- Тогда не было протеста, - сказал аукционист, видимо смущенный. - Вы бы тогда и жаловались.
- Я здесь не для того, чтобы вести аукцион, - возразил Беллэрс. - Мне за это не платят.
- А мне плятят, - ответил аукционист, к которому вернулось его бесстыдство, и продолжал свою песню:
- Кто надбавляет на пятьдесят тысяч долларов? Никто не надбавляет на пятьдесят тысяч? Никто не надбавляет, джентльмены? Идет за пятьдесят тысяч разбившийся бриг "Летучее Облачко", - идет - идет - пошел!
- Боже мой, Джим, в состоянии ли мы уплатить? - воскликнул я, когда удар молотка точно разбудил меня.
- Надо собрать, - сказал он, белый как простыня. - Дело потребует чертовских хлопот, Лоудон. Кредит найдется, я думаю; но придется обегать всех. Напиши мне чек на твой капитал. Сойдемся в "Западном Отеле" через час.
Я написал чек и утверждаю, что ни за что бы не признал своей подписи. Джим ушел в ту же минуту; Трент исчез еще раньше; только Беллэрс оставался, перебраниваясь с аукционистом; когда же я вышел из биржи, на меня налетел человек, оказавшийся посыльным.
Так мы сделались собственниками "Летучего Облачка".
ГЛАВА X
В которой команда исчезает
У подъезда биржи я очутился рядом с коренастым пожилым джентльменом, который так сильно и на такое короткое время вмешался в битву.
- Поздравляю вас, мистер Додд, - сказал он. - Вы и ваш друг храбро сражались.
- Не могу вас благодарить, сэр, - возразил я, - за то, что вы вздумали надбавлять по тысяче разом, соблазняя всех спекулянтов Сан-Франциско вмешаться в дело.
- О, это было временное безумие, - сказал он, - и я благодарю Всевышнего за то, что остался свободным человеком. Вам сюда, мистер Додд? Я пройдусь с вами. Такому старому хрену, как я, приятно видеть энергичную молодежь; в свое время я тоже проделывал штуки в этом самом городе, когда он был поменьше, а я помоложе. Да, я знаю вас, мистер Додд, в лицо. Я могу сказать, знаю вас очень хорошо, вас и вашу свиту, ребят в шотландских юбках, э? Простите. Но у меня есть домишко на берегу Сауселито. Я буду рад видеть вас там каждое воскресенье - без ребят в шотландских юбках - и предложить вам бутылку вина и наилучшую в Штатах коллекцию о полярных путешествиях. Моя фамилия Морган - судья Морган - валлиец, сорок девятого года.
- О, если вы пионер, - воскликнул я, - идемте ко мне, я снабжу вас топором.
- Топоры вам самому понадобятся, сдается мне, - возразил он, бросив на меня быстрый взгляд. - Если у вас нет частных сведений, то вам придется превратить судно в обломки прежде, чем вы найдете этот… опиум, не так ли?
- Да, или это опиум, или мы сваляли дурака, - ответил я. - Но уверяю вас, у нас нет никаких частных сведений. Мы руководствовались - как и вы, я полагаю - наблюдением.
- Так вы наблюдатель, сэр? - спросил судья.
- Могу сказать, это моя профессия, - по крайней мере, бывшая, - сказал я.
- Что же вы думаете о Беллэрсе?
- Очень мало думаю, - ответил я.
- Могу вам сказать, - продолжал судья, - что для меня употребление такого субъекта в качестве поверенного представляется необъяснимым. Я знаю его; да и он знает меня; он часто слышит обо мне в суде; я уверяю вас, это человек крайне ненадежный; ему нельзя доверить и доллара, а тут он, оказывается, распоряжался пятьюдесятью тысячами. Не могу представить себе, кто мог так довериться ему, но уверен, что это человек, незнакомый с Сан-Франциско.
- Кто-нибудь из собственников судна, я полагаю, - сказал я.
