- Действительно, имею, - отвечал капитан Уикс, - и судно хоть куда. Шхуна "Мечта" - такого ходока вы еще не видывали. Она обогнала меня однажды у острова Вознесения, делая два узла, пока я делал один, а ведь "Милочка Грэс" был такой корабль, которым я гордился. Я рвал на себе волосы. С тех пор "Мечта" сделалась моей мечтой. Это было в старые дни, когда она носила еще синий флаг. Грант Сандерсон был ее владелец; был он богат и взбалмошен, и схватил наконец лихорадку где-то на Флай-Райвер и умер. Капитан привез тело обратно в Сидней. И что же? Оказалось, что Грант Сандерсон оставил кучу завещаний и кучу вдов, а которая настоящая - никто не мог решить. Каждая вдова начала дело против всех остальных, а на каждом завещании имелась подпись стряпчего, длиной в вашу руку. Мне говорили, что это было одно из самых запутанных дел, какие только случались когда-нибудь; сам Лорд Камергер не мог ничего разобрать, и Лорд Канцлер тоже, и все это время "Мечта" гнила да гнила себе в Глеб-Пойнте. Ну, теперь дело кончено; выбрали одну вдову и одно завещание - должно быть, кинули орла и решку - и "Мечта" продается. Ее уступят дешево; очень уж долго гнила.
- А ее вместимость?
- Хватит с нас. Больше не понадобится. Сто девяносто тонн, без малого двести, - ответил капитан. - Она достаточно велика для нас троих; всего бы лучше нам взять еще помощника, хоть оно и жалко, когда можно нанять туземцев за полцены. Затем, нам нужен кок. Я могу взять неопытных матросов, но не следует идти в море с новичком-коком. У меня есть на примете подходящий человек: лихой малый, мой старый корабельный товарищ, зовут Амалу. Стряпает отлично, да и всегда лучше брать туземца, он не удерет, вы можете вертеть им как угодно, и он не умеет вступиться за свои права.
С того момента, когда капитан Уикс вмешался в разговор, к Кэртью вернулись интерес и доверие; этот человек (что бы он ни сделал) был, очевидно, добродушный и дельный малый: если он одобрял предприятие, предлагал участвовать деньгами, вносил опыт и мог с одного слова решить проблему товара, то Кэртью готов был стать во главе. Что касается Гаддена, то его кубок был полон, он помирился с Востоком за шампанским, тост следовал за тостом, было предложено и принято единогласно переименовать шхуну (когда она будет куплена) в "Почтенную Поселянку", и до наступления сумерек фактически была учреждена "Островная Торговая Компания "Почтенной Поселянки"".
Спустя три дня Кэртью стоял перед стряпчим, все еще в своей бумазейной паре, получил полтораста долларов и пытался довольно робко просить нового снисхождения.
- Я имею шансы на некоторый успех, - сказал он. - Завтра вечером я надеюсь быть совладельцем корабля.
- Опасная собственность, мистер Кэртью, - сказал стряпчий.
- Не в том случае, когда собственники работают на ней сами и сами отправляются в плавание, - был ответ.
- Я допускаю, что предприятие может оказаться выгодным, - заметил стряпчий. - Но разве вы моряк? Я думал, что вы были на дипломатической службе.
- Я опытен в управлении яхтой, - сказал Норрис, - и мне приходится делать, что могу. В Новом Южном Уэльсе не проживешь дипломатией. Но я хотел поговорить с вами вот о чем. Мне невозможно будет явиться к вам в следующую четверть; мы намерены предпринять шестимесячное плавание среди островов.
- Очень жаль, мистер Кэртью, но я и слышать об этом не могу, - возразил стряпчий.
- Я рассчитываю на те же условия, что прошлый раз, - сказал Кэртью.
- Условия совсем не те, - отвечал стряпчий. - Прошлый раз мне было известно, что вы в колонии, и все-таки я отступил от инструкций. На этот раз, по вашему собственному признанию, вы собираетесь нарушить условие, и я предупреждаю вас, что если вы исполните свое намерение, и я получу доказательство этого (настоящий разговор я согласен считать конфиденциальным), то мне придется исполнить мой долг. Будьте здесь в следующую четверть, иначе вы перестанете получать пособие.
