- Где они? Спроси, Мельчорехо, что с ними сталось! - нетерпеливо сказал Кортес.
Мельчорехо перевел вопрос. Индеец по-детски улыбнулся и жестом показал, что сделали с теми людьми: он точно опрокинул на землю человека, занес над ним нож, быстрым движением вспорол грудь, вынул сердце и поднял его, улыбаясь, на ладони вверх.
- Убили… Принесли в жертву своим богам!.. Проклятые язычники!
Хуан Веласкес де Леон схватился за рукоять меча; у всех потемнели лица, даже шут схватился за шпагу.
- Терпение, сеньоры! - Кортес жестом сдержал своих капитанов. - Спроси, Мельчорехо, - всех ли убили? Хорошо ли он помнит, старик?.. Может быть, кто-либо из этих людей остался жив?.. Остров так мал, здесь должны знать. Что он говорит?.. Нет?.. Остались двое?.. Где они?.. На этом острове? Где же?
- Он говорит, что двое из этих людей, кажется, остались живы; их взял Калачуни, вождь, только не с этого острова, а с соседней земли, той, что на запад отсюда, через малый пролив…
- Юкатан! - сказал Аламинос. - Берег Юкатана, обращенный к острову. Индейцы переплывают сюда с Юкатана на обыкновенных лодках.
- Проведешь ли ты к тому берегу наши суда? - спросил Кортес.
Аламинос покачал головой.
- Море плохое! Волнение не утихает, а там скалистый берег, узкий пролив, ветры. Нет, судам туда идти опасно.
- Можно идти на лодках, - предложил кто-то.
- Разбивать силы? Нет, не годится, - сказал Кортес.- Мы сделаем вот что: снарядим старика, дадим ему письмо, подарки для вождя с того берега и пообещаем всего вдвое, если приведет нам испанцев.
Секретарь армады написал письмо на латинском языке, запечатал сургучной печатью. Старику дали письмо к юкатанскому вождю, дали подарки. Жрец ушел очень довольный, с латинским письмом в одной руке и с детской погремушкой - в другой.
* * *
Наутро из лесу начали показываться косумельские индейцы. Сначала люди подходили робко, готовые убежать при первом слове; потом осмелели. Подходили кучками, человек по пять - шесть, клали копья на землю и жестами показывали, что хотят меняться. Косумельцам понравились подарки, которые получили первые два индейца, захваченные Альварадо.
- Я был прав! - сказал Кортес. - Силой надо брать там, где нельзя иначе. Здесь мы получим все, что нам нужно, не подвергая себя опасности.
Косумельцы несли маис, пальмовую ветку, кур, кроликов, свежую воду. Золотых изделий у здешних индейцев почти не было: кой у кого - пластинка на груди или тоненькие ушные кольца низкопробного золота.
Прошло двое суток. Старый индеец, отпущенный с письмом, не показывался. Кортес дал подарки и такие же письма еще двум молодым индейцам из селения и тоже послал их на юкатанский берег, к тамошнему вождю.
Не возвратились и они. Прошло семь дней; никто не приходил с того берега.
- Мы здесь сидим и теряем понапрасну время, - уверял Сандоваль, - а впереди у нас еще так много дела!
- Не придут индейцы: получили подарки и ушли в лес, к своим; что им еще нужно!..
- Может быть, здесь и испанцев никогда не было, старик все выдумал? - сомневался шут.
- Подождем, - сказал Кортес.
Прошло еще четверо суток. Индейцы не появлялись. Ждать дольше казалось бессмысленным: армада проедала свои запасы, солдаты томились в бездействии. Мена на Косумеле была плохая, - золота почти не несли. На утро двенадцатого дня Кортес назначил отход.
Настало утро. Суда едва успели выйти из узкой бухты, как каравелла с зерном напоролась на камень и дала небольшую течь. Два других судна с двух сторон подошли к каравелле и повели ее к берегу для починки. Они обогнули небольшой мысок и стали на якорь недалеко от входа в узкий пролив между Косумелом и Юкатаном. Часть юкатанского берега и почти весь косумельский видны были отсюда простым глазом.
