- Без Эллады в твоей царской парагнотиде не хватает самого драгоценного камня, - сказал Артаферн. - Только тот может считаться повелителем мира, кто владеет греческими государствами.
Это заявление Артаферна граничило с непозволительной дерзостью, и все затихли, ожидая неминуемого гнева повелителя персов - ведь Дарий уже заявил, что он живой бог, которому подчинены все народы цивилизованного мира. В Египте он назывался Интариушом и короновался как фараон с именем Сетут-Ра - потомок бога солнца Ра, рожденный богиней Нейт, владычицей Саиса. По его указанию начали строить храмы Амону-Ра в долине Пирава и в Великом оазисе, а еще он велел копать канал от реки Пирав, текущей по Египту к морю, идущему из Персии.
К тому же, при дворе были сторонники и другой точки зрения на Эллад, которые утверждали, что обладание гористой страной и островами, на которых было расселено греческое племя, не принесет Персии ни малейшей пользы. По этому поводу среди знати шли жаркие споры, и мало кто удивился, когда царь изменил свое мнение и повел войска на заморских саев; все решили, что верх взяли те, кому нравилась эллинская цивилизация и кто не хотел ее гибели. Многие думали, что этому решению Дария поспособствовал и спартанский царь Демарат, хотя это было совсем не так.
Однако Дарий промолчал. Его лицо оставалось неподвижным и бесстрастным. Царь был мудр не по годам и не сердился на своих близких друзей и смелых, испытанных в многочисленных сражениях военачальников. На их месте он говорил бы то же самое. Никто не верит, что этот поход закончится благополучно. Даже Атосса. А уж ее-то женской интуиции он доверял всецело. Дошло до того, что Атосса начала затевать интриги и стала настаивать, чтобы он сделал наследником ее сына Ксеркса.
"Боится, что не вернусь из похода живым, - с горечью думал Дарий. - Демарата подослала с толкованием закона эллинов о престолонаследии. Будто я сам не вижу, что Артобазан будет слабым правителем. Но как всем им объяснить, что мне край нужен этот поход?! Эллада подождет, никуда она не денется, а вот без царской Хварны мне никуда. Нужно добыть ее любой ценой. Любой!".
Подавив восстание вавилонян, Дарий хотел увезти из Вавилона его священный оберег - палладий, золотую статую верховного бога Мардука, но не посмел. Он даже не исполнил своего намерения покончить с Вавилоном как с царством. А все потому, что такое действо мог произвести только тот, кто владеет божественной Хварной. Иначе гнев богов, пусть и чужих, мог обрушиться на ничем не защищенную голову нечестивца.
- Наконец мы дождались обещанных ханаанским купцом Итобаалом проводников по землям заморских саев, - сказал Мегабаз, чтобы хоть как-то разрядить чересчур затянувшуюся гнетущую тишину. - Они прибыли сегодня утром.
Дарий оживился.
- Благодарю тебя за добрые вести, Мегабаз! - сказал он бодрым голосом. - Теперь дело пойдет веселей. Скоро мы настигнем этих трусливых варваров. А что касается ваших сомнений… - Дарий посуровел. - Вы мыслите чересчур узко. Даже если поход будет неудачным (что в принципе немыслимо), все равно мы остаемся в выигрыше. Все переправы через Боспор Фракийский и Истр останутся в нашем владении; ныне они укрепляются. Там будут наши форпосты. Такие важные города, как Перинф, Византий, Дориск, а также острова Лемнос и Имброс, присоединены к персидскому государству. Уже одни эти завоевания дорогого стоят. Уж вас-то не нужно учить мыслить стратегически. А что касается завоевания будто бы пустынных и никому не нужных земель, где нет ни золота, ни драгоценностей, ни даже послушных рабов, только никчемные кровожадные варвары, достойные лишь полного истребления, то и в этом вопросе вы неправы. Здесь огромные степные пространства, покрытые сочной травой. В этих местах могут пастись неисчислимые стада овец, лошадиные табуны. Мы переселим сюда наших горцев, у которых нет даже клочка земли, чтобы прокормить свою семью, потому что вокруг их поселений одни скалы, и наша армия всегда будет иметь столько лошадей и продовольствия, сколько потребуется для самых длительных походов.
Выслушав речь царя, военачальники воспрянули духом, оживились, повеселели, возбужденно заговорили, перебивая друг друга, и даже на лице всегда мрачного Отана, который пошел в поход только потому, что был родственником Дария (его дочь Файдима стала женой царя), появилось некое подобие кривой улыбки. Так, шумной толпой, они покинули шатер повелителя персов, а Дарий велел позвать греков, которые строили и охраняли переправу на Истре.
Когда все они вошли в шатер, царь приказал:
- Как только последний воин окажется на северном берегу Истра, мост разрушить. На корабли погрузить припасы, чтобы облегчить путь войскам и нашим снабженцам, и двигаться вдоль берега Ахшайны, не теряя из виду наши дозоры.
Греки в замешательстве переглянулись, помялись, не решаясь возразить царю царей, и промолчали. Все они были тиранами - правителями в основном ионийских городов-полисов - и повели в поход свои отряды не по велению долга, а по приказу Дария, хотя этого им хотелось меньше всего. Но отказаться никто из них не посмел, ведь свое высокое положение они получили благодаря царю персов и свергнуть их не могли только потому, что за спиной у каждого стояло грозное персидское войско.
Один лишь своенравный Коес, грек из Митилены, который не обладал столь значимыми титулами, как остальные, но вместе с Мандроклом проектировал и строил переправу, решительно обратился к Дарию:
- Позволь слово молвить, великий царь.
- Говори, - милостиво кивнул Дарий.
Он бы неравнодушен к людям грамотным, в особенности творческим, и к знатокам чужой речи. Писцы, которые знали два или несколько языков, ценились на вес золота. Ведь официальное делопроизводство велось и на местных наречиях. В ходу были по меньшей мере три языка - древнеперсидский, арамейский и эламский, и в моду все больше входил греческий. Дарий приглашал из других стран знаменитых зодчих, талантливых художников, ювелиров, известных строителей и платил им очень щедро.
- Ты готовишься, царь, вторгнуться в страну, где не найдешь ни вспаханного поля, ни населенного города, - начал Коес. - В блужданиях по этой стране твое войско ждут невзгоды, о которых даже помыслить пока невозможно. Я знаю, ты уверен в успехе похода. Это хорошо. А иначе и не нужно было его затевать. Но боги отличаются своенравным характером, и что им взбредет в голову, не может знать никто, даже ты, царь. Человек мыслит одно, а боги все переиначивают, да еще и посмеиваются при этом. Поэтому в походе все может случиться… - Тут Коес, заметив, что Дарий слегка поморщился и нетерпеливо взмахнул рукой, поторопился продолжить: - Это все мои домыслы, великий царь. И совет, который ты сейчас услышишь, не блещет новизной стратегического замысла и оригинальностью: подумай об обратном пути и не спеши разрушать переправу. Осторожность в любом деле не лишняя, а уж в том, что касается военных действий, тем более. Мне кажется, мой повелитель, что было бы благоразумнее сохранить мост под опекой тех, кто его строил.
Дарий какое-то время мрачно размышлял. Тираны Геллеспонта, а также Ионии, среди которых был и Мильтиад, бросали на Коеса злобные взгляды: кто тебя дернул за язык?! У царя есть свои советчики, не чета тебе, голодранцу.
Наконец Дарий шумно вздохнул и ответил:
- В твоем совете, Коес, есть рациональное зерно. По возвращении из похода ты получишь награду - за смелость суждений. Человек, приближенный к трону, должен не только упражнять свою спину в гибкости, но и мыслить по-государственному. Не исключено, что вовремя подсказанный царю умный совет поможет ему избежать большой опасности. Ведь одна голова (даже если это голова правителя) - это хорошо, а две - еще лучше. Что ж, так и решим: пусть переправа дожидается возвращения войска. Но с одним уточнением, - царь взял со стола золотой свисток, и в шатре раздалась заливистая трель. - Эй, кто там! Ко мне!
