- Если только не запалить этот дворец: ведь если крысы спрятались здесь, им придется вылезти, верно?
Барсина закусила губу, но не проронила ни слова. Она ограничилась тем, что потупилась, чтобы не встречаться глазами с врагами.
Филот раздраженно покачал головой:
- Оставим, как есть, и пошли отсюда: здесь для нас нет ничего интересного.
Они вышли, и вскоре топот их коней затих вдали, сопровождаемый собачьим лаем. Когда они оказались в трех стадиях, Филот натянул поводья.
- Проклятье! Бьюсь об заклад, что в этот самый момент он уже вылез из какого-то подземного тайника и спокойно беседует со своей женушкой. Красивая женщина… Красивая женщина, клянусь Зевсом!
- Я не понял, почему мы не схватили ее и…- начал один из его людей, фракиец из Сальмидесса.
- Потому что этот кусочек тебе не по зубам, а если Александр узнает, он вырвет твои яйца и скормит своей собаке. Если не знаешь, куда их деть, займись лагерными шлюхами. Поехали, мы и так задержались.
В этот самый момент на другом конце долины Мемнона перевозили в другое убежище на носилках, привязанных к седлам двух вьючных ослов. Ослы ступали один впереди другого, и переднего вели в поводу.
Прежде чем пройти перевал, ведущий в Эзепскую долину и город Адзиру, Мемнон попросил возчика остановиться и обернулся назад, чтобы посмотреть на огни своего дома. Он еще ощущал запах последнего объятия Барсины.
ГЛАВА 10
Войско с повозками и обозами двинулось на юг, в направлении горы Иды и Адрамиттионского залива. Оставаться на севере не было смысла, поскольку столица сатрапии Фригия была оккупирована и там остался македонский гарнизон.
Парменион снова занял место заместителя командующего, а стратегические решения принимал Александр.
- Мы пойдем на юг до побережья, - объявил он однажды вечером на военном совете. - Мы взяли столицу Фригии, а теперь возьмем столицу Лидии.
- То есть Сарды, - уточнил Каллисфен. - Мифическую столицу Мидаса и Креза.
- Прямо не верится, - вмешался Леоннат. - Помните сказки, что рассказывал о них старик Леонид? А теперь мы увидим их, эти самые места.
- Действительно, - подтвердил Каллисфен. - Мы увидим реку Герм, на берегу которой почти двести лет назад Креза разбили персы. И Пактол с его золотоносным песком, где родилась легенда о царе Мидасе. И могилы, где покоятся лидийские цари.
- Ты веришь, что в этом городе мы найдем деньги? - спросил Евмен.
- Ты только о деньгах и думаешь! - воскликнул Селевк. - А впрочем, ты прав.
- Конечно, прав. Вы знаете, во сколько нам обошелся флот наших союзников греков? Знаете?
- Нет, - ответил Лисимах, - не знаем, господин царский секретарь. Для этого есть ты.
- Сто шестьдесят талантов в день. Я говорю - сто шестьдесят. Это значит, что всего захваченного нами на Гранике и в Даскилии хватит на пятнадцать дней, если все пойдет хорошо.
- Послушайте, - сказал Александр. - Сейчас мы пойдем на Сарды, и не думаю, что встретим сильное сопротивление. Затем отправимся занимать остальное побережье до границы с Ликией, до Ксанфа. Таким образом, мы освободим все греческие города в Азии. И это случится до конца лета.
- Великолепно, - одобрил Птолемей. - А потом?
- Не вернемся же мы домой! - воскликнул Гефестион. - Я только начал входить во вкус.
- Нет никакой уверенности, что это будет так уж просто, - возразил Александр. - До сих пор мы лишь поцарапали могущество персов, и почти наверняка Мемнон еще жив. И потом, мы не знаем, все ли греческие города откроют нам ворота.