Незадолго до захода солнца солдаты увидели большую лодку в проливе. Лодка шла от юкатанского берега. Один индеец в лодке греб, стоя на носу; еще четверо сидели на днище.
Кортес велел сейчас же выслать две лодки навстречу индейской. В одну лодку сел он сам с двумя капитанами и с патером Ольмедо, в другую посадил десять солдат; с ними и Лопе Санчеса.
Испанцы подошли к косумельскому берегу раньше. Индейская лодка приближалась быстрыми рывками, и все индейцы на ней смотрели в их сторону.
Лодка причалила к низкому берегу. Один индеец что-то кричал на своем языке и указывал на испанцев. Сердце у Лопе забилось; он точно чувствовал, что сейчас произойдет что-то важное. Индейцы стали высаживаться; один из них бежал впереди, почти голый, обросший волосами, в тряпке вокруг бедер. Он вбежал в самый круг испанцев и остановился.
- Святая дева! - сказал индеец. - Святая дева, я вижу людей моей страны!..
Плача, он упал на землю. Потом встал, подбежал к одному испанцу, к другому, ощупал плечи, шлемы.
- Испания? - сказал он. - Кастилия?..
Он говорил неуверенно, точно отвык произносить слова на родном языке.
- Да, мой друг, ты - среди испанцев, - сказал Кортес.
Человек повернулся к нему и, узнавая капитана, низко поклонился Кортесу на индейский манер: одна рука коснулась земли, другая - наклоненного лба.
- Лима-танар! - сказал человек. Это было приветствие вождю на языке юкатанских индейцев. - Лима-танар!..
Его голая спина дрожала. Испанцы молчали, пораженные, Кортес сдернул с плеча плащ и покрыл им темную от загара спину человека.
- Откуда ты родом? Как попал сюда? - спросил Кортес.
Человек не отвечал. Он поднял голову, но прикрыл ладонью лицо, точно стыдясь чего-то. Молча он рассматривал испанцев; губы его дрожали, на глазах выступили слезы.
- Дариен? - спросил Кортес.
Человек вскочил на ноги.
- Да, Дариен! - сказал он. - Я приплыл оттуда!..- Он показывал на юг. - Дариен, в материковых землях…
Он все еще закрывал ладонью лицо.
- Лопе Санчес, ты помнишь такого в Дариене? - спросил Кортес.
Лопе подошел. С минуту он глядел на человека и то узнавал, то не узнавал. Восемь лет прошло с тех пор; столько сменилось в памяти людей, имен!.. Все смешалось. Глаза человека точно были ему знакомы, но эта ладонь, прикрывшая лицо…
- Я… я не помню, ваша милость! - растерянно сказал Лопе.
Человек отвел ладонь.
- Узнаешь? - сказал он.
Лопе отступил. Нос у человека был продырявлен на индейский манер, и в каждой ноздре торчало по медному квадратику с индейским узором.
И все же что-то было знакомо Лопе и в том лице - редкая бородка, худые щеки и серьезные глаза над изуродованным носом.
- Я Агиляр! - сказал человек.
- Брат Агиляр! - вскричал Лопе.
Он вспомнил. В дни самого жестокого голода в колонии Херонимо де Агиляра послали на Эспаньолу за продовольствием. С ним было на судне еще человек двадцать - двадцать пять.
- Где же остальные? - спросил Кортес.
Агиляр рассказал. Бурей их отнесло в сторону, и каравелла разбилась о рифы недалеко от острова Ямайки. Агиляр и еще семь человек спаслись на большой лодке. Они приделали парус, и их долго носило в открытом море. Двое умерли от жажды и лишений. Остальных прибило течением к берегу Косумела. Четверо из них погибли сразу, - косумельские индейцы принесли их в жертву своим богам.
Агиляр замолчал.
- А ты как спасся, брат Агиляр? - спросил Кортес.
Агиляр вздрогнул, точно его поразило обращение Кортеса.
- Я больше не брат Агиляр, - сказал человек,- Я давно оставил свой орден.
