Возле третьего причала находилась заводская столовая, и в час перерыва погожими летними днями здесь открывался, как шутя называли, "обеденный клуб". Молодежь купалась, прыгая в воду прямо с бетонных плит, пожилые рабочие степенно беседовали, греясь на солнышке, с удовольствием покуривая. Тут же накоротке устраивались комсомольские "летучки", обсуждались текущие дела заводской жизни.
Когда Михаил с купленной в буфете бутылкой кефира и разной снедью пришел на причал, "клуб" был в полном разгаре.
Группа молодежи человек в двадцать-тридцать окружила полного мужчину, который ораторствовал, взобравшись па импровизированную трибуну - пустой инструментальный ящик.
"Приклонский, - догадался Михаил. - "Речу толкает" как Остап Григорьевич сказал".
Лысина Приклонского сияла под солнечными лучами. Говорил он азартно, сопровождая речь резкими жестами, от которых оплывающий корпус его, более широкий в бедрах, чем в плечах, вздрагивал. Широкое лицо с подглазными мешками выражало искреннее удовольствие.
- Что мы имеем, товарищи? - громко спросил Приклонский. И сам же ответил - Мы имеем почетную грамоту за развитие водного спорта! - Развернул ее таким широким и торжественным жестом, каким, наверно, предъявляют послы верительные документы. - Ура, товарищи!
Слушатели дружно зааплодировали. Михаил увидел рядом с собой Нину. Аппетитно обкусывая маленькими белыми зубами ломоть хлеба с брынзой, девушка глянула по-приятельски и сказала: "Здорово, а!". Он молча кивнул в ответ.
- Что мы еще имеем? - продолжал оратор. - Со всей ответственностью заявляю, как опытный болельщик парусного спорта: мы имеем новый шаг вперед в лице достижений нашего незаменимого парусного гонщика и чемпиона товарища Иванченко. А что мы должны иметь? Мы должны иметь наличие звезды спорта всесоюзного класса в лице упомянутого товарища Иванченко.
К Нине подошел Костя. С деланно-рассеянным видом, как бы увлеченный речью Приклонского, взял ее за руку. Девушка руки не отняла.
Костя слушал Иллариона Мироновича со сложным чувством. Он не мог не понимать, что Приклонский хватил лишку, приписывая все заслуги в развитии водного спорта на заводе только "чемпиону Иванченко". Но попробуйте быть объективным, сохранить ясную голову, если вам чуть больше двадцати лет, рядом стоит любимая девушка, вокруг товарищи, а вас вовсю хвалят, прочат звание всесоюзного чемпиона.
Как и следовало ожидать, Костя приосанился, победоносно посмотрел вокруг. Уже не деланно-рассеянным, а беспрекословным, хозяйским, жестом прижал к себе Нину.
Та осторожно отстранилась.
- Мы должны иметь, товарищи, - закончил Приклонский, - наличие такой спортивной деятельности, при которой воспитаем звезду парусного спорта товарища Иванченко, который прославит своими успехами весь наш коллектив.
Окончив речь, неловко слез с ящика. Большим платком утер струящийся по лицу пот.
- Тебя послушать, так от одного Иванченко все зависит, - сказал, подойдя к группе, Остап Григорьевич.
- А как же, голуба? - искренне удивился Приклонский. - Кто в спорте первый? - и по привычке сам ответил - Чемпион! Значит, что мы должны делать? Воспитывать чемпиона, беречь его, особые условия ему создавать.
- Глупости! - отрезал докмейстер. - Спорт не для чемпиона, для всего народа спорт.
- В общем-то оно, голуба, правильно, - кивнул лысой головой Приклонский, - только парусный спорт - специфический. Не зря в нем чемпионы по десять лет, а то и больше никому своего места не уступают. Вот возьми, - назвал известную каждому яхтсмену фамилию, - сколько первенство СССР держит? Пальцев на руках не хватит, ежели считать начнешь.
К спору их прислушивались, он заинтересовал всех. Новичок в яхтсменских делах, Михаил понял, что говорили, обсуждали это не раз.
