Сувор приказал своим воспитанникам продолжать занятия, и они вдвоем с Ивором направились в святую святых старика - помещение, чем-то напоминающее веранду. Оно было очень простым по исполнению - несколько столбов, крыша из камыша, а стены представляли собой обычный тын, плетенный из ивовых прутьев; такой же была и дверь. Но внутри было очень уютно: пол из строганых и полированных досок был натерт пчелиным воском и отсвечивал янтарем, на стенах высели пучки сухих целебных трав и цветочные венки, один конец помещения занимало ложе, укрытое звериными шкурами, а в противоположном конце мрачно глядел на мир идол особо почитаемого Сувором бога Ригла, повелителя диких, необузданных сил природы и свирепых бурь.
Посредине помещения стоял низенький круглый столик для трапез. Его отличительной особенностью была вмонтированная по центру жаровня, обложенная диким камнем, в которой постоянно тлели угли. Это было очень удобно: и отвар целебных трав можно приготовить, и мясо испечь, и согреться, когда наступали холода. Возле столика лежали три подушки - чтобы удобней было сидеть.
Начиная с весны и до первых сильных морозов, Сувор дневал и ночевал в своем "летнем" домике. В нем всегда был свежий воздух, приятно пахло сеном и цветами, а поутру его будили птички, которым он сделал кормушку, прикрепив ее прямо к стене своего жилища.
Первым делом Сувор полез в сундук, где он хранил всякую всячину, и достал оттуда туесок с целебной мазью, приготовленной на основе барсучьего жира. Она была очень сложна по составу, но смазанные ею раны заживали очень быстро. Состав мази каждый "скиталец" знал наизусть и мог приготовить ее самостоятельно. Кроме того, лазутчиков учили пользоваться и разнообразными ядами, которые добавлялись в еду и питье или смазывали ими стрелы, клинки ножей и мечей.
Немного поколдовав над ранкой юноши и позволив ему проделать такие же манипуляции со своей царапиной, Сувор сказал:
- Присаживайся. Угостимся добрым вином. Возможно, в последний раз… - И, заметив протестующий жест юноши, продолжил: - Дитя мое, к нам скоро придет большая война. Ты попадешь в самое горнило - кто бы в этом сомневался. Но ты преодолеешь все опасности и вернешься домой, в этом у меня нет ни сомнений, ни плохих предчувствий, а вот я… Сон мне приснился, Ивор. Я знаю, что он вещий. Зовет меня в свои чертоги сам Кем Ур. Значит, пора…
Ивор потупился и промолчал, лишь почувствовал, как к горлу подступил тугой комок. Он любил старика, и ему казалось, что Сувор будет жить вечно. Увы, это далеко не так…
Они выпили без лишних слов. Вино было превосходным, машинально отметил Ивор, - греческий купец, доверенное лицо Жавра и ценный осведомитель, которому вождь племени разрешил вести торговлю с джанийцами беспошлинно, всегда привозил то, что ему заказывали, и без обмана. Уж ему-то было хорошо известно, что могут сделать с ним джанийцы, если он начнет лгать или попытается всучить никчемный товар…
Ивор ушел из "школы" с тяжелым сердцем. Не будь Гаара, терпеливо ожидавшего юношу возле калитки, он, наверное, пустил бы слезу, хотя это и не по-мужски. Ему было известно, что старики джанийцев всегда знали свой последний час и уходили в иной мир тихо, умиротворенно и в окружении многочисленной родни. Были среди них и тяжело больные, но они старались долго не обременять своим недугом близких и просто останавливали сердце. Умение владеть своим организмом пришло из седой древности, и жрецы обучали этому всех желающих.
Проходя мимо дома, где "скитальцы" учились грамоте и языкам, он приостановился, словно намеревался войти внутрь, но потом махнул рукой и пошел дальше. Там не было никого из знакомых или почитаемых Ивором людей. Малышня не в счет, а учителей-чужеземцев он не знал, так как они менялись каждые четыре года - джанийцы отпускали их в родные края, зная из опыта "скитальцев", что тоска по дому после этого срока становится просто невыносимой.
