Плыть вдоль изрезанного щелями ледяного барьера для поиска в нем прохода было не только опасно, но и бесполезно, поэтому разведку льдов решили вести на санях.
И людям, и особенно собакам необходимо было размяться и проверить, можно ли в дальнейшем рассчитывать на четвероногих помощников.
Разумеется, всему экипажу хотелось сойти на лед, и, чтобы никого не обидеть, д’Амбрие предложил тянуть жребий.
В отряд, не считая эскимоса Угиука, самого капитана и доктора, должны были войти шесть человек.
Летящее Перо первым опустил руку в берет и, развернув бумажку, заплясал и запел от радости. Повезло также Курапье, Нику, Ле Герну, Констану Гиньяру и Дюма. Последний захватил с собой карабин, подарок доктора.
Провизии взяли на пятнадцать дней: галеты, мясные консервы, кофе, чай, сушеную рыбу для собак и спирт для горелки, на которой готовили пищу. На сани погрузили также спальные мешки и палатки, по полному комплекту запасной одежды для каждого и по паре знаменитых гренландских сапог, не пропускающих воду.
Все это аккуратно упаковали в водонепроницаемые мешки и крепко привязали к саням.
Собаки, почуяв волю, так рванулись, что едва не лопнула упряжь, но Угиук ударом кнута быстро умерил их пыл.
Ле Герн и Летящее Перо тоже справились со своими упряжками - учеба у эскимоса не прошла даром. Впрочем, собаки и сами скоро устали. Путь был трудный, поклажа тяжелая. Парижанин пошутил, что управление проселочными дорогами здесь плохо заботится о путях сообщения.
- Я предпочел бы очутиться в аду, - вдруг заявил он.
- Почему? - насторожился Курапье, как всегда ожидавший подвоха.
- Взгляни на эту мостовую!
- Какую еще мостовую? - удивился нормандец.
- Сейчас объясню. Слушай внимательно. Говорят, что дорога в ад вымощена благими намерениями, так неужели мои сани скользили бы там по гладкой дороге хуже, чем здесь, где со всех сторон торчат льдины и на каждом шагу лужи, полные талого снега?!
- Иди ты! Опять надо мной насмехаешься!
Доктор от души повеселился шутке и сказал капитану, который тоже не мог удержаться от смеха:
- В остроумии Форену не откажешь, а шутки да прибаутки в настоящих условиях лучше всякого лекарства. Один такой весельчак сто́ит целой аптеки!
"Пути сообщения", по выражению парижанина, становились все неудобнее. На высоких местах, где лед был сухим, лежал налет соли, и сани плохо скользили. В низких местах стояла вода и люди почти по колено проваливались в снежную кашу, а собаки вязли по брюхо.
Если бы не гренландские сапоги, пришлось бы идти словно босиком по ледяной воде.
Только теперь Летящее Перо и матросы поняли, что такое поход через льды на санях. Вместо того чтобы легко мчаться по ледяному полю, помахивая кнутом, им пришлось идти за санями, словно обозным солдатам, к которым моряки относятся с презрением, смешанным с жалостью. Собаки тащили только поклажу.
Достаточно совсем немного пройти по полярным льдам, и начинаешь понимать, что это - не увеселительная прогулка. Ледяные глыбы все равно, что неровный, очень крупный булыжник. Встречаются также скалы и пропасти, не такие большие, как на земле, но скользкие. То и дело рискуешь соскользнуть в яму или провалиться в озеро, образованное талой водой.
Вдобавок приходится помогать собакам, толкать и поддерживать сани, чтобы они не опрокинулись набок. При этом можно и самому завалиться под дружный смех остальных.
Главное в этом случае - не попасть в воду, это опасно.
Талый снег предательски прикрывает полыньи, в которые ничего не стоит провалиться по пояс. Путешественнику жизненно необходимо научиться распознавать их, как омуты на болоте охотнику на дичь.
Опыт доктора в арктических экспедициях оказался полезным для всех.
Караван двигался вдоль южного края ледяного барьера, и капитан то и дело зачерчивал на планшете его конфигурацию.
В общем, все шло благополучно. Правда, кое-кто падал, проваливался в неглубокие лужи, но без угрозы для жизни.
Только Констан Гиньяр, видимо родившийся под несчастливой звездой, и на сей раз оправдал свою фамилию - неудачник.
Время от времени капитан, которому помогал Угиук, предупреждал товарищей об опасности.
Гиньяр задержался, свертывая самокрутку, и, догоняя остальных, угодил в глубокую полынью.
- Месье решил искупаться? - обернувшись на шум, крикнул Артур, глядя, как Гиньяр барахтается в воде. - Выбирайся поскорее из этого лимонада! У тебя просто страсть к купанию в ледяной воде!
Кочегар вылез, стуча зубами от холода.
