- Да, тут все риск, - согласился капитан. - Становитесь у штурвала и помните, что если будут две команды, то исполняйте мою, а не его. Поставьте кока у переднего паруса, а двух других у грота-шкота, и скажите им, чтобы не зевали.
Сказав это, он позвал лоцмана; оба вскарабкались на снасти фок-мачты, и вскоре раздалась команда ослабить шкоты и наполнить паруса.
Было без четверти девять рождественского утра, когда они бросили якорь.
Таким образом, первое плавание "Почтенной Поселянки" закончилось удачей, какой не могли ожидать. Она привезла на две тысячи фунтов товара прямехонько в то место, где он наиболее требовался. И капитан Уикс (или капитан Киркоп) сумел воспользоваться случаем. Двое суток он разгуливал по веранде с Топелиусом; двое суток его компаньоны следили из соседнего трактира за полем битвы; и еще лампы не были зажжены вечером второго дня, когда неприятель сдался. Капитан Уикс явился в "Сан-Суси" - так назывался трактир, с почерневшим лицом, с почти закрывшимися и налитыми кровью, но горевшими как зажженные спички глазами.
- Идем, ребята, - сказал он, и когда все отошли на некоторое расстояние под пальмы, прибавил почти неузнаваемым голосом: "Имею двадцать четыре", - без сомнения, намекая на почтенную игру в криббедж.
- Что вы хотите сказать? - спросил Томми.
- Я продал товар, - отвечал Уикс, - или скорее, продал только часть его, так как получил обратно все мясо и половину муки и сухарей, и, ей-богу, мы снабжены провизией на четыре месяца. Ей-богу, это все равно что украдено!
- Скажите на милость! - воскликнул Гемстид.
- Но за сколько вы продали? - проговорил Кэртью, на нервы которого действовало почти безумное возбуждение капитана.
- Дайте мне рассказать по-своему! - воскликнул Уикс, расстегивая воротник. - Дайте рассказать по порядку, а то меня взорвет. Я не только продал товар, я заставил зафрахтовать судно на моих условиях во Фриско и обратно, - на моих условиях. Я уперся на этом. Сначала я одурачил его, уверив, будто мне требуется копра, которой, я знал, он не захочет дать, - да и не может; и всякий раз, как он артачился, я донимал его копрой. Я не хотел брать ничего, кроме копры, изволите видеть; и таким манером получил здоровый куш, все звонкой монетой, кроме двух маленьких чеков на Фриско. А всего? Ну вот: вся эта история, включая две тысячи фунтов в кредит, обошлась нам в две семьсот с чем-то. Все это уплачено; в тридцатидневное плавание мы окупили товар и шхуну. Слыхал ли кто о такой удаче? Но это еще не все! Сверх этого, - продолжал капитан, - мы выручили тысячу триста фунтов, которые можем поделить как прибыль. Я содрал с него четыре тысячи! - воскликнул он голосом школьника.
С минуту компаньоны смотрели на своего вождя ошеломленные, испытывая только недоверчивое изумление. Томми первый освоился с положением.
- Ну, - сказал он резким деловым тоном, - идем обратно в трактир, я намерен напиться.
- Вы меня извините, ребята, - серьезно сказал капитан, - я капли в рот не возьму. Если я выпью хоть стакан пива, то, уверен, меня хватит удар. Последняя схватка и блистательный триумф совсем развинтили меня.
- Ну, так троекратное "ура!" капитану! - предложил Томми.
Но Уикс сделал отрицательный жест.
- Нет, и это не годится, - сказал он. - Подумайте о том молодце и не тревожьте его. Мне-то хорошо, а каково Топелиусу. Если он услышит ваше ура, то с ума сойдет.
В действительности Топелиус отнесся к своему поражению довольно благодушно, но команда потонувшего "Лесли", служившая тем же хозяевам и верная своей фирме, приняла это дело близко к сердцу. В резких словах и косых взглядах не было недостатка. Однажды даже они прогнали капитана Уикса с веранды трактира; команда "Почтенной Поселянки" явилась на выручку; несколько минут казалось, что произойдет битва на Бутаритари; и хотя до ударов не дошло, но этот случай усилил озлобление обеих сторон.
