Я вернулась в свою комнату и поняла - на карту поставлено мое счастье. Я подумала, что не вынесу этой борьбы, и впервые в жизни исступленно молилась и умоляла Создателя спасти моего отца, не требуя от меня жертвы, которая казалась мне невозможной.
В это время ко мне вошел отец. Весь в слезах, он прижал меня к своей груди и признался, что у него нет другого выхода. Он дал слово чести и должен вернуть значительные суммы. Мой отказ равносилен для него разорению или смерти. У меня не было сил слушать его слова и видеть его отчаяние. Я согласилась. В тот момент я твердо решила сразу после бракосочетания, как только отец получит необходимую ему сумму, лишить себя жизни. Я готова была принести эту жертву, но не хотела после этого жить.
Вероятно, чтобы не оставить мне времени на раздумья, на следующий день отпраздновали помолвку, и я получила первый поцелуй своего жениха - первый и единственный. В эту минуту я почувствовала, что не смогу пережить супружества с этим неприятным мне человеком, но ощутила и некий внутренний триумф, некую отчаянную радость, когда услышала, что в тот же день моему отцу была выплачена сумма в двадцать тысяч талеров. Сто тысяч талеров ему было обещано в день моей свадьбы. Мое решение свести счеты с жизнью, как только эти деньги поступят в распоряжение отца, было непоколебимо.
Когда я говорю о решении покончить с собой, не думайте, что оно далось мне легко. Однако смерть страшила меня меньше, нежели объятия графа. Я давно ломала голову над тем, как избавиться от этих объятий иным способом, но придумать ничего не смогла. Случай подсказал мне такой путь.
Обычно жених приходил с визитом во второй половине дня. До полудня я взяла за правило ездить верхом в тайной надежде, что со мной приключится какое-нибудь несчастье, ибо я намеренно выбирала самую норовистую из наших лошадей и как сумасшедшая скакала по окрестностям. Как-то я заехала на один из наших хуторов. Это произошло недели за две до свадьбы. Управляющего я застала каким-то озабоченным, занятым упаковкой больших тюков. На мой вопрос, что у него случилось, он ответил вопросом: "Разве вы не знаете, что мы перебираемся в Америку?" Я буквально испугалась, услышав такие слова, мне ничего не было известно о предстоящем отъезде. Я стала его расспрашивать, почему он так решил, - ведь я не сомневалась, что он всю жизнь проведет на этом хуторе. Он ответил, что тоже на это надеялся. Однако теперь все изменилось, у него есть выгодные предложения из Америки, и он отправится туда вместе со своей семьей и остальными родственниками. Управляющий показался мне несколько напуганным и смущенным, словно не решался открыть мне всю правду. Меня удивило, что человек, отец которого тоже управлял этим хутором, надумал покинуть нас. Я отозвала его в сторону и попросила откровенно признаться мне, что вынуждает его ехать за океан. Он немного помедлил с ответом, но в конце концов сказал, что причина - в моем будущем супруге. По его словам, у графа очень незавидная репутация: со своими подданными он обращается как с собаками. Поскольку хутор относится к землевладениям, которые были проданы графу, управляющий - его звали Ветцель - предвидел, что вынужден будет терпеть - в его-то годы! - скверное обращение или же его просто прогонят прочь. Такому исходу он предпочел добровольный отказ от должности.
На следующее утро я снова отправилась верхом к управляющему и поделилась с ним тем, что не давало мне покоя: призналась ему, что сперва решила умереть сразу после свадьбы, но теперь мне пришла другая мысль. Я спросила Ветцеля, когда он собирается уезжать. Он назвал мне время и уточнил, что судно отправляется из Бремена в субботу через четырнадцать дней. На это я сказала, что надумала сопровождать его. В четверг через две недели назначена моя свадьба. Если в шесть часов вечера после венчания я доберусь до ближайшей железнодорожной станции и сяду на ночной поезд, в субботу я буду в Бремене. Деньги на дорогу у меня есть.