Несколько дней они шли вдоль мысов и заливов неописуемо красивого морского берега, затененного гигантскими соснами. Перед ними открывались виды больших и маленьких островов, следующих изгибам берега, как кортеж. Потом войско вышло на берег Герма, огромной реки со сверкающей водой, бегущей по руслу из вымытой гальки.
Сатрапа Лидии звали Митрит. Это был рассудительный человек, он отдавал себе отчет, что ему ничего не остается, кроме как послать к Александру посольство с предложением сдачи города, а потом лично проводить по цитадели с тройной крепостной стеной, контрфорсами и ходами сообщения для защитников.
- Вот отсюда началось "отступление десяти тысяч", - проговорил Александр, не отрывая глаз от равнины; ветер трепал ему волосы и сгибал кроны ив и ясеней.
Чуть поодаль ехал Каллисфен, делая отметки на своей табличке.
- Верно, - сказал он. - И здесь жил Кир Младший, в то время бывший сатрапом Лидии.
- В некотором смысле отсюда начинается и наш поход. Только мы пойдем не по тому же маршруту. Завтра мы выступаем на Эфес.
Эфес тоже сдался без единого соприкосновения мечей. Гарнизон греческих наемников уже ушел оттуда, и, когда Александр осадил город, демократы, ранее изгнанные, вернулись и устроили настоящую охоту на людей, натравив народ на дома богачей, которые до сих пор сотрудничали с персидским правителем.
Некоторых из них, укрывшихся в храмах, выволакивали силой и забивали камнями; весь Эфес восстал. Александр велел пехоте "щитоносцев" навести порядок на улицах и пообещал, что демократия будет восстановлена. Он также обложил богачей специальным налогом для реконструкции грандиозного храма Артемиды, разрушенного пожаром много лет назад.
- Знаешь, что рассказывают по этому поводу? - спросил его Каллисфен, когда они осматривали развалины огромного храма. - Что богиня не смогла затушить огонь, потому что в это время рожала тебя. И действительно, святилище сгорело двадцать один год назад, как раз в день твоего рождения.
- Я хочу возродить его, - заявил Александр. - Хочу, чтобы потолок подпирался лесом гигантских колонн и чтобы внутреннее убранство украсили и расписали самые лучшие скульпторы и художники.
- Прекрасный план. Ты можешь поговорить об этом с Лисиппом.
- Он приехал? - спросил царь, весь просветлев.
- Да. Сошел на берег вчера вечером и ждет не дождется часа, когда сможет повидаться с тобой.
- Небесные боги, Лисипп! Эти руки, этот взгляд… Никогда не видел у кого-либо еще такой творческой мощи в глазах. Когда он смотрит на тебя, ты чувствуешь, что он соприкасается с твоей душой, что сейчас он сотворит нового человека… Из глины, из бронзы, из воска - неважно: он создает человека, каким создал бы его, будучи богом.
- Богом?
- Да.
- Каким именно?
- Богом, который присутствует во всех богах и всех людях, но которого лишь немногим дано увидеть и услышать.
Старейшины города, демократические правители, которых некогда утвердил во власти его отец, впоследствии изгнанные персами и снова вернувшиеся с приходом Александра, ждали молодого царя, чтобы показать ему эфесские чудеса.
Город расположился на живописном отлогом спуске к морю, в обширной бухте, куда впадала река Каистр. У портовых причалов кишели суда, выгружая всевозможные товары и препровождая на палубу ткани, специи и благовония, прибывшие из материковой Азии, чтобы перепродать их в далеких странах, расположенных на островах Тирренского моря, в землях этрусков и иберов. Доносился плотный шум лихорадочной деятельности, крики работорговцев, выводящих на торги крепких мужчин и прекрасных девушек, которым судьба уготовила такую печальную участь.
Вдоль улицы с обеих сторон тянулись портики, построенные перед роскошными жилищами самых богатых горожан, а святилища богов окружали лотки торговцев, предлагавших прохожим амулеты для счастливой судьбы и против сглаза, реликвии и изображения Аполлона и его сестры, богини-девственницы среброликой Артемиды.
