Следом быстро спустились Нахимов и Хлебников. Слепой монах, его поводырь и Завалишин на какое-то мгновение задержались.
– Вы первый, святой отец… – по-испански предложил лейтенант.
– Нет, сеньор… Мы после вас! – глухо отозвался тот.
– Как вам будет угодно, – не стал спорить русский и со свечой в руке вступил на скрипучие ступени лестницы.
Он успел спуститься в подземелье и сделать несколько шагов по достаточно широкому проходу, когда новый шквал урагана потряс храм до основания. На этот раз удар был так силен, что лейтенанту показалось: земля, словно палуба фрегата в девятибалльный шторм, ушла из-под него. Завалишин пошатнулся, потеряв равновесие, и тут что-то тяжелое обрушилось на него сверху.
Когда в кромешной темноте Завалишин пришел в себя и прочихался от пыли, он первым делом ощупал свое тело. Убедился, что цел. Стряхнув с себя землю и встав на колени, он каким-то чудом отыскал свечу, выпавшую из рук при падении. Выбив кресалом из кремня огонь, зажег ее. И только когда неровное пламя осветило подземелье, понял, что уцелел чудом. Подземная галерея за спиной Завалишина оказалась под самый потолок завалена обломками балок, землей и камнями. Ни падре, ни его поводыря не было видно, и на зов они не откликнулись.
Притеплив свечу на торчащий из стены валун, лейтенант принялся быстро разгребать завал. Он отволок в сторону несколько камней и деревянных перемычек, прежде чем обнаружил одного из погребенных под обвалом. Осторожно отряхнув землю с его головы, по седым волосам догадался, что перед ним святой отец. Дела у падре были плохи. Тело его было придавлено огромной балкой, приподнять которую Завалишину оказалось не под силу. Однако падре еще дышал и был в сознании.
Лейтенант склонился к нему:
– Мужайтесь, падре, сейчас я позову на помощь и мы вас вытащим…
– Не суетитесь, сын мой… – прохрипел тот. – Мне уже не помочь…
– Что вы, падре!.. Мы вам поможем! Потерпите еще немного… – русский сделал очередную попытку приподнять балку. Это принесло монаху новые страдания:
– Оставьте меня! Уходите! Обвал может повториться…
– Я не могу… – лейтенант обернулся в глубь туннеля. – Эй, кто-нибудь! Сюда, помогите!
В ответ ему донесся глухой голос Нахимова:
– Дмитрий, ты цел? У нас тут завал… Сейчас мы доберемся до тебя… Держись!
– Я – в полном порядке… Помощь нужна падре Томасу… – лейтенант снова наклонился к умирающему. Лицо того было искажено, он, похоже, бредил:
– Русские, снова русские… У них всегда так…
– Помолчите, святой отец, вам надо беречь силы!
Но падре Томас уже не слышал. Завалишину даже показалось, что он испустил дух, но спустя несколько мгновений падре забормотал снова. Неожиданно его голос вдруг обрел живость:
– Я всегда знал, что умру из-за русского… Впрочем… Nascentes mortimur…
– Что вы сказали, падре?
– Te absolvo… – словно обращаясь к кому-то, пришедшему на исповедь, прошептал слепец и затих.
– Он умер… – сказал Завалишин, когда к нему через завал наконец добрались падре Альтамиро, Хлебников и Нахимов. – Мы уже бессильны ему помочь… Разве только вы, сеньор настоятель…
Пропустив к покойному отца Альтамиро, русские отошли, чтобы не мешать молитве. Настоятель, осенив голову погибшего собрата крестом, что-то забормотал.
Лейтенант сумел разобрать:
– …Господи, на все воля Твоя… Но ответь, Отец наш небесный, отчего в праведники свои Ты выбираешь самых великих грешников? Силы небесные, укажите дорогу к свету мученику Томасу… Reguiescat in pace!
Смысл сказанного о великих грешниках так и остался для Завалишина загадкой. С эпитафией же преставившемуся он мысленно согласился. Ведь что ни говори, а тот, кто упокоился под завалом, вольно или невольно, но спас ему сейчас жизнь.
