Время от времени он останавливался, устремляя глаза на эту дверь: казалось, он ждал, что из нее кто-то выйдет, хотя он явно поджидал кого-то с нетерпением; всякий раз, когда надежда его не оправдывалась, на его лице не обнаруживалось ни малейшего признака недовольства, и он продолжал прогуливаться тем же размеренным шагом и с той же грустной невозмутимостью.
Наконец на верхней ступени появился одетый в черное человек, который держал в руках табличку из черного дерева и пергаменты. Он окинул взглядом сад, куда собирался сойти, и, завидев короля, направился прямо к нему.
- Вот вы и пришли, доктор, я ждал вас, - сказал Карл, направляясь навстречу ему. - Вы из Лувра?
- Да, сир.
- Прекрасно! Вернулся ли хоть один гонец от моих посольств?
- Ни одного. Правда, два рыцаря, которые, похоже, проделали долгий путь, прибыли только что и настоятельно просят чести быть представленными вашему величеству; по их словам, они должны сообщить сведения первостепенной важности.
- И что вы решили?
- Я привел их сюда, и они ждут решения короля в зале дворца.
- Есть новости от его святейшества папы Урбана Пятого?
- Нет, сир.
- Есть ли известия от Дюгеклена, которого я к нему послал?
- Пока нет, но совсем скоро мы сможем принять его здесь, ведь десять дней назад он писал вашему величеству, что выезжает из Авиньона.
Несколько минут король оставался задумчивым и почти озабоченным; потом, словно что-то решив для себя, сказал:
- Хорошо, доктор, давайте посмотрим почту.
И король, дрожа от волнения, как будто каждое письмо должно было принести ему весть о новом несчастье, устроился в увитой жимолостью беседке, куда сквозь листву пробивались мягкие лучи августовского солнца.
Тот, кого король называл доктором, раскрыл папку, которую держал под мышкой, и достал несколько больших писем. Он наугад вскрыл одно из них.
- Ну что? - спросил король.
- Послание из Нормандии, - ответил доктор. - Англичане сожгли один город и два селения.
- Несмотря на перемирие и договор в Бретиньи, который обходится так дорого! - прошептал король.
- Что вы сделаете, сир?
- Я пошлю денег, - ответил король.
- Послание из Фореза.
- Читайте.
- Отряды наемников бесчинствуют на берегах Соны. Разграблено три города, скошены хлеба, разорены виноградники, угнан скот. Наемники продали сто женщин.
Король закрыл лицо руками.
- Но разве Жак де Бурбон не в тех краях? - спросил он. - Он обещал избавить меня от этих бандитов!
- Подождите, - попросил доктор, вскрывая третье письмо. - Вот письмо, где говорится о нем. Он встретил наемные отрады в Бринье, дал бой, но…
- Но?! - повторил король, беря у него из рук письмо. - Что там еще случилось?
- Прочтите сами, сир.
- Разбит и погиб! - пробормотал король. - Принц из королевского дома Франции убит, прикончен этими бандитами. И наш святой отец молчит. А ведь от Авиньона до Парижа не так далеко.
- Что прикажете, сир? - спросил доктор.
- Ничего! Вы хотите, чтобы я приказывал в отсутствие Дюгеклена? А нет ли среди писем послания от моего брата, короля Венгрии?
- Нет, сир, - робко ответил доктор, видя, как постепенно накапливается груз бед, обрушивающихся на несчастного короля.
- Что в Бретани?
- Война по-прежнему в разгаре, граф де Монфор добился превосходства.
Карл V воздел к небу не столько печальный, сколько мечтательный взгляд.
- Великий Боже! - прошептал он. - Неужели оставишь ты Францию? Мой отец был добрым королем, но слишком воинственным; я же, Господи, благоговейно принял испытания, что ты мне ниспослал; я всегда стремился сберечь кровь твоих созданий, считая тех, над кем ты меня поставил, людьми, за которых я должен держать ответ перед тобой, а не рабами, чью кровь я могу проливать по своей прихоти. И все-таки никто не отблагодарил меня за мою человечность, даже ты, Господи! Я хочу воздвигнуть преграду варварству, что отбрасывает мир в хаос. Намерение это благое, я уверен, но ведь никто не помогает мне, никто меня не понимает!
И король в задумчивости опустил на руку голову.
В эту секунду послышался громкий звон фанфар и до рассеянного слуха короля донеслись приветственные крики с улицы. Паж перестал дразнить сокола и вопрошающе посмотрел на доктора.