- Ну-ка, посмотри, цело ли стекло на часах? - сказал парижанин.
- Стоп! - скомандовал капитан, бросив взгляд на нормандца. - Тебе надо переодеться, парень!
- Спасибо, капитан, на ходу обсохну! На Ньюфаундленде такое часто случалось!
Прибежал доктор.
- Сейчас же разденьте этого героя и разотрите как следует! А то, чего доброго, схватит воспаление легких! Быстро! Разожгите спиртовку, распустите льдинку в кастрюле!
С Гиньяра, бывшего почти без сознания, вмиг сняли одежду, уже затвердевшую на морозе.
Д’Амбрие с Артуром Фореном с такой силой растирали его, что едва не содрали кожу.
Бедняга наконец задышал, и его положили в спальный мешок.
Когда вода закипела, доктор всыпал в нее немного чая и влил изрядную порцию рома.
- Пей потихоньку, - сказал он Гиньяру. - И чтобы ни капельки не осталось. Жив будешь, не бойся, только впредь не лезь потный в воду, береги свою шкуру! А вы, - обратился Желен к остальным, - старайтесь не потеть, не делайте лишних движений. Сейчас опаснее, чем зимой. Новички, отправляясь в поход, стараются потеплее одеться, перегреваются и быстро остывают. А от этого бывает ревматизм и плеврит. Если искупаетесь, как этот парень, отбросьте ложный стыд! И делайте все, что мы сделали с Гиньяром. Ведь он мог умереть на ваших глазах, не приходя в сознание.
- Вот уж не думал, что можно так легко отдать концы, - задумчиво произнес парижанин. - Выходит, это похуже солнечного удара на экваторе, а ведь Гиньяр - матрос, не какой-нибудь неженка!
К счастью, все обошлось, только задержались в пути на два часа. Зато успели позавтракать. Случай с кочегаром послужил уроком матросам, неосторожным, как дети, и очень беспечным. Особенно Констану Гиньяру.
Он занял место в арьергарде и теперь был внимательным, старательно избегая предательских ям.
Солнце больше не уходило за горизонт, но когда по времени наступил вечер, на льду поставили палатку, и после сытного ужина усталые, по трое в мешках, улеглись спать. Капитан лег вместе с доктором, а Угиук устроился прямо на льду.
В этот день прошли десять морских миль, что равняется восемнадцати километрам.
ГЛАВА 12
Нормандец, который заставил своих баранов носить зеленые очки. - Следы лейтенанта Локвуда. - Немецкий документ. - Снова Прегель. - Чтобы опередить на 200 метров. - Вот она и вернулась. - Прохода нет! - Вдали слышен лай собак. - Стой! Кто идет? - "Германия". - Празднование 14 июля на льдах. - Как Летящее Перо лишился своих иллюзий и получил прозвище.
Начиналось полярное лето, погода благоприятствовала исследователям, и жизнь их шла в общем благополучно.
Угиуку случалось загарпунить тюленя, выскочившего подышать к полынье во льду. Меткий стрелок Дюма, хоть и был постоянно занят стряпней, все-таки умудрился подстрелить медведя, привлеченного запахом еды.
Моряки отдавали должное кулинарному таланту Тартарена, ели с большим аппетитом. Собак тоже не обижали, кормили как на убой.
На здоровье никто не жаловался, только на резь в глазах, и то не все. Доктор объяснил, что так действуют на зрение ослепительно белый снег и льды, сверкающие на солнце, и выдал каждому защитные очки с зелеными стеклами.
Летящее Перо сразу напялил их на нос, поглядел на свое отражение в луже и заявил, что стал похож на профессора.
Смуглый Дюма с крупным носом и пышной черной бородой выглядел в очках весьма внушительно, Артур даже сказал, что он похож на настоящего марабута . А вот у Констана Гиньяра очки не держались на его коротком носу, и парижанин не преминул сострить по этому поводу:
- Знаешь, твои очки надо отправить в манеж!
- Зачем?
- Пусть поучатся сидеть верхом на твоем носу. И на ночь их не снимай, доктор не велел, так они скорее привыкнут и не будут сваливаться… А как интересно в них смотреть! Все кажется таким красивым! Будто перед тобой не голые льды, а луга и пригорки, поросшие зеленой травой. Неудивительно, что один нормандец, твой земляк, надел своим баранам зеленые очки.
- Не болтай ерунды!
- Провалиться мне на этом месте, если я вру! Этот хитрец кормил бедных животных стружкой, а они воображали, будто едят травку!
Дня два очки были предметом насмешек парижанина, всем досталось, кроме, разумеется, капитана и доктора.
Но больше всех Угиуку. Он и в самом деле выглядел очень забавно с большими зелеными стеклами на плоской, круглой, как блин, лоснящейся от жира физиономии кирпичного цвета. Летящее Перо уверял, что эскимос как две капли воды похож на его консьержку в Париже, правда, у той погуще борода и усы.
В то время как матросы шутили и веселились, капитан выглядел озабоченным.
За все десять дней им ни разу не встретилась протока, трещина или слабина во льду. А ведь через четверо суток предстояло возвращаться, иначе не хватит продуктов.
У д’Амбрие еще оставалась слабая надежда: может быть, береговой лед вблизи земли, открытой Локвудом, помощником капитана Грили, не смерзся с паковым льдом, ставшим у них на пути? До этой земли две - две с половиной мили. И, если там окажется хотя бы узенькая протока, ее можно будет расширить и провести "Галлию".
Увы! С приближением к берегу, покрытому мощными тающими ледниками, дорога становилась все труднее, приходилось то и дело выпрягать собак и переносить тяжело груженные сани через ледяные горы и ущелья.
"Напрасный труд, а главное - опасный", - решил капитан, приказал отряду остановиться в ложбине между торосами, а сам, с доктором и эскимосом, пошел дальше.
Достигнув берега, они увидели те же смерзшиеся льды, даже намека на свободную воду, которую здесь нашел Локвуд, не было.
Как и предполагал д’Амбрие, истина лежала где-то между двумя противоположными утверждениями капитанов Нэрса и Кейна.
Против мыса Уайльда доктор заметил маленький островок, названный Грили островом Локвуда. Именно на этом месте Локвуд прекратил продвижение к Северному полюсу.
В бинокль видна была пирамида, сооруженная тремя путешественниками, и д’Амбрие предложил спутникам посетить этот скромный памятник.
Они пришли туда за час и остановились в изумлении.
В двухстах метрах к северу стояла еще одна пирамида из крупных кусков угля, сооруженная, видимо, совсем недавно.
Д’Амбрие нахмурился.
- Прегель!.. Опять он!
Доктор и Угиук осторожно подняли угольную плиту и вынули из-под нее плотно закупоренную банку из толстого стекла.
В банке лежала бумага с текстом на английском, немецком и французском языках.
- Вы правы, капитан, - сказал Желен, откупорив банку, - здесь есть подпись: Прегель. Прочесть?
- Конечно, бумага для того и положена, чтобы ее читали, так что в неделикатности нас никто не обвинит.
Врач стал читать:
- "Нижеподписавшийся начальник немецкой экспедиции по исследованию Северного полюса поставил здесь знак в память о том, что побывал на этом острове. Он продолжает свой путь и, если будет на то воля Божья, установит еще одну пирамиду в десяти милях к северу от этого места.
Подпись: Юлиус Г. ПРЕГЕЛЬ.
18 мая 1887 года".
- Все! - вне себя от бешенства воскликнул доктор. - Бедный Локвуд, жертва науки! Его обошел на полголовы потомок тевтонов, тупой ханжа! От подобной несправедливости можно вспотеть даже на пятидесятиградусном морозе!
- Почему, дорогой Желен?
- Поступок, типичный для пруссака: поставить свой знак на двести метров дальше знака мужественного предшественника, чтобы объявить: "Я здесь первый!" Как будто он не понимает, что это вовсе не победа, что считать сантиметры в таком деле - верх глупости!
- Немцы, мой друг, бережливы по своей природе и не уступят ни сантиметра. А Прегель стопроцентный немец.
- Будь на его месте англичанин, русский, итальянец, француз, он поставил бы свой знак рядом со знаком Локвуда, выразив тем самым уважение мужественному предшественнику. А вот Юлиус Прегель, скромно называющий себя начальником экспедиции на Северный полюс, словно он уже его достиг, хочет отнять славу у мертвого. Противно! Пойдемте отсюда, капитан.
- Но прежде положим записку на место.
- Разумеется. Мы же честные люди, черт возьми! К тому же мне не хотелось бы лишать потомков такого великолепного памятника немецкой пунктуальности.
- Не огорчайтесь, доктор! Кстати, наш соперник был здесь пять недель тому назад и, видимо, уверен в победе.
- О, капитан! Надеюсь, мы наверстаем упущенное время?
- Я в этом никогда не сомневался. Слышите? Никогда! Мы поставим свои знаки гораздо ближе к Северу!
- А как быть с этим проклятым ледяным барьером?
- Мы пробьем через него проход!
- Но сколько времени уйдет на это!
- Вы забыли, что Прегель, отбывший из Германии на год раньше, обогнал нас всего на пять недель.
- В самом деле!
- Не исключено, что его корабль сейчас находится у Форт-Конгера в поисках зимней стоянки, и, следовательно, "Галлия" несколько впереди.
- До наступления зимы Прегель должен вернуться на корабль…
- Совершенно верно…
- Допустим, его судно не достигнет места, где сейчас стоит "Галлия", и ему придется возвращаться в Форт-Конгер на зимовку. Тогда мы уйдем далеко вперед.
