Нептун-Посейдон-Огерран: Все хорошо, все хорошо! Вы все моряки. Но для меня, мало заботящегося о людской морали, пираты стоят выше всех, я могу с уверенностью сказать это, я один это точно знаю. По этой причине им надо все простить. Что делает моряк, когда встречает другого моряка? Он чокается с ним! За здоровье пиратов и всех бесстрашных моряков!
С этими словами на Небе и в Аду, во всех их уголках, поднимаются в знак уважения тяжелого морского ремесла бурдюки, древние сосуды, кубки, чаши, рога, котелки, кувшины, кружки всех размеров, стаканы, бочонки, бутыли и бутылки - и все их содержимое переливается в глотки, и стекают по бородам и усам "безупречных" моряков вино, мед, сидр, шнапс, ром, водка, джин, виски и сотня других напитков, которые "заставляют сердце матроса биться в его желудке".
Потом каждый из них, удобно устроившись во избежание "бортовой качки" после выпитого, слушает очередного моряка-балагура (вот уж общее веселье!), который может поведать много поучительных историй о пиратском ремесле, для кого-то - эти истории касаются последующих поколений пиратов, а для кого-то - они произошли в далеком прошлом.
2. ДРЕВНИЕ ПИРАТЫ
Где же была моя голова, когда я, описывая историю одиноких мореплавателей, забыл поставить во главе них Улисса? Улисса - Одиссея, который имел веские причины покинуть прекрасную женщину и вернуться к себе на родину, Улисса, который сам соорудил для себя лодку наподобие плота усложненной конструкции, как сделал свой плот Виллис, а Марсель Бардио - свой маленький корабль.
С помощью "топора, по руке ему сделанного, крепкого, медного, с двух сторон изощренного, насаженного плотно, с ловкой, красиво из твердой оливы сработанной ручкой" он срубает и распиливает несколько "тополей черных, и ольх, и высоких, дооблачных сосен, старых, иссохших на солнечном зное, для плаванья легких":
"Двадцать он бревен срубил, их очистил, их острою медью
Выскоблил гладко, потом уровнял, по снуру обтесавши.
Тою порою Калипсо к нему с буравом возвратилась.
Начал буравить он брусья и, все пробуравив, сплотил их,
Длинными болтами сшив и большими просунув шипами;
Дно ж на плоту он такое широкое сделал, какое
Муж, в корабельном художестве опытный, строит на прочном
Судне, носящем товары купцов по морям беспредельным.
Плотными брусьями крепкие бревна связав, напоследок
В гладкую палубу сбил он дубовые толстые доски,
Мачту поставил, на ней утвердил поперечную райну,
Сделал кормило, дабы управлять поворотами судна,
Плот окружил для защиты от моря плетнем из ракитных
Сучьев, на дно же различного грузу для тяжести бросил.
Тою порою Калипсо, богиня богинь, парусины
Крепкой ему принесла. И, устроивши парус (к нему же
Все, чтоб его развивать и свивать, прикрепивши веревки),
Он рычагами могучими сдвинул свой плот на священное море,
День совершился четвертый, когда он окончил работу".
КТО СЧАСТЛИВ, КАК УЛИСС…
И вот он совсем один в море, ведет свой плот, ориентируясь не на полярную звезду, а на небесный круг, совершаемый Колесницей (Большой Медведицей):
"В пятый его снарядила в дорогу богиня Калипсо.
Баней его освежив и душистой облекши одеждой,
Нимфа три меха на плот принесла: был один драгоценным
Полон напитком, другой ключевою водою, а третий
Хлебом, дорожным запасом и разною лакомой пищей.
Кончив, она призвала благовеющий ветер попутный.
Радостно парус напряг Одиссей и, попутному ветру
Вверившись, поплыл. Сидя на корме и могучей рукою
Руль обращая, он бодрствовал; сон на его не спускался
Очи, и их не сводил он с Плеяд, с нисходящего поздно
В море Воота, с Медведицы, в людях еще Колесницы
Имя носящей и близ Ориона свершающей вечно
Круг свой, себя никогда не купая в водах океана.
С нею богиня богинь повелела ему неусыпно
Путь соглашать свой, ее оставляя по левую руку.
Дней совершилось семнадцать с тех пор, как пустился он в море;
Вдруг на осьмнадцатый видимы стали вдали над водами
Горы тенистой земли феакиян, уже недалекой:
Черным щитом на туманистом море она простиралась".
Такие прекрасные строки так и просятся, чтобы великолепный художник изобразил причаливание великого героя! Да, земля, которая появляется из моря, похожа на щит с вырезанными на нем рельефами гор.
