– Выселю, другого решения не существует.
– Будешь выселять по национальному признаку или предоставишь льготные условия для латышей?
– Попрошу удалиться всех подряд без промедления. Здесь национальность не играет роли и отсутствуют исключения.
– Ты собираешься перебираться из Риги в родные пенаты?
– Буду приезжать в хутор наездами на выходные дни и в отпуск, передав владения внукам. Главное – восстановить хозяйство и установить надлежащий порядок.
Андрис стоял на пригорке, обозревая окрестность. Михаил сидел рядом, не смея нарушить тишину. Ему, голи перекатной, даже не мечталось о возвращении владений. Он просто сидел, смотрел по сторонам, дышал свежим воздухом, думая, выпадет ли удача в следующий приезд вот так же безмятежно посидеть на вершине холма и разрешит ли ему объявившийся новоявленный хозяин бугорка присесть на этом месте?
Спустя некоторое время, бывшие коллеги встретились вновь в центре Риги возле "Верманского сада". Андрис подкатил на "мерседесе" вплотную к цветочным киоскам. Поседевший подтянутый в элегантном костюме, любующийся собой, он увидел на тротуаре Михаила, выбирающего цветы.
– Ну, здравствуй,– поприветствовал он грозно.– Что ты ходишь по моей улице?
– С каких пор городская улица стала твоей? Ты ее приватизировал?
– На ней расположен мой офис.
Михаил отложил покупку, посчитав, что цветы могут подождать, и переключился на серьезный разговор со старым знакомым, который успел посидеть за тот промежуток времени, в течение которого они не виделись. Появление седины у Андриса свидетельствовало о быстротечности времени.
– Labdien, kungs,-сказал Михаил.
– Ты перешел на латышский язык?– с удивлением поинтересовался Андрис.
– Знаю латышский язык в пределах, достаточных для сдачи экзамена на гражданство.
– Похвально, что стал гражданином страны, в которой живешь,– заключил Андрис, не переходя на латышский язык. – Теперь ты можешь ответить, на какой улице живешь, что сделал и каковы твои устремления?
– С трудом, но могу.
– Начни говорить. Когда языковый барьер стерт, латыши обычно переходят на русский язык, поскольку не имеет значения, на каком языке ведется разговор.
Коллеги остановились на тротуаре. Годы знакомства не прошли даром, откладывая отпечаток доверия и участия.
– Как департамент?– спросил Михаил.– Год назад я видел тебя по телевизору. В последнее время тебя не часто показывают на ТВ.
– Департамент создали и быстро сократили, передав его функции органам
самоуправления. Скоропалительные решения не всегда верны.
– Об органах самоуправления у меня смутные представления. Скажу больше: я не согласен со многими принимаемыми Сеймом решениями.
– А кто с ними согласен? Я не согласен тоже.
– Это уже позиция, с которой нельзя мириться. Если ты не доволен существующим порядком и готов к изменениям, выступи с новыми идеями. Тебе, как представителю
титульной нации, открыт путь в высшие органы власти. Мы знаем, что политику делают люди. Скажи, в какой партии состоишь, и я проголосую за твою кандидатуру в Сейм.
– Я состоял в одной партии,– сказал Андрис, намекая на КПСС,– и в другие партии пока не собираюсь. Меня, в принципе, все устраивает.
– Приватизировал свое имение?– спросил Михаил.– Мне очень понравится дом, стоящий на берегу озера. Представляю, как приятно проснуться ранним утром и увидеть через открытое окно солнце, лежащее на глади озера.
– Я приватизировал землю с постройками и выгодно продал имение иностранцу,– с тенью некоторого неудовольствия сказал Андрис.– На вырученные деньги купил дом в поселке Марупе, граничащим с Ригой. Во дворе построил ангар и теперь, не покидая территорию, торгую трубами и сантехническим оборудованием. Забот хватает. У меня трое внуков. Одного отвези в детский сад, другого встреть из школы, а третьему покажи, как работает подъемник, и прокати на погрузчике по складу. Расскажи лучше, как твои дела?
– Создал собственную фирму. По-прежнему занимаюсь очистными сооружениями и копаюсь в их реконструкциях. Иногда с трудом правда внедряю собственные разработки. Пока грех жаловаться на отсутствие заказов. Денег, правда, хватает ровно на столько, чтобы выжить и обеспечить семью.
Беседующие коллеги неспешно подошли к цветочному киоску. Михаил выбрал пять белых роз, а Андрис остановился на замысловатом букете. Распрощавшись, они направились к своим машинам и, посигналив друг другу на прощанье, разъехались, чтобы спустя годы вновь случайно встретиться и дружески поприветствовать друг друга.
РЫБХОЗ
Деловые переговоры в актовом зале рыболовецкой фирмы завершились. Перед обратной дорогой в Ригу член правления Вилис, являющийся начальником строительного управления, на правах старого приятеля пригласил участвовавшего в совещании Михаила выпить чашечку кофе и обсудить результаты. Их знакомство началось еще во времена президентства Рональда Рейгана, когда Вилис заявил, что он, как и американский президент, любит русские пословицы. Из немногих пословиц, произносимых чаще других, выделялась одна: "гусь свинье – не товарищ", которая сопровождалась оглушительным хохотом. Остальные звучали своеобразно. Вначале произносилась первая часть пословицы и заканчивалась второй частью, взятой из другой пословицы. В результате получалась околесица. Наиболее часто произносилась "винегретная" пословица: "Тише едешь, не выловишь рыбку из пруда". За ней, дуплетом, следовали две других: "Баба с возу, людей рассмешишь" и "Обжегшись на молоке, полезай в кузов". Чаще, забыв о содержании, Вилис нес несусветную отсебятину, вкладывая в содержание искаженный смысл. Лучше бы он не занимался шутовством.
Нынешний председатель правления, будучи в прежние годы председателем рыболовецкого колхоза, был также хорошо знаком. Помнится, в первый приезд он дружелюбно знакомил прибывших в командировку научных сотрудников с хозяйством, рассказывая о перспективах развития. Обходя цех копчения салаки, ему хватило ума и юмора понимающе улыбаться, видя, как Семен Михайлович, начал, вдруг, соревноваться с автоматом по обработке рыбы. Остановившись у проема, из которого выходила салака, прошедшая обработку после копчения, Сема снял с прутьев несколько нанизанных рыбёшек и быстро съел их. Занятие понравилось ему. Плечом он отстранил стоявшую у автомата работницу и занял ее рабочее место. Салака шла на него, выползая из черного короба, а он, справляясь с потоком, поедал её. Долго выдержать заданный темп конвейера ему, однако, не удалось. Пришлось хватать очередную салаку и, надкусив, выбрасывать в отходы. Процедура вскоре стала неподвластной. Сема проиграл соревнование и с сожалением уступил место работнице. Это случилось в старое, а значит доброе время, хотя бы потому, что раньше мы были молодыми.Нынешний председатель правления внешне не изменился, только стал несколько тяжеловесней. Его речь приобрела размеренность, и вес вырос в буквальном и переносном смысле, что соответствовало обладателю более половины акций рыбхоза. Его высказывание, произнесенное с трибуны правления о том, что национализм – есть патриотизм, никто не пропустил мимо ушей. Он верил в то, что говорил, и основная масса аудитории поддерживала его. Интересно, дал бы он Сёме в изменившихся условиях вдоволь поесть копченой салаки?
Вилис и Михаил вышли из двухэтажного административного здания и направились к машинам. На стоянке стояли самые разнообразные автомобили, начиная от нового джипа и кончая стареньким, старательно поддерживаемым на ходу, "жигулёнком". Во всяком случае, "безлошадные" на совещании отсутствовали. Михаил пропустил сорвавшуюся с места в карьер автомашину марки "BMW", показавшую свои великолепные скоростные качества на старте, и последовал за ней. Через двести метров гонки закончились. Вилис нажал на тормоза и машина, со скрежетом, остановилась перед примыкающим к проезжей части дороги одноэтажным строением, за которым располагалась база механизации со складами строительных материалов и техники. Войдя в контору, Вилис моментально перевоплотился в настоящего хозяина. Сразу стало видно, что здесь всё зависит только от него. В коридоре, попавшемуся на глаза прорабу, дал указание закончить строительство школьного баскетбольного зала до конца месяца и ни днём позже и оставить растущее в трех метрах от входа дерево, которое по строительным нормам подлежало ликвидации, нетронутым. На секунду он остановился возле секретарши перед входом в свой кабинет.
– Бирута,– обратился к ней Вилис,– собери завтра в десять часов совещание с повесткой дня: ремонт нашего офиса.
Не дожидаясь ответа, дружески попросил приготовить кофе, и, нажав ладонью на ручку двери, галантно пропустил гостя вперед.
– Председатель правления шутливо предупредил меня,– на ходу объяснил Вилис причину завтрашнего сбора специалистов, – что не появится в моих владениях до тех пор, пока не закончится евро ремонт здания. Завтра я объявляю аврал.
– Евро ремонт – это просто,– успокоил Михаил.– Я недавно закончил ремонт квартиры. Евро ремонт – это пластиковые окна и импортный санузел.
– У меня не квартира, а офис,– отпарировал Вилис.– к тому же, евро ремонт – не только пластиковые окна и туалет, но и фасад, и крыша, и современная оргтехника. В целом, куча забот.
Войдя в кабинет, Вилис дружелюбно указал на угол, в котором стояла пальма, а под ней журнальный столик с двумя мягкими креслами, и направился к рабочему столу, стоявшему в глубине комнаты. Облокотившись о стол, открыл портфель и вытащил из него бутылку водки.
– Что можно еще держать в портфеле среди важных бумаг? – пошутил Михаил.
– Выпьешь? – спросил Вилис.
Вопрос не удивил Михаила. За долгие годы знакомства коллеги не раз засиживались за столом, отмечая сдачу объектов, и не раз навеселе провожали потом друг друга,
– Почему же нет? – вопросом на вопрос ответил Михаил.– Я за рулем, но пятьдесят граммов водки при наличии закуски могу себе позволить. Надеюсь, что пройдет некоторое время, прежде чем мы разойдёмся.
Из того же портфеля Вилис достал аккуратно завернутую в плотную прозрачную бумагу копчёную скумбрию. Осторожно развернув масляную бумагу, положил содержимое на ладонь руки и понёс угощение к столику, удерживая двумя пальцами второй руки бутылку за горлышко, как фокусник.
– С закуской ты можешь позволить себе и сто граммов,– сказал, улыбаясь, Вилис.– Перед дальней дорогой следует подкрепиться и немного расслабиться. Не останавливаться же тебе в придорожном кафе в поисках чашки кофе?
Михаил согласился. Не имело никакого смысла обсуждать результаты планерки, оказавшиеся для него плачевными. Не о чем говорить, когда всё сказано. Лучше не тормошить тему, по которой принято решение, не нуждающееся в комментариях. Вилис подошёл к журнальному столику и локтем сдвинул в сторону лежащие на нем проспекты и газеты и на их место поставил бутылку водки и приготовленную закуску. Вытер воображаемый пот со лба и сел в свободное кресло. Открылась входная дверь и на пороге появилась Бирута с подносом в руках, на котором стояли кофейник и тарелка со сдобными булочками. Бутылка на столе, ставшая нормой при подписании договора или встрече друзей, не смутила её. Понимающе улыбнувшись, она склонилась над журнальным столиком, расставила предметы по местам, как подсказывала ей её женское чутьё и бесшумно удалилась. Вскоре она вернулась снова, принеся нож, рюмки и белое блюдо под рыбу. Вилису не давал покоя предстоящий ремонт офиса и реконструкция помещений.