- Разумеется, нет! - воскликнул судья. - Собственники в Лондоне ничего не знают о контрабандной торговле опиумом между Гонконгом и Сан-Франциско. Я думаю, они последние узнали бы об этом - в случае захвата судна. Нет, я думал о капитане. Но где бы он мог взять деньги, - после всего случившегося, затратив такую сумму на покупку товара в Китае? Разве что он действует по поручению кого-нибудь во Фриско ; но в таком случае, - и тут мы опять попадаем в заколдованный круг, - Беллэрс не мог бы быть выбран поверенным.
- Я, кажется, с уверенностью могу сказать, что это не капитан, - заметил я, - так как он и Беллэрс не знакомы друг с другом.
- Ведь это капитан был, с красным лицом и шелковым платком? Мне казалось, что он следил за Беллэрсом с величайшим интересом, - возразил мистер Морган.
- Совершенно верно, - сказал я. - Трент глубоко заинтересован в деле; он, по-видимому, знает Беллэрса, и, без сомнения знал, зачем он там находится; но я готов отдать руку на отсечение, что Беллэрс не знает Трента.
- Другая странность, - заметил судья. - Ну, мы славно провели утро. Но послушайтесь совета старого законника и отправляйтесь к Мидуэй-Айленд как можно скорее. Тут замешаны большие деньги, а Беллэрс и К® не такие люди, чтобы останавливаться перед пустяками.
С этим напутствием судья Морган пожал мне руку и направился по Монгомери-стрит, а я вошел в "Западный Отель", у подъезда которого кончился наш разговор. Здесь меня хорошо знали, и услыхав, что я жду Пинкертона завтракать, пригласили в буфет. Сидя в укромном уголке, я начал понемногу оправляться после бурных впечатлений, когда поспешно вошел и, обменявшись несколькими словами с прислугой, направился к телефону не кто иной, как мистер Генри Беллэрс собственной персоной! Назовите это как угодно, но, повинуясь непреодолимому побуждению, я встал и поместился у него за спиной. Некоторым извинением может служить то, что я часто практиковал эту форму подслушивания с незнакомцами шутки ради. Право, вряд ли что-нибудь может хуже рекомендовать человека, как подобное подслушивание.
- Центральная, - сказал адвокат, - 2241 и 584 В - кто говорит? - Хорошо. - Мистер Беллэрс. - "Западный Отель". - Проволоки попортились в другом месте. - Да, минуты три. - Да.- Да. - Вашу цифру, к сожалению. - Нет. - Не был уполномочен. - Ни более ни менее. - Имею основание предполагать это. - О, Пинкертон, Монтана-Блок. - Да.- Да. - Очень хорошо, сэр. - Как вам угодно, сэр. - Разъедините 584 В.
Беллэрс повернулся уходить; увидев меня, он поднял руки и скорчился, точно ожидал нападения.
- О, это вы! - воскликнул он; а затем, немного оправившись, прибавил, - компаньон мистера Пинкертона, если не ошибаюсь? Рад видеть вас, сэр, и поздравить вас с успехом.
С этими слевами он ушел, отвешивая низкие поклоны.
Тут мною овладело нелепое настроение. Очевидно, Беллэрс переговаривался со своим принципалом; я знал если не имя, то цифру. Что если я позвоню?.. Наверное, он лично вернется к телефону. Почему бы мне не побеседовать с этим таинственным лицом и не подурачиться. Я дал сигнал.
- Центральная, - сказал я - соедините опять 2241 и 584 В.
Призрак на центральной станции повторил цифры; затем последовала пауза, а затем: "Два два четыре один, - произнес какой-то тонкий голос, голос с английским акцентом, без сомнения, голос джентльмена. - Это опять вы, мистер Беллэрс? - послышалось затем. - Я вам говорю, не нужно. Это вы, мистер Беллэрс? Кто говорит?"
- Я желаю только предложить один вопрос, - сказал я учтиво. - Зачем вам понадобилось покупать "Летучее Облачко"?
Ответа не было. Телефон вибрировал и гудел голосами всего города, но голос 2241 умолк. Я раза два повторил вопрос, но тонкий голос с английским акцентом не отзывался. Стало быть, человек бежал, бежал от нахального вопроса. Это вовсе не казалось мне естественным, разве только допустить, что преступник бежит, даже когда никто его не преследует. Я взял телефонную книжку и отыскал номер "2241, мистрис Кин, 942, Миссион-стрит". Это было все, что я мог сделать; оставалось разве только отправиться по адресу и возобновить свое нахальство лично.