Но Посейдон, бог морей, "земли колебатель могучий", в гневе "великие тучи поднявши, трезубцем воды взбуровил и бурю воздвиг, отовсюду прикликав ветры противные; облако темное вдруг обложило море и землю, и тяжкая с грозного неба сошла ночь". Что нас удивляет немного, так это то, что поэт уточняет: "Разом и Евр (ветер ост-зюйд-ост), и полуденный Нот (влажный южный ветер), и Зефир (юго-западный ветер), и могучий, светлым рожденный Эфиром, Борей (норд норд-вест) взволновали пучину". При таком "ветре отовсюду" можно с уверенностью ожидать шторма, и, действительно, не просто волнение началось в море, а разбушевались огромные волны:
"В это мгновенье большая волна поднялась и расшиблась
Вся над его головою; стремительно плот закружился;
Схваченный, с палубы в море упал он стремглав, упустивши
Руль из руки; повалилася мачта, сломясь под тяжелым
Ветров противных, слетевшихся друг против друга, ударом;
В море далеко снесло и развившийся парус, и райну.
Долго его глубина поглощала, и сил не имел он
Выбиться кверху, давимый напором волны и стесненный
Платьем, богиней Калипсою данным ему на прощанье.
Вынырнул он напоследок, из уст извергая морскую
Горькую воду, с его бороды и кудрей изобильным
Током бежавшую; в этой тревоге, однако, он вспомнил
Плот свой, за ним по волнам погнался, за него ухватился,
Взлез на него и на палубе сел, избежав потопленья;
Плот же бросали и туда и сюда взгроможденные волны:
Словно как шумный осенний Борей по широкой равнине
Носит повсюду иссохший, скатавшийся густо репейник,
По морю так беззащитное судно всюду носили
Ветры; то быстро Борею его перебрасывал Нот, то шумящий
Евр, им играя, его предавал произволу Зефира".
Вот что называется качаться на волнах "в зоне всех ветров"!
Богиня Левкотея "нырком легкокрылым… взлетела на твердо сколоченный плот"; она советует Улиссу покинуть плот и достигнуть земли феакиян вплавь с помощью "чудотворного покрывала", одетого на грудь как защита от "в волнах потопленья".
Будучи настоящим моряком, который больше доверяет своему плоту, чем барахтанью среди волн, кому невыносима мысль покинуть верного спутника его многодневного плавания, Улисс колеблется. Но тут:
"Поднял из бездны волну Посейдон, потрясающий землю,
Страшную, тяжкую, гороогромную; сильно он грянул
Ею в него: как от быстрого вихря сухая солома,
Кучей лежавшая, вся разлетается, вдруг разорвавшись,
Так от волны разорвалися брусья. Один, Одиссеем
Пойманный, был им, как конь, убежавший на волю, оседлан.
Сняв на прощанье богиней Калипсою данное платье,
Грудь он немедля свою покрывалом одел чудотворным.
Руки простерши и плыть изготовясь, потом он отважно
Кинулся в волны".
Улисс является самым подлинным пиратом; вот что он рассказывает, рисуя пророческую картину того, как он потерял своих друзей-пиратов:
"Ветер от стен Илиона привел нас ко граду киконов,
Исмару: град мы разрушили, жителей всех истребили.
Жен сохранивши и всяких сокровищ награбивши много,
Стали добычу делить мы, чтоб каждый мог взять свой участок.
Я ж настоял, чтоб немедля стопою поспешною в бегство
Все обратились: но добрый совет мой отвергли безумцы;
Полные хмеля, они пировали на бреге песчаном,
Мелкого много скота и быков криворогих зарезав.
Тою порою киконы, из града бежавшие, многих
Собрали живших соседственно с ними в стране той киконов,
Сильных числом, приобыкших сражаться с коней и не мене
Смелых, когда им и пешим в сраженье вступать надлежало.
Вдруг их явилось так много, как листьев древесных иль ранних
Вешних цветов; и тогда же нам сделалось явно, что злую
Участь и бедствия многие нам приготовил Кронион.
Сдвинувшись, начали бой мы вблизи кораблей быстроходных,
Острые копья, обитые медью, бросая друг в друга. Покуда
Длилося утро, пока продолжал подыматься священный
День, мы держались и их отбивали, сильнейших; когда же
Гелиос к позднему часу волов отпряженья склонился,
В бег обратили киконы осиленных ими ахеян.
С каждого я корабля по шести броненосцев отважных
Тут потерял; от судьбы и от смерти ушли остальные.
Далее поплыли мы в сокрушенье великом о милых
Мертвых, но радуясь в сердце, что сами спаслися от смерти.
Я ж не отвел кораблей легкоходных от брега, покуда
Три раза не был по имени назван из наших несчастных
Спутников каждый, погибший в бою и оставленный в поле.
Вдруг собирающий тучи Зевес буреносца Борея,
Страшно ревущего, выслал на нас; облака обложили
Море и землю, и темная с грозного неба сошла ночь.
