Юный флорентиец досадовал, видя такое назойливое внимание, но в то же время понимал, чем оно вызвано. Придворный живописец и впрямь выглядел интересно, ведь даже на вид ему было не менее семидесяти, а до такого возраста доживают не все. Спина у него горбилась, едва вынося груз годов. Шея казалась сплошным сплетением жил, натянутых, как изношенные струны, и вот-вот готовых порваться. Голова вечно клонилась влево, потому что он слышал только правым ухом. Седые пряди, свисавшие из-под берета, казались ошмётками пыльной паутины. Рот оброс поперечными морщинами, выдающими отсутствие зубов, и лишь взгляд казался молодым и ясным.
Старик не знал ни слова по-венгерски и тараторил по-своему, размахивая руками, а иногда даже топал ногами. Наверно, для стражи это смотрелось забавно. К тому же он порядком обносился. Чёрный кафтан выцвел. Болотно-зелёная шуба, отороченная беличьим мехом, облезла на рукавах. Башмаки стоптались.
Конечно, такой вид не внушал уважения, в чём Джулиано лишний раз убедился ещё с утра, ведь и купец, взявшийся отвезти флорентийцев в Вышеград, относится к седовласому живописцу не очень вежливо. Урсу обращался со стариком, будто это тюк с товаром, – грузил бережно, но совсем не стремился выразить ему своё почтение.
– Почему ты не приветствуешь моего учителя так же, как приветствовал меня? – спросил тогда Джулиано, на что Урсу ответил:
– Он же всё равно ничего не понимает! Но если ты желаешь, господин, я поприветствую его церемонно.
Юноша не стал настаивать. Он сознавал правоту купца, а теперь наблюдал такое же отношение со стороны ночных дозорных, которым доставляло большое удовольствие глазеть, как придворный живописец неуклюже перебирается на пристань по сходням – вцепился в руку ученика, но всё равно то и дело теряет равновесие.
Возможно, преследуя всё ту же цель позабавиться, стража вызвалась проводить приезжих до постоялого двора. Однако сопровождение оказалось кстати, ведь приезжие могли заблудиться в лабиринте тёмных улочек, и даже Лаче, тоже направлявшийся вместе с девятью гребцами на тот же двор, вряд ли смог бы помочь, ведь бывал в Вышеграде не очень часто.
Сегодня рулевому повезло – его с товарищами отпустили ночевать на берегу, чтобы завтра это могла сделать другая половина команды вместе с Урсу. Лаче был так доволен, что предложил донести недавним пассажирам вещи, раз по дороге, и Джулиано охотно воспользовался случаем, ведь нести требовалось много – два больших узла, ящик с красками, а ещё подставку для картины, обёрнутую рогожей. Саму доску, на которой предстояло рисовать, уже загрунтованную и тщательно укутанную в льняную ткань, он не доверил никому – лично нёс под мышкой.
Наконец, впереди показался большой дом без сада, с высокой оградой из досок, по которой гулял кот – подвижная тень с двумя светящимися глазами.
Городская стража подошла к воротам, громко постучала, а Лаче, как только в воротах отворилось окошечко, произнёс:
– Доброго вечера, хозяин. Поклон тебе от Урсу Богата.
– Давненько не виделись, – послышалось в ответ, и тут же скрипнул отодвигаемый засов.
В воротах распахнулась большая калитка, а в первом этаже дома, словно по волшебству, начали зажигаться окна, одно за другим, осветившие двор и того, кто был назван хозяином.
Держатель постоялого двора оказался человеком пожилым. Лицо выглядело как кирпич из красной глины, а волосы, непривычно светлые для здешних мест и остриженные под горшок, напоминали солому. Пройдя мимо этого человека, гости толпой ввалились в светящиеся широкие двери, и весь дом, только что казавшийся тихим, сразу наполнился топотом, смехом и голосами.
Джулиано, помогая учителю переступить через порог, сразу отметил, что белёные стены здесь кажутся чище, чем во многих таких заведениях, но в остальном было как везде – просторная комната со столами, скамьями и табуретками.
Самой примечательной частью здешнего убранства был столб-бревно, стоявший на середине залы и подпиравший потолочную балку. Выглядел он, как чудесное дерево райского сада, предлагающее сразу три вида плодов, ведь с одного и того же ствола свисали, чередуясь, большие связки золотистого лука, бледного чеснока и яркого, хоть и сушеного, красного перца.
По стенам виднелись полки с обычной для здешних мест разрисованной глиняной посудой, и такие же изделия стояли на уступах большой белёной печи с вмурованной в неё деревянной лавкой.
Старый флорентиец тоже заметил эту печь, подошёл, уселся на лавку и стал греть руки, а Джулиано, запоздало глянув на свои и учительские пожитки, сваленные в углу, через некоторое время повёл старика к одному из свободных столов.
За соседними уже расселись Лаче и его товарищи, которые громко разговаривали на своём непонятном языке. Возле них суетились толстая старуха и стройная девушка, подававшие гостям холодные закуски и вино. Старуха была в чёрном платье, а девушка – в тёмно-жёлтом.
Даже издалека молодой флорентиец видел, что девушка красива и что цвет платья прекрасно соответствует цвету её волос, пшеничному с золотыми проблесками. Хотелось рассмотреть эту красавицу получше, но к Джулиано и его учителю подошла не она, а старуха.
– Добрый вечер, господа, – произнесла пожилая женщина, подправив пальцем прядь волос, выбившуюся из-под платка, обёрнутого вокруг головы. – Кушать будете? Прямо сейчас можем подать сыр, хлеб и вино. А на горячее – свинину с капустой. Ой, свинина у меня хороша!
– Да, конечно, подавайте, – отозвался Джулиано.
– Хорошо, – обрадовалась старуха и посмотрела в направлении дверей. – А вещи там лежат…
– Да, это наше, – кивнул юный флорентиец.
Старуха вытерла руки о передник, оглянулась в сторону стола, где сидел Лаче, а затем снова посмотрела на собеседников:
– Мне сказали, что вы сюда надолго приехали. Остановитесь небось у нас? Дадим вам лучшую комнату.
– Надеюсь, "лучшая" не значит "дорогая"? – осторожно спросил Джулиано.
– В цене сойдёмся, – успокоила его старуха. – Сейчас такие времена, что все хотят выгадать. Мы же понимаем. А ужин сейчас будет.
Она уже собралась уйти, но молодой флорентиец, с видом знатока принюхавшись к ароматам кухни, произнёс:
– Любезнейшая, я предполагаю, что ты кладёшь в пищу много красного перца, а мой учитель слаб желудком, поэтому я прошу класть в его кушанья как можно меньше этой приправы.
– Хорошо, – последовал ответ.
Очень скоро на стол явились вино, хлеб и сыр, но их принесла всё та же старуха, а не девушка с пшеничными волосами. Джулиано, надеясь привлечь внимание юной красавицы, два раза уронил на пол нож, но напрасно. В то же время, наблюдая за ней, флорентиец успел подумать, что это не просто служанка, а дочь хозяина, ведь она была такой же светловолосой, как трактирщик с кирпичным лицом. У неё даже брови были светлые, еле-еле выделяясь на фоне нежно-розовой кожи, и потому девушка будто сияла.
Между тем один из товарищей Лаче достал дудку, и зазвучала танцевальная мелодия. Сосед дудочника начал отбивать ладонями такт по столу. Несколько человек пустились в пляс, причём двое плясавших, в том числе Лаче, всё время норовили вовлечь в танец юную красавицу, но она умело увёртывалась, снисходительно улыбалась и бежала с подносом дальше.
Горячее кушанье флорентийцам опять принесла старуха. Взяв деньги и положив их в карман передника, она замешкалась возле стола и, судя по всему, собиралась что-то спросить. Джулиано решил, что сейчас придётся торговаться за комнату, но ошибся, потому что пожилая женщина, помявшись ещё немного, произнесла:
– А не сочтите за пустое любопытство…
Джулиано, отрезая учителю хлеб, привычно натянул на лицо вежливую улыбку:
– Спрашивай, любезнейшая.