7
Всех нас приютит когда-то мать сыра земля. Напитает останками нашей плоти тысячи малых существ, обитающих в ней. Сама напитается нашими соками, чтобы дать возможность дальше расти травам и деревьям, которые, в свою очередь, утолят голод птиц и зверей, наполнят воздух кислородом, создадут спасительную сень для прозрачных ручейков. А те напоят влагой поля, дающие пропитание людям. И замкнется вечный круговорот природы, и продолжится жизнь там, где светят солнце и луна, где носятся на своих вольных крыльях ветры… И исполнится древняя заповедь: "Смертию смерть поправ"! И если при этом душа твоя чиста и верит в жизнь вечную после Страшного суда, то умирать не страшно.
Но задумывались ли вы, каково быть заживо погребенным в земле, обреченным на ужас медленного угасания, без пищи и воды, без свежего воздуха? Уж на что изощренны в истязании пленников индейцы-тынайцы, голцаны и эскимосы, которым принадлежит изобретение пытки "вывернутый мокасин", когда пытаемого раздевают донага на лютом морозе и, облив водой, перекатывают по расчищенному льду, оставляя на нем развертку человеческой кожи, но и среди них, и даже у индейцев-людоедов, о которых рассказывал Хлебникову воспитанник Баранова и первопроходец верховьев реки Медной креол Андрей Климовский, нет ничего страшнее, чем предать живого человека земле. И для язычников Нового Света, и для представителей старой цивилизации земная твердь олицетворяет собой не только мать-кормилицу, но и место прибежища всех темных сил, преисподнюю и страну мертвых.
Неспроста вспомнилась Кириллу Тимофеевичу легенда, услышанная им от старика коряка еще в бытность приказчиком Российско-Американской компании в Гижиге.
…Два бога, белый и черный, работали вместе над созданием мира. Белый бог висел в воздухе, как туман над морем. Черный бог плавал в этом море в образе птицы гагары – единственного живого существа. Белый бог – могущественнее черного, но очень ленив. Ему не хочется лезть в воду. Он говорит черному богу:
– Нырни на морское дно и принеси мне ила!
Черный бог в образе гагары ныряет и приносит ил в собственном клюве. Он выбрасывает ил на поверхность моря прямо перед белым богом. Тот говорит магические слова. Ил, принесенный богом-гагарой, начинает расти и увеличивается до тех пор, пока не превращается в матерую землю. Земля еще совсем пуста. Белый бог создает на ней леса и реки, животных и людей и называет себя Творцом.
Черному богу обидно: самую трудную работу делал он, а вся слава творения досталась белому богу. Черный бог тоже хочет участвовать в создании мира. Для этого он утаил часть ила, который достал на дне, в своем клюве.
Однако когда белый бог произнес свое заклинание, эта малая часть донного ила тоже начинает расти. Ил душит черного бога. Вот-вот разорвет его на части.
– Выплюнь утаенное тобой! – приказывает белый бог черному.
Черный бог не слушает его. Тогда разросшийся ил разрывает бога-гагару на мелкие части. Они превращаются в камни, из которых вырастают на матерой земле неприступные горы. А завистливый дух черного бога проникает в самое сердце земли и создает там свой собственный мир, в который нет доступа белому богу. Охраняют его врата каменноголовые великаны – сыновья черного бога и правители всех злых сил, живущих здесь. Каждый из девяти великанов живет в своем запутанном лабиринте, в который пытается заманить легковерных людей. Человеку, попавшему в подземное царство, никогда не выбраться из него, не увидеть белого света…
Хлебников понимает, что это – легенда, и не более того, но поеживается, вспомнив ее. Остаться на веки вечные под землей – страшно и дикому язычнику, и христианину. Страшно, пока ты жив… Уж лучше тогда доля, которая досталась падре Томасу: скорая смерть легче медленной… Не зря говорят, что такую Господь дарует не каждому!