Мчались суда, погружаясся в волны носами; ветрила
Трижды, четырежды были разорваны силою бури.
Мы, избегая беды, в корабли их, свернув, уложили;
Сами же начали веслами к ближнему берегу править;
Там провели мы в бездействии скучном два дня и две ночи,
В силах своих изнуренные, с тяжкой печалию сердца.
Третий нам день привела светлозарнокудрявая Эос;
Мачты устроив и снова подняв паруса, на суда мы
Сели; они понеслись, повинуясь кормилу и ветру.
Мы невредимо бы в милую землю отцов возвратились,
Если б волнение моря и сила Борея не сбили
Нас, обходящих Малею, с пути, отдалив от Киферы".
ОСТРОВА И КОРАБЛИ
Грабеж носит иногда как бы мирный характер; так, во время одной из высадок на берег Улисс подстрелил только несколько диких коз, которым циклопы позволяли свободно пастись на соседнем пустынном острове. Поверим ли мы, если прочтем подобный рассказ о пиратах с "Испаньолы", плавающих где-нибудь вблизи Антильских островов, и сможем ли представить себе моряка, молча сожалеющего о никем не возделанном плодородном острове, представшим перед ним; вряд ли, очень уж часто моряк в душе одновременно и авантюрист, и колонизатор:
"Есть островок там пустынный и дикий; лежит он на темном
Лоне морском, ни далеко, ни близко от брега циклопов,
Лесом покрытый; в великом там множестве дикие козы
Водятся; их никогда не тревожил шагов человека
Шум; никогда не заглядывал к ним звероловец, за дичью
С тяжким трудом по горам крутобоким с псами бродящий;
Там не пасутся стада и земли не касаются плуги;
Там ни в какие дни года ни сеют, ни пашут; людей там
Нет; без боязни там ходят одни тонконогие козы,
Ибо циклопы еще кораблей красногрудых не знают;
Нет между ними искусников, опытных в хитром строенье
Крепких судов, из которых бы каждый, моря обтекая,
Разных народов страны посещал, как бывает, что ходят
По морю люди, с другими людьми дружелюбно знакомясь.
Дикий тот остров могли обратить бы в цветущий циклопы;
Он не бесплоден; там все бы роскошно рождалося к сроку;
Сходят широкой отлогостью к морю луга там густые,
Влажные, мягкие; много б везде разрослось винограда;
Плугу легко покоряся, поля бы покрылись высокой
Рожью, и жатва была бы на тучной земле изобильна.
Есть там надежная пристань, в которой не нужно ни тяжкий
Якорь бросать, ни канатом привязывать шаткое судно;
Может оно простоять безопасно там, сколько захочет
Плаватель сам иль пока не поднимется ветер попутный.
В самой вершине залива прозрачно ввергается в море
Ключ, из пещеры бегущий под сению тополей черных.
В эту мы пристань вошли с кораблями; в ночной темноте нам
Путь указал благодетельный демон: был остров невидим;
Влажный туман окружал корабли; не светила Селена
С неба высокого; тучи его покрывали густые;
Острова было нельзя различить нам глазами во мраке;
Видеть и длинных, широко на берег отлогий бегущих
Волн не могли мы, пока корабли не коснулися брега.
Но лишь коснулися брега они, паруса мы свернули;
Сами же, вышед на берег, поражаемый шумно волнами,
Сну предались в ожиданье восхода на небо Денницы.
Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос;
Весь обошли с удивленьем великим мы остров пустынный;
Нимфы же, дочери Зевса эгидодержавца, пригнали
Коз с обвеваемых ветрами гор, для богатой нам пищи;
Гибкие луки, охотничьи легкие копья немедля
Взяли с своих кораблей мы и, на три толпы разделяся,
Начали битву; и бог благосклонный великой добычей
Нас наградил: все двенадцать моих кораблей запасли мы,
Девять на каждый досталось по жребью коз; для себя же
Выбрал я десять. И целый мы день до вечернего мрака
Ели прекрасное мясо и сладким вином утешались,
Ибо еще на моих кораблях золотого довольно
Было вина: мы наполнили много скудельных сосудов
Сладким напитком, разрушивши город священный киконов.
С острова ж в области близкой циклопов нам ясно был виден
Дым; голоса их, блеянье их коз и баранов могли мы
Слышать. Тем временем солнце померкло, и тьма наступила.
Все мы заснули под говором волн, ударяющих в берег".
Другой отрывок из "Одиссеи" показывает нам вечное противоречие между капитаном и его командой, а также сложность "держать команду в руках", когда люди голодают, когда требуют пристать к берегу, чтобы оправиться от усталости, и когда пиратские души просыпаются в них.
Один из матросов так говорит капитану на правах старого друга: