Михаил не разделял их чувств. Он испугался. Испугался отвратительным липким страхом, который лишает мыслей, делает ватными мускулы. Швертбот непрерывно кренился, вода захлестывала в кокпит - открытую каюту, - и Михаилу каждый раз казалось, что это конец, сейчас волны зальют "Ястреб", утлая скорлупа пойдет прямехонько на дно. От воя ветра, плеска волн, гулких ударов швертбота о воду сознание Михаила мутилось, он не видел и не понимал происходящего вокруг. Когда волна подбрасывала "Ястреб", цеплялся за что попало.
Именно этим он чуть себя не погубил.
Ветер набирал силу. Резкие порывы один за одним ударяли в парус, кренили швертбот. "Ястреб" взлетел на волну и тотчас быстро заскользив по ее склону, подгоняемый очередным шквалом. От неожиданного толчка Михаил слетел со своего места, упал на дно "Ястреба". Весь во власти слепого инстинкта, постарался ухватиться за что-то. Этим "что-то" оказался гика-шкот. Михаил тянул и тянул его к себе, в то время как снасть требовалось быстро отпустить, чтобы ослабить давление на парус, дать возможность швертботу выпрямиться.
- Трави гика-шкот! - заорал Костя, мгновенно заметив поступок Михаила. - Быстро трави!
Михаил даже не оглянулся. Снасть была крепко-накрепко зажата в его кулаке. Он и понятия не имел, что за "гика-шкот" и как его надо "травить". Тем более не соображал, чего от него требуют, сейчас.
- Веревку! Освободи веревку, будь ты проклят, Семихатка несчастная! - сильным ударом по руке Михаила Костя вырвал гика-шкот.
Поздно! Свистнул ветер, снизу поддала волна, пенный вал взлетел над судном. "Ястреб" лег парусом на воду и не смог подняться. В мгновение ока все три члена экипажа швертбота очутились в воде. Над ними возвышался правый борт "Ястреба", но и через него то и дело перехлестывали волны.
Костя и Нина, не теряя времени, взобрались на непогруженную в море часть "Ястреба", оседлав ее. И рулевой, и матрос немного испугались, чуть побледнели, однако старались не показать этого: им не в первый, да, наверно, и не в последний раз.
Вдруг Нина вспомнила, побледнела по-настоящему:
- Где Михаил?! Он же плавать…
Не дослушав, Костя кинулся в бурлящие волны - туда, где метрах в десяти от "Ястреба" показалась и сразу исчезла голова их пассажира.
Когда "Ястреб" лег на воду, Михаила вышвырнуло в море. Он не успел ни за что ухватиться, и течение отнесло его от судна.
Что произошло, Михаил не знал. Прекратились, пропали все звуки, наступила тишина. И мир вокруг сделался голубовато-сизым. Инстинктивно задерживая дыхание, болтая руками и ногами, вынырнул, глотнул воздуха пополам с водой и пеной, погрузился опять, ясно ощущая, как тянет к себе глубина. Сопротивлялся губительной силе, еще раз сумел вынырнуть.
Волна поднесла Костю. По-прежнему не сознавая, что делает, Михаил мертвой хваткой вцепился в товарища.
- Пусти! - яростно закричал Костя. - Пусти, дура! Себя и меня утопишь!!
Михаил ничего не слышал. В глазах его застыл ужас.
Новая волна накрыла обоих с головой.
Сильным движением Костя вывернул Михаилу руку. Нестерпимая боль заставила того разжать пальцы. Секунду спустя он в панике шлепал по воде - никого рядом не было. Костя поднырнул под утопающего, захватил его сзади "ключом" - жестоким, но верным приемом спасателей. Михаил продолжал барахтаться, старался достать Костю, а тот уверенно тащил его к швертботу. Вместе с Ниной водрузили злополучного мореплавателя на борт.
С берега мчался катер под флагом ДОСААФ: аварию "Ястреба" заметили.
- На швертботе! - крикнул в мегафон старшина катера - лет тридцати с небольшим, в белом распахнутом кителе, из-под которого выглядывала тельняшка. - Нужна помощь?
Костя призывно помахал: дескать, подойдите. Когда катер оказался рядом, зло попросил досаафовцев:
- Уберите от меня этого вот, Семихатку несчастную!