С покойным монахом Кирилл Тимофеевич при его жизни не успел сойтись так, как с падре Альтамиро. Слепец был замкнут. Настоятель, у которого Хлебников пытался разузнать о его собрате, тоже уклонился от прямого ответа, кто такой этот падре Томас, как появился он в миссии… Нутром Хлебников чувствовал, что кроется в слепом монахе какая-то загадка, что пути их уже где-то пересекались. Но разгадку погибший унес с собой…
Впрочем, сейчас надо было заботиться о тех, кто еще жив, равно как и о собственном спасении. Подземелье, где они укрылись, при тусклом свете свечей кажется громадным, но это не так. По тому, что уже ощущалась нехватка свежего воздуха, понятно было, что пространство невелико. Люди сидели на земле тесно, впритык. Они тихо переговаривались на родных языках, и эта странная смесь разноплеменных наречий вызывала у Хлебникова ощущение нереальности. Кирилл Тимофеевич даже вздрогнул, когда кто-то звонким шепотом обратился к нему по имени.
По голосу он узнал лейтенанта Завалишина, с которым познакомился в пору прихода фрегата "Крейсер" в Ново-архангельск. Молодой человек произвел тогда на него благоприятное впечатление серьезным отношением к своим обязанностям ревизора корабля, а также отличными познаниями в науках и языках. Однако уже тогда Хлебников заметил, что лейтенант очень высокого мнения о себе. Такие черты характера не нравились Хлебникову, но порывистость лейтенанта вызывала симпатию.
– Слушаю вас, Дмитрий Иринархович, – приветливо отозвался он. Как не улыбнуться человеку, только что счастливо избежавшему гибели?
– Сударь, – проговорил лейтенант почти в самое ухо Хлебникову, – не кажется ли вам, что нас заманили в ловушку?
– Отчего же?.. Ведь падре Альтамиро, дон Луис здесь, с нами… Они вовсе не похожи на самоубийц, смею вас заверить. Да и к чему им устраивать нам западню? Из-за индейцев? Так мы почти пришли к соглашению, как решить сию проблему…
– Об индейцах я ничего не знаю… У меня иная задача – вернуть подданных его императорского величества… Ах, да… Мы же не успели вчера переговорить с вами об этом… – Тут Завалишин, еще более понизив голос, рассказал Хлебникову о побеге музыкантов с фрегата и о возможной причастности падре к этому делу.
– Ну, подозрения – это еще не доказательства… – заметил Хлебников, вдруг испугавшись, что горячность соотечественника может повредить переговорам с испанцами. И как показали дальнейшие слова лейтенанта, испугался не напрасно.
– Я намерен прямо сейчас расспросить обо всем настоятеля! – заявил он. – И ежели падре от моих вопросов смутится, значит, так оно и есть!
– Подождите, подождите, господин лейтенант! Даже если ваши подозрения верны, затевать подобную проверку сейчас, вы уж простите меня, старика, просто неразумно…
– Что же вы прикажете делать, Кирилла Тимофеевич? Так вот сидеть и ждать?!
– Ну, подождать, пока не пройдет торнадо, нам все-таки придется… А потом… Потом будем думать, как выбраться отсюда!
– Конечно, ежели до того момента не задохнемся в сей вонючей яме! – в сердцах произнес офицер, но от немедленных разбирательств с падре, похоже, отказался.
Между тем дышать с каждой минутой становилось все труднее.
– Сеньоры, – подозвав к себе Хлебникова и офицеров, сказал настоятель, – прикажите своим людям без нужды не двигаться и потушить свечи, кроме одной-двух… Так мы сумеем сохранить несколько галлонов воздуха и продержаться подольше…
Когда просьба была исполнена, падре опустился на землю рядом с Хлебниковым и произнес, словно извиняясь:
– Такого урагана я не припомню в наших краях… Но, сеньоры, вас должно утешить то, что сильные торнадо заканчиваются быстрее… По крайней мере, дикари, живущие здесь, считают именно так…
– Меня, святой отец, сейчас больше заботит другое: не задохнемся ли мы здесь, прежде чем сумеем разобрать завал… – отозвался Хлебников.
– Venedicite, mes filz!Нам не надо этого делать!
– Почему, падре?
– У подземелья есть второй выход… Вы, конечно, видели дровяной сарай слева от ворот миссии? Он у нас почти всегда пуст – из-за теплых зим в дровах нет особой надобности. Так вот, еще при моем предшественнике, падре Педро, подземную галерею дотянули до него… На случай нападения… – тут Альтамиро споткнулся, но быстро нашел нужные слова, – дикарей!
– Это хорошая новость, – сказал Хлебников, – если только ураган не разрушил и сарай…
– Я пошлю своих людей разведать, если вы не возражаете, pater reverendissime, – вступил в разговор молчавший до сих пор лейтенант Завалишин.
– Будьте так добры, сын мой… – кивнул настоятель. – Надо двигаться по галерее прямо, она приведет вас к цели…
Лейтенант, взяв свечу, вместе с Нахимовым скрылся в темноте. Настоятель и Хлебников некоторое время сидели без слов. Потом русский тронул падре за рукав:
– Вы помните, сеньор настоятель, в Откровенияи святого Иоанна Богослова сказано: "Вот, диавол будет ввергать из среды вас в темницу, чтобы искусить вас, и будете иметь скорбь дней десять…" Не о нас ли это пророчество?
– Не ко времени вы поминаете нечистого, сеньор Кирилл… Впрочем, все пророчества так или иначе относятся к нам, грешным… Тем паче что в упомянутом Откровении есть и другая мысль. "Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть… будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни"… Надо только верить. Верить и молиться. Fiat volunta Òua!
Они не проронили больше ни звука, пока к ним из темноты не вышагнул мичман Нахимов:
– Господа, Дмитрий Иринархович просил меня уведомить вас, что второй выход тоже обрушен… Но надежда есть… Там, по счастью, рыхлая земля и нет каменной кладки… Правда, мы не знаем, как велик завал и сколько потребуется времени на его расчистку… Но, ежели работать посменно, дело должно пойти быстро…
– Вам, должно быть, понадобится помощь?
– За этим я и вернулся. Кирилла Тимофеевич, вы не соизволите перевести мои слова гишпанцам?
– Не беспокойтесь, сеньор офицер, я понимаю по-русски… – подал голос настоятель. – Дон Луис сейчас же даст вам солдат… Индейцев в таком деле я бы не стал использовать. Они – народ бестолковый…
– Как сочтете нужным, святой отец…
Когда все распоряжения были отданы и Нахимов вместе с несколькими рейтарами ушел к завалу, настоятель снова подсел к Хлебникову. Однако разговор не клеился. От нехватки воздуха кружилась голова, и Кирилл Тимофеевич смежил ресницы. Но едва раздался где-то поблизости голос Завалишина, как Хлебников открыл глаза.
– Мы продвигаемся медленнее, чем думали вначале… – рассказывал лейтенант настоятелю. – Если бы у нас были лопаты… Штыками и тесаками много не нароешь! Матросы приспособились: голыми руками нагребают землю в свои робы, коим завязали рукава, и отволакивают ее в сторону… Говорят, что так им сподручнее… Но вы понимаете, сколько мы эдак провозимся…
– Может быть, кто-то наверху уцелел и уже ищет нас? – выразил надежду Хлебников.
– Может быть… Но я не стал бы уповать на это… О подземелье никто, кроме меня и бывшего настоятеля, не знает… Разве что…
– Кто-то из тех, кто его рыл когда-то… – закончил за падре фразу лейтенант.
– Мне жаль, сын мой, но вряд ли кто-то из строителей уцелел…
– То есть надеяться не на кого?
– Sancta Maria…
– Вы хотите сказать, падре, что все в руках Божьих?
– Я только призываю вас не отчаиваться…
– Ну, что вы, ваше преподобие, – голос лейтенанта прозвучал вполне бодро, – об отчаянии нет и речи! Я даже хотел бы поговорить с вами о будущем…
– О каком? – насторожился настоятель.
– О будущем наших народов и стран… Уверен, оно будет прекрасным!
– Я вас не совсем понимаю, сын мой.
– Дело в том, святой отец, что я основал орден Восстановления, в который войдут достойнейшие представители двух наших народов… Я хочу, чтобы вы, падре, и вы, Кирилл Тимофеевич, незамедлительно вступили в него!
– Как, прямо здесь, под землей? – не удержался от усмешки Хлебников.
Настоятель, напротив, проявил к словам лейтенанта неожиданный интерес:
– Что это за орден, сеньор? Будьте любезны объяснить.
Интерес падре окрылил Завалишина. Он заговорил быстро и взволнованно:
– Сей орден – тайная организация единомышленников, полагающая своей целью провозгласить Новую Калифорнию Землей Свободы. По моему разумению, именно здесь идея равенства всех людей и уничтожения тирании в любых ее видах наиболее реальна и самими обстоятельствами жизни подготовлена. Здесь проживают, соседствуя друг с другом, разноязыкие народы, которые могут составить новую нацию, не испорченную цивилизацией. Удаленность же сей территории от могущественных держав Старого Света на первых порах обеспечит ее независимость и даст возможность построить государство нового вида, какого не знала прежде история человечества… Я, как великий магистр своего ордена, говорил уже о сем с сеньором Аргуэлло и другими важными людьми вашей области и, поверьте, нашел в них не токмо понимание моих идей, но и обещание всяческой поддержки в сем начинании… Убежден, что нам с вами по плечу сотворить нечто такое, от чего…
Договорить лейтенант не успел. Его окликнули:
– Вашбродь, вашбродь… Дозвольте обратиться?
– Чего тебе, братец? – Завалишин недовольно обернулся к матросу, внезапно появившемуся подле них.
– Их благородие Павел Степанович велели передать, что там кто-то шумит…
– Где? Да говори же внятно и с расстановкой!
– Наверху, вашбродь. По ту сторону завала!
– Кто услыхал?
– Я, вашбродь, Степанов.
– А не померещилось тебе, брат Степанов?
– Никак нет, ваше благородие. Шумят.
Недовольство лейтенанта как рукой сняло:
– Ежели правда, получишь целковый! – сказал он просиявшему матросу и снова обратился к своим собеседникам: – Извините, господа, мы вернемся к разговору позже, а теперь позвольте мне пройти к моим людям…
– Я пойду с вами, если вы не станете возражать… – произнес Хлебников.
– Отчего же, Кирила Тимофеевич… Как вам будет угодно.
Следом за Степановым они двинулись по коридору, стены которого едва освещались свечой матроса. Шли долго. По крайней мере, Хлебникову, то и дело спотыкавшемуся о кучи принесенной от завала земли, так показалось. Наконец замаячил свет и послышались голоса. Работающие у завала матросы и рейтары расступились, пропуская подошедших.
Нахимов, находящийся в конце прорытого тоннеля, при появлении Завалишина и Хлебникова оживился:
– Дмитрий, ты слышишь? Похоже, нас пытаются откопать…
– Нет, пока ничего не могу разобрать…
– Да вот же, здесь!
Завалишин, а вслед за ним и Хлебников припали к земляной стене. Из-за толщи завала до их слуха действительно донесся шум, похожий на удары заступа о твердь.
– Слава Богу, – перекрестился Хлебников. – Кажется, мы спасены…
– Еще нет, – уступая место у завала своим подчиненным, не согласился с купцом лейтенант. – А ну-ка, братушки, – обратился он к матросам, – навались! Дружнее! Выберемся на волю, выставлю ведро "казенки"!
– Да смотри, поосторожнее, – предостерег мичман, – чаще ставь опоры да друг за дружкой поглядывай! А то знаю я вас, за чарку и себя не пожалеете…
Впрочем, уговаривать кого-то не было нужды. Понимая, что дело касается жизни или смерти, и русские, и испанцы работали рьяно. И все же прошло не менее полутора часов, прежде чем в завале был прорыт лаз шириною в половину сажени и шум за земляной перегородкой стал слышен совсем близко.
Лейтенант забрался в лаз и громко по-испански спросил:
– Эй, отзовитесь! Кто там?
Удары прекратились, но ответа не последовало.