Сначала управляющий, конечно, и слышать не хотел о моих планах. Но когда я твердо заявила, что мне остается выбирать лишь между самоубийством и бегством, он скрепя сердце в конце концов согласился помочь мне избавиться от графа. Он достал для меня крестьянское платье, какое носят в наших местах, и паспорт на имя своей дальней родственницы Анны Шварц.
Все случилось именно так, как я предполагала. С легко объяснимым мужеством ожидала я рокового четверга и сказала "да" в присутствии блестящего общества приглашенных на торжественную церемонию. Затем я воспользовалась благовидным предлогом, чтобы оставить гостей, облачилась в крестьянское платье и пешком добралась до станции, находившейся, к счастью, недалеко. Ночью я приехала в Бремен, а затем вместе с Ветцелем и его семьей покинула Европу. Отцу я написала несколько строк. Я просила его не огорчаться и обещала вскоре сообщить все подробности.
Однако на пароходе, в окружении множества незнакомых людей, на бескрайних просторах океана, у меня довольно скоро начало щемить сердце. Я была без средств: на те деньги, что у меня оставались, я могла купить в Америке только городское платье. Ветцель, правда, предложил мне помощь, и я знала, что он отнесется ко мне по-отечески. Особенно тревожило меня то, о чем я раньше почти не задумывалась. Ведь я сделалась законной женой графа и поэтому не смогу в Америке вступить в брак, который один способен стать мне защитой и опорой на долгое время. Мы попали в Ричмонд, где и произошла та встреча с вами, которая совершенно убедила меня, что я в самом деле не создана для того, чтобы провести всю жизнь в глуши и, чего доброго, сделаться женой какого-нибудь лесоруба. С другой стороны, вы уже знаете, что я не могла решиться принять ваше предложение и разыскивать вас в Нью-Йорке. Я заявила тогда Ветцелю, что хочу остаться в Ричмонде. Он безуспешно пытался уговорить меня поехать с ним. Еще до отъезда Ветцеля я покинула наш пансион, надеясь получить место в каком-нибудь магазине. Почти отчаявшись найти работу, я уже собиралась написать вам, когда меня во время моих безуспешных хождений заметил пожилой джентльмен, которого вы видели сегодня. Он произвел на меня глубокое впечатление, и я призналась ему, что одинока и не имею ни гроша за душой. В тот же день он нашел мне хорошее место в магазине госпожи Пети. Но работа швеи оказалась не по мне, да и поведение господина Пети меня не устраивало, поэтому я поступила на службу к миссис Браун, не предполагая, правда, в какую компанию попаду.
Она еще не закончила своего повествования, а Бут поднялся со своего места и, со шляпой в руке, продолжал почтительно стоять перед Анной.
- Я чрезвычайно признателен вам, что вы познакомили меня со своим печальным и необычным прошлым, - сказал он. - Вам нельзя больше оставаться в этом доме. Я отдаю себе отчет, в какие сложные условия ставит меня ваше необычное положение замужней женщины, но обещаю вам всячески щадить вашу репутацию. Конечно, здесь вы называете себя мисс Шварц.
- Да, мне приходится это делать, ведь мои бумаги выписаны на это имя, - подтвердила Анна.
- Известны вам какие-нибудь подробности об этом пожилом джентльмене? - спросил Бут.
- Нет, совсем никаких; кажется, он то ли миссионер, то ли путешественник, - ответила девушка.
- Завтра мы с вами отправимся в Нью-Йорк, - сказал Бут. - Разумеется, ехать прямо туда мы не сможем - придется добираться окольным путем.
- Но, сэр!.. - воскликнула Анна Шварц. - Это невозможно! Я должна…
- Завтра вы едете со мной, - безапелляционно заявил Бут. - Доброй ночи, мисс Шварц! Благодарю вас за доверие. Вы убедитесь, что я достоин вашего расположения!
Он поцеловал ей руку и удалился.
"Теперь она будет восхищаться мной! - думал он, и его глаза светились торжеством. - Я выиграл. Горячая кровь, своенравие, немного презрения к людям - именно это мне требуется, чтобы сделать ее своей рабой. И замужем, и в то же время девица - это забавно! Придет время, и это вызовет сенсацию!"
