- Это слишком жидко, - сказал он. - Судно мое. Я знаю, что на нем есть добро, и намерен воспользоваться им. Я хочу только выяснить некоторые пункты, что избавит меня от лишних издержек, и за что я готов заплатить чистоганом. Вам остается только решить, должен ли я иметь дело с вами или непосредственно с вашим принципалом? Если вы готовы сообщить мне факты верно, назовите вашу цифру. Только имейте в виду, - прибавил Джим, - что, говоря "чистоганом", я подразумеваю уплату по возвращении судна, если сведения окажутся точными. Я не покупаю на веру.
Я заметил, что лицо адвоката просияло на минуту, а затем, после оговорки Джима, приняло растерянное выражение.
- Я вижу, что вам известно об этом судне больше, чем мне, мистер Пинкертон, - сказал он. - Я знаю только, что мне было поручено купить его, что я попытался сделать это и не мог.
- Мне нравится, мистер Беллэрс, что вы не теряете даром времени, - сказал Джим. - Итак, имя и адрес вашего клиента?
- Рассуждая здраво, - ответил адвокат с неописуемой уклончивостью, - я нахожу, что вовсе не уполномочен сообщать имя моего клиента. Я передам ему все, что вам угодно будет поручить мне, но я не могу сообщить вам его адрес.
- Очень хорошо, - сказал Джим, надевая шляпу. - Это довольно решительный шаг, вы не находите? (Он разделял фразы заметными паузами). - Что, не одумались? Согласны за доллар?
- Мистер Пинкертон, сэр! - воскликнул адвокат. Да я и сам подумал, что Джим, пожалуй, заблуждается относительно этого человека и заходит чересчур далеко.
- Не согласны за доллар? - сказал Джим. - Ну, послушайте, мистер Беллэрс, - мы оба деловые люди, и я скажу свою крайнюю цифру…
- Бросьте это, Пинкертон, - перебил я. - Я знаю адрес: 942, Миссион-стрит.
Не знаю, кто был сильнее поражен, Пинкертон или Беллэрс.
- Почему же вы не сказали мне об этом раньше, Лоудон? - воскликнул мой друг.
- Вы не спрашивали, - ответил я, краснея до ушей под его недоумевающим взглядом.
Беллэрс первый нарушил молчание, любезно сообщая мне все, что мне оставалось узнать.
- Раз вы знаете адрес мистера Диксона, - сказал он, видимо сгорая желанием отделаться от нас, - то, я полагаю, мне нет надобности задерживать вас дольше.
Не знаю, что чувствовал Пинкертон, мне же было смертельно не по себе, когда мы спускались по лестнице из берлоги этого угреватого паука. Все мое существо было напряжено в ожидании вопроса Джима, и я готовился признаться во всем - пожалуй, почти со слезами. Но мой друг ничего не спросил.
- Надо торопиться, - сказал он, направляясь к ближайшей стоянке извозчиков. - Нельзя терять времени. Я, как видите, изменил план. Незачем платить этому крючку за комиссию.
Я снова ждал вопроса и снова обманулся. Видимо, Джим боялся касаться этого предмета, и я почти ненавидел его за этот страх. Наконец, когда мы уже сидели в экипаже и катили на Миссион-стрит, я не мог больше выдержать.
- Вы не спрашиваете меня, как я узнал адрес, - сказал я.
- Нет, - отвечал он быстро и робко, - как же это случилось? Я бы не прочь узнать.
Этот робкий тон оскорбил меня, как пощечина; я мигом разгорячился.
- Я должен просить вас не спрашивать меня об этом, - сказал я. - Это обстоятельство, которого я не могу объяснить.
Я готов был все отдать, чтобы вернуть обратно эти нелепые слова, особенно когда Пинкертон, схватив мою руку, ответил:
- Ни слова более, дружище, этого довольно; я убежден, что вы совершенно правы!
Возвращаться к этому предмету было свыше моих сил, но я поклялся про себя, что сделаю все для успеха этой безумной спекуляции и дам себя разрезать на куски прежде, чем Джим потеряет хоть доллар.
Когда мы приехали по адресу, мне пришлось думать о других вещах.
- Мистер Диксон? Он уехал, - сказала хозяйка.