- А подымешь сам швертбот? - спросил старшина.
- Да, стихает шквал.
- Добре… Ну, давай, парень…
Мокрому, обессиленному, несчастному Михаилу помогли перебраться с "Ястреба" на катер. Пожалуй, никогда в жизни не было ему так горько, как сейчас. Он даже не ответил на ласковое "до свидания" Нины, не сказал доброго слова Косте, который спас ему жизнь.
Михаил забился в угол каюты, просидел там всю дорогу до берега, ни с кем не перемолвившись ни словом. Старшина и матрос - мальчишка лет семнадцати - тоже не затрагивали пассажира, поняв, что ему не до разговоров.
Когда катер завернул в спортивную гавань, Михаил увидел далеко в море силуэт "Ястреба". Как только ветер приутих, Костя с Ниной вычерпали из швертбота воду, поставили его на киль, и, как ни в чем не бывало, продолжали плавание.
"Цаца"
Замечательное дело - работать в доке ("на доке", - говорят моряки). Огромное судно, которое, может, всего полмесяца назад бороздило просторы Индийского океана, посещало далекие причудливые гавани, в доке как бы рождается вторично. Массивное, чуть обвислое брюхо его очищают от ракушек и водорослей, приставших на морских дорогах, обивают ржавчину, "шкрябают" старую краску с бортов, надстроек, мачт. Строгие люди в комбинезонах просмотрят каждую деталь, каждую клеточку могучего организма, сделают немало записей в блокнотах. Потом возьмутся за дело слесари, плотники, такелажники, маляры. Однако самая сложная и самая интересная работа у сварщиков, - так, по крайней мере, считал Михаил. Под прикосновением электрода, направленного его рукой, на борту судна появилась черная линия, края ее загибались крупными блестящими заусенцами, в прочнейшем стальном листе возникал разрез. Каждый раз, видя это, Михаил радовался сказочной силе, данной ему техникой, верности своей руки, быстрой и безошибочной.
Дойдя до шва из заклепок, Михаил остановился. Изнутри здесь проходит шпангоут, одно из ребер судна, больше резать не нужно, лист обшивки кончается.
Сварщик поднял предохранительный щиток, который бережет лицо от злого электрического луча, стал прикидывать, как быть дальше. Отсюда линия разреза должна повернуть на шестьдесят градусов, чтобы потом…
- Нина!
Услышав этот зов, Михаил беспокойно и даже чуть испуганно приподнял голову, оглянулся.
Прямо к доку подошел швертбот. Несмотря на неопытность свою в морском деле, Михаил сразу узнал вчерашний "Ястреб" - больно прочно тот запомнился. На палубе его стоял Костя, заглядывая на док, обеими руками уцепившись за причальное кольцо-рым.
- Нина! - снова кликнул Костя.
Голос его дошел до девушки сквозь настойчивый рабочий шум. Она выглянула из-за высокого и широкого корабельного руля, где, как и Михаил, вырезала износившиеся листы бортовой обшивки.
На работу Нина одела не пестренькое ситцевое платьишко, а туго перетянутый поясом комбинезон, который отлично подчеркивал ладность тонкой фигуры. Вымазанная ржавчиной, кое-где прожженная искрами сварки, незатейливая роба казалась на Нине нарядной - таково завидное свойство молодости и здоровья. А Костя был в обычном костюме. Когда они здоровались, Михаил невольно заметил, что и руки у них несхожие - маленькие, темные от соприкосновения с металлом и большие, сильные, чистые.
- Привет, Нина!
- Здравствуй. Куда направился?
- Да, так… Покататься вышел… Ишь, и Семихатка здесь.
С веселой улыбкой, в которой если и мелькнуло воспоминание о вчерашнем, то только чуть-чуть, девушка обернулась к Михаилу:
- Доброе утро. Мы сегодня не виделись.
- Как самочувствие? - добродушно и покровительственно осведомился Костя. - Натерпелся вчера страху?
Нина бросила укоризненный взгляд. Вопрос показался ей нетактичным.
На Михаила он тоже подействовал неприятно. Белые брови парня сошлись в ровную линию, глаза вспыхнули. Однако овладел собой, улыбнулся:
- Что было, то было, натерпелся. А тебе - и сказать не могу какое от меня спасибо. Если бы не ты…
- Пустяки! - без всякой рисовки искренне перебил Костя. - Нечего вспоминать.