Анна Шварц провела бессонную ночь. Ненадолго забылась она лишь к утру.
В полдень, одним из поездов, отправлявшихся на Север, оба покинули Ричмонд.
IV. ИНЕС
В один из чудесных осенних вечеров 1861 года на голубой водной глади Ливорно плавно покачивался пароход, отправлявшийся в Геную. До отплытия оставались считанные минуты. Из трубы судна уже поднимался дым, а корабельный колокол подал последний сигнал к отходу, когда на набережную вылетела коляска, запряженная парой мчавшихся во весь опор лошадей. Не успела она остановиться, как из нее выпрыгнул молодой человек и крикнул одному из лодочников, небрежно стоявших в своих суденышках:
- Скорее… скорее на пароход!
Через несколько мгновений юноша уже был в лодке.
- Ну, чего же ты медлишь? - нетерпеливо бросил он по-итальянски, но с явным французским акцентом. - Если успеешь вовремя, я дам тебе скудо!
С этими словами он поставил на дно лодки саквояж, составлявший весь его багаж.
Хозяин лодки, коренастый малый с рыжими всклокоченными волосами и такого же цвета бородой, вытянул руку, указывая на пароход, и сказал:
- Поглядите сами, синьор, слишком поздно: последние лодки уже пристали!
- Даю два скудо, если успеешь! - воскликнул молодой человек вне себя от возбуждения. - Нужно рискнуть! Несколько минут они там подождут.
- Добро! - согласился рыжебородый и сел на весла, в то время как юноша не сводил глаз с парохода, по трапу которого поднимались последние пассажиры.
Это был стройный молодой человек чуть старше двадцати лет, облаченный в скромный, однако весьма элегантный дорожный костюм. Судя по внешнему виду, он был настоящим французом, а по манере держаться и обветренному, загорелому лицу в нем безошибочно можно было угадать офицера. В довершение всего лицо юноши украшали усики и бородка клинышком - явное доказательство принадлежности к французской армии, где их ношение стало традицией.
Гребец флегматично работал веслами.
- Быстрее, черт побери! - воскликнул молодой человек, топнув от негодования ногой. - Кто так гребет! Дай-ка я помогу!
Вместо ответа рыжебородый вообще вытащил весла из воды и положил перед собой.
- Что это значит? - вскричал юноша, уставившись на него почти с испугом. - Как это понимать?
- Устал - не могу больше, - ответил тот, нагло ухмыляясь.
- Если так, я готов сам поработать одним веслом! - нашел выход француз. - Только быстрее, быстрее!
- Э, нет, у нас так не принято, у нас синьоры не берутся за весла, - насмешливо возразил владелец лодки. - Хотя если дадите два наполеондора - может быть, что и получится!
- Негодяй! - воскликнул молодой человек, поняв, что его надули. - Если не будешь грести как следует, я проломлю тебе череп! Так вот куда ты клонишь! Мерзавец! Быстрее, говорю!
- Вы, конечно, можете раскроить мне череп, ваша милость, если вам угодно, - засмеялся рыжебородый. - Да только на пароход вам тогда не попасть, а вместо этого придется познакомиться с карабинерами, которые похуже солдат прежнего великого герцога!
- Пусть так, каналья! - вскричал француз. - Только скорее!
- Сперва деньги, синьор! - запротестовал гребец, протягивая руку.
Между тем из трубы парохода повалили густые клубы дыма и огромные колеса пришли в движение. Молодой человек вскрикнул от ярости и швырнул оба наполеондора на дно лодки. Гребец собрался было не спеша их подобрать.
- Все! Моему терпению пришел конец! - вскричал француз. - Вперед, или я размозжу тебе голову!
И он выхватил из кармана револьвер.