Патер Ольмедо поднял руку.
- Подойди сюда, брат Агиляр! - сказал патер.- Помнишь ли ты слова святой мессы?
- Нет… - растерянно сказал Агиляр. - Не знаю…
Он быстро-быстро забормотал слова церковной мессы, мешая их с индейскими словами.
Патер Ольмедо взял в руки свой ящичек с дарами.
- Опомнись, брат Агиляр! - сказал патер. - Милость господня да осенит тебя.
Но Агиляр не подошел к патеру, не встал на колени.
- Я столько лет жил в неволе, - сказал Агиляр. - Господь оставил меня; я больше не молился. Я не знаю, чьи боги лучше, добрее к людям, индейские или…
- Замолчи, замолчи, безумец! - замахал руками патер Ольмедо. Он накрыл Агиляра епитрахилью. - Молись святой деве!..
Агиляр смеялся.
- Брат Агиляр потерял разум! - с сокрушением сказал патер Ольмедо. - Господь в великой благости своей лишил его разума, чтобы, попав к неверным, брат святого ордена не познал бесовской прелести индейской языческой веры. Помолимся, братья, за исцеление несчастного!.. - Патер Ольмедо запел молитву. Все преклонили колени.
Агиляр улыбался. Он что-то бормотал на индейском языке.
- Скажи мне, Агиляр, что сталось со вторым твоим товарищем? Как его звали? - спросил у него Кортес.
- Его звали Гонсало Герреро, - ответил Агиляр.- Он поселился среди индейцев, взял себе жену. Гонсало счастлив и не хочет уходить. Неверному золоту, славе и опасностям походов он предпочел хижину под ясным небом, плоды и солнце Юкатана.
- Брат Агиляр безумен! - вздохнул патер Ольмедо. - Не говорите с ним, сеньор Кортес.
Агиляр смеялся. Кортес с жалостью смотрел на него.
- Я возьму его. к себе на судно! - сказал Кортес.- Может быть, разум еще вернется к брату.
Агиляра поместили на "Санта Росе" в тесной каморке, вместе с пажом Кортеса - Ортегильей.
Глава одиннадцатая
ТАБАСКАНЦЫ
В тихую погоду суда флотилии обогнули мыс Каточе. Море точно прилегло перед новой бурей, серо-дымчатые волнистые полосы покрыли небо; сквозь них жарко пламенело солнце; плотный туман тропических испарений висел над морем, над судами, оседая в каплях на палубе, на снастях. Суда входили, как в огромный притихший котел, в воды большого залива, врезающегося в сушу гигантским правильным полукругом. Синяя морская вода здесь в заливе была с крепким зеленым отливом, и этот зеленый отсвет, чем глубже в залив, становился все темнее, все ярче. У самой суши лежали уже отчетливые темно-зеленые полосы.
Берег за Потончаном был безлесный, открытый, местами каменистый, местами песчаный. Дальше к северу в зеленой морской воде разливалась широкая мутно-желтая полоса: это большая река здесь вливалась в море.
Река называлась Табаско. Суда Кортеса подошли к устью. Сразу стало ясно, что флотилии вверх по реке не подняться: широкий песчаный барьер перегораживал устье у самого моря. Пилот Аламинос выслал людей на мелких лодках вперед - баграми измерить дно, поискать прохода среди мелей. Лодки вернулись ни с чем: даже в самом глубоком месте ни одна из больших каравелл не могла бы пройти в реку.
Перед этим препятствием отступил в свое время капитан Грихальва. Он не решился на малых судах подняться по реке в незнакомой местности, среди немирных индейцев. Грихальва только постоял у входа в устье, принял индейских послов, наменял мелкого малоценного золота и уплыл домой.
- Я не так труслив, как Хуан Грихальва! - объявил Кортес. - Здешняя бухта удобна для стоянки судов; пресной воды много, земля по берегам плодородна. Я не побоюсь подняться на лодках вверх по реке, - узнать, каковы здесь индейцы, богаты ли у них города, много ли золота. И если много, то здесь ли его добывают, или привозят из соседней страны. Обо всем я намерен составить подробное описание и послать королю. На этой реке я надеюсь немало послужить богу и его величеству.
