Полицейский, арестовавший Гаскариля, отвел его прямо к главному судье. А у того расправа была коротка.
- Вчера арестован мессир Рене, обвиненный в убийстве горожанина Лорьо на Медвежьей улице, - сказал судья Гаскарилю. - Надо полагать, что мессир будет присужден к колесованию. Если это так и случится, то ты будешь повешен в день его казни; это для тебя большая честь!
Гаскариль едва ли разделял мнение судьи относительно чести быть казненным, хотя бы одновременно с Рене, но противоречить он не решился и стал ждать, когда его призовут к ответу.
К этому-то Гаскарилю и направился президент Ренодэн по окончании допроса Рене.
Гаскариль принял президента не очень-то вежливо.
- Раз уж я осужден и вы собираетесь повесить меня, то можно было бы, кажется, оставить меня в покое! - сказал он.
- Друг мой Гаскариль! - ответил Ренодэн. - Ты страшно неблагодарен к правосудию!
- А чем это меня правосудие так облагодетельствовало? - возразил воришка, - Все равно меня повесят!
- Да, но тебя могли присудить к колесованию, а это гораздо мучительнее!
- Я никого не убил, а ведь колесование…
- Так-то так, да больно у тебя репутация плоха! И вообще ты не прав, что принимаешь меня так нелюбезно! Я хочу тебе добра.
- Что такое? - спросил воришка.
Ренодэн без всякой брезгливости уселся на грязную солому, служившую ложем для скованного по рукам и ногам преступника, и спросил:
- Есть у тебя дети?
- Слава Богу, нет! - ответил Гаскариль.
- Ты женат?
- Тоже нет!
- Но, наверное, у тебя найдется человек, которым ты интересуешься?
При этом вопросе Гаскариль побледнел, покраснел и с замешательством сказал:
- Зачем вам знать это?
- Да ты только ответь!
- Ну конечно есть! Это Фаринетта, которую я увижу только один раз в жизни, да и то во время казни: наверное, она придет посмотреть, как меня будут вешать! - вздыхая, ответил взволнованный воришка.
- Ты любишь ее?
- Только одну ее я и люблю на всем свете! И меня душит бешенство при мысли, что вот я умру, а другой… Ведь ей только восемнадцать лет! Она красавица, ну а с глаз долой - из сердца вон… И когда меня повесят…
- Она помянула бы тебя добром, если бы ты оставил ей что - нибудь в наследство!
- Но у меня ничего нет!
- Ну а у Фаринетты?
- Тоже ничего, кроме голубых глаз да белых зубов! Этого еще мало!
- Для Парижа достаточно! - со злой улыбкой возразил судья.
- Да замолчите же вы наконец! - крикнул рассерженный Гаскариль. - Могли бы, кажется, дать мне умереть спокойно!
- Постой, друг мой, - спокойно перебил его судья, - ты только дослушай до конца! В самом непродолжительном времени ты умрешь. Если бы ты мог оставить своей Фаринетте кругленькую сумму в… ну, хотя бы в двести золотых экю, то она из благодарности осталась бы верна твоей памяти. А такую сумму ты мог бы заработать!
- Двести золотых экю для Фаринетты! - крикнул бедный воришка, ослепленный этой суммой. - Дорогая Фаринетта! Но что нужно сделать для этого?
- А вот я сейчас расскажу тебе это! Ты осужден, тебя повесят…
- Боюсь, что вы говорите сущую правду!
- Ну а умирают лишь один раз, и, вешают ли тебя за два преступления или за десяток, от лишнего преступления веревка не стягивает сильнее горла!
- Понимаю! Вы хотите, чтобы я принял на себя чужую вину!
- Вот именно!
- А что, собственно, я должен взвалить на себя еще?
- Убийство на Медвежьей улице.
- Так вот как? Значит, хотят спасти за мой счет мессира Рене!
- А тебе не все равно?
- Нет! Ведь за убийство колесуют, а не вешают!
- Обещаю тебе, что ты все равно будешь повешен, а вдобавок Фаринетта получит двести золотых экю!