- Ступайте и посмотрите, что происходит, - сказал ему доктор. - Сир, вы слышите фанфары? - повернувшись к королю, спросил он.
- Государь, это мессир Бертран Дюгеклен, возвращающийся из Авиньона, входит в город, - сообщил прибежавший назад паж.
"Пусть приходит с миром, - подумал король, - хотя возвращается он с бо́льшей, чем мне хотелось бы, помпой".
И он живо поднялся, спеша навстречу Дюгеклену; но не успел он дойти до конца аллеи, как под сводом листвы появилась большая колонна людей, хлынувших в садовые ворота; то были ликующие горожане, стражники и рыцари; они окружали крупноголового и широкоплечего человека среднего роста, у которого были кривые ноги из-за постоянной езды верхом.
Это был мессир Бертран Дюгеклен; лицо у него было простое, но доброе, глаза светились умом; он улыбался и приветствовал горожан, стражников и рыцарей, осыпавших его благословениями.
В этот момент на другом конце аллеи показался король; все склонились в поклоне, а Бертран Дюгеклен быстро сбежал по лестнице, спеша изъявить почтение государю.
"Они падают передо мной ниц, - шептал про себя Карл, - но улыбаются Дюгеклену, они уважают меня, но не любят. Он ведь олицетворяет ту ложную славу, которая неотразимо действует на их пошлые души, я для них олицетворяю мир, который для этих недальновидных людей означает позор и покорность. Эти люди принадлежат своему времени, а я - другому, и я скорее сведу их всех в могилу, чем стану навязывать им перемены, не соответствующие ни их вкусам, ни их привычкам. Однако, если Бог даст мне силы, я им не уступлю".
Потом, спокойно и благожелательно посмотрев на воина, преклонившего перед ним колено, король громко сказал:
- Добро пожаловать, - и протянул Дюгеклену руку с тем изяществом, которое, словно нежный аромат, исходило от него.
Дюгеклен припал к королевской руке.
- Славный король, вот я и приехал, - поднимаясь с колен, сказал рыцарь. - Я, как изволите видеть, поспешил и привез новости.
- Добрые? - спросил король.
- Да, сир, очень добрые. Я собрал три тысячи копейщиков.
Народ, узнав о подкреплении, которое привел им храбрый полководец, встретил эту новость одобрительными возгласами.
- Это весьма кстати, - ответил Карл, не желая смущать радость, которую слова Дюгеклена вызвали среди восхищенных людей.
Потом он тихо шепнул Дюгеклену:
- Увы, мессир, не было нужды набирать еще три тысячи копейщиков, лучше бы сократить их количество на шесть тысяч. Нам всегда будет хватать солдат, если мы будем знать, как их использовать.
И, взяв под руку славного рыцаря, очарованного подобной честью, король поднялся с ним по лестнице, прошел сквозь толпу горожан, придворных, стражников, рыцарей и женщин, которые, видя доброе согласие, установившееся между королем и полководцем - все возлагали на это согласие свои надежды, - кричали "ура" так громко, что потолки дрожали.
Карл V, приветствуя всех взмахом руки и улыбкой, провел бретонского рыцаря в большую галерею (она предназначалась для аудиенций), примыкавшую к его покоям. Толпа провожала их криками, которые были слышны даже тогда, когда король закрыл за собой дверь.
- Сир, с помощью Неба и любви этих славных людей, - начал Бертран, светясь радостью, - вы вернете себе все свое наследство, и я твердо уверен, что через два года удачной войны…
- Но чтобы вести войну, Бертран, нужна армия, необходимо много денег, а у нас их нет.
- Пустяки, сир! - воскликнул Бертран. - Обложив небольшой податью села…
- У нас больше их не осталось, мой друг, англичанин опустошил все, а наши славные союзники, отряды наемников, подобрали все, что пощадил англичанин.
- Сир, вы наложите подушную подать в один франк на духовенство, будете брать себе десятую часть церковной десятины: ведь церковь давно собирает с нас эту десятину.
- Для этого я и посылал вас к нашему святому отцу, папе Урбану Пятому, - ответил король. - Дает ли он нам разрешение на сбор этой мзды?
- О, совсем наоборот, он сетует на бедность духовенства и просит денег! - воскликнул Бертран.
- Вы прекрасно понимаете, мой друг, - с грустной улыбкой заметил король, - что здесь мы бессильны что-либо сделать.
- Да, сир, но он оказывает вам великую милость.
