Великое плавание - Шишова Зинаида Константиновна 7 стр.


ГЛАВА XIII,
в которой выясняются новые стороны характера Франческо Руппи

Итак, на 3 августа было окончательно назначено наше отплытие. 1 августа весь экипаж нашей небольшой флотилии выслушал обедню в церкви святого Георгия. После этого команда была отпущена на берег до вечера 2 августа, чтобы каждый мог как следует проститься со своей семьей.

Первого же августа произошло событие, в котором проявилась грубая необузданность моей натуры, свойство характера, которое я в себе не предполагал.

Адмирал вечером этого дня взял меня и Орниччо на корабли - поглядеть, все ли в порядке.

Осматривая "Нинью" и "Пинту", я думал о горсточке людей, которым придется перетерпеть все невзгоды осеннего плавания без какой бы то ни было защиты от дождя над головой. В значительно лучших условиях был экипаж "Санта-Марии". Но, когда я спустился в помещение для матросов на "Санта-Марии" и в нос мне ударил запах чеснока, смешанный с едким запахом пота, я не знал, что хуже. Плыли-то мы в благодатные южные страны, время дождей там еще не начиналось, а духота теперь была гораздо страшнее, чем зимой.

С просветленным лицом господин мой спустился по сходням, а мы с Орниччо молча шли за ним, не решаясь разговорами нарушать течение его мыслей.

У самого берега какая-то темная фигура бросилась с криком к адмиралу. При ярком свете осенних звезд я разглядел уродливое лицо старика, карту которого я перерисовывал на днях.

- Где же плата? - крикнул старик хриплым голосом. А господин, не говоря ни слова, вытащил кошелек из кармана и бросил к его ногам. Кошелек тяжело звякнул.

- Собака, сын рабыни, ублюдок! - закричал старик, запустив руку в кошелек и разглядев монеты. - Здесь одно серебро, а мы договаривались о золоте.

Тут я не выдержал и бросился к старику. Господин и Орниччо что-то кричали мне вдогонку, но я не расслышал их слов. На одну секунду я почувствовал зловонное дыхание испанца на своем лице. Потом я схватил его за шиворот и отшвырнул с дороги адмирала далеко в кусты.

Старик жалобно крикнул и рухнул, как мешок с костями. Порыв злобы покинул меня так же внезапно, как и охватил. Я оглянулся и увидел, что старик манит меня рукой.

Я подошел к нему и услышал, что он что-то бормочет. Я плохо понимаю испанскую речь и, думая, что старик имеет какую-нибудь нужду во мне, нагнулся к нему совсем близко. Тогда это дьявольское отродье набрало полный рот слюны и плюнуло мне в лицо. Я расслышал его злобный хохот.

Гнев с прежней силой охватил меня. Я ударил старика ногой в лицо. В этот момент сзади меня схватили за локоть.

- Ловко он тебя отделал! - сказал кто-то с громким смехом.

Оглянувшись, я увидел матроса с "Санта-Марии" Хуана Яньеса, прозванного Кротом. Мне некогда было останавливаться и разговаривать с ним, и я бросился догонять адмирала и Орниччо.

Они уже свернули в наш переулок. Шаги их четко звучали в ночной тишине. Они громко разговаривали, и я невольно слышал почти каждое слово их беседы. Господин говорил гордо и резко, и я застонал от отчаяния, когда понял, что речь идет обо мне.

- После всего этого, - услышал я, - ты сам понимаешь, Орниччо, что я уже никак не могу его взять на борт. Если об этом узнает кто-нибудь из матросов, мне угрожает бунт.

- Мессир, - возражал ему мой друг, - нас никто не видел и не слышал. Франческо поступил так опрометчиво только потому, что желал избавить вас от ругани негодяя. Неизвестно, как тот поступил бы, если бы из любви к вам Франческо не принял на себя все, что должно было случиться с вами.

Я в отчаянии прислонился к стене. Земля шаталась у меня под ногами. Я был несчастнее самого несчастного человека на земле.