- Привыкнешь к морю, - добавила Нина. - Ну, Костя, до вечера. Мы люди рабочие, нам разговоры разговаривать некогда.
- До вечера… А ты, Семихатка, не теряйся… Может, еще яхтсменом станешь, в гонках участвовать будешь! - Костя от души расхохотался, столь забавным показалось ему такое предположение. - А, Нина? Лихой матрос! Возьмем на "Тайфун", когда стомильные гонки будут?
Продолжая смеяться, оттолкнул швертбот от дока. Высокий парус "Ястреба" плавно удалился.
Костя был не совсем искренен, сказав, что хочет "просто так, покататься".
Ему нужно было побыть в одиночестве, хорошенько обдумать утреннее происшествие.
Случилось вот что.
Вчера, после того, как "Ястреб" благополучно вернулся в родную гавань, экипаж его навел на швертботе порядок, Костю отозвал в сторонку матрос с соседней водной станции Эдик - молчаливый, длиннорукий и длинноногий блондин с синими глазами и унылым носом. Тронув себя за кончик носа - была у него такая привычка, - Эдик попросил:
- Помоги, Костик, выручи.
В коротком знакомстве они не состояли, но друг друга знали, встречались на берегу и обращение к коллеге было естественным.
- Ну? - коротко ответил Костя, уверенный, что речь пойдет о займе банки с краской, кисти или чего другого подобного.
Однако не угадал.
- Ваша моторка в ходу? - спросил Эдик.
- В ходу.
- Давай завтра утречком на скумбрию пойдем. На нашей нельзя, зажигание барахлит, двигатель разобрал.
Скумбрия рыба сезонная, как раз наступила ее пора и Костя думал недолго:
- Давай.
- Со мной один будет, ты его знаешь - Шутько Сенька, боцманом у нас работал.
- Пусть, не помешает.
- Значит, с рассветом выйдем. Железно?
- Железно.
На зорьке Костя явился в яхт-клуб. Долил бензина в бак, прогрел мотор, проверил рыбачью снасть, по-черноморскому - "справу". Рядом несколько шаланд и моторных лодок тоже готовились к отплытию.
Товарищи Кости не заставили себя ждать. Сенька Шутько был парень лет двадцати с небольшим, коренастый, чуть кривоногий или казавшийся таким от широких брюк. Глаза у него сонные, блеклые на флегматичном невыразительном лице. Держался Шутько уверенно, как человек, всегда знающий, что ему нужно. Приветствовал Костю чуть свысока, бросив короткое: "Здорово".
Ответив, Костя удивленно посмотрел на снаряжение прибывших: короткие "пруты"-удилища, на двоих три "самодура" - подобия спиннинга с пестрыми перышками на крючках вместо приманки. Настоящий рыбак один берет с собой пять-шесть "самодуров", если не больше.
- Неважнецкая справа, - сказал Костя, не удержавшись.
- Какая есть, - ответил Шутько. - Поехали!
Заурчал мотор и рыбаки отправились на промысел.
Когда обогнули брекватер, Сенька распорядился:
- Бери к Фонтану.
Большой Фонтан - дачное место под Одессой.
- Может, к третьему бую лучше? - усомнился Костя, глядя на остальную рыбачью флотилию, которая держала курс в открытое море.
- Кому лучше, а кому и нет. Ты меня слушай.
Сказал Шутько, как отрезал, таким тоном, что Костя, не признававший авторитетов во всем, что касалось моря, пусть нехотя, но подчинился. Шлюпку направил вдоль берега.
Моторка бойко разрезала небольшие волны. Небо было чистое, берег умытый, ничто не напоминало о вчерашнем буйстве природы. Появились на пляже первые энтузиасты-купальщики.
Скоро миновали Отраду. Шутько показал рулевому на рыбачий сейнер, стоящий на якоре в полумиле от берега.
- К нему держи.
- Чего мы там не видали?
- Может, и увидим что, - уклончиво ответил до той поры молчавший Эдик, тронув себя за нос.