- Куда уехал?
- Право, не могу вам сказать, - отвечала она. - Он мне совершенно незнаком.
- Он отправил багаж, сударыня? - спросил Пинкертон.
- У него не было багажа, - последовал ответ. - Он приехал вчера вечером и уехал утром с саквояжем.
- Когда он уехал? - спросил я.
- Около полудня, - отвечала хозяйка. - Кто-то позвонил по телефону и спросил его, и я уверена, что он получил какие-нибудь важные новости, так как уехал немедленно, хотя комната была нанята на неделю. Он был сильно взволнован, должно быть, кто-нибудь умер.
Мое сердце так и екнуло, похоже, моя идиотская выходка действительно спугнула его, и я снова спрашивал себя: "Почему?" и на минуту забылся в вихре несостоятельных гипотез.
Вернувшись к сознанию окружающего, я услышал вопрос Пинкертона:
- Каков он из себя, сударыня?
- Очень чисто выбритый господин, - сказала хозяйка.
Нам не удалось добиться от нее более обстоятельного описания.
- Поезжайте в ближайшую аптеку, - сказал Пинкертон, и когда мы приехали, телефон снова выступил на сцену и конторе Тихоокеанского Почтового Пароходства был сделан запрос:
- Когда ушел в Гонолулу последний китайский пароход?
- "Город Пекин" отправился сегодня в половине второго, - последовал ответ.
- Ясное дело, - сказал Джим. - Он отплыл, не будь я Пинкертоном. Отправился с целью предупредить нас на Мидуэй-Айленде.
Я был не вполне уверен, некоторые обстоятельства дела, неизвестные Пинкертону, - например, испуг капитана, - заставляли меня думать иначе; и мысль, что я обратил в бегство мистера Диксона, хотя опиравшаяся на очень шаткое основание, упорно сидела в моей голове.
- Не посмотреть ли нам список пассажиров? - спросил я.
- Диксон такое чертовски обыкновенное имя, - возразил Джим, - притом же он, наверное, переменил его.
Тут у меня мелькнула другая мысль. Мне представился как бы фотографический снимок уличной сцены, со всеми подробностями, бессознательно снятый в минуту задумчивости: вид с крыльца Беллэрса, грязная улица, проезжающие ломовики, телеграфные провода, китаец с корзиной на голове и, почти напротив, угловая бакалейная лавка с именем Диксона большими золотыми буквами.
- Да, - сказал я, - вы правы, он, наверное, переменил его. Да я и не думал, что это его настоящее имя, я думаю, что он взял его с вывески бакалейщика против Беллэрса.
- Очень просто, - заметил Джим, все еще стоявший на тротуаре, нахмурившись.
- Что же мы предпримем теперь? - спросил я.
- Всего правильнее было бы наведаться на шхуну, - ответил он. - Но… не знаю. Я телеграфировал капитану лететь на нее сломя голову, он обещал и, думаю, уже возится с нею. Мне кажется, Лоудон, не мешает попытать Трента. Трент участвовал в деле, он увяз в нем по шею, если он не может купить, то может дать нам указание.
- Я то же думаю, - сказал я. - Где нам найти его?
- В английском консульстве, конечно, - сказал Джим. - И это другой повод покончить сначала с ним. На шхуну мы можем явиться когда угодно, но консульство, когда заперто, так заперто.
В консульстве мы узнали, что капитан Трент остановился в "Уайт-Чир-Гаузе". Мы покатили в эту большую и неаристократическую гостиницу и обратились к рослому клерку, который жевал зубочистку, устремив взгляд вперед.
- Капитан Джэкоб Трент?
- Уехал, - сказал клерк.
- Куда уехал? - спросил Пинкертон.
- Кто его знает! - сказал клерк.
- Когда уехал? - спросил я.
- Не знаю, - сказал клерк и с простотой монарха показал нам свою широкую спину.
Боюсь и представить себе, что могло случиться дальше, так как возбуждение Пинкертона росло и теперь достигло опасной степени, но вмешательство второго клерка избавило нас от крайних мер.
- А, мистер Додд! - воскликнул он, подбегая к нам. - Рад вас видеть, сэр! Не могу ли быть чем-нибудь полезен вам?
Добрые дела вознаграждаются. Это был молодой человек, восхищенный слух которого я тешил романсом "Перед самой битвой, мама" на одном из еженедельных пикников; и вот, в тяжелую минуту моей жизни, он явился на помощь.
- Капитан Трент с разбившегося судна? О, да, мистер Додд, он уехал около двенадцати, он и еще один матрос. Канака уехал раньше, я знаю это, я отправлял его сундук. Капитан Трент? Я справлюсь, мистер Додд. Да, они все были здесь. Вот их имена в списке, не угодно ли вам просмотреть, пока я сбегаю узнать насчет багажа.
Я потянул к себе книгу и смотрел на четыре имени, написанные одной и той же рукой довольно крупным и довольно плохим почерком: Трент, Броун, Гэрди и (вместо Аг Винг) Джоз. Амалу.
- Пинкертон, - сказал я неожиданно, - у вас нет с собой того номера "Западной Газеты"?
- Всегда при мне, - сказал Пинкертон, доставая листок.
Я обратился к отчету о кораблекрушении.
Здесь, - сказал я, - здесь есть еще имя. "Элайас Годдедааль, штурман". Почему нам ни разу не попадался Элайас Годдедааль?
- В самом деле, - сказал Джим. - Был он в салоне с остальными, когда вы их видели?
- Не думаю, - ответил я. - Их было четверо, и ни один не походил на штурмана.
В эту минуту клерк вернулся со справкой.
- Капитан уехал в экипаже вроде фуры; он и матрос захватили с собой три сундука и большой чемодан. Наш носильщик помог им уложить вещи, но правили они сами. Это было около часа.
- Как раз вовремя, чтобы поспеть на "Город Пекин", - заметил Джим.
- Много ли их было здесь? - спросил я.
- Трое, сэр, и канака, - ответил клерк. - Я ничего не мог узнать о третьем, но он тоже уехал.
- Мистер Годдедааль, штурман, не был здесь? - спросил я.
- Нет, мистер Додд, были только те, которые здесь записаны, - сказал клерк.
- И вы никогда не слыхали о нем?
- Нет. Вам очень важно найти этих людей, мистер Додд? - полюбопытствовал клерк.
- Этот джентльмен и я купили разбившееся судно, - объяснил я, - и желали навести кое-какие справки; крайне досадно, что все эти люди исчезли.
Вокруг нас постепенно образовалась небольшая группа, так как разбившееся судно, все еще интересовало публику, а при этих словах один из присутствовавших, грубый моряк, внезапно сказал:
- Я думаю, штурман не уехал. Он больной человек, ни разу не покидал лазарета на "Буре", так мне говорили.
Джим дернул меня за рукав.
- Едем обратно в консульство, - сказал он.
Но даже в консульстве ничего не знали о мистере Годдедаале. Доктор "Бури" удостоверил, что он серьезно болен; он прислал свои бумаги, но лично не являлся к властям.
- Есть у вас телефонное сообщение с "Бурей"? - спросил Пинкертон.
- Есть, - отвечал клерк.
- Не можете ли вы справиться или позволить мне справиться? Нам очень важно повидать мистера Годдедааля.
- Очень хорошо, - сказал клерк и повернулся к телефону. - К несчастью, - сказал он немного погодя, - мистер Годдедааль оставил корабль, и никто не знает, где он теперь.
- Вы платите за переезд матросов на родину? - спросил я; внезапная мысль мелькнула у меня в голове.
- Если они требуют, - ответил клерк, - но это не всегда бывает. Сегодня утром мы заплатили за переезд канаки на родину; и, судя по тому, что говорил капитан Трент, остальные собираются ехать домой все вместе.
- Значит, вы еще не платили за них? - сказал я.
- Нет еще, - сказал клерк.
- И, вероятно, будете порядком удивлены, если я скажу вам, что они уже уехали? - спросил я.
- О, я думаю, что вы ошибаетесь, - ответил он.
- Однако это факт, - сказал я.
- Я уверен, что вы ошибаетесь, - повторил он.