- Конечно! - вмешался в беседу парень с худым чуть тронутым оспой лицом. Михаил его знал - Горовой Филя из котельного цеха. - Конечно, такой чемпионом всю жизнь будет. Яхта для него по специальному заказу лучшими в мире мастерами построена, паруса дакроновые, такелаж - первейшего качества. А у меня судно стандартного выпуска, дакрон я и в руках не держал - какой он, не знаю, хожу под простой парусиной, как при Петре Первом плавали… К примеру, один в брюках, пиджаке и ботинках бежать будет, а другой - в майке, трусах и спортивных туфлях. Кто быстрее, догадайся!
Приклонский всем видом старался показать, что не желает продолжать спор, однако соглашаться со своими противниками не собирался.
- Опять же, ты, голуба, вроде и прав, а если досконально посмотреть, то что мы в твоих словах имеем? Имеем мы сплошную демагогию. Неужели у государства другой заботы нет, как штучные яхты строить и дакроновые паруса выделывать? Знаешь, сколько такая яхта стоит?
- Знаю, - угрюмо ответил Филя.
- Вот то-то и оно! На всех яхт не хватит, дают их сильнейшим.
- Сильнейшим?! - черно-седые усы Остапа Григорьевича поднялись, берет сам собой еще больше сдвинулся на ухо. - Это с ними вот гоняясь, - кивнул на окружающих ребят, - сильнейшие. А разве не могут не только одиночки - все наши яхтсмены лучше результаты дать! Могут. Определенно.
- Куда лучше, - упорствовал Приклонский. - Золотые медали на международных гонках отхватывают.
- Медали и победы оно, конечно, хорошо, но не все еще. Надо, чтобы парусный спорт массовым стал; чтобы не за золото в Америке "посуду" покупать. Или моряками наша земля оскудела?! Врете! Не хуже мы американцев, англичан и других всяких.
Волнение Остапа Григорьевича не трогало Приклонского.
- Ну и что же? Кто виноват по-твоему? - лениво спросил он.
- Система виновата.
Приклонский испуганно моргнул.
- Ты, голуба, полегче.
- А чего "полегче"! - снова вмешался рябоватый котельщик Филя. - Правильно он говорит. Культ личности в спорте получается.
- Прекратите нездоровые разговорчики! - оборвал Приклонский. - Думать надо, а не болтать! По-вашему, правительство не знает, как быть должно?
- Попал пальцем в небо! - невесело усмехнулся докмейстер. - Правительство для спорта ничего не жалеет, всячески его развивает, - расти, совершенствуйся. Вон у вас в яхт-клубе "посуды" сколько, а каждая большие тысячи стоит. По стране таких яхт-клубов!..
- Чего же ты, голуба?
- Того, что спорт - дело общественное. Сами спортсмены должны в спортивных делах разобраться и правительству доложить: так, мол, и так, это - хорошо, а это - переменить надо, чтобы денежки народные зря не пропадали.
- Разбирайся, - насмешливо сказал Приклонский. - А у меня своя точка зрения, и не только моя она. Как было, так и будет - надо не на худших, а на лучших равнение брать, на "звезд", как говорится.
Вышел из круга и, не попрощавшись ни с кем, удалился.
Остап Григорьевич сердито посмотрел ему вслед. Обвел глазами стоящих вокруг. Усы его топорщились. Он явно искал нового противника, чтобы продолжить спор.
- Ну, а ты как об этом думаешь? - обратился докмейстер к Косте, который все время был около, прислушиваясь к беседе, не вступая в нее.
- А я, Остап Григорьевич, в такие дела не мешаюсь, я человек простой, - беспечно ответил парень. - Мое дело - первый приз взять, высокая политика не по мне.
Остап Григорьевич, только того и ждал.
- Выходит, не спортсмен ты, а…
Прогудел гудок. Обеденный перерыв кончился, волей-неволей Остапу Григорьевичу пришлось замолкнуть.
- Занятный старикан, - сказал Костя, не обращаясь ни к кому в отдельности. - С характером. - Потом добавил - Михаилу: - Нина говорит, ты яхтенному делу выучиться хочешь, так приходи ко мне… А что я утром смеялся - не сердись, я без зла… Придешь?