Однако же, когда я снова уселся в уголке, то почувствовал новый элемент чего-то ненадежного, двусмысленного и опасного в нашем предприятии; и в моей мысленной галерее появилась новая картина подле разбитого судна под целым облаком морских птиц и капитана Трента, хмурящего свой бурый лоб: картина человека, приставившего к уху телефонную трубку и убегающего в ужасе при простом вопросе.
Из этих размышлений меня вывел бой часов. Уже час и без малого двадцать минут прошли с тех пор, как я расстался с Пинкертоном, и мне, знавшему так хорошо его жадную торопливость в делах и так часто удивлявшемуся его железной пунктуальности, этот факт говорил больше, чем целые тома. Двадцать минут медленно растянулись в час; час сменился другим, а я все еще сидел в своем уголке или шагал по мраморному полу залы, терзаясь жесточайшим беспокойством и раскаянием. Время для завтрака почти прошло, прежде чем я вспомнил, что еще ничего не ел. Мне и не хотелось есть, но могло еще предстоять много работы - необходимо было поддержать свои силы, хотя бы только для того, чтобы переварить слишком вероятные дурные новости. Я уселся за стол и заказал суп, устрицы и бутылку шампанского.
Вскоре после этого явился мой друг. Он выглядел бледным и постаревшим, не хотел и слышать о еде и спросил чаю.
- Ничего не вышло? - спросил я, совершенно упав духом.
- Нет, - возразил он, - я собрал все полностью, Лоудон; все полностью собрал. Но больше мне не удалось бы достать цента во всем Сан-Франциско. Не одобряют нашего дела; Лонггерст даже повернулся ко мне спиной.
- Что за важность? - сказал я. - Вы добились всего, что нам требовалось, разве не так?
- Лоудон, говорю вам, я бы заплатил кровью за эти деньги! - воскликнул мой друг с почти дикой энергией и свирепостью. - Дали на девяносто дней; я не мог выпросить ни одного дня больше, ни одного дня. Если мы пустим в ход это дело, Лоудон, вам придется отправиться и самому взяться за него. Я останусь, конечно, мне необходимо остаться и бороться со здешними затруднениями, хотя очень хотелось бы поехать. Я бы показал этим жирным скотам матросам, что такое работа; они бы еще и на палубу взобраться не успели, как я бы уже осмотрел разбитое судно от кормы до носа. Но вы справитесь с делом, Лоудон; я полагаюсь на вас. Вы должны торопиться. Через три месяца шхуна должна быть здесь со всем добром, или мы прогорели!
- Обещаю приложить все старания, Джим; буду работать изо всех сил, - сказал я. - По моей вине вы взялись за это дело, и я постараюсь выручить вас. Но вы говорите: "Если мы пустим в ход это дело". Да разве у нас есть выбор?
- К этому я и перейду теперь, - отвечал Джим. - Не то, чтобы я сомневался в таком помещении наших капиталов. Не упрекайте себя; вы проявили здоровый деловой инстинкт; я всегда знал, что он у вас есть, - ну, вот он и сказался. Я думаю, что эта бестия адвокат знал, что делает, и ему смертельно хотелось перебить у нас. Нет, дело выгодное; и не то меня тревожит, а трехмесячный срок и затруднения, которые я встретил по части кредита. Я занимал везде, где мог, выпрашивал, клянчил… Я думаю; кроме меня не найдется во всем Фриско человека, - воскликнул он с внезапным порывом восхищения самим собою, - который бы сумел добыть последние десять тысяч! Есть еще и другая вещь. Я думал, что вы можете продать опиум мелкими партиями по островам, что безопаснее и выгоднее. Но ввиду трехмесячного срока вам придется плыть прямо в Гонолулу и воспользоваться пароходом. Я попытаюсь хоть сколько-нибудь помочь вам там; я поговорю с человеком, который собаку съел в этих делах. Высматривайте его внимательно, когда будете у островов, так как он может захватить вас на море в вельботе или паровом баркасе и доставить доллары прямо на борт.