- Бедная Фаринетта! - вздохнул воришка, который, видимо, склонялся к тому, чтобы принять предложение, но вдруг, неожиданно для президента, он.тряхнул головой и категорически заявил: - Нет, я не согласен!
- Но почему?!
- А потому что раз Фаринетта разбогатеет, она сейчас же забудет меня, ну а я буду слишком мучиться на том свете, если Фаринетта устроится с другим!
- Дурак!
- Не спорю! А только я не согласен!
- Что же ты хочешь за согласие взять на себя вину Рене?
- Чтобы меня отпустили на свободу!
- Ты хочешь невозможного! - ответил Ренодэн подумав. - Но… не падай духом, мой мальчик! Мы увидимся сегодня вечером и тогда поговорим.
С этими словами Ренодэн вышел из камеры Гаскариля и от правился к себе домой. Там он принялся за работу. Через некото рое время он взглянул на часы, затем подошел к окошку и увидал, что к его воротам как раз подъезжают носилки.
- Королева отличается точностью! - пробормотал он, от правляясь навстречу замаскированной даме, выходившей из скромных, лишенных всяких гербов и украшений носилок.
Когда Ренодэн ввел Екатерину к себе в кабинет, королева сказала:
- Ну, что?
Эти два слова ярче ряда трескучих фраз свидетельствовали о ее беспокойстве и волнении.
- Рене вынес пытку, не выронив ни слова, - ответил президент. - Беда только в том, что воришка, на которого я рассчиты вал, не соглашается!
- Но почему же? Чего он хочет? - спросила королева, и взор ее, засверкавший было радостью, снова потускнел.
- Он хочет свободы, и я обещал ему, что он получит ее, - ответил Ренодэн.
- Да вы с ума сошли! - крикнула королева.
- Нет, но у меня свои соображения, - ответил судья. - Надо полагать, что Рене безумно зол на палача…
- Господи, Рене не из тех, которые прощают! - заметила королева.
- И весьма возможно, что, если мы спасем Флорентийца, он непременно захочет сыграть дурную шутку с ним!
- Тем хуже для Кабоша!
- Но если Кабошу обещать, что Рене простит ему, палач согласится проделать одну штучку, которую лет пять тому назад он уже устроил с одним солдатом. У того была сильная протекция, и палач, вместо того чтобы связать петлю мертвым узлом, попросту закрепил ее неподвижной петлей. Затем, когда ему нужно было схватить преступника за плечи, чтобы собственным весом ускорить стягивание петли и удушение, Кабош ухватился за канат, которым подвязывают под мышки преступника. И так как тоненькая веревка, которую надевают на горло, была завязана не мертвой петлей, а крепким узлом, то солдат лишь испытал некоторую неприятность, но не более…
- И не умер? - : спросила королева.
- Отнюдь нет! - ответил Ренодэн. - Ночью палач снял его с петли, и солдат отделался лишь тем, что у него шея окривела!
- И вы хотите, чтобы Кабош проделал то же самое над Гаскарилем? Это опасно, потому что Жан Кабош способен выдать нас с головой королю!
- Черт возьми!
- Но я дам вам хорошую мысль: обещайте Гаскарилю, что с ним поступят именно таким образом, ну а там… посмотрим! Сказав это, Екатерина встала. Но Ренодэн остановил ее.
- Еще одно слово, ваше величество! - сказал он. - Гаскариль не поверит мне на слово, если у меня не будет в руках доказательств в виде собственноручно вашим величеством написанной записки с обещанием помилования!
- Но ведь… такая бумага… может попасть в руки… короля! - испуганно пробормотала королева.
- Я отвечаю за то, что этого не случится! - ответил судья. - Но иначе я ничего не могу сделать для Рене.
- Иначе говоря, вы требуете гарантию? - сказала королева.
- Для Гаскариля - да!
- Ну, и… для себя тоже!
Ренодэн ничего не ответил. Екатерина подумала: "Он во что бы то ни стало хочет попасть в парламент!"И, усевшись за столом президента, написала на куске пергамента: "Я помилую Гаскариля. Екатерина", - приложила печать вырезанным на печатке перстня королевским гербом и подала бумагу Ренодэну.