- Приду, - ответил Михаил. - Сегодня после работы.
- Добро, жду.
Учение горько, но…
Иногда очень трудно объяснить причины, толкающие нас на тот или иной поступок. Михаил готов был сознаться, что обещал Нине: "Стану яхтсменом" - со зла, под влиянием насмешек Кости. Однако, если рассудить поспокойнее, что ему до насмешек? Без всякого труда можно прекратить знакомство с Костей, да и с Ниной тоже, пусть думают, что хотят. Значит, причина не только в уязвленном самолюбии. В чем же еще? В желании доказать, что он растерялся, а не струсил во время шквала? Что моря не боится? Конечно, есть и это. Никому не хочется признать себя трусом. Сохраняя уважение к себе самому, Михаил должен снова пройти искус, который в первый раз не выдержал.
Были и другие обстоятельства, которые Михаил не понимал и вряд ли мог объяснить.
Как ни испугался он тогда, во время шквала, память сохранила грифельно-серые облака с пятнами солнечных лучей, синее море, белые барашки, посвист ветра, вкус соленых брызг на губах - все, что прочно западает в сердце, заставляет на всю жизнь полюбить море, тосковать о нем в разлуке, как тоскуют о любимом и близком существе. Любовь к морю, до той поры невиданному, сразу и навсегда пришла к Михаилу.
В результате всех этих сложных переживаний, Михаил во второй половине дня, после смены, очутился на пирсе спортивной гавани, нашел Костю.
- Здорово, - сказал Костя. - А я еще гадал: придешь или не придешь?
- Чего ж не прийти? Обещал ведь, - ответил Михаил, делая вид, что не понимает скрытого намека.
- Ладно… Ты действительно совсем плавать не умеешь?
- Совсем.
Костя не смог удержаться и, как тогда, на "Ястребе", бросил такой взгляд, будто видел перед собой некий феномен.
- Бывает же, - пробормотал вполголоса. - Первым делом хоть на воде держаться выучиться надо… Раздевайся!
Когда Михаил остался в темненьких "семейных" трусиках, Костя подвел его к краю пирса и скомандовал:
- Прыгай!
Тот с опаской посмотрел на недобрую воду.
- Не трусь! - подбадривал Костя, - так настоящие пловцы учатся - прыгнул и все.
- А не врешь?..
- Чего врать? - обиделся Костя. - Меня тоже бросили, я и поплыл. И ты поплывешь.
Михаил ничего не сказал. Несмотря на явную искренность Костиного тона, такого рода учение его не устраивало.
- Глубоко здесь?
- Для тебя хватит, - "успокоил" Костя.
Тогда сразу, чтобы не дать себе времени для колебаний и размышлений, Михаил шагнул к краю пирса, неуклюже плюхнулся в воду.
И… как камень пошел на дно.
Костю в свое время действительно так учили, как он рассказывал, применялся не раз испытанный метод на Костиных глазах к другим, всегда давал положительные результаты - барахтаясь, захлебываясь, будущий пловец все-таки кое-как держался на поверхности.
Происшедшее с Михаилом явилось для Кости полнейшей неожиданностью. Он ошалело смотрел, как расходятся по воде круги, образованные падением Михаила. И неизвестна дальнейшая судьба Костиного ученика, не наблюдай за всей этой сценой стоявший неподалеку парень с "водяными очками" - маской, которая позволяет смотреть под водой. Это был Филя из котельного цеха, который так горячо возражал Приклонскому в давнишнем споре. Почуяв беду, видя, что Михаил не показывается, Филя тотчас нырнул, вытащил пловца-неудачника, подтянул к пирсу. Вместе с Костей подняли тонувшего, уложили на шершавые доски причала.
Когда Михаил открыл глаза, Костя склонился над ним, схватил за плечи:
- Слушай, извини, не думал я, что ты так! - Было ему очень стыдно. Костя не мог простить себе, что из-за легкомыслия чуть не стал виновником беды. - Всегда со всеми хорошо, а тут.
Михаил понял его состояние. Негромко ответил:
- Ничего. Я тебя не виню… Я ведь и сам верил, что поплыву.
Поднялся, опираясь о доски еще слабой рукой. Чеканя слова, сказал:
- И все равно не отступлюсь.
Стиснул зубы, на щеках заиграли тугие желваки. Упорством вспыхнули круглые наивные глаза.
- Правильно! - одобрил Костя. - Дал слово - держись.
Михаил решил добиваться своего. Но однажды, как говорится, ожегшись, хотел обойтись без Костиного руководства. А больше обратиться за помощью не к кому (не станешь же просить Нину!), и попробовал выучиться плавать самостоятельно.
Наиболее подходящим способом для достижения цели счел спасательный круг. "С ним начну, - рассуждал Михаил, - а потом и сам как-нибудь".
Явившись в яхт-клуб воскресным утром, не показался пи Косте, ни Нине, которые сидели на причале. Разделся, незаметно снял с крюка спасательный круг - на круге большими белыми буквами по красному фону было написано: "Бросай утопающему!" - и направился в укромное местечко, примеченное заранее. Высокобортный прогулочный катер и двухмачтовая яхта, пришвартованные кормой к берегу, ограждали его от посторонних взоров.
Попробовал сперва на мелком месте, где вода не доставала до пояса.
Надев круг под мышки, барахтался, бил по воде руками и ногами. Результат превзошел ожидания: оказалось, плавать не так трудно. Вскоре он мог, делая руками резкие отрывистые движения, передвигаться по воде.
Теплое ласковое море, солнечный день повышали настроение Михаила. Незаметно-незаметно выплыл из своего укрытия между катером и яхтой, очутился сравнительно далеко, на глубине. И сразу испугался. Испугавшись, безрассудно кинулся к берегу.
Спасательный круг, внешне штука очень несложная, в действительности, довольно коварная. Пользоваться им надо умеючи, иначе попадешь впросак.
Когда Михаил рванулся, стараясь скорее очутиться у желанной пристани, круг скользнул по туловищу, сполз на талию, затем - ниже. Голова пловца ушла под воду, мягкое место, наоборот, гордо высилось над волнами, поддерживаемое спасательным кругом. Ноги беспомощно болтались в воздухе.
На необычайное зрелище обратил внимание весь яхт-клуб, в том числе и Костя с Ниной.
- Наш Семихатка ногами семафорит, больше некому, - уверенно определил Костя.
- Помочь надо, утонет, - забеспокоилась Нина.
- Не, видишь, сам вывернулся.
Действительно, Михаил сумел "вывернуться" - водворить круг на соответствующую часть тела - и без посторонней помощи добрался до берега.
Костя и Нина его ждали.
- Ну разве можно так! - с ласковым упреком сказала Нина.
- Экий ты, Семихатка, несуразный, - вздохнул Костя.
Михаил угрюмо молчал. Виноватым себя не чувствовал: уж лучше так, чем тонуть под руководством Кости,
- Я специально для тебя одну штуковину заготовил, - сказал Костя. - Погоди, сейчас принесу.
Ушел в подшкиперскую - кладовую, где хранятся паруса, канаты и прочие принадлежности яхт.
Минуту спустя вернулся, держа в руке маску для ныряния и дыхательную трубку - шноркель.
- Человек думает, будто море его не выдержит, барахтаться начинает и оттого тонет, - как мог, объяснял Костя. - А в действительности мы легче воды. Надень маску, ляг на воду лицом вниз, через шноркель дыши и сам увидишь, что получится.
- В журнале спортивном я про такой способ плавать учиться прочла, - добавила Нина.
Михаил послушался. В первую секунду начал идти под воду. Дернулся и погрузился еще глубже. Тогда Костя, звонко шлепнув его по спине, крикнул: "Цыть! Спокойно лежи!"
Перестал шевелиться и сразу почувствовал, что море приподняло его на поверхность. Маленькие волны плескались вокруг, как бы лаская. Дыхание Михаила, первые секунды со свистом вырывавшееся из алюминиевого шноркеля, постепенно выровнялось. Он как бы парил в невесомости над дном, через прозрачное стекло маски разглядывая неожиданный незнакомый мир. Этот новый мир был прекрасен. Кремовый песок и пятнистые камни, черные мидии, колышущиеся зеленые водоросли, бойкие рыбки. Прохладные лучи солнца и теплые тени. Сквозь прозрачную воду морское дно казалось увеличенным во много раз, будто зрение приобрело необычную остроту и пристальность. Михаил забыл обо всем на свете, созерцание необычного захватило. Ему казалось, что он видит сказку.