- Я не возьму его, - сказал адмирал. - Я оставлю ему жалованье за четыре месяца вперед. На эти деньги он вернется в Геную и подыщет себе какое-нибудь занятие.

- Мессир! - воскликнул Орниччо. - Вы осуждаете Франческо за опрометчивость, но не менее опрометчиво было принять от старика карту. Здесь много болтают, мессир, о португальцах, которым вы якобы продались, изменив испанской короне, о лоцмане, который побывал на острове Антилия и которого вы задушили, перед смертью выпытав у него его тайну, но самый большой ваш грех будет, если вы бросите здесь этого мальчика, который из любви к вам готов на все.

Я не мог выдержать больше. Я побежал, не чувствуя под собой ног, и с рыданием рухнул в ноги адмиралу.

- Мессир, - мог я только пробормотать, - посадите меня в трюм на цепь, лишите меня пищи, но не оставляйте меня!

Орниччо поднял меня на ноги.

- Ты поедешь с нами, Франческо. Адмирал столь великодушен, что простил твой проступок. Опрометчиво было здесь, в этой стране, где так не любят иностранцев, нападать на старика, - сказал Орниччо.

Так как адмирал молчал, я, еще не веря своему счастью, спросил:

- Правда ли это, мессир? Вы действительно прощаете меня?

- Что ты сделал старику? - спросил адмирал.

- Я только отшвырнул его с вашей дороги, мессир, - ответил я.

- Ты прикасался к нему? - спросил Орниччо.

- Я схватил его за шиворот, но и это прикосновение наполнило меня отвращением.

- Ты помоешься сейчас же, - сказал мой друг, - потому что это мерзкий и грязный старик.

- Он действительно мерзкий, - сказал я. - Когда он плюхнулся подле кустов, он так жалобно закричал, что я уже пожалел о случившемся. Он позвал меня, и я тотчас же подбежал к нему.

Орниччо крепко сжал мою руку и спросил:

- Что же ты сделал?

Внезапно меня охватил ложный стыд, помешавший мне сказать моему другу всю правду. Как признаюсь я, что перенес оскорбление от этого ненавистного колдуна?

- Ну, Франческо, что же ты сделал дальше? - повторил мой друг.

- По злому взгляду старика я понял, что он замышляет что-то недоброе. Тогда я моментально повернулся и побежал за вами, - ответил я.

Орниччо выпустил мою руку, откинулся назад и вздохнул так, словно избежал большой опасности.

- Этот несчастный, - сказал адмирал, - был когда-то великим путешественником и богатым идальго. Мне рассказывали, что он был красив, как Адонис.

- Мессир, - перебил его мой друг, - это было когда-то, а сейчас его давным-давно пора убрать из Палоса, так как, откровенно говоря, все ваши матросы так или иначе сталкиваются с ним. Ну, Франческо, - продолжал он, - иди домой и хорошенько помойся горячей водой. Котелок над очагом, а в очаге еще не потухли угли. Потом сложи свои вещи.

После всех волнений этого дня я, хорошенько помывшись, свалился в постель и заснул как убитый. Орниччо без меня уже привел в порядок наши сундучки.

Ночь прошла как мгновение, и я даже не видал снов. Мое пробуждение приветствовали ясное небо и прекрасные темно-зеленые кроны деревьев, которые покачивались от легкого ветра.

- Орниччо, - сказал я, - братец, все плохое прошло. Завтра утром мы отплываем. Господин меня простил, правда ведь, братец?

- Господин тебя простил, - ответил мой друг, целуя меня. - И все плохое осталось позади.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Море Тьмы

ГЛАВА I
Море Тьмы, не заслуживающее этого мрачного названия, и вечерние сказки

Итак, за полчаса до восхода солнца, в пятницу, 3 августа, мы сняли с якорей свой небольшой флот и, распустив паруса, вывели суда из неглубокого речного рейда Палоса.

Несмотря на ранний час, все население города вышло нас провожать. И, уже отплыв далеко за пределы бухты, мы могли различать красные, белые и черные точки, усыпавшие берег.

От волнения мне так сдавило виски и горло, что я вынужден был снять берет и расстегнуть ворот, и все-таки кровь слышно толкалась в пальцах рук, и мне казалось, что я держу не шляпу, а свое собственное сердце.

Глаза мои были полны слез. Чего мне было еще желать? Господин держал в руках развернутое знамя с изображением Христа распятого, друг мой стоял рядом со мной, мы плыли в Сипанго и Индию - страны, о которых раньше я мог только мечтать.

Пройдя по палубе, я не заметил ни одного печального лица. Как непохожи были сейчас эти люди на угрюмых палосцев со стиснутыми зубами, выслушивающих приказания королевского чиновника!

Легкий попутный ветер доносил к нам запах апельсиновых рощ. Все благоприятствовало нашему отплытию.

Небо было того нежного молочного цвета, какой оно приобретает перед рассветом. Потом на востоке появились розовые пятна и поплыли по воде. Через несколько минут все море испещрилось как бы лужицами крови. Людям, которые последний раз хотели бросить взгляд на покидаемую ими землю, уже невозможно было это сделать - прямо над черным берегом Испании взошло солнце.

Но так трудно было оторваться от родного берега, что все старались смотреть назад. Поэтому через час после отплытия люди еще ходили по палубе, точно слепые, наталкиваясь на различные предметы и друг на друга.

Выйдя из Палосской бухты, корабли наши взяли курс на юго-запад, по направлению к Канарским островам. Дальше начиналось Море Тьмы.

Суда шли рядом на таком близком расстоянии, что мы, стоя у бортов, могли переговариваться с командами "Ниньи" и "Пинты", но этой возможностью пользовался только Орниччо, так как я плохо владею испанским языком.

К вечеру этого дня все три каравеллы сошлись вплотную, и командиры "Ниньи" и "Пинты" получили распоряжения адмирала на ночь.

Как я уже сказал, ветер все время дул попутный, и у команды было мало работы. Для того чтобы закрепить доброе расположение духа испанцев, адмирал перед вечерней молитвой разрешил матросам развлечься.

Они составили круг, в середине которого танцоры и певцы развлекали других своим искусством. Один из матросов с помощью булавок смастерил себе из плаща женское платье и, высоко подобрав волосы, изображал танцовщицу, но адмирал, строго нахмурившись, велел ему прекратить эту забаву, так как присутствие женщины на корабле - это такой же дурной знак, как и присутствие кошки.

Орниччо придумал еще одно развлечение. С "Ниньи" перебросили корабельный канат, и друг мой, укрепив его абордажными крючьями, взял в руки два зажженных факела и перешел по канату на "Нинью", а затем снова вернулся на "Санта-Марию".

Смелые могерские и палосские моряки, никогда не бывавшие в балагане канатоходца, затаив дыхание следили за уверенными шагами моего друга. Должен признаться, что и у меня раз дрогнуло сердце. Это было, когда ветер качнул "Нинью" и канат натянулся, щелкнув, как бич. Но уже в следующую секунду Орниччо стоял на палубе "Санта-Марии". Адмирал знаком подозвал его к себе.

Думая, что господин недоволен поступком Орниччо, я ожидал услышать резкие слова, но мессир, наклонясь к моему другу, говорил с ним приветливо и ласково.

- Прошли времена, когда человек завоевывал свое счастье в бою, - сказал адмирал. - В записках путешественников ты можешь прочесть рассказы о том, как при восточных дворах люди иной раз заслуживали расположение государей умением плясать или показывать фокусы. Кто знает, может быть, твое искусство обратит на себя внимание индийского царя?

Господин говорил это важно и громко, и испанцы слышали его так же хорошо, как и я. Двое или трое из этих людей, стоявших поодаль от адмирала, закрывшись руками, еле удерживались от смеха, и это больно ущемило мое сердце.

Мне думается, что на "Нинье" и на "Пинте" царило такое же доброе настроение, как и на флагманском судне. Правда, синьор Алонсо Пинсон сообщил нам, что на "Пинте" внезапно испортился руль и что, на его взгляд, это дело рук бывших хозяев "Пинты" - Гомеса Раскона и Кристоваля Кинтерро. Но так как руль был быстро исправлен, ни господин, ни братья Пинсоны не приняли никаких мер по отношению к этим людям.

9 августа мы доплыли до Канарских островов. На Гран-Канарии нам пришлось немного задержаться, так как "Пинта" дала небольшую течь и нуждалась в починке.

Пока судно приводилось в порядок, "Санта-Мария" дошла до Гомеры, где мы начали запасаться топливом, водой, а также прикупили немного скота - для провианта.

Жалко было смотреть, как перегоняли бедных животных по шатким доскам на корабль.

Сильные и красивые - андалузской породы - быки дрожали от ужаса, ступая на качающуюся палубу. Их водворили за перегородку, но даже спустя несколько часов они еще жалобно ревели и не принимали пищи. К вечеру животные понемногу успокоились. Из-за загородки исходил такой знакомый мне с детства теплый запах хлева, что я невольно задержался возле нее. К моему удивлению, оказалось, что я здесь был не один. Несколько испанцев стояли у яслей, прислушиваясь к хрусту пережевываемой жвачки, а у старого матроса Вальехо на лице было написано такое выражение, точно он слушает райскую музыку.

- И ты здесь? - недовольно сказал один из матросов. - Что тебе здесь нужно, лигуриец?

- Оставь его в покое, - миролюбиво сказал Вальехо. - Мальчик, видно, как и ты, из деревни, и ему любо вспомнить свой родимый дом.

И, когда через час мы разговорились, казалось, что здесь уже нет ни лигурийцев, ни кастильцев, ни каталонцев, так мирно сидели мы рядышком под загородкой, слушая истории о телятах, которые любят все жевать, и о свинье, сожравшей своих детенышей.

Хоакин Каска, из Старой Кастилии, развернул платок и с умилением показал нам горсточку родной земли, которую он постоянно носит у себя на груди. Я не знаю, что может родить эта красная каменистая земля, в которой к тому же еще поблескивает соль, но он нежно касался ее пальцами, точно это был самый тучный чернозем.

Когда боцман просвистал к вечерней молитве, мы с сожалением разошлись по своим местам.

- Смотри-ка, - сказал Хуан Роса, тот самый, что сурово обошелся со мной, - а я думал, что все лигурийцы так же высокомерны и заносчивы, как и господин наш, адмирал.

Орниччо еще раньше завоевал расположение испанцев своим веселым и услужливым характером, а теперь и я все свое свободное время проводил с ними. Чуждались и меня, и Орниччо, пожалуй, только Педро Сальседа и Педро де Торресос.

Палубных матросов из них так и не получилось, а в личных услугах их адмирал не нуждался.

По вечерам мы собирались в помещении для матросов и рассказывали друг другу разные истории из своей жизни. Синьор Марио де Кампанилла также подчас принимал участие в наших беседах, а иногда я замечал, что даже шаги адмирала замедляются, когда он проходит мимо нас.

Через несколько дней выпадала моя очередь забавлять экипаж рассказом, и я с беспокойством ожидал этой минуты, так как до сих пор моя жизнь была очень бедна происшествиями.

По поручению адмирала, синьор Марио решил записывать наиболее достоверные из историй, передаваемых моряками, но некоторые, заметив его намерение, смущенно умолкали, и тогда нужно было все умение Орниччо, чтобы принудить их продолжать свой рассказ.

Другие же, наоборот, гордились, что их приключениями интересуется ученый человек, и говорили медленно, давая секретарю возможность в точности записать их речь.

Таким образом и был записан рассказ о путешествиях одного из матросов, англичанина Артура Лэкка, или, как его здесь все называют, Таллерте Лайэса.

Смелый моряк еще восемь лет назад достиг, по его словам, берегов неизвестного материка, лежащего на запад от Ирландии. Надо думать, что сильным штормом судно англичанина было прибито к берегам Азии.