Когда королева ушла, президент снова отправился в Шатле и, войдя в камеру Гаскариля, сказал:
- Ну-с, ты останешься жив!
На вопрос воришки президент рассказал ему, как несколько лет тому назад Кабош спас от верной смерти приговоренного к казни солдата. Но Гаскариль не был простаком.
- А где доказательства, что это так и будет? - спросил он. Президент показал ему записку королевы.
- В самом деле! - пробормотал Гаскариль. - Ведь королеве очень важно спасти своего Рене! Ну-с, а если я возьму вину Флорентийца на себя, получу ли я те двести экю, которые вы хотели дать Фаринетте?
- Получишь!
- Гм!.. Но хорошо ли с моей стороны грабить такую бедную девушку, как Фаринетта?
Ренодэн рассмеялся, а затем произнес:
- Мы дадим ей другие двести экю! Ну, согласен? Гаскариль насмешливо посмотрел на Ренодэна и сказал:
- Что-то вы уж очень щедры, господин президент! Можно подумать, что вешать собираются не меня, а вас!
- При чем же здесь я? - ответил судья. - Ты сам понимаешь, что в спасении того лица, вину которого ты должен взять на себя, принимают участие такие особы, которые могут и умеют быть щедрыми! Я - лишь исполнитель чужих желаний.
- И обещаний, не так ли? - насмешливо спросил Гаскариль. - Э, нет, глубокоуважаемый господин президент, это дело обставляется так хитро, что нашему брату надо быть осторожным. Ну а я ровно ни в чем не вижу гарантий, что обещания, которые вы дадите мне, будут действительно соблюдены!
- Как! - патетически крикнул Ренодэн. - Я представил тебе записку ее величества…
- Тэ-тэ-тэ, господин Ренодэн, прежде всего, я еще не знаю, подлинная ли эта записка…
- Дурак!
- Весьма возможно! Кроме того, меня смущает еще и то, что, в сущности говоря, эта записка… остается у вас, и если меня все-таки повесят, то…
- Мне некогда! - недовольно перебил его Ренодэн. - Говори же прямо и без недомолвок, чего ты хочешь?
- Да весьма немногого, господин президент: гарантий, что обещания не останутся лишь на словах!
- Значит, ты боишься, что королева захочет сэкономить те несколько сотен экю, которые я обещаю тебе от ее имени?
- О нет! Скорее я боюсь как раз обратного!
- Ты бредишь?
- К сожалению, нет! Я боюсь, что королева прикажет опустить в мою могилу не двести, а тысячу золотых экю и что мне с того света будет очень тяжело сознавать невозможность воспользоваться такой большой суммой. Так вот: я хочу гарантий, что мне подарят в добавление к золоту еще и жизнь!
- Но ведь я…
- Слова, глубокоуважаемый президент, слова!
- Так чего же ты хочешь, черт возьми! Может быть, ты потребуешь, чтобы к тебе пришла сама королева и…
- Ну вот еще! Королева! Что мне с нею делать? Нет, вот если бы ко мне пришла Фаринетта!
- Я вижу, - с досадой сказал Ренодэн, - что с тобой действительно бесполезно говорить! Чем дальше в лес, тем больше дров. С каждой минутой ты ставишь все новые и новые условия, исполнимые все меньше и меньше. Словом - тебе хочется быть повешенным? Ну и отлично! Это можно будет устроить хотя бы завтра утром, ну а на твое место мы найдем кого-нибудь посговорчивее!