Голос Кости вернул к действительности.
- Так, - командовал Костя. - Лежишь правильно. Теперь давай полегоньку ногами-руками двигать. Раз!..
К концу недели, тренируясь после работы, сперва под наблюдением своих новых приятелей - Кости и Нины, а затем и в одиночку, Михаил научился плавать не хуже остальных посетителей яхт-клуба.
Еще дней через десяток нырял в маске на глубину, освоился с подводным царством.
Костя покровительственно-небрежно похваливал его, старался помогать. Даже поспорил из-за Михаила с Шутько, который раза два бывал в яхт-клубе, отнесся к учению нового моряка с насмешкой, как к делу пустяковому, внимания не стоящему.
- На кой он тебе нужен, - процедил он, сплюнув в сторону Михаила.
- Надо же парня выучить, совсем плавать не умел, где такое видано!
- Ему надо, пусть и учится, ты причем?
Памятная "операция" со скумбрией сблизила Костю и Шутько. Косте нравились уверенные манеры нового приятеля, самостоятельность и категоричность суждений, он даже завидовал, временами подражал ему. Особенно поднимало Шутько в Костиных глазах звание чемпиона по парусному спорту, городской знаменитости.
И при разногласиях Костя все чаще соглашался с Шутько.
Однако на этот раз возразил - доброжелательность к товарищу была в нем сильна.
- Хоть и ему надо, - ответил Сеньке, - а я помогу.
Шутько пожал плечами и опять сплюнул - так он отзывался на различные явления.
При всей своей симпатии к Михаилу, Костя не удержался и от "розыгрыша".
Впрочем, "розыгрыш" пошел на пользу.
Однажды перед купанием самодеятельный инструктор и его ученик наблюдали, как прыгает с вышки Филя Горовой, отличный ныряльщик. Резко оттолкнувшись от трамплина, он взлетал вверх, узкое тело его сгибалось под прямым углом, несколько раз переворачивалось в воздухе и только перед самой водой вытягивалось, почти беззвучно уходя в море.
- Красота! - восхитился Михаил.
В глазах Кости мелькнуло лукавство. Скомандовал:
- Пойдем!
- Куда? - на всякий случай осведомился Михаил, хотя привык за эти дни безоговорочно слушаться бывалого спортсмена.
- Увидишь, пошли!
Схватил товарища за руку, почти силой потащил по крутой лесенке с темными пятнами брызг на ступенях. Вывел на самую верхнюю площадку.
Было здесь пустынно и чуть жутко. Ветер трепал волосы. Голубое по-осеннему холодноватое небо приблизилось. Заводской двор по ту сторону заливчика спортивной гавани выглядел большим и пустынным. Розовела под солнцем стеклянная крыша цеха.
- Давай! - Костя подтолкнул Михаила к трамплину.
- Да ты что?!
- Давай, давай, прыгай!
- Не умею ведь.
- Плавать тоже не умел.
Михаил поглядел вниз. Как странно: расстояние от воды до вышки, когда стоишь на пирсе, кажется гораздо меньшим, чем от вышки до воды, если смотреть отсюда, с верхней площадки.
Сделал шаг назад от трамплина:
- Не хочу!
- Струсил? - в упор спросил Костя.
- Не струсил, - замялся Михаил. - Я… так….
- Чего "так"? - передразнил Костя. - Признавайся - зажало.
Нападение - лучший способ защиты, и Михаил его использовал:
- А сам? Сам, небось, не прыгнешь!
- Если прыгну - ты за мной. Согласен?
Тот продолжал мяться, не ответил. Но хитрый Костя решил посчитать молчание согласием.
- Смотри же, слово дал, - сказал Костя.
Вышел на трамплин, подпрыгнул. Спружинив, трамплин бросил его вверх. Вытянув руки по швам, парень "солдатиком" полетел в воду. Вынырнув, позвал: