Они не покорялись без боя. До сих пор помнят в Бразилии имя легендарного Аурикабы, вождя племени манау, боровшегося с конкистадорами не на жизнь, а на смерть. Он бросился, чтобы не быть плененным, в реку Рио-Негро. До сих пор вспоминают правнуки имя Сапе Тиараю, вождя гуарани, сражавшегося с испанцами. Бразильские летописцы рассказывают об удивительном мужестве вождя Пиражибе, который в бою с голландцами (кто только не заявлялся в те бурные годы к берегам Бразилии!), лишившись глаза, выбитого пулей, бился до тех пор, пока не упал замертво.
Чем стремительнее продвигалась "цивилизация", тем тяжелее приходилось аборигенам. Колонизаторы постепенно оттесняли их все дальше и дальше в глубь страны. Открытие золота в конце XVII века вызвало новый поток авантюристов, мечтавших о сказочном "Эльдорадо". Чтобы получить представление о масштабах безумия, охватившего в то время Бразилию, достаточно вспомнить, что в XVIII веке 35 процентов золота, добытого в мире, было извлечено из бразильских недр.
Затем пришла эпоха новой "лихорадки" - кофейной. Покорив сердце губернаторши острова Мартиника, молодой бразильский офицер Пальета, возвращаясь на родину, получил от нее букет цветов, в который вопреки строжайшему запрету была вложена горсть кофейных семян. Жена губернатора во имя любви совершила тягчайшее преступление: спустя несколько лет кофейные плантации заполнили все прибрежные районы Бразилии и вытеснили с мировых рынков мартиникский кофе. Кофейные деревца шагали все дальше и дальше от побережья, тесня племена гуарани, ботокудов, трумаи, камаюра. И именно здесь - в верховьях Шингу, в районе, где этот приток Амазонки рождается от слияния рек Кулуэне и Кулизеу, - они нашли идеальное убежище, самой природой защищенное от вторжения кровавых бандейрас. С юга доступ к плато блокировался отрогами хребта Ронкадор. С запада - рекой Сан-Мануэл. С севера - река Шингу, служившая, казалось, естественной дорогой в этот район из Амазонки, была почти непреодолимой из-за множества водопадов и порогов. Ну а с востока, откуда и надвигалась волна "белой цивилизации", верховья Шингу были надежно защищены реками Арагуая и Рио-дас-Мортес, полноводными, широкими, кишащими грозными пираньями, обросшие по берегам непроходимой сельвой, которая даже простую высадку с лодки на берег превращала в акт героизма и смертельного риска. Рио-дас-Мортес - что в переводе означает "Река Смертей" - не случайно получила это мрачное имя. Вплоть до XX века она оставалась крайним рубежом проникновения белого человека в верховья Шингу. Многие экспедиции доходили до нее и... либо поворачивали назад, либо бесследно исчезали в зеленой пучине сельвы.
Первым прорубил окно в Шингу немецкий путешественник Карл фон ден Штейнен. В 1884 и 1887 годах он дважды побывал в этих краях, пройдя на лодках по Шингу и ее притокам до Амазонки. Две книги путевых записей отважного исследователя читаются сегодня с таким же захватывающим интересом, как романы Жюля Верна или фантастические новеллы Эдгара По. Скрупулезные и бесстрастные дневники служат уникальным источником ценнейших сведений для этнографов, историков, биологов, искусствоведов, одним словом, для всех, кто изучает мир индейцев: ведь хотя со времени путешествий Штейнена в Шингу не прошло и ста лет, многие из встреченных им племен давно уже вымерли, и их жизнь, их облик, культура, язык известны нам только по записям немецкого путешественника.
Вслед за ним в Шингу попытались проникнуть и другие экспедиции. Самой известной и, может быть, самой трагической из них стала маленькая экспедиция неисправимого романтика и авантюриста английского полковника Перси Гаррисона Фосетта, исчезнувшая в джунглях Шингу в 1925 году. Как и многие другие ученые, Фосетт был убежден, что где-то здесь, в верховьях Шингу, обитали некогда предки инков, а может быть, и таинственная цивилизация, родившаяся на поглощенной океаном Атлантиде и нашедшая спасение в сердце Южной Америки. Между реками Сан-Мануэл и Рио-дас-Мортес полковник пытался искать следы этой цивилизации: таинственные "города", в существование которых он верил до самой своей гибели.