– Это еще "совдеповский" стол,– Вилис указал на свой рабочий стол,– заменю его в ближайшую неделю, чтобы отрапортовать, что процесс перестройки начался. Грядут большие перемены,– размышлял он сам с собой, приоткрывая великую тайну.
– Я бы не стал связывать замену стола с предстоящими переменами,– отметил Михаил. – Чем тебе не нравится стол, изготовленный в Вентспилсе?
– Я не говорю о столе, а говорю об изменении умонастроений. Ты заметил, как члены правления единодушно проголосовали за замену действующей водоочистной станции на западную установку?
– Как не заметить?
– Эта станция лет пятнадцать назад внедрялась нашим институтом, как последнее слово в науке. Она могла еще десяток лет существовать без дополнительных капитальных вложений. Удивительно другое, как ты, почти друг, мог первым поднять руку за её ликвидацию?
– Решение принято еще до начала обсуждения,– пояснил Вилис.– и оно правильное. Ты видишь айсберг и не замечаешь того, что находится под водой. Всех подкупает более компактная европейская установка, работающая в автоматическом режиме и занимающая меньше места. Западные фирмы рвутся на новый рынок, продавая сооружения за полцены. Нас это устраивает.
Вилис откупорил бутылку. После первой рюмки, повертевшись в кресле, спросил:
– Какие у тебя планы?
Михаил задумался о планах, стоявших перед ним в ближайшие десять лет. Он размышлял над тем, что делать дальше. Под пальмой, решение не приходило. Не дождавшись быстрого ответа, Вилис конкретизировал вопрос.
-У нас вечером по программе намечается финская баня, в которой собирается старая компания. Я приглашаю тебя остаться до утра. У меня прекрасный голос, а ты еще не слышал, как я пою. Будет весело. Мы повеселимся и споем песни.
Секрета не было, что Латвия славится хорами. Михаил нередко замечал, как какой-нибудь юноша, живущий на хуторе, готов прошагать полтора километра до ближайшего селения, чтобы попеть в хоре. Для него не было секретом, что если собираются два латыша, то хор готов, а если трое, то образуются, как минимум, две политические партии.
– Общность согревает людей,– откликнулся Михаил.
– Во время застолья, – сказал Вилис, – наши песни, знакомые с малолетства, льются одна за другой. Я не раз участвовал в русских застольях и не не видел того, к чему привык с детства. Почему?
– Ничего удивительного. Латвия славится хорами. Русские тоже любят петь, выпить и закусить. Для многих из них: гулять, значит пить. А когда выпьешь, песни льются сами собой. У нас тоже много застольных песен. Часто поются лирические песни. Многоголосье вашего застолья не может сравниться с романсом, проникновенным исполнением певца и задушевностью песни. Иногда исполняются арии, которые не всем по силам. Есть песни, которые следует петь, а есть такие, которые лучше слушать. Сольные арии отличаются от хорового исполнения. В этом видимо и отличие.
– Сегодня вечером, я надеюсь, мы выясним эти отличия. У тебя найдутся достойные оппоненты.
– Я за рулём и остаться не смогу.
– Наличие машины не может служить причиной отказа,– засмеялся Вилис,– оставь её под окнами офиса до завтрашнего утра. Пусть себе стоит. Никто её не тронет. Когда проспишься, поедешь домой.
– Завтра у меня намечена серьёзная встреча в Риге, где мое присутствие крайне необходимо. К тому же, какой смысл оставаться, если в финской бане подбирается сугубо латышская компания? Я в ней, с моим знанием латышского языка, буду чувствовать себя, не совсем уютно.
– Латыши знают русский язык. Объясни, почему русские не могут выучить латышский язык?– спросил Вилис.– Латыши пришли к осознанию своей нации и хотят, чтобы с ними говорили на родном языке. В этом принципиальность каждого истинного латыша.
Михаил относил себя к любознательным людям и, разумеется, не мог пройти мимо словосочетания "истинный латыш".
– Что, в твоем понимании означает истинный латыш?– спросил он.– Разве бывают чистые и не чистые?
