…Оказалось, Мишу Левкова только ранили в ногу. Его перевязали, помогли подняться и повели под руки. Ещё четверых партизан задели пули или осколки гранат, но тяжёлых ранений не было. Комиссар приказал:
- Уходим, пока за нами не увязались каратели.
Кто-то из темноты сказал:
- А считать, сколько их было, не будем!
- Пусть их считают те, кто посылал сюда, - ответил Лесницкий. - Нам с ранеными будет тяжело идти, поэтому нужно торопиться. Не нарваться бы на засаду.
Собрав, по возможности, трофеи, построились у "точки сбора", вековых сосен, подсвеченных пламенем пожара. Из веток и плащ-палаток соорудили носилки для раненых и распределили, кто и когда будет нести.
- Уходим другой дорогой, - распорядился Лесницкий. - Хотя немного дальше, но безопасней. Хорошо, что уничтожили телефонную связь, не успели они поднять тревогу.
- Зато нашумели да фейерверк устроили, - проворчал Хачариди. - На двадцать вёрст шухеру.
- Это если экономно считать, - отозвался Арсений. - А куда денешься? Без гранат мы хрен бы их выкурили.
Вскоре - не прошли и километра, - где-то позади и в стороне, на дороге из Мамут-Эли, послышался гул моторов.
- Опоздали фрицы! - по-мальчишески радостно воскликнул Володя.
Руденко прислушался, мельком глянул на часы и сказал:
- Сейчас они взлетят к небу.
И действительно: не прошло и трёх минут как громыхнул отдалённый взрыв. Эхо прокатилось по ночному лесу и горам. Гул машин прекратился. И там, откуда донёсся взрыв, и на мгновение осветилась кромка низких облаков, поднялась беспорядочная стрельба.
- Что это? - спросил кто-то из партизан.
Комиссар пояснил:
- Наши мины сработали. Головная машина наскочила и взорвалась. Фашисты на других машинах с перепугу палят вслепую. Это у них бывает частенько. Считают, что попали в засаду и окружены партизанами. До утра никуда больше не сунутся.
- А как вы узнали, что они сейчас должны взлететь? - спросил у комиссара Вася Ерёменко.
- Да как тебе объяснить, парень? Видать, потому, что за эти годы я много раз побывал здесь. Запомнил каждый зигзаг и поворот дороги. Определил по гулу машин, до какого поворота они доехали. А там - наши мины. Теперь понял?
- Теперь я очень понял, - ответил Вася комиссару. - Спасибо. Может, ещё понадобится этот урок и мне.
Идущие в авангарде приостановились: короткий привал. Измученные, уставшие партизаны молча падали наземь.
Подойдя к раненому Левкову, Тарас Иванович спросил:
- Ну как ты, друг Миша, себя чувствуешь?
- Да вот, думаю, что кость цела, но, наверно, надолго выйду из строя.
- Ничего, - ответил комиссар. - Поправишься, ещё и на твою долю хватит бить фашистов. А сейчас крепись. Всё будет хорошо. Я услышал, что командира убили, а не смог поверить. Чую - живой, и всё. Вот видишь, как бывает, Миша? Чувства всё же говорят правду.
- Да, это так, - сказал Михаил комиссару. - Но я думаю, что не родился ещё тот фриц, который должен убить меня. Я ведь живучий.
- Да оно-то так, ты у нас из особого теста состряпан, - улыбнулся Руденко. - Хоть всякому концу приходит конец, но не в одно время, дорогой товарищ Миша.
Где-то там, под перевалом, в небо взлетели одна за другой три ракеты. И, как по команде, закончилась бессмысленная фашистская перестрелка. Стал слышен надрывный вой мотора какой-то машины, взбирающейся по алуштинской дороге.
После короткого отдыха партизаны тронулись дальше.
- Молодец, Серёга, - сказал Руденко, пристраиваясь в авангард, к разведчикам. - Да ты, впрочем, всегда молодец. Урок Финской даром не прошёл.