В шатер забежал сатапатиш Спарамиз, командир дежурных телохранителей, и застыл в низком поклоне.
- Принеси мне длинный ремень, - приказал царь. - Да побыстрей!
- Слушаюсь и повинуюсь! - прокаркал старый вояка и исчез.
Спустя короткое время он снова появился в шатре с чембуром в руках. Наверное, ничего более длинного поблизости не нашлось, и Спарамиз срезал ремень с уздечки лошади кого-то из "бессмертных".
- Счету обучен? - задал вопрос Дарий.
- Да, мой повелитель! - невозмутимо ответил Спарамиз.
Царь не спросил, насколько хорошо он знает счет, а ветеран и не подумал уточнить, хотя мог считать только до сотни. А больше ему и не нужно было. Пусть до тысячи считают те, кому положено по службе - тысяцкие-хазарапатиши.
- Завяжи на ремне шестьдесят узлов, - сказал царь. - Только постарайся вместить их все на этой длине!
Спарамиз исполнил приказание в точности, передал ремень с узлами царю и покинул шатер. Дарий вручил ремень с шестьюдесятью завязанными узлами правителю Милета, предводителю ионийцев Гистиею, и сказал:
- Начиная с того времени, когда я пойду на скифов, развязывай на ремне каждый день по одному узлу; если минует число дней, обозначенных узлами, и я не вернусь, плывите обратно на родину; но до той поры берегите и охраняйте мост. Как зеницу ока! Всё, вы свободны.
Греки вышли. Царь отхлебнул вина из чаши и подумал:
"Никто не должен знать, что возвращаться к Истру я даже не мыслю. После того как мне удастся заполучить Хварну, я вернусь домой кружным путем - обойду вокруг Ахшайны и подчиню все существующие там племена. А саи - или скифы, как их называет Коес и остальные греки - пусть считают, что переправа для меня - большая ценность. Неужели все мои военачальники думают, что я и впрямь из-за глупого каприза повел войско в поход, чтобы отомстить заморским саям за смерть Кира Великого и за их набеги на наши земли? Забавно…"
Дарий, запрокинув голову, громко и торжествующе рассмеялся. Пока все идет по плану. А по-иному и не должно быть.
Глава 12
Большой совет
Саураг сидел в полуземлянке пастуха-напарника Коудзая и делал лук. Старик отправился вместе с табуном на север; туда же ушли все женщины и дети. Едва степь просохла, начался большой исход скифов племени Иданфирса из поселения-зимовника. Уходили со всеми пожитками и стадами животных, оставляя лишь немного живности на прокорм воинам, а также запасных коней. Скифы могли мчаться на своих выносливых лошадках сутки напролет, ухитряясь спать на ходу. Но все равно лошади в конечном итоге уставали и сбавляли скорость, и тогда всадники пересаживались на заводных, которые несли на себе лишь запас продуктов, стрел и дротиков.
Подросток уже знал, что в степь идет беда - огромное войско персидского царя Дария. Едва уехали "повелители волков", так про себя Саураг называл своих спасителей, посольство джанийцев во главе с Озаром, воины племени стряхнули сонное состояние, навеянное зимним бездельем, и начали усиленно тренироваться, а также готовить своих боевых коней, что тоже было делом серьезным, ответственным и нелегким. Конь скифа был не только средством передвижения, но и верным боевым товарищем. Он исполнял разные команды, во время боя ему не нужен был повод, потому что конь повиновался как шенкелям, так и голосу наездника. А еще он сражался, как настоящий воин, - мог зашибить копытами пешего воина или искусать вражескую лошадь.