- Поговорим откровенно и серьезно, президент Ренодэн, - ответил Гаскариль. - Ведь вы просто не хотите понять меня. Я не боюсь казни, потому что едва ли мне так или иначе избежать ее; не теперь - так потом… Знаете ли, в моей деятельности надо быть готовым ко всему! Но я уже говорил вам, что не доверяю верности Фаринетты мертвому Гаскарилю, и мне было бы очень тяжело думать, что на честно заработанные мною денежки она приобретет себе шикарного дружка. Вы вот говорите, что королева обещала помиловать меня. Правда, ее величество так и пишет в своей записке. А что, если это помилование не состоится помимо ее воли? Что, если Кабош ошибется и повесит меня самым заправским образом? Говорю вам откровенно: в данном случае меня пугает то, что останется жить Фаринетта, да еще с деньгами! Вот поэтому-то я и говорю, что могу дать окончательный ответ только тогда, когда поговорю с Фаринеттой. Она - девушка честная, и если что обещает, то сдержит. И тогда я буду в состоянии рискнуть, тем более что не один я буду знать о нашем сговоре…
В то время когда Гаскариль говорил все это, в уме Ренодена с молниеносной быстротой проносился ряд самых противоположных соображений. Он думал о том, что осталось слишком мало времени для инсценировки комедии признания с участием не Гаскариля, а другого лица. Вместе с тем исполнить требование Гаскариля представлялось почти невозможным. Трудно уже провести в камеру заключенного постороннее лицо. Правда, эту трудность еще можно побороть. А вот разумно ли посвящать в сговор третьих лиц? Ведь положа руку на сердце можно смело сказать, что королева отнюдь не намерена сдерживать обещание. "Обещайте Гаскарилю, что с ним будет поступлено именно таким образом, а там… посмотрим!"- это были подлинные слова Екатерины Медичи, и если Гаскариля все - таки повесят, то ему, Ренодэну, придется ведаться с бандой со Двора Чудес!
А почему ведаться придется именно ему, Ренодэну? Разве в случае чего он не может сказать, что Рене приказал палачу повесить Гаскариля по-настоящему, чтобы не осталось живой улики? Вероломство и жестокость парфюмера королевы известны всем, как известно и то, что он, Ренодэн, - человек маленький, подневольный. Ведь никто не поверит, что всю эту историю со всеми обещаниями он, президент, затеял от своего имени и на свой страх и риск? Значит, считаться и мстить будут не ему, а тем, кто действительно виноват в нарушении данного обещания!
Это - одно. А другое - то, что для него, Ренодэна, в данный момент важно лишь исполнить желание королевы и выручить Рене. Что будет потом, это другое дело, но если он не заставит Гаскариля принять на себя вину в убийстве Лорьо, если Рене не будет спасен, то королева примет это за недостаток желания с его стороны. Ну а если от мести банды Двора Чудес еще можно как - нибудь отвертеться, то от мести Екатерины Медичи не уйдешь никуда. Значит, раздумывать нечего, и…
Гаскариль перестал говорить и выжидательно уставился на судью. Помолчав немного, Ренодэн сказал:
- Ты упомянул, друг мой Гаскариль, что я не хочу понять тебя. Нет, я-то отлично понимаю тебя, а вот ты действительно не хочешь понять меня! Ты просишь привести Фаринетту. Отлично! Допустим, что я приведу ее к тебе. Но подумай сам: сначала ты Довольствовался тем, что Фаринетте дадут двести экю; затем ты потребовал жизни; затем к помилованию тебе понадобилось еще двести экю для тебя; а когда тебе обещали все это, ты находишь, что мы слишком щедры, и требуешь свидания с Фаринеттой. Устроить это свидание трудно, но все же возможно. Но где же у меня гарантии, что потом ты не потребуешь еще чего-нибудь? А так ведь дело затянется до бесконечности!
- Нет, господин президент, - обрадованно подхватил воришка, - можете быть спокойны, больше я ничего не потребую. Если я поговорю с Фаринеттой и она даст мне кое-какие обещания, я буду спокоен. Тогда я буду уверен, что вы не собираетесь обмануть меня, а если и произойдет какая-нибудь ошибочка, то Фаринетта останется верной моей памяти. Только и всего, господин Ренодэн!
- Ну, хорошо, - сказал судья, - я буду милостив до конца и приведу тебе твою милочку. Только помни: это - последняя поблажка, и больше ты от меня ничего не выторгуешь. Теперь скажи мне, где я могу найти эту знатную даму?