Подобные мелочи не могли, впрочем, омрачить счастья удачливых торговцев. Судно оставалось в лагуне еще пять дней, причем заняты были только Томми и капитан, так как туземцы капитана Топелиуса выгружали товар и нагружали балласт. Время летело точно приятный сон; авантюристы просиживали далеко за полночь, обсуждая и превознося свою удачу, а днем бродили по острову, как праздные туристы. Первого января "Почтенная Поселянка" вторично снялась с якоря и отплыла в Сан-Франциско при такой же хорошей погоде и попутном ветре. Она пересекла штилевую полосу почти без задержки; на ветру, с балластом из коралловых обломков, она превзошла все ожидания, и благодушное настроение компании еще увеличивалось от того, что небольшое количество работы, доставшееся на их долю, уменьшилось теперь благодаря присутствию нового матроса. Это был боцман с "Лесли". Он повздорил со своим капитаном, прокутил свое жалованье в кабаках Бутаритари, соскучился в этом месте; и тогда как его товарищи холодно отказались вступить на палубу "Почтенной Поселянки", он предложил перевезти его за работу. Он был из Северной Ирландии, нечто среднее между ирландцем и шотландцем, грубый, горластый, раздражительный и вспыльчивый, не лишенный хороших качеств, опытный и добросовестный матрос. Его настроение, действительно, было совсем не то, что его новых товарищей. Он не нажил неожиданных барышей, а, напротив, потерял место, был недоволен пайком и прямо поражен состоянием шхуны. Каютная дверь отказалась отворяться в первый же день плавания. Мак, так его звали, сильно толкнул ее и сорвал с петель.
- Святители! - сказал он. - Корабль совсем гнилой!
- Я то же думаю, дружище! - подтвердил капитан Уикс.
На другой день матрос, задрав голову, всматривался в мачты.
- Не смотрите на эти колья, - сказал капитан, - а то ошалеете и кувыркнетесь за борт.
Мак дико взглянул на него.
- Я вижу там пятно сухой гнили, - сказал он, - дыра такая, что кулак засунешь.
- Пожалуй, и голову засунете, как вам кажется? - возразил капитан. - Но не стоит интересоваться тем, что не поправишь.
- Свалял же я дурака, когда поступил на это судно! - заметил Мак.
- Ну, я ведь никогда не говорил, что оно годится для плавания, - возразил капитан, - я говорил только, что оно может перегнать любое судно. Кроме того, я не знаю, точно ли это сухая гниль, может быть, и другое что. Ну-ка, бросьте лаг, это вас подбодрит.
- Ну, нечего сказать, вы лихой капитан, - сказал Мак.
И с этого дня он ограничивался одним-единственным намеком на состояние судна, именно в тех случаях, когда Томми пускал в ход свой погреб.
- За торговлю на джонках! - говорил он, осушая свою кружку хереса.
- Почему вы всегда говорите это? - спросил Томми.
- У меня дядя занимался этим делом, - ответил Мак и рассказал длинную историю, две пятых которой состояли из проклятий.
Только раз он проявил свой буйный характер, хотя говорил о нем часто; "Я буян изрядный", отзывался он не без гордости о самом себе, но образчик своего буйства показал лишь однажды. Он внезапно набросился на Гемстида на шкафуте, сбил его с ног ударом, потом еще и еще раз, прежде чем кто-нибудь успел опомниться.
- Эй! Перестань! - рявкнул Уикс, вскакивая на ноги. - Я не люблю таких штук.
Мак повернулся к капитану очень учтиво.
- Я только хотел научить его вежливости, - сказал он. - Он назвал меня ирландцем.
- Назвал? - спросил капитан. - О, это другое дело! Что это вы выдумали, дуралей? Вы недостаточно сильны, чтобы всячески обзывать людей.
- Вовсе я не обзывал, - прохныкал Гемстид, утирая кровь и слезы. - Я только сказал, что он, кажется, ирландец.