- Всякая милость, которая дорого обходится, Бертран, - заметил Карл V, - это не благодеяние для короля, чьи сундуки пусты.
- Сир, папа бесплатно дарует ее вам.
- Тогда говорите скорее, Бертран, что эта за милость.
- Сир, сейчас наемные отряды превратились в бич Франции, не правда ли?
- Ну, разумеется. А что, папа нашел способ избавиться от них?
- Нет, сир, это не в его власти. Но он отлучил наемников от церкви.
- Ах, какая жалость! Это окончательно нас доконает! - в отчаянии воскликнул король, тогда как Бертран, с торжествующим видом сообщивший эту новость, растерялся. - Из воров они превратятся в убийц, из волков станут тиграми; среди них, наверное, еще оставалось несколько человек, которые боялись Бога и сдерживали остальных. Теперь им нечего больше терять, и они не пощадят никого. Мы погибли, мой бедный Бертран!
Достойный рыцарь знал глубокую мудрость и проницательный ум короля. Дюгеклен обладал ценным качеством для человека, занимающего подчиненное положение: он уважал суждения, превосходящие его разумение; поэтому он задумался, и природный здравый смысл подсказал ему, что король все понял правильно.
- Верно, - согласился он, - они славно посмеются, узнав, что наш святой отец обошелся с ними как с христианами. Но зато с нами они станут обходиться как с магометанами и евреями.
- Ты прекрасно понимаешь, мой дорогой Бертран, в какое неприятное положение мы попали, - сказал король.
- Я, действительно, не подумал об этом, - признался рыцарь, - а еще полагал, будто сообщил вам добрую весть. Не угодно ли вам, чтобы я вернулся к папе и посоветовал ему не спешить?
- Спасибо, Бертран, - поблагодарил король.
- Простите меня, сир, - сказал Бертран. - Признаться, посол из меня плохой. Мое дело - вскочить в седло и мчаться в бой, когда вы приказываете мне: "На коня, Геклен, и вперед!" Но, сир, право слово, во всех вопросах, которые решаются не ударами меча, а росчерками пера, я плохой политик.
- И все-таки, если ты хочешь мне помочь, дорогой мой Бертран, еще ничего не потеряно, - успокоил его король.
- Почему, сир, вы спрашиваете, хочу ли я вам помочь?! - воскликнул Дюгеклен. - Я твердо знаю, что хочу. И отдаю вам все - мою руку, мой меч, всего себя!
- Но ты не сможешь меня понять, - вздохнул король.
- Ах, сир, видимо, это и так, - ответил рыцарь, - ибо голова у меня слегка твердовата, в чем, кстати, мне сильно повезло, ведь меня много раз по ней били, и, не сотвори ее природа такой прочной, не сидеть бы ей сегодня на моих плечах.
- Я не прав, говоря, что ты не сможешь меня понять, мой дорогой Бертран, мне следовало бы сказать, что ты не захочешь этого.
- Как это я не захочу? - удивился Бертран. - Разве я могу не захотеть того, чего желает мой король?
- Не горячись, мой дорогой Бертран. Ведь мы вообще хотим лишь того, что отвечает нашей природе, нашим привычкам и нашим склонностям, а то, о чем я хочу тебя просить, сначала покажется тебе необычным и даже странным.
- Говорите, сир, - попросил Дюгеклен.
- Бертран, ты ведь знаешь французскую историю? - спросил король.
- Не слишком хорошо, сир, - ответил Дюгеклен. - Знаю немного историю Бретани, потому что это моя родина.
- Но, надеюсь, ты слышал о тех великих поражениях, которые множество раз ставили французское королевство на край гибели.
- Конечно слышал, сир. Ваше величество хочет, вероятно, сказать, к примеру, о битве при Куртре, в которой погиб граф д’Артуа, о битве при Креси, откуда бежал король Филипп де Валуа, и, наконец, о битве при Пуатье, когда попал в плен король Иоанн.
- Так вот, Бертран, ты когда-нибудь задумывался, какие причины привели к поражению в этих сражениях? - спросил король.
- Нет, сир, я стараюсь думать как можно меньше, меня это утомляет.
- Да, я понимаю тебя. А я задумался и нашел их причину.
- Правда?
- Да, и сейчас открою ее тебе.
- Слушаю вас, сир.