Дважды промерили дно и в самой середине реки нашли место поглубже. В этом месте могли пройти две меньшие бригантины. Все остальные суда остались у входа в устье, а на эти две бригантины и почти на все лодки флотилии Кортес велел посадить больше поло-вины людей армады - триста с лишним человек; да еще погрузили шесть малых пушек и запас пороху и ядер.
Люди плыли стоя, - так тесно было в лодках. В устье входили медленно и осторожно, все время ощупывая дно шестами. Левый берег был плоский, песчаный, правый - обрывистый, зеленый, густо заросший мангровыми деревьями; толстые открытые корни вились по обрыву, кое-где огромными пучками торчали из самой воды.
В одном месте деревья отступали и видна была тропинка, протоптанная от берега, должно быть к индейскому поселку. Поджав ноги, на тропинке у самого берега сидел человек. Он смотрел во все глаза на подплывающие лодки, точно окаменев. Потом поднялся и быстро побежал прочь от берега. Пучок перьев, подвязанный у него сзади на шее, трясся на бегу. Скоро человек исчез из виду: тропинка пряталась в пальмовом лесу.
- Ну, скоро начнется потеха! - сказал Хуан де Торрес.
Хуан де Торрес и Лопе Санчес стояли у борта на второй бригантине. На первой, впереди, - генерал-капитан Кортес. Он стоял на носу, в походном камзоле, без плаща, в боевой кольчуге, в шлеме, в полном вооружении.
Дальше по реке и противоположный берег стал выше, круче. Теперь с двух сторон стеной поднимались мангровые заросли, горластые незнакомые птицы кричали в ветвях. Лодки неспешно продвигались вперед, прижимаясь к правому берегу.
- А-а!.. А-ла-та-а!.. - послышалось справа среди деревьев. Две - три головы, украшенные черными перьями, высунулись из густой зелени, и стрела со свистом пролетела над водой, вонзилась в борт меньшей бригантины.
Головы спрятались. Бригантины и лодки все так же медленно шли вперед.
- А-та-а!.. Та-ла-та-а!.. - много голосов сразу угрожающе закричали и справа и слева; темные руки, головы задвигались между ветвей, целая туча стрел и дротиков полетела в лодки.
Лодки и бригантины прошли еще вперед немного, потом, по знаку Кортеса, остановились. И сразу затихли крики по берегам, оборвался свист стрел. Несколько темных фигур, выйдя из зарослей, на виду у всех положили луки на землю и прижали их ступней.
Табасканцы не нападали. Они просто не хотели пускать пришельцев на свою землю.
- Уходите, и мы вас не тронем, - точно говорили этим жестом индейцы. - Не тревожьте нас на нашей земле!
Кортес дал знак, лодки снова двинулись вперед. Шли с трудом, течение было сильное, точно река Табаско сама хотела вытолкнуть пришельцев обратно в море. И снова полетели стрелы.
Выше по реке по правому берегу виднелась открытая лужайка. Кортес велел направить свою бригантину к этому месту
Здесь было много народу. Свист и вой встретил подошедшее судно. Табасканцы выстроились стеной на берегу, оттесняя -женщин назад.
Кортес велел выкинуть на носу бригантины полоску белой хлопковой ткани. По всему юкатанскому берегу такая белая тряпка означала: мирные переговоры.
Индейцы опустили луки и палицы, ожидая. Крики замолкли.
- Давайте сюда Мельчорехо! - сказал Кортес.
Притащили Мельчорехо. Он был бледен от страха и не хотел идти; его волокли силой.
- Я спущу с тебя твою темную кожу, индеец,- сказал Кортес, - если ты переврешь хоть одно слово!.. Скажи им: "Я пришел сюда с миром, жители великой реки Табаско!.."
Мельчорехо прокричал несколько слов срывающимся голосом. Табасканцы притихли, слушая.
- Я не трону ваших деревень… Скажи им, Мельчорехо!
- Он говорит, что не тронет ваших деревень! - скороговоркой прокричал Мельчорехо. - Не верьте: разорит, прогонит, убьет!.. Не верьте белому вождю!..
Вой раздался на берегу. Снова поднялись руки, полетели камни.
- Что они кричат? - спросил Кортес.
- Они говорят: уходите из нашей страны! - смущенно перевел Мельчорехо.
- Скажи им: я прошу у них позволения высадить моих людей на берег только для того, чтобы провести здесь ночь.
Мельчорехо перевел. Стрелы, камни, дротики полетели в ответ.
Педро Альварадо вертелся вокруг Кортеса. Он прямо плясал от нетерпения.
- Прикажите, дон Фернандо, мои стрелки им ответят из мушкетов!..
- Прикажите высадиться на берег с полсотней людей.
- Отложим до утра! - сказал Кортес.
Солнце уже клонилось к закату. В этих широтах ночь наступала быстро, после захода солнца сразу становилось темно. Принимать бой к ночи в незнакомой местности, у большого индейского селения, было неразумно.
- Отложим до утра, - решил Кортес. Бригантина вернулась на середину реки, к лодкам.
На бригантинах и лодках люди стояли в тесноте; провести ночь в таких условиях было невозможно. Несколько пониже по реке Пилот Аламинос приметил небольшой песчаный островок. На этом островке решили высадиться и провести ночь.
Расположились на песке, влажном от ночных испарений. На бригантинах поставили охрану у пушек, выставили пикеты и на островке. Часовые сменялись каждые два часа.
Лопе Санчесу выпало стоять в карауле последние два часа перед рассветом. Лопе крепился, зевал, глядя на звезды, шагал вдоль борта бригантины. К утру очень хотелось спать. Чужая река с тихим плеском несла к морю свои воды, разбивалась о нос бригантины, пошевеливала лодку у ее кормы. Берега были темны; тихие звуки доносились с правого, точно большие толпы народу осторожно передвигались в темноте. Перед самым рассветом небо побледнело, темные полосы дальних домов обозначились за лесом: табасканцы жгли костры, готовясь к бою. Глухой ритмический звук донесся до Лопе, точно где-то далеко гулко и ровно хлопали кожаные мехи: это индейцы били в свои барабаны. Жутко стало Лопе от предрассветной полутьмы, от этого звука, ровно и гулко бьющего в уши откуда-то издалека.
"И зачем только понадобилось сеньору Кортесу заходить в эту проклятую реку! - думал солдат. - Плыли бы мы и плыли дальше, вдоль морских берегов, наменяли бы золота и жемчуга полные трюмы и вернулись бы домой с миром и добычей, как старый капитан Грихальва… Лить испанскую кровь, добывая новые земли королю!.. Разве мало его величеству уже открытых и покоренных земель?.."
Лопе испугался; ему показалось, что последние слова он произнес вслух. Он с тревогой всмотрелся в лицо второго часового на корме: слышал тот или не слышал?.. .
Часовой, казалось, дремал с полузакрытыми глазами и слегка покачивал головой; нельзя было понять,- спит он или слышит слова товарища и кивает головой в знак одобрения. Лопе подошел ближе к корме и узнал часового: это был оружейник Андрес Морено.
Глава двенадцатая
ПЕРВАЯ СТЫЧКА
Всю ночь собирались табасканцы к открытой лужайке на берегу, валили вокруг деревья и складывали шпалерами, готовясь к бою. Шли мужчины, женщины, дети; под руки привели древнего, седого старика - главу города Табаско.
Воины набивали стрелами колчаны, трясли копьями, большими палицами с раздвоенными концами. Старик шел медленно, а без него воины не могли решить, что им делать, как принять людей, приплывших от устья реки.
Молодой индеец рассказывал: он первый увидел их; он сидел на тропинке у реки, и вдруг они показались на своих плавучих домах.
- Я видел, они поднялись со дна морского! - клялся Котахо. - У них белая кожа и длинные волосы на- подбородках; головы у них из меди, блестят на солнце, а в руках палки для колдовства!..