Правда, был один учитель-перс, с которым Ивор повстречался бы с большим удовольствием, но после слов Сувора, что того ждет Кем Ур, юноше не хотелось видеть кого-либо. С этим персом вышла удивительная история. Его, как и всех остальных учителей, умыкнули, но когда он понял, что ему предстоит, то упал на колени перед старейшинами джанийцев и начал благодарить их за чудесное спасение.
Оказалось, что он известный персидский логограф, который попал в опалу, обычно заканчивавшуюся на плахе. Этот бедолага усомнился в божественном происхождении царя Дария (имея на это все основания), но повелителю персов столь вызывающее поведение пусть и выдающегося логографа, о котором знали даже в самой Элладе, показалось оскорблением его царского достоинства, и он взъярился. От ареста логографа спасли друзья, посоветовав немедленно покинуть Экбатану, где он жил. Вечером логограф сел на своего любимого скакуна и мчался до границы Персии всю ночь. Там его и сцапал отряд джанийцев.
Логограф на удивление быстро прижился в поселении, выучил язык джанийцев и даже женился на местной девушке. Ему предлагали привезти из Персии его жену, но он в ужасе замахал руками: нет, нет, только не это! лучше уж сразу отрубите голову! Новая жена нарожала ему кучу детишек, и счастливый отец, позабыв свои страхи, жил в полном довольствии и возился со своими отпрысками, как нянька, денно и нощно.
"Интересно, как он воспринял известие, что на Скифию идет его враг, царь Дарий?" - подумал Ивор. И покачал головой - бедный логограф… Нет ему покоя даже в лесной глуши за пределами Ойкумены. Поди, сходит с ума от страха, ведь ему известно, какую силу приведет с собой повелитель персов.
Глава 10
Аккас
Владелец гончарного эргастерия Гераклед пребывал в смущенном состоянии духа. К нему пришел его приятель Мегасфен, и они поправляли здоровье добрым вином. Три дня и три ночи празднования Дионисия совсем лишили их сил. Конечно, в Афинах праздник длился в два раза дольше, но где Афины, а где Гелон, в котором они жили? В городе даже нет приличного театра, да и актеры так себе. Провинция…
Хотя первый день Дионисий городской магистрат организовал на вполне достойном уровне. Гераклед считал себя главным действующим лицом в процессии, которая носила по улицам Гелона статую Диониса. Все дело в том, что статую делали и расписывали в эргастерии Геракледа, и это было великой честью для ее владельца и признанием его больших заслуг в гончарном деле.
На агору, где горел яркий огонь у алтаря Двенадцати богов, процессия прибыла ближе к вечеру. Сначала юноши, переодетые менадами, устроили танцы вокруг жертвенников, затем все начали петь священные песни, а после этого представления началась самая долгожданная и приятная часть праздника - жертвоприношение и пир, продолжавшийся трое суток, на котором съели всех жертвенных животных и выпили неисчислимое количество амфор вина.
Это Гераклед мог утверждать с полным на то основанием: он лично пытался сосчитать пустую посуду, но все время сбивался со счета и начинал сначала. И считал он не потому, что получил такое задание от магистрата, а по той причине, что искал на амфорах клейма своего эргастерия. С какой стати ему стукнула в голову эта блажь, он так до сих пор и не понял.
- Однако неплохо мы погуляли, - сказал Мегасфен, осторожно прикасаясь к ободранной скуле. - Вот убей меня, не помню, где я мог так неудачно приземлиться? А все будины. Что с них возьмешь: варвары, они и есть варвары. Какой идиот пьет вино неразбавленным?! А они пьют. И я с ними пил. Потому как не мог отказаться. Гераклед, ну почему у меня такой слабый характер? Я как воск - лепи с меня, что хочешь.
- Я тоже хорош гусь, - сумрачно ответил Гераклед. - Очнулся только утром в объятиях какой-то незнакомой женщины. Оно вроде на празднике Дионисий и невозбранны такие приключения, но что скажет моя Меланта, если узнает?
- Если узнает… А почему она должна узнать? Если ты, конечно, сам не проболтаешься.
- Да я лучше язык себе отрежу! Она у меня и так не мед, а если еще и это… О-о, боги! - простонал Гераклед, хватаясь за голову. - Такое впечатление, что мою башку использовали в качестве тимпана и били по ней колотушкой целую ночь.
- Мой тебе совет - выпей неразбавленного вина, - рассудительно сказал Мегасфен. - Уж оно-то точно тебя вылечит. Все-таки варвары кое-что смыслят в выпивке, что ни говори.
- Ты хоть замечаешь, что мы пьем?
- Какая разница? Лишь бы наступило облегчение. Но винцо приятное на вкус, только немного сладковатое.
- Это выдержанное кипрское, настоянное на вяленом винограде! Ему цены нет! Я держу его только для друзей. Оно крепче хиосского вина в два раза. Мне сейчас достаточно одной чаши неразбавленного кипрского, и я опять что-нибудь натворю.
- Тогда выпей полчаши. И потом, ведь я рядом. А после серьезного возлияния я никогда не пьянею.
- Помнится, точно так ты говорил в прошлый раз. И что из этого вышло?
- Ну, иногда и у меня бывают промашки… Но с другой стороны, имеем право мы, большие труженики, уважаемые граждане славного города Гелона, хорошо отдохнуть и повеселиться?
- Имеем, - согласно кивнул Гераклед. - Но не до такой же степени.
- Что ты распереживался? Ведь все обошлось наилучшим образом. Городская стража доставила тебя домой на руках, как младенца. О чем это говорит? Уважают тебя горожане, Гераклед, очень уважают. У тебя самый большой гончарный эргастерий! Мне до тебя как до неба, буду откровенен. А какие изделия выходят из рук твоего мастера Аккаса! Повезло тебе с мастером… Где ты его нашел?
- Сам прибился. Он миксэллин. Но руки золотые.
- Это точно. Однако каким бы он ни был великим мастером, а клейма на его изделиях стоят твои. И потом, у тебя есть еще несколько мастеров не хуже Аккаса. А кто их собрал, кто дело затеял? Ты! Гераклед, говорю тебе - ты лучший из нас! Клянусь всеми богами олимпийскими!
- Ну, это ты немного загнул… - смутился Гераклед и поторопился перевести разговор на другую тему: - Что ж, последую твоему совету - выпью неразбавленного кипрского… полчаши.
- Не обижай Диониса, выпей лучше полную чашу.
- Что ж, пожалуй, ты прав. Подскифь!
* * *
Вазописец Аккас заканчивал роспись амфоры. Он изобразил Диониса и двух менад в обнимку друг с дружкой. Дионис был с киликом, а одна из менад держала в руках зайца за уши. Заяц у жителей Гелона (да и у всех племен скифской равнины) считался своего рода живым талисманом, приносящим в дом благополучие, а в делах - удачу. Аккас сидел возле большого, распахнутого окна, которое выходило на одну из городских площадей. Для работы ему нужно было много света, а полутемные помещения эргастерия, где ему приходилось работать в зимнее время при свете коптилок, не способствовали творчеству.
Аккас работал, как могло показаться со стороны, не отрываясь, но его быстрые глаза смотрели не только за движением кисти, но и внимательно изучали каждого прохожего. Он словно ждал кого-то. Неожиданно кисть в его руках замерла, и он словно превратился в изваяние. Только глаза и остались живыми на его закаменевшем лице; они, не отрываясь, смотрели на воина, явно не местного жителя, который не спеша шел по площади.
Он был в коричневой кожаной куртке, из-под которой выглядывала белая рубаха с вышивкой красными и черными нитками, и в кожаных штанах, заправленных в высокие сапоги. Уже по одному этому можно было с уверенностью сказать, что воин этот - не скифского племени. Кроме того, удивление вызывали два меча, гораздо длиннее привычных для скифской равнины акинаков. Они висели у пояса, но не широкого боевого, с приклепанными к нему металлическими пластинами, которые несколько стесняли движения, а узкого, украшенного серебряными чеканными бляшками и подвесками-оберегами. А еще воин не имел горита с луком; для скифа, прирожденного стрелка, это было просто невозможным. Да и нож находился не там, где обычно, - у пояса, а торчал за правым голенищем. Из левого голенища выглядывала боевая нагайка с металлическими наконечниками. Опытная рука могла такой нагайкой сломать хребет пантере или волку и оглушить противника.
Увидев Аккаса, воин подошел к эргастерию и спросил на довольно сносном эллинском языке:
- Не подскажешь, любезнейший, где можно купить нужные предметы из керамики для жертвоприношения?
Под "нужными предметами" подразумевалась игрушечная керамическая тележка, на которую укладывали круглые глиняные хлебцы, так называемые "зерна счастья" в виде зерен злаков и семян бобовых растений, слепленных из глины, керамический черпачок, которым лили воду, чтобы вызвать дождь, модель рала и прочие принадлежности земледельца. С помощью этих предметов люди пытались выпросить у богов хороший урожай, который был основой их благополучия.
Но, скорее всего, воину нужны были несколько иные жертвенные предметы - разнообразное оружие, лошадки и доспехи. Их тоже делали из глины, но в гораздо меньших количествах, нежели орудия пахаря. Ведь жители Гелона не отличались воинственностью, и сам город не имел постоянного войска, только немногочисленную стражу. Но это не означало, что они не умели пользоваться оружием. Когда было необходимо, город выставлял многочисленное ополчение, где главную роль играла закованная в железо конница будинов.
- Чего проще, - несколько напряженно ответил Аккас. - Пройди немного дальше, и там найдешь лавку нашего господина Геракледа. Там есть все, что необходимо для жертвенного обряда, и даже больше.
- Благодарю, мастер, - ответил воин, заметив, что Аккас занимается росписью амфоры; а затем в восхищении воскликнул: - Какая красота! Такую амфору и в самой Элладе не сыщешь.
- Мне приятно слышать твою похвалу, воин, но среди мастеров-вазописцев Гелона есть немало тех, кто работает не хуже, чем я.
- Скромность украшает человека. - Воин наклонил голову, что должно было изображать поклон. - Но коль уж мы завели речь о вазописцах, ты, случаем, не знаком с мастером Деметрием? Он жил в Ольвии, но говорят, что перебрался в Гелон.
- Увы. Я был знаком с одним из ольвийских мастеров-вазописцев, но его звали Зенон.
Воин широко улыбнулся и издал тихий горловой звук, похожий на волчье рычанье. Аккас облегченно вздохнул и расслабился. Все условные слова сказаны правильно, а волчий рык, это вообще как подпись на вазе известного мастера.
- Приветствую тебя, брат, - сказал он голосом, в котором звучало волнение.
- И я тебя приветствую, - ответил воин. - Меня зовут Озар.
Аккас был одним из "скитальцев". Он покинул поселение джанийцев очень давно и не был знаком с Озаром, потому что ему пришлось обучаться вазописи в Аттике. Аккас с детства проявил склонность к рисованию, и его успехи не остались незамеченными. К сожалению, он не прошел весь курс обучения, положенный лазутчикам, но нужно было выбирать что-то одно, и старейшины решили пойти навстречу желанию мальчика. Ведь чтобы стать настоящим мастером-вазописцем, нужно учиться не менее десяти лет. К тому же отмеченных особыми талантами среди джанийцев было не так уж и много.
