- Я, сударь, - обратился он к Аженору, когда окончательно убедился, что его взгляд бессилен пронзить завесу зелени, скрывшую женщин, - в самом деле очень опасаюсь, что наши спутницы окажутся простыми цыганками, а не знатными дамами, как мы с вами сперва предполагали.
К несчастью для Мюзарона, его господин теперь думал иначе.
- Вы болтун, обнаглевший от моей снисходительности, - резко оборвал его Аженор. - Молчите!
Мюзарон умолк.
Через несколько минут езды таким тихим шагом, что они едва проехали метров триста, до них донеслись громкие и долгие крики: это их звала мамка.
Они обернулись и увидели, что к ним идет молодой человек, одетый по испанской моде; он был в коротком пажеском плаще, с застежкой на левом плече и махал шляпой, прося их подождать его.
Совсем скоро он подошел к ним.
- Вот и я, сеньор, - сказал он Аженору, который с немалым изумлением узнал свою попутчицу; ее черные волосы были забраны под белокурый парик, подложенные плечи делали ее похожей на молодого, крепкого парня; походка была размашистой, и даже цвет лица стал смуглее оттого, что изменился цвет волос.
- Как видите, я приняла свои меры предосторожности, - продолжал "молодой человек", - и, по-моему, ваш паж без труда сможет вместе с вами попасть в город.
И "паж" с легкостью, уже знакомой Аженору, вскочил на круп его лошади.
- А где же ваша мамка? - спросил он.
- Вместе с двумя моими конюшими она останется в соседней деревне до тех пор, пока я их не вызову.
- Тогда все в порядке… Вперед, в город!
И Аженор направился прямо к главным воротам Сории, что были видны в конце аллеи, обсаженной старыми деревьями.
Но не успели они проехать и две трети аллеи, как их окружил отряд мавров, который выслали навстречу дозорные, заметившие их с крепостной стены.
Аженора расспросили о цели его приезда. Как только он заявил, что его целью являются переговоры с доном Педро, мавры взяли их под охрану и отвели к начальнику стражи городских ворот, офицеру, поставленному на этот пост самим Мотрилем.
- Я прибыл от коннетабля Бертрана Дюгеклена с поручением провести переговоры с доном Педро, - ответил Аженор, которого начальник стражи снова спросил о цели приезда.
Услышав это имя, уважать которое научилась вся Испания, офицер забеспокоился.
- Кто едет вместе с вами? - осведомился он.
- Как вы видите, мой оруженосец и мой паж.
- Хорошо, ждите здесь, я передам вашу просьбу сеньору Мотрилю.
- Поступайте как вам угодно, - возразил Аженор, - но учтите, что разговаривать я буду только с королем доном Педро, а не сеньором Мотрилем или с какой-либо другой особой. И прошу вас быть поучтивее и не затягивать этот допрос, который меня оскорбляет.
Офицер поклонился.
- Вы рыцарь, - ответил он, - вам должно быть известно, что приказ командира для меня закон, и поэтому я обязан исполнять все, что мне предписано.
Потом он обернулся и сказал солдатам:
- Ступайте и передайте его светлости первому министру, что иностранец от имени коннетабля Дюгеклена просит у короля аудиенции.
Аженор посмотрел на своего пажа, который показался ему сильно побледневшим и взволнованным. Мюзарон, привыкший к разным передрягам, не волновался из-за таких мелочей.
- Приятель, - обратился он к молодой женщине, - ваши меры предосторожности приведут к тому, что вас, несмотря на весь этот маскарад, опознают, а нас повесят как ваших соучастников. Но это пустяки, лишь бы мой хозяин остался доволен!
Незнакомка улыбнулась; всего мгновенье понадобилось пажу, чтобы снова воспрянуть духом: молодая женщина, видимо, не раз смотрела в лицо опасностям.
Она уселась в двух шагах от Аженора и прикинулась совершенно безразличной ко всему происходящему.
Наши путники, пройдя несколько комнат, набитых стражниками и солдатами, в эту минуту находились в кордегардии, расположенной в башне, куда вел только один вход.
Все глаза были устремлены на эту дверь, в которую, как ожидалось, вот-вот должен был войти Мотриль.
Аженор продолжал беседовать с офицером; Мюзарон завел разговор с несколькими испанцами, которые расспрашивали его о коннетабле и своих друзьях, служивших у дона Энрике де Трастамаре.
Пажа тут же окружили пажи начальника стражи городских ворот, сновавшие взад-вперед, и обошлись с ним как с безобидным ребенком.
По-настоящему охраняли только Молеона, хотя он своей учтивостью совершенно успокоил офицера. Впрочем, что мог сделать один против двухсот!
Испанский офицер предложил французскому рыцарю фрукты и вино; чтобы их принести, слугам начальника стражи надо было пробраться через шеренгу охранников.
- Мой господин привык все брать только из моих рук, - сказал юный паж Аженора и пошел вместе со слугами в жилые комнаты.
В этот момент все услышали, как часовой подал команду "Смирно!", и крики "Мотриль! Мотриль!" были слышны даже в кордегардии.
Все встали.
Аженор почувствовал дрожь, пробежавшую по жилам, опустил забрало и сквозь железную решетку поискал глазами юного пажа, чтобы его успокоить, но того не было.
- А где же наша попутчица? - шепотом спросил он у Мюзарона.
Тот с величайшим спокойствием ответил по-французски:
- Сеньор, она сердечно благодарит вас за ту услугу, которую вы ей оказали, проведя в город Сория, и просила меня передать вам, что она вам бесконечно признательна и совсем скоро вы убедитесь в этом.
- Что ты мелешь! - с удивлением воскликнул Аженор.
- То, что она велела мне сказать вам перед уходом.
- Уходом?!
- Ну да, клянусь честью! Угорь не так ловко выскальзывает из сети, как она проскользнула между часовыми. Я видел, как в тени промелькнуло белое перо ее берета, а поскольку с тех пор я его не видел, то пришел к выводу, что она сбежала.
- Слава Богу! - прошептал Аженор. - Но ты помалкивай!
В соседних комнатах загремели шаги множества людей.
Стремительно вошел Мотриль.
- Кто этот человек? - спросил мавр, бросив острый, пронизывающий взгляд на Молеона.
- Этот рыцарь, присланный мессиром Бертраном Дюгекленом, коннетаблем Франции, желает говорить с королем доном Педро.
Мотриль приблизился к Аженору, который, опустив забрало, являл собой этакую железную статую.
- Вот, смотрите, - сказал Аженор, сняв железную перчатку и показывая изумрудный перстень, который дал ему король Энрике де Трастамаре в качестве опознавательного знака.
- Что это? - спросил Мотриль.
- Изумрудный перстень доньи Элеоноры, матери дона Педро.
Мотриль поклонился.
- И чего же вы хотите?
- Я скажу это королю.
- Вы желаете видеть его светлость?
- Да, желаю.
- Вы говорите дерзко, шевалье.
- Я говорю от имени моего властелина короля дона Энрике де Трастамаре.
- Тогда вам придется подождать здесь, в крепости.
- Подожду. Но предупреждаю вас, что долго ждать я не намерен.
Мотриль иронически улыбнулся.
- Хорошо, господин рыцарь, ждите, - сказал он. И вышел, поклонившись Аженору, чьи глаза сквозь железную решетку шлема казались раскаленными углями.
- Стерегите крепко, - шепнул Мотриль офицеру, - это важные пленники, за которых вы мне отвечаете головой.
- Как прикажете с ними поступать?
- Об этом я скажу вам завтра. До тех пор никого к нему не допускать, вы меня поняли?
Офицер отдал честь.
- Дело ясное, - с полнейшим спокойствием сказал Мюзарон, - по-моему, нам крышка, а эта каменная коробка станет нашим гробом.
- Я упустил великолепную возможность задушить этого нехристя! - воскликнул Аженор. - О, если бы я не был послом… - прошептал он.
- Величие тоже имеет свои неудобства, - философически заметил Мюзарон.
XIX
Ветка апельсинного дерева
В этой тюрьме, куда их на время заперли, Аженор и его оруженосец провели весьма тревожную ночь; офицер, исполняя приказ Мотриля, больше не появлялся.
Утром Мотриль собирался наведаться в тюрьму; предупрежденный о приезде Аженора в последнюю минуту - он уже был готов отправиться с королем доном Педро на бой быков, - мавр имел в распоряжении ночь, чтобы поразмыслить, как ему следует действовать; он еще ничего не придумал, судьбу посла и его оруженосца должен был решить второй допрос.
Еще можно было рассчитывать, что Мотриль разрешит посланцу коннетабля предстать перед доном Педро, но лишь в том случае, если мавру каким-либо образом удалось бы разгадать цель миссии Аженора.
Великая тайна импровизаторов в политике всегда заключается в том, что им заранее известны те материи, по поводу которых приходится импровизировать.
Покинув пленников, Мотриль направился в амфитеатр, где король дон Педро устраивал для своего двора бой быков. Этот праздник, который короли обычно давали днем, на сей раз проходил ночью, что придавало ему больше великолепия; арену освещали три тысячи факелов из благовонного воска.
Сидящая в окружении придворных, которые с благоговением взирали на это новое светило, озаренное милостью короля, Аисса смотрела, ничего не замечая, и слушала, не вникая в слова.
Король, мрачный и озабоченный, пристально вглядывался в лицо девушки, пытаясь прочесть ту надежду, что беспрестанно внушали ему неизменная бледность ее такого чистого лобика и унылая пристальность ее задумчивых глаз.
Человек необузданного сердца и неукротимого темперамента, дон Педро напоминал удерживаемого на месте скакуна; его нетерпение выражалось в нервных подрагиваниях, причину которых тщетно пытались разгадать собравшиеся гости.
Неожиданно чело короля совсем помрачнело.
Глядя на холодную как лед девушку, король подумал о своей пылкой любовнице, оставшейся в Севилье, вспомнил Марию Падилью - Мотриль говорил ему, что она неверна и изменчива, как фортуна, - молчание которой подтверждало предположения мавра; он страдал вдвойне - от холодности присутствовавшей здесь Аиссы и от любви к далекой донье Марии.
И когда дон Педро вспоминал эту женщину - он обожал ее так безудержно, что его страсть приписывали колдовству, - из груди его вырывался горький вздох, который, словно порыв бури, заставлял всех придворных, не сводящих глаз с короля, пригибать головы.
В один из таких моментов в королевскую ложу зашел Мотриль и, окинув присутствующих острым взглядом, сразу понял, в каком подавленном настроении они находятся.
Он сообразил, что за буря бушует в сердце дона Педро, угадав, что ее причина кроется в холодности Аиссы, и бросил на девушку - та сидела невозмутимо-спокойно, хотя отлично все понимала, - взгляд, исполненный угрозы и ненависти.
- А, это ты, Мотриль, - сказал король. - Ты пришел не вовремя, я скучаю.
- У меня есть новости для вашей светлости, - сказал Мотриль.
- Важные?
- Разумеется. Разве я посмел бы беспокоить моего короля по пустякам?
- Ну ладно, говори.
Министр склонился к уху дона Педро и прошептал:
- Прибыло посольство, которое к вам прислали французы.
- Смотрите, Мотриль, - ответил король, не расслышав, казалось, того, что сказал ему мавр, - видите, как скучно Аиссе при дворе. Мне в самом деле кажется, что вам лучше бы отослать эту молодую женщину назад в Африку, по которой она так сильно тоскует.
- Ваша светлость ошибается, - возразил Мотриль. - Аисса родилась в Гранаде и, не зная своей родины, где никогда не была, не может тосковать по ней.
- Может, она тоскует о чем-то ином? - спросил, побледнев, король.
- Я так не думаю.
- Но тогда, если нет причины для тоски, ведут себя совсем по-другому. В шестнадцать лет весело болтают, смеются, живут, а эта девушка - настоящая покойница.
- Вы же знаете, государь, что никто не может сравниться в серьезности, целомудрии и сдержанности с восточной девушкой, потому что, как я вам уже говорил, Аисса, хотя и родилась в Гранаде, по крови происходит от самого Пророка. Аисса носит на челе тяжелый венец, венец страдания, поэтому у нее и не может быть свободной улыбки и болтливой веселости испанских женщин; никогда не слышавшая ни болтовни, ни смеха, она не способна вести себя как испанки, то есть, словно эхо, откликаться на суету, что ей чужда.
Дон Педро закусил губы и влюбленно посмотрел на Аиссу.
- За один день женщина не переменится, - продолжал Мотриль, - а те из женщин, что долго сохраняют свою честь, долго хранят и свою любовь. Донья Мария сама почти навязалась вам, а поэтому и забыла о вас.
В эту минуту, когда Мотриль произносил эти слова, ветка апельсинного дерева, брошенная с верхних ярусов, опустилась на колени дона Педро с точностью пущенной в цель стрелы.
Придворных возмутила подобная дерзость; многие из них повскакали с мест, чтобы посмотреть, откуда бросили ветку.
Дон Педро взял ветку, к которой была прикреплена записка. Мотриль подался вперед, чтобы взять ее, но дон Педро остановил его взмахом руки.
- Это послано мне, а не вам.
Увидев почерк, король радостно вскрикнул, а когда прочел первые строки, лицо его просветлело.
Мотриль с тревогой следил за тем, какое действие оказывает на короля содержание записки.
Вдруг дон Педро встал.
Поднялись и придворные, готовые следовать за ним.
- Оставайтесь, - сказал дон Педро, - праздник еще не кончился, я желаю, чтобы вы остались.
Мотриль, не зная, как оценить это неожиданное событие, тоже хотел последовать за королем.
- Останьтесь! - приказал король. - Такова моя воля.
Мотриль, вернувшись в ложу, вместе с придворными терялся в догадках насчет сего странного происшествия.
Он приказал повсюду искать виновника столь дерзкой выходки, но поиски оказались напрасны.