Кровь беспорядков уже смыли с улиц, и скорбь родственников погибших укрылась за стенами их жилищ. В городе царили праздник и ликование, толпы стремились увидеть Александра, и горожане размахивали оливковыми ветвями, а девушки сыпали к его ногам лепестки роз или бросали их широким жестом с балконов, наполняя воздух вихрем цветов и ароматов.
Наконец процессия подошла к великолепному дворцу с атриумом на мраморных колоннах, увенчанных ионическими капителями, расписанными золотом и лазурью. Раньше здесь находилась резиденция одного из знатных горожан, заплатившего кровью за свою дружбу с поработителями персами, а теперь дом готовился стать жилищем молодого бога, сошедшего со склонов Олимпа на берега безграничной Азии.
Внутри у входа стоял в ожидании царя Лисипп. Едва завидев Александра, скульптор бросился к нему и прижал к себе своими ручищами каменотеса.
- Мой добрый друг! - воскликнул Александр, обнимая его в свою очередь.
- Мой царь! - ответил Лисипп с горящими глазами.
- Ты уже принял ванну? Пообедал? Тебе дали чистые одежды, чтобы переодеться?
- Все хорошо, не беспокойся. Мое единственное желание - снова увидеть тебя; смотреть на твои портреты - это не то же самое. Это правда, что ты будешь позировать для меня?
- Да, но у меня есть и другие замыслы: я хочу установить монумент, какого еще никто никогда не видел. Сядь.
- Я слушаю тебя, - сказал Лисипп, в то время как слуги устраивали кресла для вельмож и друзей Александра.
- Ты голоден? Позавтракаешь с нами?
- С удовольствием, - ответил великий скульптор. Слуги принесли столы, поставили их перед каждым из гостей и предложили знаменитое местное блюдо - жареную рыбу, ароматизированную розмарином, с солеными маслинами, овощами, зеленью и свежим, только что из печи, хлебом.
- Так вот, - начал царь, - я хочу возвести монумент, изображающий двадцать пять гетайров из моего "Острия", которые пали у Граника во время первой атаки на персидскую конницу. Чтобы сохранить сходство, я набросал их портреты, прежде чем их тела возложили на погребальный костер. Ты должен изобразить их в ярости атаки, в пылу битвы. Должны ощущаться ритм их галопа, жар из конских ноздрей. Пусть все выглядит как на самом деле, не считая разве что живого дыхания, поскольку боги еще не передали это в твою власть.
Александр опустил голову, и среди общего веселья, перед кубками вина и полными ароматных яств блюдами его глаза заволокло печалью.
- Лисипп, друг мой… Эти юноши превратились в прах, и их голые кости лежат в земле, но ты, ты уловишь их трепетную душу, поймаешь ее в воздухе, прежде чем она пропадет совсем, и навеки запечатлеешь в бронзе!
Он встал и подошел к окну, выходящему на залив, который сверкал под лучами южного солнца. Все остальные ели, пили и веселились, разогретые вином. Лисипп приблизился к Александру.
- Двадцать шесть конных статуй…- говорил царь. - Турма Александра у Граника. Должна быть воспроизведена неистовость конских ног и мощных спин, ртов, открытых в воинственном крике, рук, грозно потрясающих мечом и копьем. Ты понимаешь меня, Лисипп? Понимаешь, что я хочу сказать? Монумент будет установлен в Македонии и останется там навеки на память об этих юношах, которые отдали жизнь за нашу страну, презрев тусклое, бесславное существование. Я хочу, чтобы ты отлил в бронзе твою собственную жизненную силу, чтобы твое произведение стало величайшим чудом, какое только видели в мире. Люди, проходящие перед монументом, должны трепетать от восхищения и ужаса, как сами эти всадники перед атакой, будто это их собственные рты раскрылись в крике, летящем за пределы смерти, за пределы мрачного Аида, откуда никто никогда не возвращался.
Лисипп смотрел на него, онемев от изумления, его огромные мозолистые руки безжизненно повисли.