- Ещё тот урок, - кивнул Хачариди. - Врагу не пожелаешь. А всё-таки, чего мы на этих, - он показал, не оборачиваясь, за спину, будто и так было не понятно, о ком речь, - наехали? Ладно бы на жандармов или офицерьё, а то сидят тихо…
- Стратегия, - отозвался комиссар. - Не зимой, так весной погоним фрица к чёртовой матери, водохранилище нам самим понадобится.
- Мудрёная стратегия, - тряхнул курчавым чубом Хачариди. - Хотя как знать… - продолжил он вполголоса, когда Руденко растворился в темноте по ходу колонны. - Показали немцам, что мы плотину взрывать не собираемся, а значит, и ни к чему большой караул здесь держать.
…Шли чёрными тропами, неся на усталых плечах трофейное оружие, боевого командира и ещё троих раненых. Уставшие, голодные, только к рассвету добрались в расположение отряда. Разошлись по своим шалашам, падая брёвнами на подстил из ветвей и листвы, ни о чём больше не говоря ни слова. Несколько мгновений ещё слышны были только стоны да вздохи, а затем наступила мёртвая тишина.
И удалось поспать целых шесть часов подряд, прежде чем прибежал посыльный из штаба. Пришла радиограмма из ЦШПД: выдвигаться в район долины Коккоз и подготовиться к приёму отряда диверсантов.
Крепость "Керчь". Район форта "Тотлебен"
Войткевич и Новик
Новик в качестве "флюгера" и впрямь находится на крыше.
Блиндированной крыше склада "B", - объекта, помеченного на картах разведотдела жирным красным кружком. Сколько сотен тонн топлива хранилось тут, в старинных казематах и штольнях - толком и известно-то не было. Но то, что именно сюда, на базу "Kriegsmarine", свозят с "Керчи товарной" ребристые бочки с маркировкой "огнеопасно", выгруженные из составов, проскочивших партизанские засады - знали достоверно. Отслеживались они ещё от самой Владиславовки и теми же партизанами.
Бывший пороховой погреб форта ничуть не выделялся на мрачном фоне Ак-Буруна - обрывистого каменистого мыса, замыкавшего Керченскую бухту. Со стороны и не разглядишь. Как, впрочем, оставалась почти незаметной и вся крепость, некогда равная по значению и мощи Кронштадту, - но в отличие от последнего практически не заметная ни с берега, ни с моря. Потому как эта крепость в своё время, была чудом фортификации.
Построенная в 1857 году, при Александре II, талантливым инженером и главным "строителем" Севастопольской обороны 1854-55 годов генерал-адъютантом Тотлебеном, Керченская крепость когда-то была одной из семи главнейших крепостей России, и предназначалось ей быть главной и единственной опорой Российской империи на Чёрном море. Прискорбные условия мирного договора 1856 года весьма ограничивали военные возможности империи на этом фланге. Строили Керченскую крепость секретно, но с размахом. И, надо сказать, она вполне оправдывала своё предназначение.
Её соорудили как бы крепостью "шиворот-навыворот" - она не возвышалась над берегом мощными стенами и зубчатыми башнями, а вгрызалась в скалу на десятки метров вглубь подземными казематами, пороховыми погребами, казармами, потайными переходами, соединяющими батареи, так что снаружи, кроме не слишком приметных ворот, оставались только едва заметные капониры, бастионы, входы в потерны.
Понятно, что проникнуть сюда морякам-разведчикам стоило немалых усилий.
Трудно даже сказать, что было опаснее: или прыгать в неизвестность с парашютом, или высаживаться штормовой ночью в совершенно неподходящем, зато и не слишком охраняемом месте с утлой надувной шлюпки, или же пробираться к Ак-Буруну по земле, а то и под нею, родимою…
Это потребовало знания немецкого на уровне фольксдойч и удалось, в общем-то, только благодаря обычной управленческой неразберихе, столь свойственной немецкому педантизму. Это когда отдельное управление создавалось по ведомству медных котлов, отдельное по выдаче пшёнки, ещё одно - по древесному углю и обучению армейских поваров, да и для съёма навара, наверняка, отряжена особая Sonderkommando. И в конечном итоге каша получалась изрядная. Так же обстояло дело и в отношении прифронтовой контрразведки: армейские отделы 1С, CD, Абвер, комендатура полевой жандармерии, - все радели за безопасность прифронтовой 500-километровой зоны. Так что, фигурально говоря, толкались плечами, а реально происходило так: непонятное одним службам соотносилось ими с компетенцией других.