- Хватит фантазировать! А то у меня уже окоченели ноги, напомнив о реальности.
- Пора возвращаться, о нас наверняка беспокоятся, а путь предстоит нелегкий.
Обратно решили идти вдоль другого берега, чтобы исследовать ледяной барьер на возможно большем пространстве.
Такой путь был труднее, но д’Амбрие надеялся найти хоть какой-нибудь проток.
Осмотрев в бинокль мыс Вашингтон, отмеченный Локвудом, и мыс Александр-Рамзей, отряд обогнул остров Мюррей, Де-Лонг-фьорд и отправился в обратный путь по южной части ледового барьера.
К несчастью, похолодало и поднялся густой туман.
- Через тридцать шесть часов мы должны попасть на корабль!
Прохода найти не удалось, зато все были полны решимости пробить его во льдах, чего бы это ни стоило.
Два дня подряд шли по двенадцать часов, наконец в последний раз поставили палатку для ночевки.
- Вперед, ребята!.. Бодрее! Цель близка.
Капитан, обычно спокойный, вдруг стал проявлять поспешность.
Доктор знал, в чем дело, но секрета не раскрыл. Он торопил матросов, словно забыв, как вредно потеть.
А секрет заключался в том, что 14 июля , то есть на следующий день, капитан собирался устроить на корабле торжество с вином, угощениями и всякими развлечениями.
Бершу должен был все подготовить, чтобы достойным образом отметить национальный праздник, а матросам, оставшимся на судне, следовало придумать интересные номера для представления.
Такого торжества еще никто не видел. На корабле, в семи градусах широты от Северного полюса!
К великой досаде капитана, сквозь туман невозможно было рассмотреть корабль, где уже наверняка сияли праздничные огни и развевались флаги.
Вдруг залаял Помпон, любимец Артура Форена, за ним еще несколько собак, и вскоре все псы, к немалому удивлению моряков, залились звонким лаем.
- О, - воскликнул парижанин, - наверняка какой-нибудь шутник на корабле залаял, чтобы подразнить собак. Ну-ка замолчите! Неужто не слышите, что это не собака? Залаял бы я, тогда другое дело.
Но, как бы то ни было, собаки почуяли врага.
Неожиданно сквозь туман проглянул нос корабля.
- Стой! Кто идет? - раздался голос.
- А вы кто?! - сурово откликнулся капитан.
- Капитан Вальтер, с трехмачтового судна "Германия" из Бремерхафена.
- Капитан д’Амбрие, с французской шхуны "Галлия", - представился в свою очередь д’Амбрие.
Капитан Вальтер, видимо, решил, что это визит вежливости, и произнес:
- Пройдите, пожалуйста, к левому борту, сейчас спустим трап!
- Благодарю, но в тумане я принял ваш корабль за свой.
- "Галлия", капитан, стоит в трех кабельтовых к юго-западу.
- Спасибо, имею честь приветствовать!
Удивленные французы хранили молчание, а собаки неистово лаяли и рвались вперед.
- Ну, доктор! Что скажете?
- Я ни капельки не огорчен, - ответил Желен. - Ведь мы с ними стремимся к одной цели и в этой встрече нет ничего удивительного.
- Вы правы. Помощник капитана "Германии" знал, где стоит наш корабль.
- И не ошибся.
- Не кажется ли вам, что у Прегеля мания обгонять соперника, хотя бы на самую малость, иными словами, добиваться смехотворного превосходства?!
- О да! Они прошли дальше Локвуда на двести метров, а нас опередили всего на сто двадцать!.. Ничего, мы отыграемся, и победа наша будет настоящей!
- Не сомневаюсь в этом. Но противно зимовать рядом с ними, ведь они только и делают, что кичатся своим, можно сказать, несуществующим превосходством.
- Зато мы в более выгодном положении. Нашли очень удобное место для судна, а им, по-моему, это не удалось.
Последние слова доктора заглушило радостное "ура!". Туман рассеялся, и в ярких лучах солнца появилась "Галлия", расцвеченная праздничными флагами.
Капитана и его спутников встретили громкими криками: "Да здравствует Франция!", "Да здравствует республика!". Сколько было горячих рукопожатий, сердечных слов, а напоследок дружное: "Да здравствует капитан!"
Забыв про усталость, матросы побежали надевать парадную форму.
Началось торжество.
За праздничный стол сели все вместе, без различия званий и рангов.
Среди общего веселья один за другим следовали тосты: "За Францию!", "За республику!", "За капитана!", "За Северный полюс!"
После пира состоялся концерт. Были и сцена и занавес. Матросы не робели, пели песни, аккомпанировал им на пианино лейтенант Вассер, с ходу подбиравший нужные мелодии.