- Это совсем не трудно, господин президент! - весело от ветил Гаскариль. - Видите, у меня в левом ухе болтается сережка? Отстегните ее первым делом! Вот так! Теперь ступайте к церкви Нотр-Дам-де-Виктуар. Около Двора Чудес вы увидите ряд действительно чудесных превращений. Безногий и безрукий калека, например, у ворот Двора Чудес вдруг превратится в здоровенного парня… Очень возможно, что, завидя вас, чудесно выздоровевший больной вновь сразу заболеет и подползет к вам за милостыней. Тогда вы скажете ему: "Я пришел повидать Фаринетту от имени Гаскариля. Вот - серьга друга Фаринетты!" Этого будет достаточно: Фаринетта сейчас же выбежит к вам. По серьге, которую она же мне и подарила, моя милочка поймет, что вы пришли от меня, и последует за вами!
- Хорошо! - сказал Ренодэн. - Жди меня: я приведу к тебе Фаринетту. Но помни, это - последняя поблажка!
Он вышел из камеры, ворчливо думая: "Нечего сказать, в хорошую кашу мне пришлось замешаться из-за этого негодяя Рене! Буду даже рад, если ему свернут шею за Гаскариля, который мне несравненно симпатичнее, чем королева и ее приспешник. Но… земные блага исходят не от Гаскариля и ему подобных, а от королевы, и потому…"
Он плотнее закутался в плащ и быстро зашагал по направлению к Двору Чудес.
XIII
Вернемся к Генриху Наваррскому, которого мы оставили на полу в комнате Нанси наблюдать через смотровое отверстие за происходящим в комнате королевы Екатерины совещанием королевы с президентом Ренодэном.
Когда Ренодэн ушел, Генрих осторожно поставил на место кусок паркета, замаскировывавший проверченное отверстие, и направился к сонетке, проведенной из комнаты принцессы Маргариты. Он дернул за веревку снизу вверх, так что звонок не зазвонил, и через некоторое время Нанси, запершая дверь снаружи, пришла выпустить принца.
- Пойдемте, господин де Коарасс, - сказала она.
- Принцесса ждет меня? - спросил он.
- Однако! - сказала Нанси. - Вы ненасытны, сударь!
- Но почему?
- Да ведь вы уже видели ее сегодня?
- Ну, видел.
- А принцесса имеет дурную привычку ложиться спать хоть раз в сутки! - с иронической улыбкой сказала насмешливая камеристка. - Ну-с, куда вы хотите направиться теперь?
- Я хотел бы видеть господина Пибрака. Нанси довела его до той лестницы, по которой паж Рауль уже столько раз водил принца в апартаменты Пибрака, и сказала:
- Ну а теперь вы и сами знаете дорогу! До свиданья!
- Постой, крошка, одно слово! - сказал Генрих, удерживая девушку. - Ну а завтра в котором часу?
- Вам ничего не сказали?
- Нет!
- Ну так на всякий случай приходите к девяти часам, как и всегда!
Нанси убежала обратно, а Генрих постучался в комнату капитана гвардии, который в большом волнении поджидал его.
- Боже мой, наконец-то! - сказал он, увидев принца.
- Вы беспокоились?
- Страшно!
- Ну так успокойтесь: все идет отлично.
- Да что с вами случилось?
- Я вам скажу это через несколько минут, а сейчас я должен разузнать еще кое о чем!
Сказав это, Генрих открыл книжный шкаф и снова скользнул в тайник.
"Черт возьми! - подумал он, заглядывая в смотровое отверстие. - Я попал некстати: ее высочество ложится спать!"
И принц стал дерзко смотреть в отверстие.
Действительно, принцесса при помощи Нанси совершала свой ночной туалет.
- Знаете, ваше высочество, - сказала Нанси, - этот бедный господин де Коарасс, который так хорошо читает в звездах и сумел уверить ее величество, будто он чародей, сам стал жертвой чар!
- Ты думаешь?
- Он безумно влюблен в вас!
Генрих увидел, что лицо Маргариты покраснело, словно у девочки.
- Вы только представьте себе, принцесса, он хотел вернуться сюда! - продолжала камеристка.
- Сюда?
- Именно сюда!
- Теперь? Сейчас?
- Ну да! - И у Нанси появилась хитрая улыбка. - Ведь он знал, что завтра…
- Завтра? Но ведь я ничего не сказала…
- Так что же из этого? Я взяла на себя смелость назначить ему час свиданья!
- Однако…