…Войткевич и Новик в неброской форме тылового корпуса выбрались из контрминной галереи - заранее прорытого тоннеля для ведения подземной минной войны, как это было при осаде Севастополя 1854-55 годов. Таких тоннелей, веером расходящихся от гласиса крепостного рва, под Керченской крепостью было прорыто множество, более семи десятков.
Выбравшись, они оказались вблизи мощеной дороги, на которой как нельзя кстати…
- Ты дывы, яка гарна бричка! - с радостью, не предвещающей седокам "брички" ничего хорошего, протянул Яков.
В чёрных терновых зарослях блеснул притемнёнными фарами штабной "Хорьх" представителя "Адмираль Шварце Меер". Ни много ни мало - Адмирала Чёрного моря! И в сопровождении всего одного трескучего БМВ береговой охраны с коляской.
Новик положил ладонь на руку Войткевича, потянувшуюся было за ремень, к рифлёной рукоятке "Парабеллума 08", и кивнул через плечо.
Яков понятливо кивнул и, бросив рукоятку пистолета, потянулся к голенищу сапога за плоским немецким штыком.
И впрямь: пусть до Северных ворот крепости было ещё добрых полтора километра и сами ворота были как бы в капонире, выложенном тёсаным известняком, из которого сначала ещё выйти надо, чтобы глянуть на дорогу, вьющуюся степью, - но бережёного, как говорится, бог бережёт. Не надо шуметь.
Переглянулись, старший лейтенант перебросил на грудь "шмайссер", капитан включил плоский карманный фонарик в жестяном корпусе. С деловитостью патруля разведчики перегородили мощённую камнем-дикарем дорогу: "Halt!"
С этого момента над топливным снабжением контингента "Kriegsmarine", дислоцированного в Керчи, нависла никем пока ещё не подозреваемая, но серьёзная опасность.
И не единственная, поскольку действовали ещё и партизаны…
Крым. Октябрь 1943 года. Партизанский отряд Ф.Ф. Беседина вблизи долины Коккоз
Хачариди и Боске
Десант выбросили в оперативной зоне Южного партизанского соединения.
Но на месте приземления диверсантов ожидала засада. Не иначе как татары из местного охранного батальона выследили резервную посадочную площадку и дали знать оккупационным властям. Те, не считая нужным расточать истинных арийцев на авось, отправили румын. Заодно и проверить, как говорится, "на вшивость". В последнее время ряды партизан стали пополняться бойцами не только татарской, но и румынской, и даже словацкой национальности. Ибо дела немцев здорово походили на аутентичный "Швах!"
Но эти румыны "не подвели". Пятерых партизан, что должны были встретить небесных гостей, застали врасплох и зарезали, не дав сделать ни выстрела. Потом каратели, заслышав гул советского самолёта, зажгли заботливо приготовленные партизанами костры и встретили парашютистов предложением сдаваться.
Однако те не пожелали понимать ни ломаный русский, ни румынский вариант немецкого. Прямо там, на небольшом плато, вспыхнул бой.
Трое парашютистов погибли, ещё две группы - двое и трое - под прикрытием темноты разбежались разными тропами.
…Вид приведённого Сергеем Хачариди в отряд парашютиста-диверсанта немало озадачил командира отряда Фёдора Беседина.
"Такой себе, понимаешь, фунт лиха, упавший с неба вместе с пудом соли", - ещё раз глянул он на смуглолицего лейтенанта, и впрямь буквально "упавшего с неба".
С пилоткой, на немецкий манер, под пристяжным погоном, в чужом - во всех смыслах - рыжеватом кителе с накладными карманами, в отвороте которого с непривычным шиком виднелись рубашка цвета хаки и галстук с золочёным зажимом. "Фу ты, ну ты…" - одним словом.
Не подтверди Центр, что "гостинец" от самого Старинова, отвёл бы в ближайший овраг - и вся недолга.
- Ладно, - вздохнул командир. - Теперь, значит, на отряд и на вас возлагается задача Центра: "В первую голову уничтожать эшелоны с топливом, идущие на удалённые базы немецкого флота в Керчи и Феодосии…".
- Что значит в "первую голову"? - поинтересовался тонкостями языка лейтенант, бывший по национальности испанцем.
- На бензин кидатись, наче муха на гівно, - ещё более сомнительным эвфемизмом пояснил Фёдор Фёдорович.
Сообразив, что ему и русских двусмысленностей более чем достаточно, испанец решил на украинских уже не заморачиваться. Просто кивнул.
"Как будто я тут харчами перебираю, какой эшелон рвануть, а какой на закусь оставить, - внутренне ворчал Фёдор Фёдорович. - Мне вообще-то до тех эшелонов не рукой подать, чай, не по горам, да лесными тропками идут…"
И впрямь, выбираться из среды традиционного партизанского обитания - леса, - в голую степь Керченского полуострова? Где там обитать прикажете, в сусличьих норах, что ли? "Значит, - чуть слышно вздохнул командир, удерживаясь, чтоб не выматериться. - Значит, предстоят крайне рискованные и самоубийственно дальние вылазки-акции".
"Потому, наверное, и вся эта затея с испанцами… - снова глянул Фёдор Фёдорович в лицо лейтенанта Боске, на лепку крупных, выразительно романских черт, - …что на румын похожи".
Румынских вояк на полуострове была не одна дивизия, а в охранении стратегически важных железнодорожных узлов - так за правило.
- Ну что ж, - поскрёб Фёдор Фёдорович в куцей каштановой бородке, разглядывая карту из планшета лейтенанта. - Раз уж вас интересует перегон между Джанкоем и Владиславовкой… - Беседин ткнул в карту тупым концом карандаша. - Пожалуй, есть у меня вариант. Но сначала я должен связаться со штабом бригады.
- Это долго? - спросил Мигель.
- Может, и долго, лейтенант, но обязательно, поскольку касается подполья на этом участке железной дороги. Я знаю человека, с этим подпольем связанного. Но без санкции командования не имею права. Очень уж ценные это люди, товарищ Боске.
- О, я понимаю, Теодор… Фьодор Фьодорович, - поморщился тот, лелея за пазухой козьего тулупчика простреленную руку. - Но ведь и нас не зря прислали. Довести работу ваших товарищей до логического завершения…
Беседин внимательно посмотрел на испанца и проворчал невнятно:
- И то, правда, кой чёрт смысла в разведке, если потом не воевать. Ну, коль вас к нам воевать прислали…
Из письма работника Коминтерна С. Благоевой Георгию Димитрову:
"Старинов согласен взять всю восемнадцатилетнюю испанскую молодежь. Эта молодежь находится теперь в очень тяжелом положении. В Саратове около 100 человек - юношей, часть из них в ремесленном училище, часть на заводе - разутые и раздетые и многие разлагаются… А в армии они все станут закаленными и стойкими… и мы, таким образом, спасем испанскую молодежь…"
"В октябре 43-го, по распоряжению Ставки, специально отобранных диверсантов испанской национальности из числа участников Гражданской войны, а также особой "испанской группы" разведшколы Старинова, стали готовить для диверсий, в частности на железнодорожной магистрали Джанкой - Владиславовка - Керчь, основной линии снабжения Таманской, а позднее и Керченской группировки войск противника.
Особенно в Ставке полагались на группу Старинова, поскольку в её составе были преимущественно воспитанные в духе непримиримой борьбы с фашизмом дети испанских революционеров, вывезенные в СССР из объятой пламенем Испании ещё в 39-ом. И теперь, и без того горячую испанскую кровь немало горячила возможность отомстить, в большинстве случаев, за смерть родителей-коммунистов от рук практически тех же самых фашистов".
И всё-таки…
"Почему именно нас, испанцев?" - спросил как-то рядовой учебной роты Мигель Боске у своего командира Ивана (Хуана) Барреаса.