– Каждый истинный латыш озабочен тремя приобретениями. Вначале приобретается машина.
– Насколько я помню, ты всегда пользовался собственным автомобилем и не зависел от общественного транспорта,– вставил Михаил.– Менялись марки, но ты всегда был на коне. По первому признаку тебя можно отнести к истинным латышам. Что во-вторых?
– Во-вторых, приобретается участок земли. Каждый латыш по своей природе крестьянин и у него тяга, заложенная предками, к хутору.
– Ты владеешь шестью сотками земли, на которой выращиваются прекрасные овощи и фрукты. Я всегда восторгаюсь твоими яблоками.
– После национализации мне возвращены пятьдесят гектаров земли, положенные по наследству. Я стал хозяином
При переходе к третьему определению истинного латыша, Вилис немного замялся. Таинственная улыбка проскользнула по его лицу.
– Что "в третьих", не скажу,– потупившись, сказал он.
– Почему?– удивлено произнес Михаил, предчувствуя не доброе. Останавливаться он не собирался и продолжил.– Если сказал А и В, то скажи и С.
– Я лучше расскажу о значении открыток, лежащих у меня на столе.
Он расправил плечи после сиденья в мягком кресле и, встав, направился к рабочему месту. Мужчина комплекции за сто килограммов возвращался, пританцовывая, как озорной мальчишка, с изобличающими документами. Михаил узнал, лежавший на столе знакомый набор открыток, который не раз рассматривал скуки ради. Он не находил в нем ничего вопиющего. Теперь, наблюдая за коллегой, понял, что от него ускользал скрытый смысл. Вилис вытащил из пачки верхнюю открытку, на которой изображалось растущее дерево с наклоненным стволом, сук которой располагался почти параллельно земле.
– Дерево с наклонённым стволом,-прочитал Вилис название на обороте открытки и перевернул фото.– На этом суку, используемому как виселицу, в годы войны вешали коммунистов,– пояснил он.
– Подумать только! – неопределённо высказался Михаил.– И это мне рассказывает бывший коммунист. Не боишься сам угодить на сук?
– Я? Нет!
Михаил взял в руки фотографию дерева с наклонённым стволом, стараясь определить её местонахождение. После недолгих раздумий он узнал дерево, стоявшее вблизи мэрии на аллее, ведущей в парк.
– Чего только не придумают местные фотографы,– сказал он.– Перейдём к следующей фотографии.
– Фотограф ничего не придумывал, выполняя заказ,– сказал Вилис.– Местные люди знают истинное предназначение сука.
Он достал следующую открытку, на которой был изображён, врытый в землю, низкий, бетонный блиндаж с узким, решётчатым металлическим окном, расположенным чуть выше земли.
– Мы сохраняем и показываем туристам блиндаж, включенный в туристические карты, как памятник архитектуры. На самом деле,– Вилис перешел на заговорщицкий шепот,– это тюрьма, где содержались красноармейцы, перед вынесением приговора. Мы следим за его сохранностью и периодически меняем железные прутья решётки. Вдруг тюрьма еще пригодится?
– Мой отец служил красноармейцем и был комиссован по ранению, до того, как советские войска вступили в Прибалтику. При стечении обстоятельств он мог бы попасть в приготовленную тобой тюрьму.
– Никто его не просил освобождать нас.
– На одни и те же вещи у нас разные точки зрения,– сказал Михаил.– Давай взглянем на следующий приготовленный тобой фото пасквиль.
На третьей открытке изображался один из въездов в посёлок, на котором, по обе стороны асфальтированной дороги, виднелась, ничем не примечательная зелёная изгородь, в виде аккуратно подстриженных кустарников.
– В годы войны,– пояснил Вилис,– на всех въездах в поселок висели таблички с надписью "Judenfrei!". Произнесенное слово на немецком языке означало "Свободно от евреев!". Сейчас у нас в посёлке семь еврейских семей и все они находятся под учётом. В одной из них живет писаная красавица, моя бывшая любовница,– с гордостью произнес Вилис.