. - Будьте наготове.
Они спешились и подошли поближе, держа коней в поводу. Однако в последнее мгновение, когда до дворца оставался один шаг, соглядатаев встретил дружный яростный лай и со всех сторон на них набросились свирепые каппадокийские бульдоги.
Пришлось применить дротики, чтобы псы не слишком наглели. В темноте не удавалось хорошо прицелиться и мало-мальски использовать луки и стрелы: стрелки тут же подвергались нападению, и им приходилось вступать врукопашную с кинжалом в руке. Несколько коней, до смерти напуганные, вырвались и со ржанием скрылись в ночи, а когда конники, наконец, одолели напавших на них собак, то обнаружили, что половина лошадей пропала.
- Идем все равно! - в ярости приказал Филот.
Они ворвались во двор, освещенный развешанными вокруг портика лампами. Перед пришельцами стояла прекрасная женщина в персидском узорчатом одеянии с длинной золотой бахромой.
- Кто вы такие? - спросила она по-гречески. - Чего вам нужно?
- Прости, госпожа, но мы ищем одного человека, который сражался на стороне варваров, и у нас есть основание полагать, что он находится в этом доме, вероятно раненный. Мы проследили за его врачом.
При этих словах женщина вздрогнула и побледнела от гнева, но отступила в сторону, давая Филоту и прочим пройти.
- Войдите и осмотрите все, но прошу вас отнестись с почтением к жилищу женщин, иначе я позабочусь о том, чтобы ваш царь узнал об этом. Мне известно, что этот человек ненавидит своеволие.
- Слышали? - сказал Филот своим солдатам, истерзанным и покусанным.
- Мне очень жаль, - добавила Барсина, видя их состояние. - Если бы вы предупредили о своем приходе, этого можно было бы избежать. К сожалению, здесь полно разбойников и приходится защищаться. Что касается врача, я сейчас же отведу вас к нему.
Вместе с Филотом она прошла в атриум, а оттуда в длинный коридор; впереди служанка несла лампу.
Они вошли в комнату, где в постели лежал мальчик. Снефру-эн-Капта осматривал его.
- Как он? - спросила Барсина у врача.
- Это просто несварение желудка. Давайте ему пить вот этот отвар три раза в день, а завтра пусть весь день поголодает. Он быстро встанет на ноги.
- Мне нужно поговорить с врачом наедине, - сказал Филот.
- Как вам будет угодно, - согласилась Барсина и отвела обоих в соседнюю комнату.
- Нам известно, что это дом Мемнона, - начал Филот, едва они вошли.
- Действительно, это так, - подтвердил египтянин.
- Мы его разыскиваем.
- Тогда вам надо искать в другом месте: здесь его нет.
- А где?
- Не знаю.
- Ты лечил его?
- Да. Я лечу всех, кто нуждается в моей помощи.
- Ты знаешь, что я могу развязать тебе язык, если захочу.
- Конечно, но больше я ничего не смогу сообщить тебе. Может быть, ты думаешь, что такой человек, как Мемнон, рассказывает своему врачу, куда собирается направиться?
- Он ранен?
- Да.
- Тяжело?
- Любая рана может оказаться тяжелой. В зависимости от развития заболевания.
- Не собираюсь выслушивать лекцию по медицине. Я хочу знать, в каком состоянии был Мемнон, когда ты видел его в последний раз.
- Он был на пути к выздоровлению.
- Благодаря твоему лечению?
- И лечению нескольких врачей-греков, среди которых был Аристон из Адрамиттиона, если не ошибаюсь.
- Он был в состоянии ехать верхом?
- Не имею ни малейшего представления. Я ничего не смыслю в лошадях и верховой езде. А сейчас, если ты позволишь, я бы удалился к другим пациентам, которые ждут меня.
Филот не смог придумать, что бы еще спросить, и отпустил его. В атриуме он встретил своих солдат, которые уже обыскали дом.
- Ну как?
- Ничего. Никаких следов. Если он здесь и был, то определенно уже давно ушел или же спрятался там, где мы его не найдем, если только…
- Если только что?