И уже совсем недавно - в 1934 году - на берегах Рио-дас-Мортес погибли два миссионера Жоао Фукс и Педро Сасилотти, нарушившие покой племени каража. А спустя еще семь лет, в 1941 году - индейцы шавантес были атакованы пришедшими на берега Рио-дас-Мортес аримпейрос - белыми авантюристами, разыскивающими в сельве золото и драгоценные камни. Направленная для улаживания конфликта экспедиция Пиментела Барбоза была разбита: хозяева этой земли не собирались отдавать без боя последний редут, последнюю крепость и убежище, оставшееся им в многовековой неравной борьбе с неумолимо наступавшей "цивилизацией" белых.
Кажется невероятным, но это факт: к началу сороковых годов нашего века, когда самолеты уже летали через Северный полюс, а ученые работали над расщеплением атома, плоскогорье Шингу оставалось единственной столь большой по площади (кроме Антарктиды, разумеется) неисследованной областью нашей планеты. Столь долгая изоляция от внешнего мира помогла образованию у племен, собравшихся в этом районе, общей культуры, которую ученые назвали "культура Шингу". Разумеется, этот процесс взаимовлияния был далеко не мирным. Племена ожесточенно воевали друг с другом и с белыми "цивилизадо", пытавшимися проникнуть сюда. Война была привычным делом для каждого племени, всегда ожидавшего нападения со стороны соседей и готового нанести ответный удар. Бывало и так, что некоторые племена заключали нечто вроде "пактов о ненападении" или объединялись в "военные союзы" против наиболее воинственных и грозных племен, таких, как чукарамае или чикао. Некоторые племена погибали в войнах и битвах с более сильными или вымирали вследствие эпидемий, вызванных контактами с белыми. Веками складывался этот своеобразный, удивительный, дразнящий воображение мир. Мир, который по-настоящему был разбужен лишь в 1943 году, когда сюда, на берега Шингу, пришли три брата Вилас-Боас: Орландо, Клаудио и Леонардо.
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ, ПЕРВЫЙ ДОЖДЬ, ПЕРВЫЕ ВОПРОСЫ
Кокоти, видимо, отлично справляется со своими обязанностями: уже через десять минут после прибытия мы с Арналдо обеспечены всем необходимым: полотенцем, скрипучей койкой и даже сменой чистого постельного белья. Я бросаю в тумбочку грязную рубаху, надеваю старенькие, видавшие виды шорты и обуваю новые кеды, купленные три дня назад в Рио. Отличные кеды, марки "Адидас". Потом заряжаю фотоаппараты. Потом закладываю в магнитофон "Филипс" свежие батарейки и новую кассету с пленкой. И чувствую, что теперь я готов к любым приключениям и подвигам.
За дощатой перегородкой раздается хриплый раздраженный голос Орландо: "Кокоти! Кокоти! Куда, черт побери, исчез этот постреленок?" - "Я здесь, сеньор Орландо", - раздается в ответ из каптерки. "Где мои очки?" - "Сейчас найду, сеньор Орландо!"
За окном, близ которого стоит моя койка, слышится тихий горестный вздох. Выглянув наружу, я вижу старую овцу Ракель, глядящую на меня своими печальными глазами.
"Я ухожу на дорогу, - говорит кому-то Орландо.- Скажи Марине, чтобы не опаздывала к обеду".
Жизнь на посту идет своим чередом, и, чтобы побольше узнать и увидеть за неделю, которую я намереваюсь пробыть здесь, нужно не терять ни секунды. Схватив фотоаппараты, я выскакиваю из "конторы". Легче всего пойти в этот мир, следуя по пятам за Орландо. Сопровождая его повсюду. Наблюдая за ним и за теми, кто его окружает.
"Дорога", на которую он отправляется, еще не существует. Орландо назвал этим романтическим термином будущую тропу, которую он решил провести для "джипа" от посадочной полосы к "конторе". Около часа Орландо с Пиуни и еще тремя индейцами бродит по кустарнику, втыкая шесты, намечающие ее маршрут. Вдоль этих шестов впоследствии придется корчевать пни, выжигать сушняк и выравнивать землю, срезая кочки и засыпая ямы.
Прокладка трассы вскоре заканчивается. Не прошло и часа, как Орландо, бросив очередной шест, семенит, припадая на левую ногу, обратно к "конторе": приближается время сеанса связи с Сан-Пауло, где находится канцелярия Национального парка Шингу. Разговор по радио краток, но эмоционален: из Сан-Пауло сообщают, что караван грузовиков с продовольствием для поста Леонардо застрял где-то в районе хребта Ронкадор. Он не сумел преодолеть полторы сотни километров до того пункта, где идущие в "Парк" грузы обычно перегружают на лодки. Сан-Пауло запрашивает совета у Орландо, Орландо беспомощно и зло ругается, напоминая, что до начала дождей остается всего несколько дней, и если грузовики не вытащить сейчас, то они застрянут там на полгода. Сан-Пауло оправдывается, ссылаясь на устаревшую матчасть и отсутствие запчастей. Орландо кричит в микрофон нечто, не поддающееся цитированию. На этом сеанс связи заканчивается.
Вытерев пот со лба, Орландо вдруг веселеет, хлопает меня по плечу и тащит за руку. Мы спешим почти бегом на берег Туатуари, где, оказывается, все уже готово к началу самой торжественной и радостной операции дня: спуску на воду "Арки" - громадного челна, выдолбленного из цельного ствола гигантского дерева. Орландо занимает на косогоре стратегическую позицию. Его лицо горит вдохновением и решимостью. Он похож на полководца, готовящегося двинуть своих гренадеров в атаку, и на гроссмейстера, обдумывающего ход в сеансе одновременной игры. Рядом с ним застыл худенький спокойный Пиуни, ожидая команды. Собравшиеся из окрестных селений индейцы - человек пятьдесят, не меньше - подложив под корявое днище два бревна, ожидают команды. Орландо машет рукой, я хватаю фотоаппарат. Под единодушные, хотя и разноязычные вопли - нечто вроде "раз-два, взяли! Еще-е-е-е взяли-и-и!.." - "Арка" грузно ползет с глинистого берега и грузно плюхается на воду. Бутылки шампанского под руками не имеется. Крещение корабля осуществляется куда более веселым образом: судостроители и ликующие не менее их зрительницы прыгают в этот гигантский дредноут и с энтузиазмом раскачивают его, взбаламутив прозрачную Туатуари.
Убедившись, что лодка в полном порядке, Орландо радостно шлепает какого-то подвернувшегося под руку малыша и шагает обратно по косогору, намереваясь посмотреть, как идут дела с прокладкой "дороги". Неожиданно из-за леса выплывает туча, и спустя несколько минут разражается свирепый ливень. Мы едва-едва успеваем добежать до "конторы". Ветер смерчем бушует по лагерю. С тяжелым вздохом падает пальма. Рушится прямо на птичник, прибив зазевавшуюся курицу. Потом валится еще одно дерево, оборвав провода, связывавшие движок с рацией. За серой стеной воды исчезает даже черная пекизейра, высящаяся всего-то метрах в двадцати от "конторы",
Орландо вдруг срывается с места, ныряет в водоворот и исчезает, придерживая свою академическую шапочку. Минут через пять он возвращается, словно вынырнув из бассейна, злой, взъерошенный и возбужденный.
- Марина! Где Марина? - кричит он, выжимая бороду. - Педро чуть не задохнулся!
Кто-то из мальчишек бежит за Мариной. Она появляется из-за стены дождя и сердито спрашивает, в чем дело, пытаясь отжать воду из волос.
- Педро чуть не погиб! - кричит ей Орландо, - Ты его бросила одного, форточка была открыта, и он чуть не захлебнулся!
Согнувшись, я шепотом спрашиваю у Кокоти, кто такой этот бедный Педро, которого спас Орландо.
- Это наш попугай, - говорит Кокоти. - Он сидел на форточке, привязанный к окну цепочкой, ливень опрокинул его навзничь, и бедняга чуть не захлебнулся в потоках воды.
Снова грохочет гром, испуганно вздрагивает Ракель. Мутные потоки воды несутся от посадочной полосы вниз, к реке, где одиноко маячит брошенная всеми и уже наполовину заполненная дождевой водой "Арка". А потом вдруг все неожиданно кончается, так же неожиданно, как началось. Тучи исчезают, уносимые ветром, солнце снова заливает нас жаром, становится душно и влажно. И тут я вижу, до какого совершенства доведена организация труда на посту Леонардо: без просьб и команд каждый из его обитателей, словно матросы на военном корабле, занимает свое "рабочее место". Кокоти с группой мальчишек начинает выметать воду из "конторы". Пиуни лезет на столб, пытаясь привести в порядок электропроводку. Водитель "джипа" Мейраван идет ремонтировать движок. Орландо отправляется в обход - проверить состояние бараков и складов.
Выясняется, что самый большой ущерб нанесен движку: навес, укрывавший его от дождя и ветра, рухнул.
- Один только ремонт навеса будет стоить нам четыреста крузейро, - сердито говорит Орландо. - При нашем бюджете это катастрофа!
Он качает головой и идет прочь. Я бреду за ним по пятам и вдруг чуть не утыкаюсь носом в его спину. Орландо неожиданно останавливается и пронзительно кричит:
- Арари! Где Арари?! Он знает, что происходит с его птичником? Да где же он, черт возьми? Вечно где-то болтается!
Кто-то бежит за Арари. Орландо нетерпеливо переминается с ноги на ногу и продолжает кричать:
- Почему его никогда нет на месте, этого разгильдяя? Почему он всегда узнает последним, что происходит на его участке?
Появляется Арари - сонный, всклокоченный, худой индеец с неподвижным лицом. Придерживая рукой сползавшие штаны, он подходит к своему птичнику, глядит на разрушенную ограду, на громадный пальмовый ствол, раздавивший курицу и переломавший кормушки. Ни один мускул не вздрагивает на его лице.
- Возьми мачете, - говорит ему Орландо, - разруби ствол и очисти курятник. Потом сделай новую загородку. Да не забудь выпустить кур из клетки. Иначе они подохнут от жажды.
Пиуни укоризненно качает головой, Кокоти хихикает за спиной Орландо, Арари невозмутимо берет мачете и, не обращая ни на кого внимания, принимается за дело.
Вздохнув и даже замурлыкав себе под нос какую-то песенку, Орландо идет в медпункт к Марине. Здесь настоящий поток. Как острова, высятся стулья, операционный стол, покрытый белой простыней, и тумбочки, на которых сиротливо жмутся друг к другу склянки с лекарствами. Марина воркует над бедным Педро, чистящим перья на своем подоконнике. Из окна виднеется громадная туча, уходящая на юг, к Шавантине - ближайшему населенному пункту, километрах в трехстах отсюда. Провожая тучу взглядом, Орландо качает головой:
- Скоро начнется. Числа с первого зарядит до марта. Зальет все... А грузовики-то наши застряли? Беда... Тут в это время - в сентябре - октябре нужно держать ухо востро: людей у нас много, чуть запоздаем с заготовкой продовольствия - до марта придется голодать. А ведь трудно даже поверить, что совсем недавно стояла такая сушь, спичкой страшно было чиркнуть: казалось, так и пойдет все полыхать от случайной искры.
Быстро стемнело. На пост опускается мрачный - без света и радио - вечер. Вдалеке, где-то над Шавантиной, мелькают зарницы, и изредка доползает недовольное иорчание грома. В маленьком и уютном домике Марины при бледном свете керосиновой лампы, о которую остервенело бьются черные жуки и москиты, мы ужинаем рисом, фасолью в соусе, приготовленном из сушеного мяса.