- Это очень жестоко и, как мне кажется, довольно глупо, - возразил Кэртью.
- Это не мое дело. Я только исполняю инструкции, - сказал стряпчий.
- И вы так понимаете ваши инструкции, что они запрещают мне честно зарабатывать хлеб? - спросил Кэртью.
- Откровенно говоря, - сказал стряпчий, - я не нахожу в этих инструкциях ничего насчет честного заработка. Я не имею основания предполагать, что мои клиенты думали о нем. Я имею основание предполагать только одно - что они желают, чтобы вы оставались в колонии, - и догадываться о другом, мистер Кэртью… догадываться о другом.
- Что вы хотите сказать? - спросил Норрис.
- Я хочу сказать, что очень сильные основания заставляют меня догадываться, что ваше семейство не желает больше вас видеть, - пояснил стряпчий. - О, они могут быть не верны, но таково впечатление, остающееся у меня; за осуществление этого намерения, я полагаю, мне и платят, и для меня не остается выбора.
- Я не хочу обманывать вас, - сказал Норрис, сильно покраснев, - ваша догадка правильна. Мое семейство не желает видеть меня, но я еду не в Англию, я еду на острова. Какое же отношение имеет это к островам?
- Да, но я ведь не знаю, что вы едете на острова, - сказал стряпчий, опуская глаза и протыкая пером пропускную бумагу.
- Извините, я имел удовольствие сообщить вам это, - возразил Норрис.
- Боюсь, мистер Кэртью, что я не могу считать это сообщение официальным, - последовал медленный ответ.
- Я не привык, чтобы в моих словах сомневались! - воскликнул Норрис.
- Тише! Я никому не позволяю повышать голос в моей конторе, - сказал стряпчий. - Что касается этого дела, то вы, кажется, толковый молодой джентльмен, - сообразите же сами, что мне известно о вас. Вы отвергнутый сын, ваше семейство платит деньги, чтобы отделаться от вас. Что вы сделали? Я не знаю. Но разве вы не видите, как глупо было бы с моей стороны рисковать своей деловой репутацией, полагаясь на слово джентльмена, о котором я знаю ровно столько и ничего более? Это очень неприятное объяснение. Зачем длить его? Напишите домой, пусть мне дадут другие инструкции, и я сделаю по-вашему. Но не иначе.
- Мне очень желательно иметь триста фунтов в год, - сказал Кэртью, - но я не могу выполнить ваше требование. Больше я не буду иметь удовольствия вас видеть.
- Делайте как хотите, - сказал стряпчий. - Если вы не явитесь сюда в следующую четверть, выдача прекратится. Но я предупреждаю вас, и делаю это предупреждение с дружеским намерением. Спустя три месяца вы явитесь сюда с просьбой, и мне останется только указать вам на дверь.
- Доброго вечера, - сказал Норрис.
- Вам тоже, мистер Кэртью, - сказал стряпчий и позвонил клерку.
Так случилось, что в течение остальных хлопотливых дней, проведенных в Сиднее, Норрис не видался со своим легальным советником, а когда он уже был в море и земля исчезла из виду, Гадден принес ему сиднейскую газету, над которой дремал в тени кухни, и показал объявление:
"Мистера Норриса Кэртью настоятельно просят зайти безотлагательно в контору мистера - где его ожидает важное известие".
- Ему придется подождать еще полгода, - сказал Норрис довольно беспечным тоном, хотя чувствовал приступ сильного любопытства.