То, что я согласился, хотя бы при таких обстоятельствах, когда наше состояние висело на волоске, сделаться контрабандистом, да еще по части опиума, показывает, до чего я опустился морально за время моего пребывания в Сан-Франциско. Как бы то ни было, я согласился, и притом молча, без протеста, хотя не без угрызений совести.
- А предположите, - сказал я, - что опиум запрятан так искусно, что мне не удастся его найти.
- Тогда вы останетесь там, пока не изрежете бриг в мелкие щепочки перочинным ножом! - крикнул Пинкертон. - Опиум там, мы это знаем; и он должен быть найден. Но все это только одна тетива на нашем луке, - хотя, говорю вам, я прежде всего принялся за это дело, как будто это наша главная надежда. Первое, что я сделал, прежде чем собрал хоть один цент, - и когда у меня уже явилось в голове другое соображение - был наем шхуны. Это "Нора Крейна" водоизмещением в шестьдесят четыре тонны, что совершенно достаточно для нашей цели, раз рис испорчен, и самое быстроходное судно этого тоннажа в Сан-Франциско. За премию в двести долларов и ежемесячную плату в триста она поступает в мое распоряжение; жалованье и провизия составят еще четыреста. Команда начала выгрузку (судно отчасти было нагружено) два часа тому назад, а в то же время Джон Смит получил распоряжения насчет заготовки провизии. Это я называю делом.
- Правильно, - сказал я, - но другое соображение?
- Вот оно, - отвечал Джим. - Вы согласны со мной, что Беллэрс был готов поднять выше?
Я понял, куда он метит.
- Да, - сказал я, - да и почему бы ему не поднять? Так вы на это и рассчитываете?
- На это и рассчитываю, Лоудон Додд, - подтвердил Джим. - Если Беллэрс и его патрон желают купить у меня, я к их услугам.
Внезапная мысль, внезапный страх мелькнули в моей душе. Что, если я был прав? Что, если моя ребяческая шутка напугала патрона, заставила его бежать и, таким образом, отняла у нас случай? Стыд сковал мои уста; я инстинктивно как будто в рот воды набрал, не сказав ни слова о своей встрече с Беллэрсом и о том, как я узнал адрес на Миссион-стрит, продолжал разговор.
- Без сомнения, пятьдесят тысяч долларов были первоначально назначены, как круглая сумма, - сказал я, - или, по крайней мере, Беллэрс предполагал это. Но в то же время возможно, что это была крайняя сумма; а чтобы покрыть издержки на наем шхуны, в которые мы уже вошли, - я отнюдь не упрекаю вас; я понимаю, как необходимо быть готовым к тому и другому исходу, - нам потребуется довольно большая прибавка.
- Беллэрс пойдет до шестидесяти тысяч; я уверен в этом, а если умеючи взяться за дело, то и до ста, - возразил Пинкертон. - Вспомните конец аукциона.
- Таково и мое впечатление, что касается Беллэрса, - согласился я, - но для меня вопрос, не ошибался ли сам Беллэрс, и не была ли та сумма, которую он считал только круглой цифрой, действительно крайней суммой?
- Ну, Лоудон, если так, - сказал Джим с необыкновенной важностью в лице и голосе, - если так, то пусть его берет "Летучее Облачко" за пятьдесят тысяч и радуется! Я предпочитаю потерю.
- Вот как, Джим? Неужели наши дела так плохи? - воскликнул я.
- Мы так далеко запустили лапу, что, пожалуй, не вытянем ее обратно, Лоудон, - ответил он. - Видите ли, эти пятьдесят тысяч долларов станут нам в семьдесят, прежде чем мы закончим дело. Процентов платить придется более десяти в месяц; я не мог добиться лучших условий, и ни одна живая душа не добилась бы и таких, было просто чудо, Лоудон. Я не мог не восхищаться самим собою. О, будь в нашем распоряжении четыре месяца! Но все-таки, Лоудон, дело еще можно уладить. С вашей энергией и умением, даже в худшем случае, вы можете организовать эту поездку, как ваши пикники; и счастье может нам улыбнуться. И если нам удастся благополучно уладить это дело, какая блистательная выйдет кампания! Будет чем похвастаться! Будет о чем вспоминать всю жизнь! Как бы то ни было, - перебил он сам себя, - мы должны сначала поискать безопасный выход. Едем к стряпчему!