"Нам легче маскироваться под румын, muchacho. Мы всегда действуем у них в тылу. Родственнички же как-никак… мадре их за ногу", - не совсем понятно закончил тогда Иван (Хуан вообще-то) по-русски.
…Яблоневый сад хозяйства им. Калинина находился достаточно далеко за Владиславовкой, километрах в трёх, и в этом году никем толком не убирался. Даже жители соседних сёл особо не рвались приближаться к железнодорожному узлу: себе дороже - посты полицаев на каждом шагу, патрули полевой жандармерии то и дело стрекочут тяжёлыми БМВ и "Цюндаппами" по просёлкам.
Звучно хрупнув яблоком, Давид Далиев оторвался от щели в дощатой, неконопаченой стене весовой и с сожалением посмотрел на огрызок.
- Пойду, пройдусь, на всякий пожарный. И яблок наберу.
- Когда ты их уже нажрёшься? - бросил через плечо Малахов. - Как порося, ей-богу.
- Э-э, слушай… - начал было Давид, но Сергей Хачариди, старший группы, посмотрел на обоих друзей-врагов выразительно хмуро.
Пожав плечами, осетин вышел на грузовую эстакаду весовой и исчез в полудённом сумраке дождевой мороси. Раскидистые деревья в этой кисее казались рукастыми призраками…
- Тут, на перегоне, поворот идёт, - продолжил подпольщик по кличке "Черепанов", тыча узловатым пальцем в сложенную карту. - Он не такой крутой, но насыпь тут высокая, потому как над заболоченной поймой. Тут машинисты и без всякого семафора притормаживают. Был случай в 38-м, - пояснил он Мигелю. - Машиниста, парнишку, стахановца, матерь его, тогда чуть не посадили как вредителя… за рекорд скорости, а оказалось - насыпь просела.
Лейтенант Боске не слишком ясно понял, сошёл-таки паровоз с рельс тогда или нет, но понимающе кивнул.
- Теоретически здесь можно произвести налёт. Но, - подпольщик с сомнением покачал головой. - Подойти к насыпи, не переполошив охрану поезда, может разве что коза или корова какая. И то сама, без пастуха. Был случай, с платформы охранения столетнего деда, пастуха, из пулемёта жахнули. Так-то вот. Тут после прошлых диверсий вашего брата кругом ждут.
Лейтенант снова рассеянно кивнул, барабаня пальцами по покосившемуся дощатому столу и думая о чём-то своём.
- Значит, только с одной стороны нас и не ждут, отец? - спросил вдруг Сергей Хачариди, всё это время, казалось, занятый только наблюдением, озабоченный безопасностью встречи диверсантов с подпольщиком. Вроде бы и не прислушивался даже к беседе.
- Это ж с какой такой стороны… сынок? - спросил подпольщик, скептически хмыкнув.
Было ему, в миру Александру Чирьину, старшему машинисту маневренной бригады ж/д. узла "Владиславовка", - всего-то лет пятьдесят. Но казался куда старше. Седые косматые брови над круглой оправкой очков и пергаментная лысина над резкими складками лба. Впрочем, поскольку Хачариди, в свою очередь, не было и тридцати, то в сыновья "Черепанову" он и впрямь вполне годился.
- Что вы имеете в виду, Сергей? - очнулся наконец от своих раздумий и Мигель.
- Я говорю, - Серёга, сняв пулемёт с плеча, приставил его к столу. - Ждут нас отовсюду, это так. Но ведь прямо на платформе станции нас не ждут?..
Мигель переглянулся с подпольщиком; оба воззрились на Хачариди равно непонимающе. Тот предупредительно поднял ладонь: "не торопите, мол".
- Кто кроме козы может находиться на путях или подле? - спросил он. - Обходчик может?
- Может-то, может, - с кряхтением угнездился Александр Ерофеич на скрипучем тарном ящике. - Только ведь и обходчика немцы на дрезине возят с патрулём туда-сюда. Когда сами, когда румын привлекают.
Теперь переглянулись Мигель и Сергей Хачариди.
- Румын?
Лейтенант Боске прищурился, Сергей кивнул…