ГЛАВА XXIII
Бюджет "Почтенной Поселянки"
Перед полуднем, 26 ноября, они вышли из Сиднейской гавани на шхуне "Почтенная Поселянка". Собственник, Норрис Кэртью, находился на судне в не совсем обычном положении помощника; имя капитана было, по бумагам, Вильям Киркоп; кок был гавайский бой, по имени Джозеф Амалу, кроме того, имелись двое матросов, Томас Гадден и Ричард Гемстид; последний был избран частью за свой смирный характер, частью потому, что ловко обращался с орудиями. "Почтенная Поселянка" отправлялась на острова Тихого океана, и прежде всего на Бутаритари в группе Джильберта, впрочем, в гавани думали, что это более чем наполовину увеселительная поездка. Друг покойного Гранта Сандерсона (из Аучентруна и Килкларти), быть может, узнал бы в этом судне преобразившуюся и перекрещенную "Мечту", а инспектор Ллойда, если бы к услугам такового обратились, нашел бы обильный материал для замечаний. Время жестоко изъело "Мечту" и ее снасти, поэтому она и пошла почти за цену старой джонки, а трое авантюристов могли сделать только самые необходимые исправления. Оснастка, впрочем, была частью обновлена, частью починена; вся старая парусина Гранта Сандерсона залатана и превращена в довольно приличный набор парусов; мачты Гранта Сандерсона до сих пор стояли и, кажется, сами на себя дивились. "У меня не хватает духа толкнуть их", - говаривал капитан Уикс, а "Гнилой, как наша фок-мачта", вошло в поговорку у экипажа. Последствия показали, что судно было крепче, чем думали, но никто не знал этого наверное, точно так же, как никто, кроме капитана, не представлял себе опасностей плавания. Капитан действительно видел их ясно и высказывался откровенно, и хотя он был человек удивительной отваги, гнавшийся за жизнью и принимавший ее опасности с увлечением собаки, почуявшей красного зверя, однако настоял на приобретении большого вельбота. "Выбирайте, что хотите, - сказал он, - или новые мачты и снасти, или эту шлюпку. Я не пойду в море без того или другого". И его компаньоны были вынуждены согласиться и затратить тридцать шесть фунтов из своего маленького капитала.
Все четверо трудились, не покладая рук, шесть недель, подготовляясь к плаванию, и хотя о капитане Уиксе, разумеется, не было ни слуху, ни духу, однако им помогал пятый, субъект с лохматой рыжей бородой, которую он иногда откладывал в сторону, когда находился внизу, поразительно напоминавший голосом и манерами капитана Уикса. Что касается капитана Киркопа, то он не показывался до последней минуты, когда явился в образе дюжего моряка, с бородищей как у Абу-Бен-Эдхэма. Все время, пока судно находилось в гавани и выходило в море, молочно-белые усы капитана развевались по ветру и были видимы с берега, но лишь только "Почтенная Поселянка" свернула за маяк, он спустился вниз и спустя несколько секунд вернулся выбритым начисто. Вот какие хитрости и уловки потребовались, чтобы вывести в море корабль, не годный для плавания, и "отсутствующего" капитана. Может быть, и они бы не помогли, если бы Гадден не пользовался популярностью, и если бы на все плавание не смотрели снисходительно, как на одну из забавных эксцентричностей Томми. Кроме того, судно было раньше яхтой, и казалось естественным предоставить ему и теперь кое-какие из опасных вольностей его прежнего назначения.
Странный это был корабль, с его высокими мачтами, обезображенными залатанными парусами, с отдельными панелями-каютами, превращенными в товарный склад при помощи простых полок. Жизнь, которую вели на этой необычной шхуне, была не менее курьезна, чем она сама. Только Амалу помещался в передней части, остальные занимали офицерские каюты, располагались на атласных диванах и обедали в паркетной курилке Гранта Сандерсона, угощаясь солониной и картофелем довольно плохого качества и не всегда в достаточном количестве. Гемстид ворчал, Томми иногда возмущался и прибавлял к обычному меню две-три жестянки с консервами и бутылку своего хереса. Но Гемстид ворчал по привычке, Томми возмущался только минуту, и в действительности все относились к этим лишениям благодушно. Дело в том, что за исключением запаса лука и картофеля, "Почтенная Поселянка" отправилась в плавание, можно сказать, без припасов. На ней имелось на две тысячи фунтов товара, отпущенного в кредит, - вся их надежда. За счет его они существовали как мыши в своей собственной житнице. Они обедали в счет будущих прибылей, и всякая экономия в обеде была как бы вкладом в сберегательную кассу.
Несмотря на их республиканский обиход, недостатка, по крайней мере опасного, в дисциплине не ощущалось. Уикс был единственный моряк на судне, критиковать его было некому; кроме того, он отличался таким благодушным и веселым нравом, что никто не решился бы огорчить его. Кэртью делал все, что мог, частью из любви к делу, частью из любви к капитану; Амалу был усердный работник, и даже Гемстид и Гадден работали при случае охотно. Томми взял на себя торговлю и товары: сиднейский денди возился в трюме и товарной каюте, пока становился неузнаваемым, затем поднимался наверх, устраивал себе ванну из морской воды, переодевался и ложился на палубе с листом газеты или томом "Истории цивилизации" Бокля, избранной для этого плавания. В последнем случае не обходилось без смеха, так как Бокль неизменно выскользал из рук чтеца, а проснувшись, Том почти всегда прибегал к бутылке хереса. Связь эта установилась так прочно, что выражения "стакан Бокля" или "бутылка цивилизации" сделались обычными шутками на "Почтенной Поселянке".
В обязанности Гемстида входила починка, и работы у него были полные руки. Все на корабле находилось в состоянии разрушения: лампы текли, как и палубы, дверные ручки оставались в руке отворявшего дверь, лепные украшения отставали вместе с панелями, насос отказывался качать воду, ванна чуть не затопила судно. Уикс утверждал, что все гвозди давно превратились в ржавчину. "Не смешите меня, Томми, - говорил он, - а то отскочит ахтер-штевень". А когда Гемстид со своими инструментами производил обычный осмотр, Уикс не упускал случая подтрунить над его обязанностями. "Что за бессмыслица чинить вещи, у которых одна гниль внутри, - говорил он. И, без сомнения, эти вечные шуточки подбадривали его сухопутных товарищей, остававшихся безмятежными при таких обстоятельствах, которые, пожалуй, смутили бы Нельсона.
Погода сначала стояла великолепная, ветер был попутный и постоянный. Корабль летел, точно на крыльях. "Эта "Почтенная Поселянка" сильная старая девка, хотя недугов у нее столько, что не перечтешь, - говорил капитан, отмечая путь на карте, - но она могла бы показать пятки любому судну такого же водоизмещения на Тихом океане". Мыть палубы, чередоваться у штурвала, определять суточный ход корабля после обеда в курилке, - такова была легкая рутина их жизни. Вечером, если Томми не угощал своей "цивилизацией", развлекались болтовней и музыкой. У Амалу был приятный гавайский голос, а Гемстид, мастер играть на банджо, с большим эффектом аккомпанировал собственному дребезжащему тенору. Маленький человечек пел с большим чувством. Особенно удачно выходили у него "Родина, милая родина" и "Где-то мой мальчик скитается ныне?" - песенки, в которые он вкладывал самый невыносимый пафос. Казалось, у него нет родины и никогда не было, равно как и никаких следов семьи, за исключением жестокого дяди, булочника в Ньюкестле. Его семейные чувства висели, таким образом, в воздухе и выражали неосуществимый идеал. Или, быть может, из всего пережитого им впечатления "Почтенной Поселянки" с ее добродушной, веселой и терпимой компанией наиболее приближались к ним.
Быть может потому, что мне известны последовавшие события, я не могу думать без глубокого чувства сожаления и грусти об этом плавании, о корабле (когда-то прихоти богатого самодура) с его обветшавшей роскошью и скромным назначением, среди равнины океана, при пышном восходе и закате солнца, об экипаже, так странно собравшемся, так британски тупоголовом, коротавшем дни в шутках вместо разговоров, без единой путной книги, кроме Гадденовского Бокля, которого никто из них не мог прочесть или понять, с единственным проявлением культурных интересов в виде пристрастия Кэртью к кисти и карандашу, которыми он занимался в свободные минуты, меж тем как беспечная команда стремилась к трагической катастрофе.
Спустя двадцать восемь дней после отплытия из Сиднея, в сочельник они были у входа в лагуну и всю эту ночь держались в море, определяя положение по огням рыбаков на рифе и силуэтам пальм на облачном небе. С наступлением дня шхуна легла в дрейф и подала сигнал о лоцмане. Но, очевидно, ее огни были замечены туземными рыбаками, которые дали знать в поселок, так как шлюпка уже направлялась к ним. Она шла через лагуну под всеми парусами, то и дело ложась на бок, так что по временам, при сильных порывах ветра, им казалось, что она вот-вот перевернется; лихо подлетела к шхуне, круто повернула борт к борту и высадила какого-то бродягу, по-видимому, белого в индийских шароварах.
- Доброго утра, капитан, - сказал он, взобравшись на палубу. - Я принял вас за фиджийский военный корабль из-за ваших палуб и мачт. Ну-с, джентльмены, желаю всем веселого Рождества и счастливого Нового года, - прибавил он и пошатнулся.
- Да вы вовсе не лоцман! - воскликнул Уикс, рассматривая его с величайшим отвращением. - Никогда вы не вводили судов, и не уверяйте меня.
- Ну, а мне сдается, вводил, - возразил лоцман. - Я капитал Доббс, вот кто я, и когда я взялся за судно, его капитан может отправиться вниз бриться.
- Но, черт побери, вы пьяны! - воскликнул капитан.
- Пьян! - повторил Доббс. - Не видали же вы пьяных, если меня так называете. Я только на первом взводе. Вечером другое дело, к вечеру я буду полон до краев. Но сейчас я самый трезвый человек во всем Биг-Меггине.
- Это не подойдет, - возразил У икс. - Нет, сэр. Я не могу позволить вам опрокинуть мою шхуну.
- Ладно, - сказал Доббс, - оставайтесь же гнить на месте, или опрокидывайте ее сами, как капитан "Лесли". Тот ловко обделал дело, отнял у меня двадцать долларов лоцманской платы, а потерял двадцать тысяч в товарах да новешенькую шхуну; она пошла на дно в четыре минуты и лежит на глубине двадцати фатомов с товарами и со всем остальным.
- Чтобы толкуете? - воскликнул Уикс. - Товары? Что это за судно "Лесли"?
- Товароотправители Коген и К® из Фриско, - ответил лоцман, - здесь его ждали с нетерпением. Тут есть барк, который грузится на Гамбург, - вы можете видеть отсюда его мачты - да два судна должны прибыть из Германии, одно через два, другое через три месяца; агент Коген и К® (мистер Топелиус) заболел желтухой от всего этого. Да и со всяким было бы то же на его месте: товаров нет, копры нет, ожидаются суда в двести тонн. Если у вас найдется копра, капитан, пользуйтесь случаем. Топелиус купит за наличные и даст три цента. Для него прямой расчет купить, хотя бы пришлось переплатить. И все это вышло оттого, что не захотели взять лоцмана.
- Одну минуту, капитан Доббс. Мне нужно поговорить с моим помощником, - сказал капитан, лицо которого оживилось, а глаза засверкали.
- Сделайте одолжение, - отвечал лоцман, - вы не станете, надеюсь, придираться к человеку по пустякам. Это чертовски негостеприимно и создает шхуне дурную славу.
- Мы еще поговорим об этом, - сказал Уикс и отвел Кэртью на нос. - Слушайте, - прошептал он, - тут целое состояние.
- Сколько, вы считаете? - спросил Кэртью.
- Я не могу еще определить цифру, не решаюсь! - сказал капитан. - Мы можем проплавать двадцать лет и не найти такого случая. А предположите, что завтра явится другое судно. Все возможно! Но как быть с этим Доббсом? Он пьян как сапожник. Как можем мы положиться на него? Ведь мы не застрахованы, к сожалению!
- Что если вы возьмете его вверх и заставите указывать проход? - предложил Кэртью. - Если он знает место и не свалится со снастей, то, может быть, можно рискнуть.