В душе моей снова началась борьба, - не должен ли я сообщить ему адрес Миссион-стрит. Но я упустил благоприятный момент. Теперь мне пришлось бы сознаваться не только в моем открытии, но и в моем недавнем молчании, - и это делало мое положение еще более неловким. Кроме того, я не мог не сообразить, что самый естественный способ столковаться с принципалом - это обратиться в контору поверенного; и меня угнетало убеждение, что уже слишком поздно, и что человек исчез два часа тому назад. Еще раз я прикусил язык, и, узнав по телефону, что стряпчий дома, мы отправились в его контору.
Бесконечные улицы большого американского города являют картину странных переходов пышности и нищеты, тянутся, сохраняя одно и то же название, мимо грандиозных магазинов, воровских притонов и таверн, окруженных садами вилл. В Сан-Франциско резкие различия грунта и часто подступающее море еще усиливают этот контраст. Улица, по которой мы теперь отправились, начиналась среди песков, где-то по соседству с Лон-Моунтэн-Симитери, проходила через бурный Олимп-Ноб-Гилль или по самой его границе, затем шла мимо домиков, довольно бесстыдно раскрашенных и представлявших глазам наблюдателя ту любопытную особенность, что большие медные пластинки на маленьких, ярко раскрашенных дверях, носили только начальные женские имена - Нора, или Лили, или Флоренс, пересекала Китайский квартал, без сомнения, с притонами курильщиков опиума, с их бесчисленными, как в кроличьих садках, дверями, коридорами и галереями, попадала на бойкое место на углу Кэрни и продолжалась среди богатых домов и магазинов, до верхней части города и области "водяных крыс". В этой последней части улицы, где она выглядела угрюмой и пустынной, где тишина сменялась громыханием ломовиков, мы нашли дом с некоторой претензией на щегольство и с наружной лестницей из дикого камня. На перилах лестницы висела черная доска с надписью золотыми буквами: "Гарри Д. Беллэрс, присяжный поверенный. Консультации от девяти до шести вечера". Поднявшись по лестнице, мы нашли открытую на балкон дверь с надписью "Мистер Беллэрс".
- Что же дальше делать? - сказал я.
- Войдем без церемоний, - отвечал Джим, сопровождая слова делом.
Мы очутились в относительно чистой, но крайне скудно обставленной комнате. У стены помещалась довольно старомодная конторка с приделанным к ней стулом, в углу полка с полудюжиной юридических книг; но больше я не запомнил никакой мебели. Приходилось предположить, что мистер Беллэрс имел обыкновение сидеть сам, а клиентам предоставлял стоять. Дверь с красной байковой занавеской вела во внутреннюю часть дома. Оттуда на наш кашель и топот вылез стряпчий, очень боязливо, точно опасался нападения, и, узнав гостей, заметался в каком-то нервическом пароксизме.
- Мистер Пинкертон и его компаньон! - сказал он. - Сейчас я принесу вам стулья.
- Не нужно, - остановил его Джим. - Некогда. Объяснимся и стоя. Вот в чем дело, мистер Беллэрс. Сегодня утром, как вы знаете, я купил разбившееся судно "Летучее Облачко".
Адвокат кивнул головой.
- И купил его, - продолжал мой друг, - за сумму, которая совершенно не соответствует стоимости груза, как потом выяснилось.
- А теперь одумались и были бы не прочь отделаться от своей покупки, - подхватил адвокат. - Я имел это в виду. Не скрою от вас, мой клиент был недоволен, что я зашел так далеко. Кажется, мы оба погорячились, мистер Пинкертон: соперничество, дух соревнования. Но я буду совершенно откровенен: я знаю, что имею дело с джентльменами, и почти уверен, что если вы поручите мне эту сделку, то мой клиент не станет торговаться, так что вы потеряете, - он впился глазами в наши лица и прибавил резко, - ничего не потеряете.
Тут Пинкертон изумил меня.