Гребец вздрогнул и побледнел. Но, вероятно, рассудил, что пассажир не отважится на такое отчаянное средство, и вознамерился продолжить поиск монет. Однако молодой человек схватил его за руку и тоном, не оставлявшим больше никаких сомнений, прошептал ему на ухо:
- Еще секунда промедления, и ты отправишься на тот свет!
- Так дайте же еще один наполеондор, ваша милость, - я бедный человек! - протянул рыжебородый с напускной покорностью. - Имейте сострадание, и Господь вознаградит вас!
Увидев, однако, что молодой француз изменился в лице и поднял пистолет, он быстро взялся за весла и принялся работать ими не на шутку. Между тем пароход описал дугу, но не покидал бухту и был еще вполне досягаем. Теперь молодого человека отделяли от судна какие-нибудь сто метров, и он по-прежнему подгонял своего гребца.
- А тот наполеондор, что обещала добавить мне ваша милость? - продолжал рядиться рыжебородый.
- Получишь у трапа, - успокоил француз. - А пока торопись, иначе я прыгну в воду и доберусь до него вплавь!
Вероятно, вид молодого человека не оставлял сомнений в том, что он сдержит слово, поэтому лодочник вновь налег на весла. В левую руку француз взял свой скромный багаж, а в правой сжимал обещанный золотой. Едва поставив ногу на трап, он бросил монету в лодку. Затем, взявшись правой рукой за поручень трапа, так сильно и в то же время ловко оттолкнул лодку с успевшим подняться на ноги владельцем, что тот полетел за борт и, пытаясь удержаться, опрокинул свое утлое суденышко.
Пока молодой человек не спеша поднимался по трапу, пароход пришел в движение. На палубе раздавался громкий смех и крики восторга всех тех, кто был свидетелем забавной сцены; француза встретили одобрительными возгласами и криками "браво".
Между тем незадачливый лодочник вынырнул из воды. Мокрые волосы и борода, выпученные от ярости и страха глаза придавали ему столь комичный вид, что пассажиры опять покатились со смеху. Когда же их новый попутчик приблизился к борту и с улыбкой помахал рыжебородому, тот погрозил ему кулаком и что-то прокричал.
Молодой француз принялся внимательно оглядывать палубу. Очевидно, он не нашел того, кого искал, потому что на лице его промелькнула досада.
Почти все, кто находился на палубе, любовались теперь великолепным зрелищем садящегося в морской дали солнца. Но молодой француз остался равнодушным к солнечному закату. Он спустился в салон, где находились по преимуществу дамы. Но и там, видно, не встретил интересующего его человека. Печальный и озадаченный, он вновь поднялся на палубу и наконец уселся в шезлонг, намереваясь как следует отдохнуть.
При этом он слишком далеко вытянул ноги, и тотчас же о них споткнулся один из пассажиров - долговязый, тощий господин, закутанный в длинный плед. Молодой француз учтиво извинился и поспешил подобрать ноги. Однако долговязый не уходил. Больше того, вглядевшись в нашего героя, он с удивлением воскликнул:
- Что я вижу? Это в самом деле вы, Трепор?
- Он самый! А вы, черт побери, Бельфлёр, если не ошибаюсь?
- К вашим услугам, господин барон, - ответил долговязый.
- Рад видеть вас, Бельфлёр! - сказал Трепор, протягивая ему руку. - Пожалуй, вы единственная живая душа на этом пароходе, которую я знаю. Возвращаетесь во Францию?
Бельфлёр уже успел устроиться в шезлонге рядом с ним. Он попросил у Трепора огня, который озарил его продолговатое, узкое лицо с редкими белокурыми усиками и бакенбардами. Худощавая фигура и флегматичный вид делали его похожим скорее на англичанина, нежели на француза.
- Вы не ошиблись, барон! Я отсутствовал более года и так насмотрелся на все достопримечательности Египта, Сирии, Малой Азии, Константинополя и Греции, что пресытился ими, как некогда Итальянским бульваром, нашим клубом и кафе "Риш". Черкешенок я знаю теперь лучше, чем девушек из "Варьете". Кстати, что поделывает Фифина?
- Фифина? Не имею представления, - несколько рассеянно ответил Трепор.
- Ого… с ней покончено? - спросил Бельфлёр. - Ну, разумеется, меня ведь не было больше года! А Батавия?
- Господи ты Боже мой! Ну откуда мне знать? - воскликнул Трепор. - Меня это давно уже не волнует. Не трудитесь напрасно, Бельфлёр, обо всем этом я не имею ни малейшего представления!
- Сколько же времени вас не было в Париже? - спросил собеседник.
- Меня? Ну, приблизительно недели четыре - такова продолжительность моего отпуска, - ответил Трепор.
- Четыре недели! - вскричал Бельфлёр. - И вы уже ничего не знаете? Так вот, мой друг, в отличие от вас мне кое-что известно - например, что вы влюблены!
- В самом деле? Возможно, так оно и есть, - согласился Трепор.
- Я угадал, не правда ли? - допытывался собеседник.
На это Трепор ничего не ответил - он задумчиво смотрел прямо перед собой.
- Возвращаетесь в Париж продолжать прежнюю жизнь, Бельфлёр? - спросил он, помолчав.
- Почему бы и нет… если удастся! - ответил тот. - Что может быть лучше, пока кошелек набит и желания остаются прежними! Из всех скучных мест Париж самый подходящий для этого город!
- Там нам придется видеться редко, - заметил Трепор.
Бельфлёр улыбнулся.
- Вероятно, вам вот-вот подойдет время становиться в строй. Стареете, мой друг. Если память меня не подводит, скоро вам стукнет двадцать один год!
- Немного больше, - уточнил Трепор. - Можете смеяться, но у меня нет охоты растрачивать себя на такую жизнь. Она для меня больше не существует! Давно вы на этом пароходе, Бельфлёр?
- С того момента, как он бросил якорь, - ответил тот. - Что мне было делать в Ливорно, этом скучном городишке, где кругом одни торгаши? Неаполь вообще единственное место в Италии, которое мне по душе. Рим ужасно надоедает, Флоренция и Венеция - не меньше. Как вы думаете, из этой Италии выйдет когда-нибудь что-то путное?
- Не знаю, право, но будем надеяться, - рассеянно ответил Трепор. - Выходит, вы поднялись на борт одним из первых? Тогда вы, наверное, видели, как садилось большинство пассажиров?
- Я видел всех без исключения, с первого до последнего человека! - ответил Бельфлёр.
- Кажется, пребывание на Востоке научило вас сильно преувеличивать, - заметил Трепор. - Если бы вы видели последнего, то давно узнали бы меня, ибо последним по трапу поднялся именно ваш покорный слуга.
- А, так это были вы? В таком случае вы правы. Как раз в это время я отвлекся - отправился с несколькими дамами, которые попросили отпереть им первую каюту, ибо сильно утомились и решили отдохнуть. По всему было видно, что это аристократки.
- Опишите, как они выглядели, - прервал его Трепор, оживившись. - Не было ли среди них красивой, стройной девушки лет девятнадцати-двадцати, с очень тонким лицом, прекрасными темными глазами, черными волосами и удивительно маленькой ножкой?
- Да вы просто пылаете страстью! - воскликнул Бельфлёр. - Наберитесь терпения, мой друг! Прежде всего там был пожилой респектабельный господин. Он, вероятно, сейчас ужинает в салоне - по виду дворецкий или что-то в этом роде.
- Верно, верно, это они! - торжествующе вскричал Трепор.
- Ага, наконец-то мы стали разговорчивее! - заметил Бельфлёр. - Как вы поступите, если я вдруг прерву свой рассказ и признаюсь, что больше ничего не видел? Кроме прислуги там была привлекательная дама средних лет с ястребиным носом, широкими бровями, великолепными зубами…
- Правильно, все сходится! - воскликнул Трепор. - Должно быть, это они! Продолжайте, прошу вас!
- Потом белокурая дама приблизительно лет тридцати, похоже, замужняя…
- Все совпадает! - ликовал Трепор. - А теперь о той, о которой я говорил…