Синьор Марио, Орниччо и я с интересом выслушали рассказ англичанина, а господин наш, не довольствуясь записью секретаря, сам несколько раз расспрашивал матроса о подробностях его путешествия.

ГЛАВА II,
в которой Франческо вспоминает о Плинии Младшем, а также о некоторых событиях своей жизни

24 августа мы проходили мимо Тенерифского мыса. Как я уже говорил, до сих пор нам еще не случалось испытать дурную погоду, противный ветер или сильное волнение.

И, когда утром этого дня, выйдя на палубу, я заметил, что над морем стоит тяжелая мгла, а матросы озабоченно поглядывают на небо, я решил, что собирается буря.

Но, как старательно я ни всматривался, на небе нельзя было разглядеть ни одного облачка, а поднявшийся раньше сильный ветер внезапно спал. Итак, у нас не было причин тревожиться, и, однако, что-то тяжелое как бы висело в воздухе.

Странное чувство охватило всю команду, люди оставили работу и без дела слонялись по палубе, только господин наш спокойно, как всегда, беседовал с капитаном корабля.

- Не море и не небо должно нас тревожить, братец, - внезапно сказал проходивший мимо Орниччо. - Посмотри-ка на берег.

В это время корабль наш огибал мыс. Я увидел величественный пик Тенериф. Но я так и не понял слов Орниччо.

Вдруг страшный удар сотряс небо и землю и бросил меня на палубу. Подняться мне было не так уж легко, потому что огромные гладкие волны без шипения и плеска подносили корабль к самым небесам, для того чтобы тотчас же свергнуть его в бездну. И, так как в воздухе не было ни малейшего ветра, это было так страшно, что я закрыл лицо руками и закричал от ужаса. Мне казалось, что какие-то чудовища двигаются где-то в глубине моря и производят это странное волнение.

Я скатился к самому борту корабля и упал бы в воду, если бы господин не подошел ко мне и не помог подняться.

- Не бойся, мальчик, - сказал он, - мы далеко от берега, и извержение не причинит нам вреда.

И только в эту минуту мне на память пришла книга, в которой описываются точно такие же явления. Это повесть римлянина Плиния Младшего, а рассказывается в ней о гибели Помпеи.

Из вершины горы в самой глубине острова вырывались клубы багрового дыма* и взлетали огромные раскаленные камни. Потом все вдруг так ослепительно засверкало, что я зажмурил глаза.

Когда я получил возможность снова взглянуть на Тенериф, по обоим склонам горы уже текло пламя. Мне стало жарко, как подле горна кузнеца, и я повернул лицо к западу.

На оставленной в Гран-Канарии "Пинте" ремонт мало продвигался вперед, пока адмирал, вернувшись на Канарию, не понудил местных плотников и конопатчиков живее приняться за дело. Если бы я не видел этого собственными глазами, я никогда не поверил бы, что господин может сам строгать доски или ладить паруса. Дело в том, что остановкой в Гран-Канарии воспользовались и для того, чтобы сменить наконец паруса на "Нинье".

На Гомеру адмирал возвратился 2 сентября с уже приведенными в порядок "Ниньей" и "Пинтой".

6 сентября все три судна нашей маленькой флотилии вышли из гавани в Гомере. В этот же день нам повстречался испанский корабль, идущий с острова Ферро, куда мы направлялись. Капитан его предупредил господина, что неподалеку от Ферро нас ожидает засада из трех португальских кораблей. Замышляют они, как видно, что-то недоброе.

Господин ответил, что ничто не может его заставить уклониться с намеченного пути, и только уговоры братьев Пинсонов принудили его избежать этой неприятной встречи.

Адмирал когда-то предлагал свои услуги Португалии, еще раньше, чем испанцам. Король Жуан II, затянув тогда переговоры об экспедиции, тайком снарядил три судна, которые направились на запад. Но бог наказал португальцев за вероломство и послал им в пути такие ужасы, что они должны были вернуться.

Назад Дальше