- Пошли проведаем Униранью, - предлагает мне Марина, вставая из-за стола.
Я беру фонарик и, светя ей под ноги, шагаю следом. Унираньей зовут девочку лет десяти, привезенную из какого-то дальнего селения. Она больна. Больна давно. Одинокая, не знающая ни слова по-португальски, - а этот язык служит тут, на посту Леонардо, чем-то вроде эсперанто, - оторванная от семьи и детей своего племени, лежит эта девочка здесь, в изоляторе, уже несколько дней. Лежит тихо, не плача, не жалуясь. В глазах ее застыли страх, удивление и боль.
Матрешка, которую я сунул ей в руку, не произвела на нее никакого впечатления. Тогда я высыпал на одеяло горсть конфет. Девочка берет одну из них, разворачивает и кладет в рот, равнодушно глядя - на меня или сквозь меня? Марина ставит ей градусник, гладит по головке.
- По всей видимости, у нее что-то с почками, - говорит она, когда мы идем обратно в "контору". - Если завтра утром наладят движок, придется снова разговаривать с врачом из Сан-Пауло. Мы уже беседовали с ним несколько раз, но он не может поставить диагноз заочно. Позавчера он сообщил, что получено разрешение на его вылет сюда. И если погода не испортится, то завтра или послезавтра он, может быть, будет здесь.
В пустой темной "конторе" сидит Орландо. Под размеренный храп спящего за стенкой Арналдо он щелкает на счетах.
- Это ты, Игорь? - спрашивает он, не оборачиваясь. - Ну как дела? Как впечатления первого дня?
- Все нормально,отвечаю я будничным тоном, словно поездка в Шингу является для меня таким же заурядным делом, как чтение утренних газет в удобном и спокойном кабинете корпункта в Рио.
- Ну, ну... - бурчит себе под нос Орландо, отставляя счеты и делая какие-то пометки в толстой канцелярской книге.
- Проверяете состояние финансов? - спрашиваю я. - Пытаюсь, - отвечает он со вздохом. - Только проверять-то особенно нечего: денег нет. Да еще эта крыша, как назло, свалилась...
Мы молчим, думая каждый о своем. За дверью слышится шлепанье босых ног, и из мрака появляется Кокоти:
- Сеньор Орландо, я вам больше не нужен?
- Иди спать, детка, - говорит Орландо. - Постой! А где мои очки?
- Да вон они, под книжкой.
- А, ну ладно, тогда иди отдыхай.
- Спокойной ночи, Орландо, - говорит Кокоти. И, повернувшись ко мне, добавляет: - Спокойной ночи, сеньор.
Мы снова молчим. Трещат цикады. С листьев падают тяжелые капли. Потом Орландо спрашивает:
- Ну как тебе показалось наше хозяйство? Разобрался во всем? Похоже оно на этот ваш - как его? - колхоз?
- Не очень.
- Что "не очень": не похоже? - улыбается он.
- Да нет, я не очень разобрался во всем этом.
- Ну так спрашивай, объясню, если смогу. Хозяйство у нас простое.
- Для начала один вопрос: что это такое - Национальный парк Шингу? Для чего он создан, как существует, кем и каким образом управляется?
- Ничего себе "один вопрос"! - ухмыляется Орландо. Он потягивается, достает из пачки и сует себе в рот вонючую сигаретку, глотает горький дымок и вдруг начинает скороговоркой, словно читая лекцию в университете:
- Национальный парк Шингу основан в 1961 году, когда президентом страны был Жанио Куадрос. Предполагалось, что парк этот станет не только убежищем для индейского населения Центральной Бразилии, но и национальным природным заповедником, который должен сберечь для наших потомков Бразилию прошлого, Бразилию времен Кабрала со всей ее удивительной природой, со всем ее разнообразным животным и растительным миром, которые сохранились здесь в неприкосновенности благодаря трудностям доступа в эти места.