Настроение Кости начало портиться. Похоже, затевается некрасивая история. Он и раньше слыхал про такое - покупают на сейнерах свежую рыбу, сплавляют на базар с немалым барышом. Слыхать - слыхал, а самому сталкиваться с рыбаками-барыгами не доводилось. Как же быть?! А может, напрасно он подозревает своих парней?! Мало ли что им нужно на сейнере, а он сразу за спекулянтов принял?.. "Зря шуметь не буду, погляжу, что дальше", - решил Костя.
По-прежнему без лишних разговоров подошли к сейнеру. Шутько вскарабкался на невысокий борт его, Костя и Эдик остались в шлюпке.
Сенька пожал руку вахтенному - угрюмому детине в трусиках и грязном ватнике, накинутом прямо на голое тело. Они, видно, были знакомы, сразу вступили в быстрый негромкий разговор. Договорившись, спустились под палубу.
Вскоре нечесаные патлы вахтенного и темная фуражка Шутько вновь появились из люка. Эдик тотчас поставил моторку лагом - борт о борт с сейнером. Не успел Костя оглянуться, как сверху опрокинули целую корзину свежей остро пахнущей рыбы.
Сенька, не мешкая, прыгнул на корму шлюпки, дернул пусковой шнур мотора и минуту спустя до сейнера было уже добрых два кабельтова.
- Пусти! - Костя отпихнул Шутько, взял у него румпель. - Не дело затеяли.
Шутько посмотрел с искренним удивлением.
- Лишняя, так сказать, пара червонцев мешает?
- Червонец червонцу рознь.
- Не строй детку, - Эдик пришел на помощь Шутько. - Сармак - он всегда сармак.
- Совесть - она тоже всегда совесть.
- Вот сказанул! - Сенька опять вступил в беседу. - Разве мы против совести? Мы облегчение людям делаем, сам понимаешь, чем на Привозе скумбрии больше, тем цена ее дешевле.
- Через государственный магазин надо.
Сенька присвистнул, показывая тем полную несостоятельность Костиных слов.
- Много ты ее в государственном магазине видишь! Вот они - на якоре, да когда еще рыбу на рефрижератор сдадут, а с рефрижератора на береговую базу, а с береговой - на торговую, а с торговой - в магазин. У нас без бюрократизма, пришла хозяйка на рынок, пожалуйте, свежая рыбка.
Костя промолчал. Доводы Шутько вроде и убедительны были, да не убеждали.
- Ладно, - миролюбиво закончил Сенька. - Извини, что до дела тебе все как есть не рассказал.
- Еще и справу взяли, вроде бы серьезно, - проворчал Костя, поняв, что рыбацкая снасть нужна Шутько и Эдику лишь для отвода глаз - спросят откуда рыба, ответ простой: наловили. - Сам пойми, нехорошо.
- Пустой разговор, - возразил Шутько, смачно плюнув за борт. - Не бросать же!
В самом деле - не погубишь ведь хорошую свежую рыбу. Обратно на сейнер везти - еще глупее, да и не возьмут там. За нее деньги плачены, их не вернешь.
- Сдать? - неуверенно предложил Костя.
- Кому? - разом спросили Эдик и Шутько.
В самом деле - кому?
- В милицию, - тоном, в котором ясно звучала насмешка, посоветовал Шутько.
Тарахтел мотор, груженая шлюпка тяжело переваливалась с волны на волну.
- Ну, вот что! - скомандовал Сенька. - На шестой причал держи, раз начали, до конца довести нужно, не пропадать же добру и деньгам.
На причале тоже все разыгралось как по нотам. Едва шлюпка ткнула носом гальку, Эдик торопливо выпрыгнул на берег, быстро возвратился - с корзиной. Он и Шутько в четыре руки перебросили рыбу из шлюпки, накрыли корзину куском брезента, унесли. Обратно пришли довольные.
- На, твоя доля, - Шутько сунул деньги в карман Костиной куртки. - Говорил я - пара красненьких, так и есть.
Жирный "улов" не радовал. Молча отошли от берега, скоро были в яхт-клубе.
В последний момент, когда Эдик и товарищ его, оживленные, веселые, стали прощаться, Костя решился: вынул деньги, протянул Шутько.
- Забери, не надо мне.
Сонные глаза вспыхнули, в упор уставились на Костю.