– Говорят, будто вы сюда приехали, чтоб узника Соломоновой башни повидать.
От Лаче молодой флорентиец уже знал, что та башня, в которой содержат кузена Его Величества, называется именно Соломоновой, поэтому кивнул:
– Да, это правда.
– Правда, значит, – пробормотала старуха, а её собеседник ещё раз кивнул:
– Да, любезнейшая. Моему учителю заказан портрет Дракулы, а чтобы рисовать портрет Дракулы, необходимо увидеть самого Дракулу.
Слушая, как Джулиано упомянул прозвище узника аж три раза подряд, старуха поёжилась, но совладала с собой:
– Неужто, король про этого изверга вспомнил?! Может, возьмёт его от нас в другую крепость?
– О таких намерениях Его Величества я не знаю, – ответил ученик живописца, зачерпывая из миски горячее кушанье и отправляя ложку в рот.
– А может, король всё-таки заберёт его от нас?
– Поверь, любезнейшая, – Джулиано стоило большого труда оторваться от еды, – если бы я знал об этом что-нибудь, то не стал бы скрывать. Но я ничего не знаю и не хочу тебя обманывать.
Старуха тяжело вздохнула:
– Хоть бы забрал.
– За что же ты так не любишь кузена Его Величества? – с набитым ртом спросил Джулиано, потому что после утоления первого голода снова начал проявлять всегдашнюю склонность к болтовне.
– Да уж есть за что не любить! – в сердцах бросила собеседница. – Есть за что! Сколько он бед принёс, это ж не сосчитать! Ведь я с сыном и внучкой только три года тут живу. Вот помогаю сыну трактир содержать. А переселились мы сюда из Семиградья.
Семиградьем, как помнил Джулиано, звался горный край, расположенный на юге Венгерского королевства. По латыни эти земли именовались Трансильванией, но чаще всего их обозначали просто словом "горы", потому что других таких больших гор поблизости не встречалось. В Семиградье жили потомки тех, кто уже давно переселился в Венгерское королевство из немецкой земли, именуемой Саксония, поэтому флорентиец, услышав признание старухи, сделал однозначный вывод о том, что эта женщина, её сын-трактирщик, а также внучка – немцы.
– Изверг этот, когда государем был, сколько раз ходил войной на Семиградье! – пожаловалась старуха. – И ты ещё спрашиваешь, за что я его не люблю! А если б он на тебя войной ходил? Если б он твой дом спалил? Что ты сказал бы тогда?
– Полагаю, я говорил бы то же, что и ты, любезнейшая, – с жаром подхватил Джулиано, перестав наконец жевать. Юный хитрец надеялся добиться расположения собеседницы и впоследствии сбить цену за комнату, но старуха не обратила внимания на эти хитрости:
– Этот изверг объявил, что мы укрываем кого-то, – продолжала она. – Врагов, дескать, его укрываем. А я, что ли, этих врагов укрывала?! Или сын мой?! Или внучка моя?! А дом-то спалили наш!
– Я очень сочувствую тебе и твоим родственникам, – уверил старуху молодой флорентиец, а та всё говорила:
– Когда король объявил, что из Семиградья можно переселиться в Вышеград, мне так радостно стало! Я-то думала, найдём место спокойное, от беды подальше, а оказалось, что беда вот она – в Соломоновой башне сидит! Да кабы знать наперёд про такое соседство, мы бы сюда переселяться не стали.
Джулиано слушал с нарочито внимательным видом, а вот старый флорентиец совсем не обращал внимания на эту пламенную речь. Зачерпнув деревянной ложкой из миски остро пахнущую еду и попробовав, живописец скривился, дескать, перца много. Пришлось ученику своей ложкой влезть в миску учителя, попробовать, запить вином и произнести пару успокаивающих фраз, потому что ссориться с хозяевами гостиницы из-за такого пустяка, как перец, не следовало – предстоял торг за комнату.