- Могу я на минутку воспользоваться телефоном? - спросил Пинкертон, и, получив разрешение, позвонил в типографию, где мы напечатали наши объявления. Дальше я не слышал его переговоров, так как, внезапно вспомнив грубый почерк в списке "Уайт-Чир-Гауза", спросил клерка, нет ли у них образчика почерка капитана Трента. В ответ я услышал, что капитан Трент не может писать, так как ранил себе руку незадолго до крушения брига; что последняя часть корабельного журнала велась мистером Годдедаалем, и что Трент подписывается левой рукой. Пока я наводил эту справку, Пинкертон кончил переговоры.
- Это все, что мы можем сделать. Теперь на шхуну, - сказал он, - а завтра вечером я добуду Годдедааля, не будь я Пинкертон.
- Как же вы устроились? - спросил я.
- Вы это увидите раньше, чем ляжете спать, - сказал Пинкертон. - А теперь, после всех наших метаний взад и вперед, после отельного клерка и этого клопа Беллэрса будет развлечением и утешением повидать шхуну. Там-то, я думаю, дело кипит.
Однако на пристани мы не заметили никаких признаков суеты, а на "Норе Крейна" никаких признаков жизни, кроме дыма из кухни. Пинкертон, побледнев и стиснув зубы, вскочил на судно.
- Где капитан этого?.. - он не окончил фразы, очевидно, не находя достаточно подходящего эпитета для выражения своих мыслей.
Неизвестно было, к кому или к чему он обращался, однако из дверей кухни высунулась чья-то голова, вероятно, кока.
- В каюте, за обедом, - произнес он лениво, жуя что-то.
- Выгружен груз?
- Нет.
- Ничего не выгружено?
- Кое-что. Завтра, я думаю, пойдет поживее.
- Я думаю, что сначала что-нибудь будет сломано, - сказал Пинкертон и направился в каюту.
Тут мы нашли жирного, смуглого и спокойного человека, важно восседавшего за обильным, по-видимому, обедом. Он взглянул на нас; и когда Пинкертон, не снимая шляпы, остановился перед ним, молча глядя ему в лицо, скрестив руки и сжав губы, смешанное выражение удивления и досады появилось на его благодушной физиономии.
- Ну! - сказал Джим. - Так вот что значит по-вашему приняться за дело?
- Кто вы такой? - крикнул капитан.
- Я? Я - Пинкертон! - ответил Джим, как будто это имя было талисманом.
- Вы не слишком вежливы, кто бы вы ни были, - последовал ответ.
Однако известный эффект был произведен, так как капитан встал и прибавил поспешно:
- Надо же человеку пообедать, мистер Пинкертон.
- Где ваш штурман? - буркнул Джим.
- В городе, - сказал капитан.
- В городе! - проскрежетал Пинкертон. - Ну, я вам скажу, кто вы такой. Вы мошенник, и если бы я не боялся запачкать свои сапоги, я вышвырнул бы вас с вашим обедом за борт.
- А я вам тоже скажу кое-что, - возразил капитан, побагровев. - Я не поплыву на этом судне, хотя бы вы меня просили на коленях. До сих пор я имел дело с джентльменами.
- Я могу вам назвать имена многих джентльменов, с которыми вы не будете больше иметь дела, это все клиенты Лонггерста, - сказал Джим. - Уж я вам устрою это, дружок. Убирайтесь отсюда немедленно со всеми вашими потрохами и забирайте с собой вашу сволочь. Я сегодня же найду капитана и матросов.
- Я уйду, когда мне будет угодно, именно завтра утром, - крикнул капитан нам вдогонку, когда мы выходили из каюты.
- Какая-то пружина сегодня испортилась в мире, все идет вверх дном! - плакался Пинкертон. - Беллэрс, потом отельный клерк, а теперь этот мошенник. Где мне добыть капитана, Лоудон? Лонггерст уже час тому назад ушел домой, и все ребята разбрелись.
- Я знаю где, - сказал я, - садитесь!
Затем я спросил извозчика:
- Вы знаете гостиницу Черного Тома?
Туда мы и направились, прошли через бар и нашли (как я и надеялся) Джонсона, предающегося клубным развлечениям. Стол был отодвинут к стене; один тихоокеанский торговец играл на губной гармонике в углу, а посреди комнаты Джонсон и его приятель-моряк, облапив друг друга, тяжеловесно выплясывали какой-то танец. Комната была холодная и тесная; газовый рожок, постоянно грозивший головам танцоров, скудно освещал ее, гармоника пищала и фальшивила, а лица зрителей были важны, точно в церкви. Неделикатно было бы, конечно, прерывать это торжественное увеселение, и потому мы бочком пробрались к стульям, как запоздалые посетители концерта, и терпеливо дожидались антракта. Наконец музыкант, задохнувшись, внезапно остановился. С прекращением музыки танцоры тоже остановились, немного потоптались на месте, все еще облапив друг друга, затем расцепились и оглянулись на публику в ожидании аплодисментов.
- Славно сплясали! - сказал один из зрителей, но, по-видимому, похвала показалась недостаточной исполнителям, так как (забывая пословицу) они принялись хвалить себя сами.
- Да, - сказал Джонсон, - я, может быть, плохой моряк, но умею танцевать.
А его приятель с почти трогательным убеждением прибавил:
- Моя нога легка, как перышко.
Вы можете быть уверены, что я не упустил случая прибавить несколько похвальных слов, прежде чем обратился к Джонсону, а затем, умаслив его таким способом, сообщил ему, что считал нужным, о нашем положении и просил, если он не возьмется сам, найти нам подходящего капитана.
- Я! - воскликнул он. - Я не могу взяться за это дело, скорей отправлюсь в ад.
- Но ведь вы, кажется, были штурманом? - сказал я.
- Ну да, был штурманом, - проворчал Джонсон, - но это не причина оставлять меня с каждым судном. Но вот что я вам скажу; я, кажется, могу заполучить для вас Арти Нэрса. Вы знаете Арти? Моряк первого сорта и молодец.
Он объяснил мне, что мистер Нэрс, которому обещано судно через шесть месяцев, когда все уладится, живет очень уединенно и будет рад переменить климат.
Я позвал Пинкертона и сообщил это ему.
- Нэрс! - воскликнул он. - Да я был бы радешенек даже тому, кто только носит штаны Нэрса! Да, Лоудон, это самый лихой штурман в Сан-Франциско!
Это искреннее одобрение скрепило предложение; Джонсон согласился добыть Нэрса до шести утра, а Черный Том, приглашенный на совещание, обещал нам доставить к тому же часу четверых молодцов, и притом трезвых (что показалось нам излишней роскошью).
Улицы были освещены, когда мы вышли от Черного Тома: улица за улицей сверкали газом или электричеством, взбирались светлыми полосами на крутые склоны холма в нависшую над городом тьму, а с другой стороны, где дрожали невидимые воды залива, сотни фонарей отмечали место стоянки сотни судов. Морской туман поднимался высоко к небу, и на уровне человеческой жизни и деятельности было ясно и свежо. По молчаливому соглашению мы отпустили извозчика и пошли рука об руку обедать в "Пудель".
На ближайшем углу я заметил расклейщика афиш: время было уже позднее для этого занятия, и я остановил Пинкертона, чтобы прочесть афишу. Вот что я прочел:
ДВЕСТИ ДОЛЛАРОВ НАГРАДЫ
Служащие и матросы
РАЗБИВШЕГОСЯ БРИГА "ЛЕТУЧЕЕ ОБЛАЧКО"
которые обратятся,
лично или письменно,
в контору Джэмса Пинкертона, Монтана-Блок,
до полудня завтра, во вторник, двенадцатого
получат
ДВЕСТИ ДОЛЛАРОВ НАГРАДЫ
- Это ваша идея, Пинкертон? - воскликнул я.
- Да. Эти не теряли времени, надо отдать им справедливость, - не то, что тот мошенник, - сказал он. - Но, Лоудон, это еще не все. Суть идеи вот в чем: мы знаем, что этот человек болен; ну, так по экземпляру афиши разослано в каждый госпиталь, каждому доктору и в каждую аптеку Сан-Франциско.
Конечно, по отношению к нашему делу расход являлся ничтожным, но все же меня напугала расточительность Пинкертона, и я высказал это.
- Что значат теперь несколько долларов? - ответил он угрюмо. - Развязка наступит через три месяца.