- Себя показать хочешь! Ты - моряк-чистые руки, а мы - спекули базарные!
Костя не ожидал, что его так поймут. Смутился.
- Да что ты… Не потому я…
- Если не потому, товарищей не паскудь, себя не выставляй. Может, я, так сказать, больше твоего переживаю, а молчу. Будь здоров!
Дернув фуражку за козырек и тем изобразив нечто вроде прощального жеста, Шутько удалился. Эдик последовал за ним. Деньги Костя спрятал обратно в карман.
Теперь, несколько часов спустя, поостыв, он уговаривал Себя, что в сущности ничего особенного не произошло: не украл, не смошенничал. Если на сейнере такие порядки, они могут найти и других покупателей, а рыбу все равно пустят "налево", вместо того, чтобы сдать ее рефрижератору, как полагается. Значит, ни Костиной, ни Шутько, ни Эдиковой вины нет - они заработали законно, а двадцать рублей новыми - кусок хороший.
Костя приводил довод за доводом в оправдание свое, и чувство вины постепенно затухало. И поездка на сейнер начала казаться даже лихой, романтичной. Произвел впечатление Шутько: он, конечно, все и придумал, бывалый, с таким не пропадешь. Косте нравились решительные люди, к таким он отнес Сеньку.
- Ладно, что сделано, то сделано! - вслух произнес Костя и постарался забыть об утреннем происшествии.
Не думал он и о насмешливых словах, сказанных Михаилу. Но того они задели сильно. Давно "Ястреб" с Костей отошел от дока, а Михаил все сидел, опустив голову, невидящими глазами глядя на электрод, как бы не понимая, к чему эта штука, что с ней делать. Печальные мысли владели им.
Нина поняла. Дружески положила руку парню на плечо:
- Не сердись. Он так… Не подумав…
- Я… не сержусь, - выражение лица Михаила, обычно добродушное и чуть наивное, полностью опровергало слова. - Я только… буду… этим, как его?.. Яхтсменом. И плавать выучусь! Вот!
Нина пристально посмотрела на него. Было сейчас в парне что-то такое, от чего мешковатый увалень Семихатка предстал в ином свете. "А, пожалуй, действительно будет", - вдруг подумала девушка.
Но Михаил уже отвернулся от нее, застеснявшись своей вспышки. Взял электрод, опустил щиток: пора приниматься за работу. Нина пошла к себе.
Михаила еще раз оторвали от дела. Подошел докмейстер Остап Григорьевич. Залихватски сдвинутый на правое ухо берет, смуглое лицо, усы цвета перца с солью делали коренного украинца похожим на оперного тореадора.
Спросил:
- Чего с этой цацей беседовал?
Михаил прекратил работу, недобро посмотрел на докмейстера. Ответил вопросом на вопрос:
- С какой?
Плохое слово о Нине очень обидело его.
- С Иванченко Костей.
- А! - вздохнул облегченно. - Почему он цаца?
- Как же: молотом не бьет, рубанком не строгает, только монету получает.
- Не понимаю, - пожал плечами Михаил. Лицо его стало недоуменным и, как обычно, наивным.
- Понимать нечего, - сердито ответил Остап Григорьевич. - Был сварщиком, на моем доке работал тоже. Потом парусным спортом увлекся, призы хватать начал.
- Разве ж это плохо?
- Погоди, чего картину гонишь! Я и не говорю - плохо. Негоже то, что с ним сделали. Перевели на липовую должность, за котельным цехом числится, а в натуре день-деньской в яхт-клубе лодыря гоняет, кроме спорта ничего знать не хочет. Понял теперь?
- Понял. Это и у нас на заводе в Семихатках было - с футболистами. Целую команду на заводской счет кормили, поили, обували, одевали. Здоровые лбы, а другого занятия, как по мячу гукать… Кто ж ему такую штуку устроил?
- Есть у нас… Парусного спорта ярый болельщик, меценат, как в старину говаривали. Заместитель директора по хозяйственной части товарищ Приклонский Илларион Миронович, - выговорив фамилию, собеседник Михаила даже губы скривил, очевидно, недолюбливал он "мецената" сильно. - Ежели увидеть хочешь, в перерыв на третий причал зайди, он там речу толкать будет.