- Ну, довольно об этом, - сказал Уикс.
- Но ведь вы и в самом деле ирландец, разве нет? - спросил Кэртью немного погодя своего нового товарища.
- Может быть, - ответил Мак, - но я не позволю какому-нибудь сиднейскому гусю называть меня так. Нет, - прибавил он, внезапно разгорячившись, - и англичанину не позволю. Вот вы, например, - продолжал он, - вы молодой франт, не так ли? Предположим, что я бы так назвал вас! "Я тебе покажу франта", сказали бы вы и живо бы разделались со мной.
28 января, когда мы были под 27® 20' северной широты и 177® западной долготы, ветер внезапно переменился на западный, не особенно сильный, но порывистый, с дождем. Капитан, желая идти на восток, поставил паруса к ветру. У штурвала стоял Томми, и так как ему предстояло скоро смениться (в семь с половиной часов утра), то капитан не счел нужным немедленно заменять его другим.
Порывы были сильные, но непродолжительные; настоящего шквала не было; кораблю и сомнительным мачтам, по-видимому, не грозило никакой опасности. Вся команда в непромокаемых куртках собралась на палубе в ожидании завтрака; кухонная труба дымилась, на судне распространился запах кофе, все были довольны, что идут к востоку со скоростью девяти узлов; как вдруг гнилой фок-зейль лопнул сначала вдоль, потом поперек. Точно архангел огромным мечом рассек его крест-накрест. Все бросились починять парус, и в этой внезапно наступившей тревоге и суматохе Томми Гадден потерял голову. Много дней провел он с тех пор, объясняя, что именно произошло; об этих объяснениях достаточно сказать, что все они были различны, и ни одно не было удовлетворительным, а факты таковы, что главная стеньга перекинулась, увлекая за собой тали, переломила гром-мачту фута на три над палубой и снесла ее в море. С минуту подозрительная фок-мачта доблестно сопротивлялась, затем последовала за своей товаркой; и вот от всего прекрасного вооружения, с помощью которого корабль пробегал моря, осталось только два уродливых пня.
В этих обширных и пустынных водах потерять мачты, быть может, худшее бедствие. Если судно перевернется и пойдет ко дну, то по крайней мере не придется долго мучиться. Но люди, прикованные к остову судна, могут целые месяцы блуждать по пустынному морю, считая шаги незримо приближающейся смерти. Единственная помощь шлюпки, но что же это за помощь! "Почтенная Поселянка", например, носилась, как бессильный чурбан, а ближайший населенный берег (Кауаи в группе Сандвичевых островов) находился за тысячу миль к юго-востоку от нее. Такое путешествие в шлюпке сулило всевозможные бедствия и ужас смерти и помешательства.
Серьезная компания собралась за завтраком, но капитан с улыбкой подбодрил своих соседей.
- Ну, ребята, - сказал он, глотнув горячего кофе, - "Почтенной Поселянке" пришел карачун, на этот счет не может быть никаких сомнений. Одна удача: она хорошо окупила себя, так что если мы вздумаем еще раз начать дело, то можем устроить его как следует. Другая удача: у нас отличный, крепкий, просторный бот, и вы знаете, кого благодарить за него. Нам надо спасти шесть жизней, да куш денег, и вопрос теперь в том, как мы примемся за это.
- До ближайшего из Сандвичевых островов будет, кажется, две тысячи миль, - заметил Мак.
- Нет, не так плохо, - возразил капитан. - Но довольно плохо, не меньше тысячи миль.
- Я знаю человека, который сделал тысячу двести миль в шлюпке, - сказал Мак, - и оказался сыт по горло. Он высадился на Маркизских островах, и с того дня нога его не ступала ни на какое судно. Он говорил, что скорее возьмет пистолет и размозжит себе голову.