Александр сжал их.
- Эти руки могут создать чудо, я знаю. Нет задачи, с которой ты бы не мог справиться, если захочешь. Ты такой же, как я, Лисипп, и потому никакой другой скульптор никогда не сможет сделать статую с меня. Ты знаешь, что сказал Аристотель в день, когда ты закончил мой первый скульптурный портрет в нашем уединении в Миезе? Он сказал: "Если бог есть, у него руки Лисиппа". Так ты изобразишь в бронзе моих павших товарищей? Ты сделаешь это?
- Сделаю, Александрос, и это творение повергнет мир в изумление. Клянусь.
Александр кивнул и пристально посмотрел на него взглядом, полным любви и восхищения.
- А теперь пошли к столам, - проговорил он, беря скульптора под руку. - Поешь чего-нибудь.
ГЛАВА 11
На следующий день с большой свитой рабов, прекрасных женщин и девушек прибыл Апеллес. Он был в высшей мере изящен и несколько эксцентричен в своих ярких одеждах и с ожерельем из янтаря и ляпис-лазури на шее. Ходили слухи, что Теофраст написал сатирическую книжку, озаглавив ее "Характеры", и что именно Апеллес вдохновил его на человеческий тип выскочки, всячески старающегося привлечь к себе внимание.
Александр принял художника, пришедшего вместе с прекраснейшей Кампаспой, в своих личных апартаментах. Кампаспа все еще носила пеплос молодой девушки - единственный способ не прятать роскошные плечи и великолепную грудь.
- Рад видеть тебя в добром здравии, Апеллес, и так же рад, что красота Кампаспы по-прежнему служит для тебя источником вдохновения. Привилегия немногих - жить с такой музой.
Кампаспа зарделась и подошла поцеловать ему руку, но Александр распахнул объятия и прижал ее к себе.
- Твои объятия, как всегда, крепки, государь, - шепнула она ему на ухо тоном, который разбудил бы чувства и в трехдневном покойнике.
- У меня и кое-что другое не менее крепко, если ты еще не забыла, - прошептал он в ответ.
Апеллес смущенно кашлянул и проговорил:
- Государь, этот портрет должен стать шедевром, достойным пережить века. Или, точнее, портреты, так как я хочу написать два.
- Два? - переспросил Александр.
- Разумеется, если ты согласен.
- Сначала послушаем.
- Первый должен изображать тебя стоящим, когда ты подобно Зевсу мечешь молнии. Рядом орел, который также является одним из символов династии Аргеадов.
Царь с сомнением покачал головой.
- Государь, я хотел сообщить тебе, что и Парменион, и Евмен единодушны во мнении, что тебя следует изобразить именно в таком виде, особенно для воздействия на твоих азиатских подданных.
- Ну, если они так говорят… А другой?
- На другом ты будешь верхом на Букефале с копьем в руке мчаться в атаку. Это будет незабываемо, уверяю тебя.
Кампаспа негромко хихикнула.
- В чем дело? - спросил Апеллес с плохо скрытой тревогой.
- Я подумала о третьем портрете.
- О каком? - спросил Александр. - Двух недостаточно? Я не могу провести остаток жизни, позируя Апеллесу.
- На этом ты будешь не один, - объяснила девушка и снова хихикнула, еще более лукаво. - Я подумала о портрете с двумя фигурами, где царь Александр изображен в образе бога Ареса, отдыхающего после битвы. Его доспехи разбросаны по прекрасному заросшему цветами лугу… А я бы могла стать ублажающей его Афродитой. Знаешь, что-нибудь вроде той картины, что ты писал в доме того греческого полководца… как его?
Апеллес побледнел и исподтишка толкнул ее локтем:
- Пошли, у царя нет времени для всех этих портретов. Двух хватит с лихвой, верно, государь?
- Именно, мой друг, именно с лихвой. А теперь извините меня: Евмен заполнил весь мой день делами. Я готов позировать тебе перед ужином. Реши сам, с какого сюжета начнешь. Если верхом, то приготовь деревянного коня: вряд ли у Букефала хватит терпения позировать, даже перед великим Апеллесом.
Художник с поклоном удалился, утащив за собой неохотно плетущуюся модель, и Александр еще долго слышал ее ворчание, пока они удалялись по коридору.
Вскоре Евмен представил новых посетителей - десять местных племенных вождей, которые, узнав о смене хозяина, пришли выразить свою покорность.
Александр встал и, выйдя им навстречу, горячо пожал каждому руку.
- Чего они просят? - спросил он у толмача.
- Они хотят знать, чего ты хочешь от них.
- Ничего.
- Ничего? - озадаченно переспросил толмач.
- Они могут вернуться по домам и жить в мире, как раньше.
Один из вождей, видимо глава делегации, что-то прошептал на ухо толмачу.
- Что он говорит?
- Он говорит: "А налоги?"
- О, что касается налогов, - с готовностью вмешался Евмен, - они остаются прежними. У нас тоже есть расходы, и…
- Евмен, прошу тебя, - прервал его Александр. - Не нужно вдаваться в излишние подробности.
Племенные вожди немного посовещались между собой, после чего заявили, что очень довольны; они пожелали могущественному господину всяческих благ и поблагодарили его за благосклонность.
- Спроси, не желают ли они остаться на ужин, - сказал Александр.
Толмач перевел.
- И что?
- Они благодарят за приглашение, государь, но отвечают, что путь их долгий, а им нужно домой - доить коров, помогать кобылам ожеребиться и…
- Понятно, - прервал его Евмен. - Неотложные государственные дела.
- Поблагодари их за визит, - завершил беседу Александр, - и не забудь дать им щедрые подарки в знак нашего гостеприимства.
- Какие подарки?
- Не знаю. Оружие, одежды, - что найдешь нужным, но не отпускай с пустыми руками. Это патриархальный народ, и они ценят хорошие обычаи. А у себя дома они цари, не забывай.
Ужин подавали после захода солнца, когда Александр закончил первый сеанс позирования для Апеллеса на деревянном коне. Он счел, что великий мастер решит начать с более трудного.
- А завтра отведите меня в конюшни и выведите для меня Букефала: он тоже должен попозировать, - заявил художник, бросив снисходительный взгляд на деревянную фигуру, которую Евмену удалось спешно добыть у одного ремесленника, изготовляющего театральную бутафорию.
- Тогда советую тебе зайти к моему повару и взять медовых сухарей, чтобы подружиться с Букефалом, - сказал Александр. - Он до них большой любитель.
Стольник объявил, что столы накрыты. Апеллес нанес последние штрихи, после чего Александр слез с деревянного скакуна и подошел к художнику.
- Можно посмотреть?
Царь кинул взгляд на огромный щит, и его настроение вдруг резко переменилось. Мастер набросал углем основные линии образа, быстрыми, вихревыми штрихами, лишь изредка приостанавливаясь, чтобы проработать некоторые детали: глаза, пряди волос, пальцы, раздутые ноздри Букефала, бьющие об землю копыта…
Апеллес украдкой следил за его реакцией.
- Это лишь набросок, государь, еще далеко до завершения. Цвет и объем все переменят…
Александр поднял руку, не дав ему договорить:
- Это уже шедевр, Апеллес. Здесь ты проявил свою самую сильную сторону; остальное всякий может вообразить.
Они вместе вошли в пиршественный зал, где их ждали правители города, главы священных коллегий и друзья царя. Александр заранее приказал соблюдать меру во всем, не желая, чтобы у эфесян сложилось о нем и его товарищах превратное мнение. "Подруги", которых привели гости, ограничились игрой на музыкальных инструментах, танцами и несколькими невинными шутками, а вино подавали на греческий лад - на три четверти разбавленное водой.
Апеллес и Лисипп были в центре внимания, поскольку находились в зените своей славы.