II
Проснулся Джулиано, по обыкновению, поздно, а вот учитель, как и многие старики имевший привычку подыматься с рассветом, уже принялся за дела. Сидя за столом и иногда взглядывая в окно, откуда за черепичными крышами домов был виден краешек реки и дальний берег, престарелый живописец что-то малевал углём на листе бумаги.
Утро выдалось чудесное, и пусть окно смотрело на северо-запад, из-за чего солнечные лучи могли проникнуть в комнату только к вечеру, ничто не мешало уже спозаранку любоваться красотой небесных сфер, чистых и безоблачных. Обрамлённый оконной рамой и оттенённый лёгким полумраком комнаты, голубой цвет в вышине казался ослепительным и прозрачным. Джулиано даже задумался, как лучше смешать краски, чтобы передать этот оттенок, но, конечно, смешивать собирался не сейчас, а после – к примеру, на следующей неделе, когда не будут отвлекать разные дела.
Сладко потянувшись, юноша спрыгнул с постели и в очередной раз мысленно проклял старуху, которая вчера обещала лучшую комнату задёшево, но не сказала, что кровати там не две, а одна, большая. Очевидно, именно по этой причине комната не пользовалась спросом у проезжающих, большинству которых не хотелось раскошеливаться, чтобы снимать такие апартаменты одному, а вдвоём неудобно. "Так ведь и придётся все ночи слышать храп над ухом", – подумал Джулиано, надевая башмаки, а затем подошёл к столу и заглянул учителю через плечо, чтобы посмотреть рисунок.
На листке запечатлелись узнаваемые изломы крыш и волнистая линия гор на горизонте, но в то же время пейзаж чем-то неуловимо напоминал Тоскану. Наверное, старик, который имел уже не настолько острое зрение, чтобы зорко видеть вдаль, рисовал не совсем с натуры – больше по памяти.
Завтракать флорентийцы предпочли в комнате, чтобы старику не пришлось лишний раз ковылять по лестницам. К тому же в нижнем помещении сделалось тоскливо, ведь ватага во главе с Лаче уже давно отплыла дальше по реке, а ученик придворного живописца с учителем остались в гостинице единственными постояльцами.
После завтрака, выйдя на воздух, Джулиано с удивлением обнаружил, насколько ошибся вчера, думая, что приехал в город, ведь оказалось, что это скорее деревня.
Дома здесь были хоть и каменные, но почти все одноэтажные, так что в светлое время найти постоялый двор – с двумя-то этажами! – смог бы каждый желающий. Трактир стоял на узкой улочке, вылезшей хвостом на склон большого холма, причём трактирное заведение находилось на самом кончике хвоста, в самой высокой точке, поэтому не только само хорошо просматривалось издалека, но и позволяло постояльцам свободно оглядывать окрестности поверх заборов. Оглядывая соседние дворы, флорентиец видел, как сушится бельё на верёвках, как люди копаются в огородах с пока ещё пустыми грядками и как дети играют в догонялки на перекрёстке в конце улицы, а вместе с ними бегает некая собака и тоже стремится принять участие в игре.
Даже гостиница при свете дня смотрелась иначе. Вчера вечером она казалась неприступной крепостью, а теперь Джулиано видел, что внушительный забор стоит лишь со стороны улицы, а на углу обрывается и далее – по тому краю, что граничит с соседями, – продолжается низенькой дощатой загородкой. Задворки трактира выходили на необжитую часть холма, поросшую непроходимым кустарником, поэтому они не нуждались в ограждении, а четвёртая сторона двора упиралась в склон, частично срытый и укреплённый каменной кладкой.
В этой каменной стене виднелась тяжёлая дверь погреба, который, как по опыту знал Джулиано, должен горизонтально уходить в глубь земли шагов на пятьдесят и заканчиваться тупиком. "Хорошо бы, это оказался не только винный погреб, но и кладовая со снедью", – подумал флорентиец, уже прикидывая, не удастся ли наведаться в эту кладовую хоть раз тайком от хозяев, ведь бесплатная еда лишней не бывает.
