Первоначально мы, то есть администрация Парка, были подчинены непосредственно канцелярии президента страны. Вскоре, однако, нас передали в ведение министерства внутренних районов, и это "понижение в ранге" отразилось на нашем положении не лучшим образом.
Географически наш заповедник располагается на границе Центрального бразильского плоскогорья и Южной Амазонии, занимая территорию в тридцать тысяч квадратных километров на севере штата Мату-Гроссу, вдоль рек Кулуэне, Ронуро и Батови, сливающихся в Шингу. "Столицей" Парка является наш пост Леонардо. Здесь у нас сосредоточено руководство всей жизнью Шингу. Километрах в ста двадцати к северу расположен другой пост - Диауарум, где работает мой брат Клаудио. Мы с ним наблюдаем за жизнью племен, обитающих на территории Парка, оказываем им посильную помощь. Охраняем от "благотворного влияния цивилизации".
- Я успел заметить, что многие работы тут у вас выполняются индейцами. Легко их было обучить этому?
- А почему бы и нет? Индейцы очень восприимчивы, их можно обучить чему угодно. Мы сознательно поручаем им самые сложные работы, потому что задались целью не просто оградить их от нежелательных контактов с белыми, но и доказать, что они не хуже нас могут выполнять нашу работу, осваивать наши профессии.
- Ну и как? Получается?
- Да. Считаю, что наш опыт полностью удался. Даже за один сегодняшний день ты, Игорь, уже обратил внимание, что все основные работы на посту Леонардо выполняют индейцы. С самого начала я выбрал самых смышленых и распределил между ними обязанности, создав нечто вроде "кабинета министров". Старший у меня - Пиуни из племени кайаби. Он заведует техникой: движком, лодочными моторами и "джипом". У Пиуни имеется четверо помощников. Мегарон из племени чукарамае, Мейраван - тупи, Катинго - суйа и Аруйари- трумаи, "Пищеблок" обеспечивают Сабино и его жена Акау. Они, как и Пиуни, из племени кайаби. Обязанности птичника возложены на Арари - трумаи.
Помимо этого "кабинета министров", у меня имеется "секретариат" для выполнения всяких мелких поручений, двенадцатилетний Кокоти, который готовил вам с Арналдо постели, тринадцатилетний Арарапа (эти двое - трумаи), одиннадцатилетний чукарамае Такрери и Табата, которому четырнадцать лет.
Кроме "кабинета хминистров" и "секретариата", мы имеем здесь, на Посту, еще шестнадцать индейцев, которые выполняют остальные работы: ремонтируют постройки и хижины, выжигают лес под плантации и засевают их рисом и фасолью. Недавно мы собрали очередной урожай: четыреста мешков риса и двадцать - фасоли. А сейчас снова подготовились к севу, ожидаем только подходящего момента.
Разумеется, эти продукты идут не только для нашего, так сказать, внутреннего потребления на Посту. Значительную часть урожая мы передаем племенам, живущим на территории Парка. Они, разумеется, получают от нас продукты не "бесплатно", не "за спасибо", а помогают персоналу Поста в выполнении различных работ, в первую очередь по посеву и уборке урожая.
- Продукты вы производите сами. Во всяком случае, их основную часть. А кто обеспечивает Леонардо и Диауарум лекарствами, стройматериалами, бензином, запасными частями для лодочных моторов, батарейками для фонарей и прочими предметами, которые вы здесь не можете производить?
- Мы имеем специальную контору в Сан-Пауло, связь с которой, как ты уже наблюдал, поддерживается по радио. Она производит для нас закупки всех этих вещей за счет средств, ассигнуемых министерством на содержание Парка.
- А как это все сюда доставляется?
- О, это целая одиссея, - засмеялся Орландо. - Кое-что приходит к нам с самолетами ФАБ - бразильских военно-воздушных сил. Дело в том, что ФАБ имеет в Амазонии несколько своих баз, и, летая туда, самолеты по пути иногда садятся и у нас, оставляя почту, медикаменты да и некоторые срочные, но не очень тяжелые грузы. Основная же масса нашего "импорта" идет с "Большой земли" очень сложным путем: сначала товары грузятся в Сан-Пауло на грузовики, которые идут до Шавантины. Там машины проходят специальный техосмотр. Покинув Шавантину, они преодолевают горный хребет Ронкадор с его непроходимыми дорогами, где машинам приходится идти по горным карнизам, размываемым ливнями, и по тропам, прорубленным в сельве. На восьмые сутки, если все обстоит благополучно, караван доходит до верховьев реки Сете-де-Сетембро, где груз переваливается на высылаемые нами заранее лодки. Кстати, завтра туда пойдет "Арка", которую мы сегодня спускали на воду. Она присоединится к остальной "флотилии", которая уже ждет грузовики.
От места перевалки лодки возвращаются сюда по рекам Сете-де-Сетембро, Кулуэне, Туатуари, преодолевая пороги, подводные камни и мели. На этот отрезок пути затрачивается около десяти суток. Таким образом, груз, отправленный из Сан-Пауло, прибывает к нам недели через три. Если, повторяю, все обстоит благополучно, а не так, как сейчас, - он устало кивнул головой в сторону рации, напоминая о дневном разговоре с Сан-Пауло.
- А сколько всего индейцев обитает на территории Парка?
- Полтора десятка племен, объединяющих около тысячи человек.
- А всего в Бразилии сколько сейчас индейцев?
- Об этом, как ни странно, никто не имеет точного представления. Генерал Рондон, возглавивший в начале века первую экспедицию в Амазонию, полагал, что в стране к тому времени насчитывалось около восьмисот тысяч индейцев. Сейчас, как мне кажется, их численность не должна превышать ста пятидесяти тысяч. Из них около восьмидесяти или девяноста тысяч уже вступили в контакт с белым человеком и получают время от времени некоторую помощь от ФУНАИ - Национального фонда индейцев. Остальные продолжают пребывать в состоянии изоляции.
- Племена, населяющие территорию Парка, этнически близки между собой? Они говорят на одном языке или на разных?
- Нет, они делятся на несколько групп. Дело в том, что все племена, обитающие на территории Бразилии, или, если уж говорить точно, почти все, делятся на четыре большие языковые группы: в одну входят племена, говорящие на языках семейства тупи, в другую - на языках карибе, в третью - араваке, в четвертую - же. Та же самая картина наблюдается и у нас в Парке. В северной части Парка - вокруг Диауарума живут, например, племена суйа, чукарамае, кайаби и журуна. Первые двое принадлежат к языковому семейству же. Кайаби говорят на языке, относящемся к группе тупи, а журуна - на одним из так называемых "изолированных" языков, выходящих за рамки четырех основных семейств.
На юге Парка - вокруг нашего поста - живут одиннадцать племен: камаюра, ауэти, говорящие на языках смейства тупи; куйкуру, калапало, матипу и нахуква- их языки относятся к группе карибе; ваура, мехинаку и иолапити, говорящие на языках араваке; а также трумаи - изолированная языковая группа.
Все это отдельные, обособленные сообщества людей, говорящие на разных языках. Однако по образу жизни, по уровню развития они почти не отличаются друг от друга. И поэтому мы относим их к одной этнической группе, к одной культурной ветви, именуя ее "культура Шингу". Хотя, конечно, тут имеются и особенности, о которых не следует забывать. Племена южной зоны Парка раньше, чем живущие на севере, перешли к оседлому образу жизни, к возделыванию маниоки и других культур. И поэтому добились большего прогресса в области организации домашнего хозяйства. Их пример постепенно заражает племена кочевников. Чукарамае, например, вплоть до самого недавнего времени кочевали. Жили сбором плодов, рыбной ловлей и охотой. Вынуждены были в поисках рыбы и плодов проходить гигантские расстояния. А теперь они начали соображать, глядя на своих соседей - иолапити, камаюра и других, что оседлая жизнь проще и безопаснее...
Орландо сладко зевает и чуть было не проглатывает; какое-то летающее чудовище. Отплевавшись с остервенением, он сует в рот потухшую сигарету и протирает глаза руками. Я вижу, что он смертельно устал. Я чувствую, что после всей этой сегодняшней суматохи, после этого ливня, умолкнувшей рации, захлебнувшегося Педро, застрявших где-то грузовиков, рухнувшего сарая и прочих неприятностей, свалившихся ему на голову, он с громадным удовольствием послал бы меня, любознательного, со всеми моими вопросами куда-нибудь очень далеко.
Да, он прав. В конце концов впереди у меня еще много времени. Нужно осмотреться, разобраться, что к чему, а потом уже допрашивать Орландо.
"НЕТ ЛИ У ВАС БАТАРЕЙКИ?"
В жизни каждого человека бывают, вероятно, мгновения, когда он вдруг чувствует, что очутился на берегу; своего Рубикона. Подошел к рубежу, за которым начинается какой-то новый этап жизни.
В своей хотя и не слишком долгой, но весьма богатой приключениями жизни мне довелось пересекать экватор, блуждать по руинам легендарной инкской крепости Мачу-Пикчу, пить воду Ориноко, интервьюировать космонавтов, фотографировать тысячный гол Пеле, бродить по серым подземельям средневековых фортов в Картахене и объясняться с шефом политической полиции Гуаякиля, заподозрившим во мне "коммунистического шпиона". Но, по-моему, впервые я почувствовал себя на берегу моего Рубикона в тот жаркий октябрьский полдень, когда Кокоти, выведя меня узкой бугристой тропкой из леса, махнул рукой в сторону большой поляны и спокойно сказал: "Иолапити..."
Метрах в ста прямо перед нами виднелись четыре громадные серо-желтые хижины, скрывавшие этот таинственный и загадочный мир - иолапити. Сто метров отделяли меня от каменного века, от костров, зажигаемых трением деревянных палочек, от грозного рокота барабанов, возвещающих о войне и мире, от тихого свиста стрел и глухих ударов боевых дубинок. Сто метров, которые должны были перевернуть еще одну, может быть самую интересную, страницу моей жизни. И кто может осудить меня за то, что в душу мою вдруг закрались сомнения? Кокоти равнодушно ждал, пока я, делая вид, что подтягиваю ослабевший ремень сумки с магнитофоном и фотоаппаратами, пытался привести в порядок растрепанные мысли и чувства. Возясь с сумкой, я не заметил, как из ближайшей к нам хижины вышел индеец и зашагал прямо на нас. Я увидел его, когда он уже подходил к нам. Высокий, статный, лет двадцати на вид, он шел прямо на меня и глядел мне в лицо спокойно и холодно. В его взгляде не чувствовалось вражды, но и не было заметно дружелюбия. Он подошел к нам вплотную и остановился.
Я собираюсь протянуть ему подарки, а он улыбается и спокойно, на отличном португальском языке спрашивает меня:
- Добрый день, сеньор! У вас случайно не найдется полудюжины батареек для магнитофона "Филипс"? Я выпрямляюсь и растерянно гляжу на своего собеседника. Потом протягиваю ему руку и пытаюсь мямлить, что очень рад его видеть, что, надеюсь, мое присутствие не удивляет его, что батарейки у меня, конечно же, найдутся, но я, право же, никак не мог предположить, что здесь, вдали от... короче говоря...
Еще через пять минут мы уже хлопаем друг друга по плечам, и мой новый друг сует себе в рот сигарету "Континенталь", которую я предлагаю ему за отсутствием трубки мира.
Я узнаю, что его зовут Аритана, что он уже побывал несколько лет назад в Сан-Пауло, откуда вернулся в свою деревню с магнитофоном, подаренным кем-то из тамошних репортеров. Батарейки вскоре "скисли", и магнитофон замолк. То, что именно он встретил нас с Кокоти, оказалось случайностью. Но случайностью счастливой: Аритана, как выяснилось, сын вождя племени. Гостеприимно сойдя с тропинки, он приглашает меня следовать за ним в деревню. И мы гуськом двигаемся к центру поляны. Впереди - Аритана, за ним - я, в арьергарде - Кокоти.
В центре поляны я вижу маленькую хижину. Точнее говоря, грубый соломенный навес, покоящийся на четырех столбах. Я догадываюсь, что это "дом флейты", о котором упоминают все побывавшие в Шингу путешественники. Нечто вроде "мужского клуба", куда женщинам вход строжайше запрещен. В шалаше сидят несколько индейцев и ведут неторопливую беседу.
Как и полагается по освещенному веками дипломатическому протоколу, первым делом меня представляют "главе государства" - отцу Аританы, Канато. Кокоти чинно здоровается с вождем и говорит, что увешанный фотоаппаратами "караиба" является другом Орландо и испытывает желание познакомиться с жизнью замечательного племени иолапити, весть о котором дошла даже до племени караиба, расположенного так далеко, что понадобилось бы три-четыре "луны", чтобы добраться до него на большой-большой лодке.
Канато, отложив в сторону зубило, которым он тесал какую-то толстенную палку, протягивает мне руку и снисходительно отвечает, что друзья Орландо - его друзья, и караиба может чувствовать себя во владениях иолапити как в своем собственном доме.
Несмотря на отсутствие каких бы то ни было признаков одежды, он выглядит весьма импозантно. Выкрашенные красной краской и постриженные "под горшок" волосы аккуратно причесаны. Бицепсы рук туго перехвачены серой тесемкой. Из-под припухлых век он разглядывает меня сосредоточенно, но дружелюбно. Вслед за вождем мне протягивают мозолистые негнущиеся ладони и окружающие его индейцы. Каждый из них считает своим долгом продемонстрировать некоторое знакомство с португальским языком, учтиво осведомившись "комо шяма?" - "как тебя зовут?". В мгновение ока опустошается вынутая визитером пачка сигарет, и к низкой кровле шалаша уютно подымается голубой дымок, предрасполагающий к дружеской беседе.
При ближайшем рассмотрении палка, которую Канато вновь принимается сосредоточенно обтесывать, оказалась волшебной флейтой "жакуи". Как и весь этот "мужской клуб", "жакуи" тоже табу для женщин: они не могли не только видеть, но даже слышать ее звук. Я спрашиваю, можно ли мне услышать "жакуи". Канато великодушно соглашается. Тут же из-под вороха соломы в углу шалаша извлекается такая же флейта, и вождь, отложив свое зубило в сторону и спокойно облизав губы, подносит музыкальный инструмент ко рту. Да, это действительно флейта! Тихие протяжные звуки, льющиеся из "жакуи", складываются в бесхитростную музыкальную тему, навевающую какие-то спокойные, я бы даже сказал, лирические ассоциации. Если бы не столь экзотическая обстановка, я был бы готов, закрыв глаза, представить себе раннее утро, солнце, показавшееся из-за черного дальнего леса, и настойчивый пастуший рожок, созывающий стадо... Потом в эту идиллическую тему вкрались какие-то тревожные нотки, раздались зловещие вскрикивания, предупреждавшие, видимо, об опасности, флейта пронзительно взвизгнула и замолкла.
Я тут же хочу выразить охватившие меня чувства искренней благодарности, но Канато глядит на меня весьма равнодушно. Он не ждет восторженных отзывов и явно не интересуется моим мнением. Он знал, что сделал доброе дело, позволив караибу приобщиться к великому искусству иолапити. И все же я пытаюсь выразить свое восхищение и интересуюсь темой исполненного произведения. Канато снисходительно разъясняет, что это была мелодия песни о ловле рыбы. Потом он говорит, что в репертуаре племени имеются и другие, так сказать, "функциональные" мелодии, исполняющиеся, например, при отъезде кого-то из соплеменников в дальний путь или при его возвращении. Мелодии, сопровождающие трудовые процессы, строительство хижин, например, или посев маниоки. Или церемониальные песни, которыми отмечают рождение и смерть. Я старательно киваю головой, и Канато, растроганный, наконец, моим интересом к духовной культуре иолапити, иллюстрирует свои объяснения исполнением "похоронного марша" своего племени. На сей раз мелодия звучит в исполнении дуэта: к Канато подключился Аритана. Отец ведет основную тему, вероятно, "мужскую": протяжную, мрачную, заунывную. Флейта сына вскрикивает, имитируя рыдания женщин над телом погибшего сына, мужа или отца.