Сотни женщин держали в руках апельсинные ветки и цветы, поэтому никто не смог сказать Мотрилю, кто послал записку.
Возвратившись во дворец, Мотриль расспросил юную мавританку, но Аисса ничего не видела, ничего не заметила.
Он попытался проникнуть к дону Педро; к королю никого не допускали.
Мавр провел жуткую ночь: впервые столь важное событие ускользнуло от его бдительности; он не мог подтвердить свои опасения чем-либо конкретным, но предчувствия подсказывали, что его влиянию нанесен тяжелый удар.
Мотриль еще не ложился, когда его вызвал дон Педро; мавра провели в самые отдаленные покои дворца.
Дон Педро вышел из своей комнаты навстречу министру и, выходя, тщательно задернул портьеру.
Король выглядел бледнее обычного, но эту видимую усталость придавало ему отнюдь не горе; наоборот, на его губах блуждала довольная, умиротворенная улыбка, а его взгляд был мягче и радостнее, чем всегда.
Он сел, дружески кивнув Мотрилю, но мавру все-таки показалось, что он заметил на лице короля выражение твердости, которую тот не проявлял в отношениях с ним.
- Мотриль, - начал он, - вчера вы сказали мне о посольстве, присланном французами.
- Да, ваша милость, - ответил мавр, - но, так как вы мне не ответили, я не счел своим долгом продолжать.
- Кстати, вы не сочли нужным сообщить мне, - продолжал дон Педро, - что на ночь заперли их в башне у Нижних ворот!
Мотриль вздрогнул.
- Как вы об этом узнали, сеньор? - пробормотал он.
- Узнал, и все! Узнал нечто очень важное. Кто эти иностранцы?
- Полагаю, что французы.
- Но почему же вы их заперли, если они назвались послами?
- Именно "назвались", слово верное, - ответил Мотриль, которому хватило нескольких мгновений, чтобы вновь обрести хладнокровие.
- А вы утверждаете обратное, не так ли?
- Не совсем так, государь, ибо мне неизвестно, являются ли они…
- Если вы сомневались, то вам не следовало их арестовывать.
- Значит ли это, что ваша светлость приказывает?
- Сию же минуту доставить их ко мне.
Мавр отпрянул и сказал:
- Но это невозможно…
- Черт возьми! Неужели с ними что-то случилось? - вскричал дон Педро.
- Ничего не случилось, сеньор.
- Тогда поспешите искупить вашу вину, потому что вы нарушаете обычай.
Мотриль улыбнулся. Ему было хорошо известно, с каким пренебрежением, если он кого-либо ненавидел, король дон Педро относился к этому обычаю, на который теперь ссылался.
- Я не допущу, - сказал Мотриль, - чтобы мой король остался беззащитен перед угрожающей ему опасностью.
- За меня не беспокойтесь, Мотриль! - воскликнул дон Педро, топнув ногой. - Бойтесь за себя!
- Мне бояться нечего, ведь мне не в чем себя упрекнуть, - возразил мавр.
- Неужто вам не в чем себя упрекнуть, Мотриль? Поройтесь-ка хорошенько в своих воспоминаниях.
- На что вы намекаете, ваша светлость?
- Я хочу сказать, вы не очень жалуете послов, и тех, что приезжают с Запада, и тех, что прибывают с Востока.
Мотриля начала охватывать смутная тревога; постепенно этот допрос принимал угрожающий оборот, но поскольку Мотриль еще не понял, с какой стороны грянет гром, то он замолчал и выжидал.
- Мотриль, вы в первый раз арестовываете послов, которых посылают ко мне? - спросил король.
- Почему же в первый!? - ответил мавр, ставя все на карту. - Их приезжало, наверное, не меньше сотни, но ни один никогда меня не миновал.
Король в ярости вскочил.
- Если я нарушал свой долг, - оправдывался мавр, - не допуская к дворцу моего короля убийц, нанятых Энрике де Трастамаре или коннетаблем Бертраном Дюгекленом, если я из множества людей преступных принес в жертву несколько невинных, я готов оплатить своей головой вину собственного сердца.
Король спохватился и, снова сев, продолжал:
- Хорошо Мотриль, принимая во внимание ваши оправдания, которые, наверное, правдивы, я прощаю вас, и пусть подобное больше не повторится - понятно вам? - пусть любой гонец, которого посылают ко мне, встречается со мной, неважно, из Бургоса он или из Севильи. Что касается французов, то они, как мне известно, настоящие послы, а посему я желаю, чтобы с ними обращались как с послами. Поэтому пусть их немедленно освободят из башни и с почестями, положенными их званию, препроводят в самый красивый дом города; завтра я приму их на торжественной аудиенции в большом зале дворца. Ступайте!
Мотриль, опустив голову, ушел, подавленный изумлением и ужасом.