Ученик придворного живописца рассеянно оглянулся по сторонам, но тут его внимание привлекла одна из гор, которые высились над селением и прижимали его к Дунаю. Покрытая серо-бурым лесом, как и все окрестные вершины, она вздымалась к небесам выше других и была увенчана цитаделью-короной.
"Вот это удачно, – решил Джулиано. – Значит, не нужно ни у кого спрашивать дорогу в крепость", – ведь местные жители отняли бы у него кучу времени своими разговорами, а юноша, хоть и любил поговорить, но ненавидел отвечать на одни и те же вопросы. В частности, он устал объяснять венгерским обывателям, что во Флоренции нет короля, а есть республика, которая весьма отличается от монархии, но венгры упорно не хотели уяснить себе, как же это так.
Терять время ученик придворного живописца не хотел ещё и потому, что должен был поскорее попасть к коменданту крепости и утрясти все формальности, дав возможность учителю приступить к выполнению королевского заказа. Джулиано и так уже проспал, поэтому теперь следовало торопиться. Он подошёл к круглому каменному колодцу во дворе, тщательно вымыл лицо и шею, затем вернулся в комнату, надел куртку и плащ, взял бумагу с королевской печатью, упрятанную в кожаный чехол, после чего, объявив учителю, куда идёт, удалился.
Спустившись со второго этажа, Джулиано попрощался со старухой, протиравшей столы в нижней комнате, на выходе кивнул трактирщику, коловшему дрова возле крыльца, пересёк двор и уже собрался выбраться за ворота, но тут услышал, как его окликнули:
– Господин Питтори.
Флорентиец вдруг осознал, что его окликнула девица. Он оглянулся, и в это мгновение оправдались его самые радужные ожидания. Голос действительно принадлежал дочке трактирщика, а сейчас она быстро шла к воротам от дверей кладовой и приветливо улыбалась.
– Есть ли у господина Питтори немного времени? – спросила светловолосая красавица, подойдя к юноше на расстояние вытянутой руки.
– Разумеется! – с жаром ответил тот. – Сколько угодно времени. Хоть час, хоть целый день, а при необходимости и вся моя жизнь в твоём распоряжении. Что ты хотела?
– Целая жизнь? – хозяйская дочка притворно удивилась. – Так много мне не надо. Я только хотела спросить…
– Что именно?
– Бабушка сказала мне, что господин будет часто ходить в Соломонову башню.
– Да, наверное.
– А сейчас господин идёт туда?
– Сейчас я иду к коменданту крепости.
– А в Соломонову башню?
– Вероятнее всего, нет, – ответил Джулиано, но, увидев на лице красавицы тень разочарования, поспешно добавил. – А, может быть, и зайду.
Девица, услышав это, снова оживилась, сделалась приветливой:
– Если это случится, могу ли я попросить, чтобы господин рассказал мне про всё, что увидит в башне?
– Конечно, я тебе расскажу, – произнёс Джулиано, весьма обрадовавшись неожиданному поводу завести прочное знакомство с хозяйской дочкой. – Но почему такой прелестной девушке, как ты, нужно что-то узнать про такого ужасного человека, как Дракула?
– Про врагов надо всё знать, – ответила красавица, перестав улыбаться, и теперь её лицо стало почти суровым. – Про врагов надо всё знать, – повторила она, – а мы живём в этом городе уже не первый год, но до сих пор мало чего нового выяснили про узника. Нам известно почти то же, что было известно до приезда.
Теперь, когда Джулиано понял, что движет его собеседницей, он смог легко подладиться под её речь:
– И ты хочешь, чтобы я обрисовал тебе во всех красках это чудовище?
– Да! – воскликнула девица, будто заранее готовясь услышать нечто интересное.
– Хочешь, чтобы я рассказал, как он себя ведёт и о чём говорит?
– Да, – красавица кивнула.
– А тебя заинтересуют истории об этом человеке, которые я, возможно, услышу от его тюремщиков?
– Да.