Потом флейты откладываются в сторону, и мы начинаем осмотр деревни с малоки, где обитает семья самого Канато.
Из всех известных человечеству жилищ индейская малока является, пожалуй, одним из самых остроумных и любопытных. Вычерчивается на земле овал метров пятнадцати-двадцати длиной и метров семидесяти шириной. Затем по границе овала вкапывают длинные жерди, сходящиеся вверху, метрах в семи от земли. Для прочности они переплетаются горизонтальными жердями, после чего этот каркас оплетается "сапе" - соломой из пальмы. Два отверстия - двери, расположенные по короткому диаметру овала, одна против другой, создают сквознячок. Дом готов!
В каждой малоке живет несколько семей. У каждой семьи есть своя территория, свои гамаки, свои миски и прочая утварь. И никто в эти миски не сует любопытного носа. Все это я узнал впоследствии от Орландо. Потому что, тогда, в самый первый момент, когда, охваченный трепетным нетерпением, я ступил в малоку Канато, мне было не до обобщений и не до рассуждений. Я стремился глядеть во все глаза...
Впрочем, в первую минуту я ничего не увидел: слишком резким был контраст между ярким солнечным светом снаружи и густым полумраком внутри малоки. Потом глаза освоились, и, как на проявляющемся в полутемной фотолаборатории негативе, начали прорезаться первые детали: в центре горит костер, вокруг него сидят на корточках несколько женщин. Одна скребет громадную глиняную сковороду. Другая размешивает рукой нечто напоминающее жидкое белое тесто. Третья сосредоточенно смотрит на первых двух. Рядом с ней лежат разморенные нестерпимой духотой три собаки, лениво поглядывающие на незнакомца, и тощая кошка, вытянувшаяся близ огня. Вверху раздается какой-то пронзительный крик. Это пискнул, реагируя на визитеров, а может, просто укушенный блохой, маленький зеленый попугай "арара".
Два толстых столба, расположенных по обе стороны входного отверстия, служат опорами всего каркаса малоки. От них к боковым жердям протянуты гамаки. В одном из них сейчас лежит супруга вождя Канато - мать Аританы. По ее животу ползает малыш. Женщина не говорит по-португальски, поэтому Аритана, объясннив ей, кто я такой, берет на себя обязанности переводчика.
Я спрашиваю женщину, как ее зовут. Она отвечает: "Дебори". Однако уже второй вопрос ставит ее в тупик: не может сказать, сколько у неё детей, ибо не умеет считать. Аритана поясняет, что его мать, как и большинство соплеменников, считает до шести. А все, что идет, так сказать, "сверх этого", именуется словом "много". Поэтому Дебори, пытаясь ответить, на мой вопрос о количестве детей, идет по более простому пути: она перечисляет имена всех своих детей.
Далее я выясняю у нее, что все лети здоровы, что кормит она их лепешками из маниоки, кукурузой, рыбой и мясом макак - крошечных обезьянок, единственных животных, употребляемых иногда, но весьма редко, индейцами Шингу в пищу.
Впоследствии я узнал романтическую историю этого семейства. Лет двадцать назад Канато, бывший тогда, кстати сказать, чемпионом иолапити по борьбе "ука-ука", познакомился с Дебори. Она была дочерью вождя камаюра и женой одного из самых уважаемых своих соплеменников. Как известно, любовь не знает границ, и Канато в один прекрасный день взял свою возлюбленную за руку и сбежал с ней. Разгневанные супруг и отец беглянки вымазались черной краской "жепипапо", поклявшись убить обидчика. Погоня, однако, была безуспешной: Канато слишком хорошо знал окрестности и надежно упрятал свою красавицу.