- Приходи сегодня вечером к семи жертвенникам над Пантикапой, - сказал Озар. - Там и поговорим. Здесь слишком людно.
Продолжив свой путь, Озар ради интереса заглянул в одну из гончарен, благо заборчик, отгораживающий ее от улицы, был низенький и хлипкий. На площадке у входа в мастерскую подмастерья готовили глиняный раствор. Они пропускали жидкую глину сквозь специальное сито и собирали в отстойник, где она загустевала. Через распахнутую дверь мастерской был виден гончарный станок, состоящий из вертикального деревянного вала, на нижнем конце которого было закреплено горизонтальное маховое колесо, а на верхнем - диск, куда и клали глину для формовки. Сидевший у станка мастер движением ноги придавал маховику, а вместе с ним и диску, вращательное движение, и под его умелыми руками глиняный ком превратился на глазах Озара в кувшин.
- У нас так не умеют… - пробормотал он не без зависти и пошел дальше. У джанийцев были свои гончары, но они лепили изделия руками, без гончарного круга. Посуда получалась прочная, но неказистая. Правда, в гидриях вода была холодной даже в самую жаркую летнюю пору, а зимой долго не замерзала. Для этого гончары джанийцев добавляли в раствор разные сухие травки и еще что-то; но это был большой секрет, который безуспешно пытались выведать те же гончары-гелоны, великие мастера.
Район, куда забрался Озар ради встречи с Аккасом, был ремесленным. Неподалеку от гончарных эргастерий располагались железоделательные, где добывали металл. Из труб плавильных печей валил густой голубоватый дым, в воздухе витал запах раскаленного металла и древесного угля. Чуть поодаль стояли кузни; их можно было узнать по звону от частых ударов молотков о наковальни.
Но особенно заинтересовала Озара оружейная мастерская. Она была просторной и светлой. На деревянном помосте лежали разной величины зубила, кузнечные клещи, пробойники, молоты и молотки, а на утрамбованном земляном полу стояли глиняные тигли. В углу валялись обломки железа, куски шлака, пережженные кости животных, рога и копыта, испорченные заготовки мечей и наконечников копий. Отдельно были уложены в ряд готовые изделия - акинаки, топоры, наконечники копий и дротиков. Похоже, оружейная мастерская была одновременно и лавкой.
Озару приходилось наблюдать процесс изготовления оружия. Джанийцы, древний народ, владели секретом изготовления великолепных мечей. У них, за редким исключением, оружие было только свое.
Святилище семи жертвенников находилось в восточной части Гелона. Город располагался на возвышенности между реками Пантикап и рекой, название которой Озар забыл. Его площадь была огромна. Он был окружен рвом глубиной около двенадцати локтей и валами высотой до шестнадцати локтей, поверх которых стоял тын из заостренных бревен. Кроме валов Гелон имел фортификационную систему, состоящую из четырех укреплений, практически крепостей.
В восточном укреплении Гелона как раз и находилось святилище с семью жертвенниками богам эллинов и будинов. Последние приносили дары Табити, царице богов, и Орею, прародителю будинов, а гелоны, хотя в большинстве своем и не были чистокровными эллинами, жертвовали Деметре, богине земледелия, Аполлону Дельфинию, Гефесту, покровителю кузнецов и ремесленников, Афине, богине мудрости, и Гермесу, который покровительствовал скотоводам и торговцам.
В святилище не хватало Зевса - главного бога эллинов, но жители Гелона относились к богам прагматически, и Громовержец имел лишь один жертвенник, в западном укреплении.
Озар принес жертву Табити, похожую на богиню джанийцев Адити, Орею и Гефесту. Джаниец счел свой долг перед богами Гелона выполненным и удалился на край возвышенности, где находились жертвенники, чтобы полюбоваться окрестными пейзажами.