- Да, да! - сказал У икс. - Я помню команду шлюпки, добравшейся до Кауаи приблизительно с того места, где мы теперь находимся, или чуточку дальше. Когда они добрались до берега, то совсем помешались. Берег был скалистый, прибой отчаянный; туземцы делали им знаки с рыболовных челнов и кричали, что тут нельзя высадиться. Куда тебе! Тут была земля - вот все, что они знали; и они направили шлюпку прямехонько на берег и потонули все, кроме одного. Нет, плавание в шлюпках мне не по нутру, - прибавил он угрюмо.
Этот тон казался странным для человека с его неукротимым темпераментом.
- Ну-те, капитан, - сказал Кэртью, - у вас что-то есть на уме, выкладывайте-ка.
- Верно, - согласился Уикс. - Тут неподалеку есть кучка маленьких рифов, вроде оспины на карте. Я справлялся о них и узнал кое-что интересное об одном - он называется Мидуэй, или Брукс, милях в сорока от нас. Оказывается, это угольная станция Тихоокеанского Почтового Пароходства, - прибавил он просто.
- Ну, а я знаю, что такой нет, - сказал Мак. - Я был квартирмейстером на этой линии.
- Ладно, - возразил Уикс. - Вот книга. Прочтите, что пишет Гойт, - прочтите громко, чтобы и другие слышали.
Вранье Гойта (как уже известно читателю) не допускало двух толкований; не верить было невозможно, а само известие оказывалось радостным свыше всяких ожиданий. Каждый уже видел в мечтах, как бот подходит к хорошенькому островку с пристанью, угольными складами, садами, звездными флагами и белым коттеджем смотрителя; рисовал себе праздную жизнь на удобной стоянке, затем китайский пакетбот, на котором он водворяется в качестве романтического скитальца, но с полными карманами, требует шампанского, отдает приказания слугам. Завтрак, начавшийся так уныло, кончился при общем веселье, и все немедленно принялись готовить шлюпку.
Так как все снасти были снесены, то спустить ее оказалось не так-то просто. Сначала уложили кое-какой груз: деньги были помещены в крепкий ящик, который привязали к задней банке, на случай, если бы шлюпка опрокинулась. Затем часть корпуса была разобрана до палубы, шлюпка повернута поперек судна и спущена на веревках, привязанных к остаткам мачт. Для плавания в сорок миль не требовалось много съестных припасов и воды, но их захватили в избытке. Амалу и Мак, оба опытные моряки, имели в своих сундуках полное хозяйство; еще два сундука с ручными саквояжами, непромокаемыми костюмами и одеялами были взяты для других; Гадден, при общих аплодисментах, водворил инструменты и хронометр; Гемстид не забыл банджо и узелка с раковинами Бутаритари.
Около трех часов пополудни они отчалили и, так как ветер по-прежнему был западный, пошли на веслах. "Ну, мы тебя выпотрошили!" - с таким прощальным приветствием обратился капитан к "Почтенной Поселянке" мало-помалу исчезавшей вдали. Немного спустя пошел сильный дождь; первый обед ели, и первая смена гребцов отдыхала под жестоким ливнем. Утро двадцать девятого забрезжило среди лохматых облаков; в этот час шлюпка на океане выглядит особенно черной и крошечной; и команда посматривала на небо и воду с чувством одиночества и страха. Когда солнце взошло, ветер переменился на попутный, поставили парус; шлюпка понеслась, и к четырем пополудни была у рифа. Капитан, стоя на банке и ухватившись за мачту, рассматривал остров в бинокль.
- Ну, где же ваша станция? - воскликнул Мак.
- Что-то не вижу, - ответил капитан.
- Да и не увидите! - подхватил Мак с выражением торжества и отчаяния.
Истина была очевидна для всех. Ни бакенов, ни вех, ни сигнальных огней, ни станции; потерпевшие крушение переплыли лагуну и высадились на острове, где не было никаких следов человеческих, кроме обломков разбившихся кораблей, и никаких звуков, кроме шума прибоя. Морские птицы, которые гнездовали и жили здесь в момент моего посещения, были в то время рассеяны в отдаленнейших краях океана, и следами их пребывания оставались только перья и невысиженные яйца. Так вот куда они стремились, всю ночь работая веслами и с каждым часом удаляясь от спасения! Шлюпка, как ни мала она, все-таки говорит о работе людей, и хотя выглядит очень одинокой в море, но сама по себе представляет нечто вполне человеческое, а остров, на который они променяли ее, был безнадежно дик, - место уныния, одиночества и голода. Заря пламенела, спускалась вечерняя тень, а они сидели или лежали молча, позабыв о еде, - люди, которым приходилось пропадать из-за лживой книги. Ввиду крайнего добродушия компании ни одного упрека не было сделано Гаддену, виновнику этих бедствий. Но новый удар был принят не так великодушно, и на капитана посматривали довольно сердито.
Однако он вывел их из летаргии. Они повиновались ворча, вытащили шлюпку выше линии прилива и последовали за ним на вершину жалкого островка, откуда открывался весь горизонт, частью омраченный наступающей ночью, частью расцвеченный красками заката. С помощью паруса, весел и мачты устроили палатку. Затем Амалу, не дожидаясь приказания, по инстинкту привычной службы, развел огонь и принялся за стряпню. Ночь наступила, звезды и серебряный серп месяца засияли в высоте, прежде чем ужин был готов. Холодное море блестело вокруг них и огонь озарял их лица, пока они ели. Томми открыл свой ящик, и бутылка хереса обошла кружок, но долго никто не нарушал молчания.
- Ну, так как же быть теперь? - внезапно спросил Мак.
- Да, дело плохо, - сказал Томми. - Где мы, собственно, находимся?
- Я вам скажу, - ответил Мак, - если вы хотите слушать. Когда я служил на китайском пакетботе, мы заходили на этот остров. Он лежал на пути в Гонолулу.
- Черт возьми! - воскликнул Кэртью. - Это нам на руку. Останемся здесь. Нам нужно поддерживать хороший огонь, но здесь довольно обломков.
- Обломков сколько угодно! - сказал ирландец. - Тут только и есть обломки да доски для гробов.
- Но нам придется разводить очень большой огонь, - заметил Гемстид. - Такого костра, как этот, недостаточно; его никто не увидит.
- Не увидит? - сказал Кэртью. - Оглянитесь кругом.
Все оглянулись и увидели пустоту ночи, голую светлую гладь моря и звезды, глядевшие на них; и голоса замерли в их груди при этом зрелище. В этой огромной пустоте, казалось, их можно было видеть с одной стороны из Китая, с другой из Калифорнии.
- Бог мой, какая пустыня! - пробормотал Гемстид.
- Пустыня! - воскликнул Мак и внезапно умолк.
- Это лучше шлюпки, во всяком случае, - заметил Гадден. - Мне до смерти надоела шлюпка.
- А меня сокрушают деньги! - вмешался капитан. - Подумать только, такое богатство, - четыре тысячи золотом, серебром и билетами, - и проку в них не больше, чем в навозе.
- Я вам вот что скажу, - сказал Томми. - Мне не нравится, что они остались в шлюпке - слишком далеко от нас.
- Ну вот, кто же их тронет? - воскликнул Мак с хохотом.
Однако остальные не разделяли его чувства. Они встали, спустились к шлюпке, принесли ящик с деньгами на двух веслах и поставили его у огня.
- Вот мое сокровище! - воскликнул Уикс, приветствуя его шляпой. - Две тысячи фунтов нечего считать, их придется уплатить по счетам. Но остальное! С лишком сорок торговых фунтов чеканного золота, да без малого два центнера чилийского серебра! А! Да ведь этого довольно, чтобы собрать целый флот! Вот увидите, что они подействуют на компас и притянут к нам корабль. Увидите, что вахтенный почует их издали! - воскликнул он.
Мак, который не имел доли ни в счетах, ни в сорока фунтах золота, ни в двух центнерах серебра, с нетерпением слушал эти слова и разразился горьким, насмешливым хохотом.
- Дожидайтесь! - сказал он резко. - Вы скоро готовы будете разжечь этими билетами костер.
Он повернулся, вышел из круга, освещенного огнем, и остановился, всматриваясь в море.