- Ты обращал внимание, что, едва французы вступают в сражение, они - в отличие от фламандцев, которые прикрываются копьями, или англичан, которые прячутся за кольями, - вместо того чтобы использовать свое преимущество, когда наступает благоприятный для них момент, кучей, наперегонки бросаются в атаку, забывая о позиции? У всех лишь одна забота - первым домчаться до врага и нанести ему самый эффектный удар. Этим объясняется отсутствие единства, ведь никто никому не подчиняется, каждый действует как ему вздумается, слушает лишь тот голос, что кричит: "Вперед!" По этой причине фламандцы и англичане, люди серьезные и дисциплинированные, которые подчиняются приказам одного командующего, наносят удар своевременно и почти всегда разбивают нас.
- Правильно, так все и происходит, - согласился Дюгеклен. - Но разве есть способ помешать французам атаковать, если они видят перед собой врага?
- Именно этот способ и надо найти, мой славный Дюгеклен, - сказал Карл.
- Это можно было бы сделать, если бы нас вел король, - заметил рыцарь. - Наверное, его голос услышали бы.
- Здесь ты заблуждаешься, мой дорогой Бертран, - возразил Карл. - Все знают, что нрав у меня мирный, что по характеру я нисколько не похож на моего отца Иоанна и брата моего Филиппа. Все думают, что я не иду на врага из трусости, ибо короли Франции по обыкновению бросаются туда, где враг. Но разве же это чудо повиновения не должен свершить признанный храбрец, прославленный воин, человек безупречной репутации? И человек этот - Бертран Дюгеклен.
- Неужели я, сир?! - воскликнул рыцарь, глядя на короля расширенными от изумления глазами.
- Да, ты, и только ты, ибо всем, слава Богу, известно, что тебе нравится опасность, и, если ты избегаешь ее, никто не заподозрит тебя в трусости.
- Сир, все, что вы говорите, лестно для меня, но кто заставит подчиняться мне всех этих сеньоров, всех этих рыцарей?
- Ты, Бертран!
- Вряд ли, сир, - ответил рыцарь. - Я слишком маленький человек, чтобы отдавать приказы вашей знати, половина которой по происхождению благороднее меня.
- Бертран, если ты хочешь мне помочь, служить мне, понять меня, то я поставлю тебя над всеми этими людьми.
- Вы, сир?
- Да, я, - подтвердил Карл V.
- И что же вы сделаете?
- Я назначу тебя коннетаблем.
- Ваша светлость шутить изволит, - усмехнулся Бертран.
- Нет, Бертран, я не шучу, - возразил король. - Наоборот, я говорю серьезно.
- Но, сир, меч, украшенный лилиями, обычно может сверкать лишь в руках принцев.
- В этом и заключается несчастье народов, - заметил Карл, - потому что принцы, которым вручается этот меч, получают его в знак своего высокого положения, а не как награду за труды. Владея этим мечом, так сказать, по праву рождения, но не получая его из рук своего короля, они забывают о тех обязанностях, какие это налагает на них. Тогда как ты, Дюгеклен, каждый раз, вынимая этот меч из ножен, будешь вспоминать о короле, который его тебе вручил, и тех наказах, что он тебе дал.
- Дело в том, сир, что если мне когда-нибудь будет оказана подобная честь… - начал Дюгеклен. - Но нет, это невозможно…
- Почему же?
- Нет, невозможно! Это нанесет ущерб вашему величеству. И мне не пожелают подчиняться, ибо я не знатный сеньор.
- Повинуйся только мне, - сказал Карл, придавая лицу выражение твердой решимости, - а заставить повиноваться остальных - моя забота.
Дюгеклен недоверчиво покачал головой.
- Послушай, Дюгеклен, не думаешь ли ты, что нас бьют потому, что мы слишком храбрые? - спросил король.
- Право слово! - воскликнул Дюгеклен. - Признаюсь, я об этом никогда не задумывался, но, думая сейчас об этом, полагаю, что согласен с вашим величеством.
- Ну, храбрый мой Бертран, это значит, что все будет хорошо. Мы не должны пытаться разбить англичан, мы должны постараться изгнать их, а для этого, Дюгеклен, не надо давать сражения, не надо; все, что требуется, - это отдельные бои, схватки, стычки. Надо постепенно, по одному, уничтожать наших врагов всюду - на опушке леса, на переправах, в селениях, где они останавливаются на постой; это займет больше времени, я понимаю, но так будет надежнее.
- О Боже мой, разумеется, вы правы! Мне известно об этом, но ваша знать ни за что не захочет вести такую войну.
- И все-таки, во имя Святой Троицы, надо добиться, чтобы знать приняла участие в подобной войне, если два таких человека, как король Карл V и коннетабль Дюгеклен пожелают этого.