Юного пастуха тоже хотели отправить вместе с детьми, стариками и женщинами на север - ведь охранять стада кому-то нужно было. Но он горел страстным желанием стать полноправным дружинником царя Иданфирса. Конечно, Саураг даже мечтать не мог, чтобы его взяли в "железную" конницу, которой руководил сам царь. Он рвался в бой как никто другой. Подворачивался такой исключительный случай вырваться из унизительной бедности и бесславия, а он должен по своему малолетству нянчиться с детьми! И он рискнул.
В этот день стреляли все; Иданфирс заставил тренироваться даже знатных воинов. Стояла чудная весенняя погода, ярко сияло солнце, но все равно дул низовой ветерок, хоть и тихий, но очень коварный. Толпа скифов на стрельбище, которое организовали за валами поселения, на ровной площадке, была немаленькой. Саураг на своей лошади протиснулся в первые ряды и стал в очередь. Впрочем, и этот конек не принадлежал подростку; он был собственностью Иданфирса. Но во время войны все лошади становились общинными, и никто - даже сам царь - не имел права отказать полноправному скифу взять коня, который ему приглянулся. (Конечно, за исключением тех, что уже имели хозяев, и отборных скакунов, что паслись в царском табуне. Это были лошади, на которых могли претендовать только лучшие из лучших, в основном воины царской дружины; иногда дорогие скакуны выступали в качестве подарка особо отличившимся в боях.)
- А ты куда лезешь?! - вдруг раздался чей-то злой голос, когда распорядитель стрельбищ поднял свой бронзовый жезл, приглашая Саурага на позицию. - Убирайся отсюда, недоросль!
Мальчик оглянулся и увидел красное от гнева лицо Бастака. Он никак не мог забыть, как его обесчестил Озар, посол джанийцев, небрежно поймав стрелу, пущенную Бастаком, словно сонную муху. После этого случая он перенес ненависть, которую испытывал к джанийцам, и к Озару в частности, на Саурага, который случайно оказался проводником посольства джанийцев. Бастак никогда не упускал случай поизмываться над беззащитным подростком.
- Чья очередь? - недовольно прокричал распорядитель. - Что там за шум? Поторопитесь, скоро вечер!
- Ты что, не понял?! - снова набросился Бастак на мальчика. - Пошел вон! Не задерживай людей.
- Чего расшумелся? - раздались недовольные голоса из толпы будущих легкоконных стрелков; первые два отряда, набранные из знати и состоятельных скифов, отстрелялись два дня назад. - Он имеет право попытать удачу, как и все мы.
- Заткнитесь! Вас никто не спрашивает!
- Бастак, придержи язык, - недовольно сказал воин, который подъехал к стрельбищу на красивом мидийском скакуне. - Ты не на Торжище Борисфенитов.
У Саурага даже сердце защемило. "Эх, мне бы такого коня!" - подумал он с вожделением, на мгновение забыв про Бастака и о том, что его прогоняют прочь от стрельбища.
- Кто посмел?.. - вскинулся было Бастак, но увидев, к кому обращается, мгновенно стушевался и что-то виновато замямлил себе под нос.
Это был самый молодой сын царя скифов Ариапиф. Не слушая бормотания Бастака, он доброжелательно спросил Саурага:
- Ты хочешь записаться в отряд?
- Это моя мечта!
- Ну что же, попробуй поразить хотя бы одну мишень. Только лук у тебя… - Ариапиф покачал головой. - Им можно только диких голубей пугать. Но коль уж тебе так неможется, возьми мой. - С этими словами он достал из горита великолепный, поистине царский лук и протянул его мальчику.
Саураг взял оружие дрожащими руками - словно святыню. Лук самого Ариапифа, сына царя! Даже посмотреть на него было для пастушка значимым событием, а уж пострелять - и вовсе большим счастьем.
- Натянуть сможешь? - не без подковырки спросил Ариапиф, посмеиваясь.
Подросток быстрым движением натянул тетиву и отпустил ее; она басовито загудела, как струна греческой кифары.
- Силен… - с уважением сказал Ариапиф; уж он-то знал, что с его луком могут управляться только сильные мужчины, и предложил его мальчику скорее ради шутки, нежели для того, чтобы Саураг показал свое мастерство в качестве стрелка.
Но отступать было поздно, и Ариапиф милостиво кивнул - давай, действуй. Стоявший позади него Бастак злобно, по-волчьи, оскалил зубы. Его опять обесчестили! И кто - какой-то паршивец, голь перекатная! А вот Ариапифу он точно не простит, хоть он и сын самого Иданфирса. "Придет мое время, скоро вы все пожалеете!" - мстительно прошипел Бастак; кто такие "все" и о чем они пожалеют, он пока не успел придумать.
Едва распорядитель стрельбищ поднял свой жезл, к Саурагу пришло удивительной спокойствие. У него в руках был потрясающий лук, а в колчане лежали три специально отобранные стрелы, над которыми он трудился два дня и был уверен, что они не подведут. Казалось, что мальчик наблюдает сам за собой со стороны. Он прошептал на ухо своему коньку несколько ободряющих слов и пустил его в бешеный галоп, да такой, что все удивились; обычно при стрельбе старались, чтобы лошадь бежала ровно.
Саураг несся как на пожар, держа лук на отлете. Но вот впереди показалась черта, за которой виднелись мишени. Конечно же ветер играл с ними в салки, но подростка, который был в состоянии невероятного душевного подъема, это не волновало. Черта обозначала предел, к которому должен приблизиться скифский лучник, чтобы начать стрелять по врагу. Саураг круто, почти под прямым углом, развернул коня и помчался вдоль черты.
Дальнейшие его действия были так быстры, что их не все и заметили. Он с такой скоростью доставал стрелы из колчана и стрелял, что его движения показались расплывчатыми. Доскакав до барьера, Саураг остановил коня и уже рысью вернулся к тому месту, где стоял Ариапиф и другие соплеменники. Спустя какое-то время несколько растерянный помощник распорядителя привез мишени и показал их собравшимся. Народ сначала ахнул в удивлении, а потом разразился приветственными криками - рыбьи пузыри на всех кольцах были пробиты стрелами!
- Да-а… - сказал Ариапиф в восхищении. - Жаль, что тебе так мало лет. Такого стрелка я бы взял в свою дружину. Но отбор ты прошел, и место в отряде легкоконных стрелков завоевал.
Саураг вернул ему лук с поклоном и прерывающимся голосом поблагодарил.
- Тем не менее, - продолжал Ариапиф уже более строгим голосом, - твой лук не годится для войны. Нужен другой, настоящий. Добудешь его, милости просим в отряд гиппотоксотов. Нет - уж извини. Верно я говорю, Бастак? - вдруг обратился он к обидчику Саурага.
Похоже, Ариапиф не хотел ссориться с представителем знати. Своим милостивым разрешением Саурагу принять участие в состязании он завоевал уважение простолюдинов, а ссылкой на его негодный лук потрафил Бастаку, злобный и мстительный нрав которого был ему хорошо известен.
- Конечно! - приободрился Бастак. - Я и имел в виду лук, когда хотел не допустить этого сопляка на стрельбище.
- Ты понял? - спросил Ариапиф, обращаясь к Саурагу.
- Понял. Да будет так. Еще раз благодарю тебя, господин, - с достоинством ответил подросток, слегка кивнул, изобразив прощальный поклон, и медленным шагом поехал прочь от стрельбища.
В душе у него бурлила радость. Он был неглупым мальчиком, и сразу понял двойную игру Ариапифа. Но задание добыть настоящий боевой лук его не пугало. Знал бы царевич и Бастак, что он два года собирает и доводит до ума заготовки на лук и что уже собраны все необходимые материалы, чтобы смастерить главное оружие любого скифа. Жаль, что нет старого Коудзая, который обещал помочь; он был великим мастером по изготовлению луков, но его левая рука усохла, и старику пришлось пасти табуны. Однако свое мастерство Коудзай все-таки сумел передать Саурагу, и рано возмужавший подросток был уверен, что смастерит лук сам, и он будет не хуже, чем у самого Ариапифа, разве что не украшенный золотыми колечками…